Старые черти 15 страница

— Практически не просыхает, — сказала Софи, не поднимая взгляда от ковра.

— Да, я подумала…

— Я и не представляла, сколько он пьет, пока однажды вечером он не пришел домой трезвый. Это было откровение, скажу я тебе.

— И наверняка не слишком приятное.

— Не знаю, что случилось в тот день, и вряд ли узнаю, но ночь была кошмарной. Заставил сидеть с ним, уснул в два, в четыре проснулся и полез на меня. Дышал так, будто рекорд ставит. До сих пор не объяснил, что с ним было. Я и так и этак пытала — молчит! На следующий день он, по словам Виктора, был пьян в стельку уже к шести часам.

— Если он хочет, чтобы ты с ним сидела, то должен рассказать.

— Не говорит! Только то, что ему хуже, когда он один, и от темноты. Я устала его спрашивать, надоело. Он должен рассказать, что происходит, хотя бы в общих словах! Страшно неприятно, когда мужчина ничего не говорит. Он что пьяный, что в отключке — никакой разницы. В смысле для меня. Хороший он, Чарли, или я к нему просто привыкла.

Рианнон неторопливо докурила сигарету.

— Похоже, вам двоим не помешает небольшая передышка. Вы же поедете в Бирдартир? Мы с тобой хоть поболтаем как следует. И Алун будет рад. Он все время жалуется, что вы толком не видитесь.

Софи вскинула голову:

— Ой, правда? Не может быть!

— Да, постоянно спрашивает, где Софи, чем она сейчас занимается…

— Неужели?

— Ему тоже будет полезно проветриться. Вот уж кто молчать не будет. Его, наоборот, поди останови!

— Алун

В девятом часу утра во вторник Алун открыл багажник машины, которую обычно называл «семейным автомобилем» или даже «нашим семейным автомобилем», но только когда поблизости не было Рианнон. Уиверы собирались в Бирдартир. Чарли и Софи должны были подъехать туда на следующий день к обеду, и все четверо планировали вернуться поздно вечером в пятницу.

Накануне Алун позвонил Келлан-Дэвисам, чтобы сообщить о грядущем путешествии. Так как в это время Гвен ждали на кофе у Шан Смит, а Малькольм наверняка уже ушел в «Библию», попытка была заранее обречена на провал, но позволяла считать, что Алун не сумел дозвониться. Питеру велели приезжать, когда захочет, даже без предупреждения, и тот, немного поворчав по поводу дурацкой валлийской манеры приглашать гостей, буркнул, что, может, и выберется. Тарка Джонса, который вначале категорически отказывался брать на себя ответственность, уговорили записать номер соседей по фамилии Гомер (у Дая в коттедже телефона отродясь не было).

Алун не стал откидывать крышку багажника по-мальчишески резко, как обязательно сделал бы, будь рядом хоть один зритель, не важно кто — безработный выпускник школы или высокопоставленный чиновник с телевидения. Первым делом в багажник отправилась картонная коробка с выпивкой: шотландское виски двенадцатилетней выдержки, дорогая питьевая вода, чтобы его разбавлять, джин, тоник, бутылка редкого «Линье-Аквавита» из Осло, не такой редкий «Бейлис» (якобы для Рианнон, а на самом деле для всех), по бутылке «Асти Спуманте» и малаги (только для Рианнон), четыре большие бутылки крепкого светлого пива, завернутые в мокрую газетную бумагу (для самого Алуна), остатки кофейного ликера и прочая дрянь, которую он не решился выбросить. Рядом лег ящик с маринованным филе сельди, копчеными устрицами, икрой пинагора и другими деликатесами, которыми принято закусывать аквавит. Сверху Алун аккуратно пристроил плоский бумажный пакет с новым кашемировым свитером и две спортивные рубашки в нераспечатанных упаковках.

Любые путешествия, включая поездки на похороны, наполняли Алуна радостным предвкушением, и не только потому, что никогда не знаешь, с чем столкнешься, скажем, в каком-нибудь Блайнай-Фестиниоге. С возрастом ему все больше нравилось открывать новое, как бы жестоко он ни обходился со старым. Впрочем, нынешняя экспедиция ничего такого не сулила: в его тайной записной книжке не было ни одного адреса в Бирдартире или окрестностях. Сейчас Алун радовался, просто предвкушая поездку в автомобиле: он не уставал напоминать лондонским друзьям, что в тридцатых годах в Южном Уэльсе это было событием. Быстро и весело уложив первую часть поклажи, он покончил со второй, не такой приятной: постельным бельем и подушками, собранными Рианнон после того, как она позвонила Даю в магазин. Оставшиеся вещи Алун запихивал в машину гораздо медленнее.

Первой он положил пишущую машинку: не электрическую из кабинета, великолепный образец японской офисной техники, а портативную итальянскую (Алун под настроение называл ее акустической моделью). Затем последовала еще одна картонная коробка, далеко не такая элегантная, как та, что с напитками. В этой лежали книги и бумаги. Среди книг был «Краткий оксфордский словарь английского языка», потрепанный «Тезаурус» Роже, «Y Geiriadur Mawr» — «Большой валлийско-английский и англо-валлийский словарь», «Церкви Корси» преподобного Тидфила Мередита — компиляция, примечательная своим golygydd ymgynghorol,[41] работа по кельтской мифологии Сефтона-Уильямса и полное собрание стихотворений Бридана. Последнюю книгу Алун почти всегда возил с собой из лицемерного пиетета — притворялся, будто не может без нее обойтись. Брать ее в эту поездку было в лучшем случае бесполезно, ну разве только для того, чтобы шокировать Чарли, Софи и, возможно, Питера. Остальное содержимое коробки состояло из бумаги для пишущей машинки, сорока шести страниц романа, о котором знала только Рианнон, и нескольких листков с заметками.

Алун собирался поработать с рукописью, но никому об этом не говорил, хотя думал уже давно. Он настрочил сорок шесть страниц за шесть дней весной, когда тот урод с Би-би-си чуть ли не в последнюю минуту отменил радиопередачу о валлийском нонконформистском сознании, которую Алуну предстояло подготовить и записать; с тех пор роман не продвинулся ни на йоту. Теперь, под гнетом возложенного на себя добровольного обязательства провести некоторое время вдали от мира, и не придумав благовидного предлога улизнуть, Алун решил продолжить мучительный труд над книгой. Первые страницы (возможно, с небольшими переделками) должны были стать началом единственного по-настоящему серьезного произведения в прозе, какое он написал со школьных времен. В более оптимистичном настроении Алун заменял «единственное настоящее» на «самое»: самое серьезное произведение в прозе и так далее. Как бы то ни было, он понимал: практически все зависит от того, что удастся сделать из этих сорока шести страниц за два-три часа.

В общем, неудивительно, что Алун убирал вместилище своих творческих планов в багажник с особой аккуратностью. Тем не менее он испытывал странное чувство, не имеющее ничего общего с литературными замыслами, разве только совсем немного похожее на волнение, которое испытываешь перед тем, как шагнуть в неизвестность.

— Я всегда был истребителем, — пробормотал Алун с вызовом и добавил, понизив голос: — Вернее, легким бомбардировщиком среднего радиуса действия, предназначенным для ночных операций и разведки на малых высотах. Спасибо.

Осталась пара пустяков: отвести чертова щенка к дочери уборщицы, отменить доставку газет и запихать в машину чемоданы и разную мелочь. Последними туда отправились тяжелые непромокаемые плащи и резиновые сапоги — незаменимые вещи в сельских районах Уэльса в любое время года. Пока день был ясным, хотя и не солнечным, но в отдельных районах прогноз погоды обещал проливные дожди. Рианнон, как обычно, вышла из дому к самому отъезду. На ней было цветастое платье и, надо полагать, туфли. Когда автомобиль тронулся с места, она привычно сжала руку мужа.

Дорога на Корси были практически свободной, словно все посетители испарились из-за внезапной перемены во вкусах или ядерной катастрофы. По пустынным улицам Бирдартира не ходили туристы. В магазине «Книги Бридана», оплоте алчности и недобросовестной конкуренции, по туманным отзывам Дая, не было ни одного покупателя, и на повороте к церкви Святого Каттуга, под сенью которой поэт нашел последний приют, не стояли автобусы из Европы. Некоторое движение наблюдалось на подступах к «Гербу Бридана»; впрочем, ближе к полудню туда всегда стекался народ еще со времен, когда паб носил имя «Белая роза». После того как порт перестал принимать морские суда, а металлопрокатный завод и песчаный карьер закрылись, в Бирдартире стали заметны признаки безработицы. Сейчас тоже не видно было признаков, что город превратился в промышленную зону и безработица куда-то исчезла.

Алун повернул у «Закусочной Бридана» и выехал на бывшую грунтовую дорогу, недавно засыпанную щебнем для удобства туристов. Она проходила над прибрежной зоной и самой большой и глубокой частью бухты. Вот-вот должен был начаться отлив, и море лежало спокойное, коричневато-серое, слегка тронутое зеленым и желтым. Говорили, что Бридан любил наблюдать, как садится здесь солнце. Он и впрямь мог смотреть на закат из своего коттеджа, первого в ряду домов, обращенных к воде; другой вопрос, часто ли он действительно наслаждался зрелищем, даже когда просыхал. После серьезного ремонта, призванного скрыть следы его разрушительного пребывания в коттедже, здание переоборудовали в музей и сувенирный магазин, большей частью в магазин, а дом по соседству — в кофейню и кафетерий, где не продавали спиртное: запрет в данных обстоятельствах вполне извинительный. Когда Уиверы проезжали мимо, из дверей кафетерия вышла старуха в яркой куртке, явно американка, и с трудом заковыляла прочь.

Они доехали до последнего коттеджа; далее лежал треугольный пустырь, усеянный мусором, совсем старым и посвежее. Здесь начиналась засыпанная шлаком дорожка, возле которой стоял столб с табличкой «Тропа Бридана». (Хотя местные жители сильно сомневались, что нога поэта когда-либо ступала на путь, в конце которого не было ни паба, ни другого заведения, где можно разжиться выпивкой.) Как было договорено, Рианнон пошла дальше пешком, а Алун развернул машину и ехал задним ходом ярдов восемьдесят, пока тропа не стала слишком узкой. Там он остановился и какое-то время невнимательно следил, как Рианнон вытаскивает из багажника вещи. Затем вернулся на пустырь, припарковал машину на грязной и крутой боковой дорожке и поспешил к Рианнон.

— Наверняка есть более легкий способ сюда добраться, — сказал он, таща коробку с выпивкой и догоняя жену, — но я ничего не могу придумать.

— Зато я могу. Ты вылезаешь из машины, выгружаешь багаж, сам относишь его в дом и раскладываешь все по местам.

— Удивительно, как люди вспоминают что-то из прошлого. Пока мы не выехали, я бы не смог сказать, где находится этот коттедж, а потом даже не задумывался, куда ехать.

— А я прекрасно помнила, где он. Очень странно.

— Положи вещи, я за ними вернусь. Не хочешь? Ну ладно, тогда страдай. Что у нас на обед?

— Пирог со свининой и фасоль в томатном соусе.

— Ты взяла горчицу?

— Да, а еще испанский лук и маринованные огурчики.

— Умница ты моя.

Они дошли до коттеджа, может, и не самого красивого и не самого лучшего в этом районе Бирдартира, но точно и не самого сырого или вонючего. В доме было две комнаты внизу и две на втором этаже, причем в одной из спален второго этажа отгородили небольшой закуток, оборудовав там уборную, явно рассчитанную на очень тощих постояльцев. Рианнон прошлась по всем комнатам, открывая окна.

— Сразу можно догадаться, кто из нас вырос в городе, — сказал Алун. — Одно слово — и я пробью для тебя дыру в стене кухни.

— Лучше выброси это в мусорный ящик, — ответила Рианнон, вручая ему поднос с застарелыми остатками еды. — Интересно, сколько они пролежали?

— Эй, кое-что здесь вполне можно есть! Как насчет этой банки с…

— Ешь на здоровье.

Заглянув к Гомерам и выяснив, что за последние два часа не поступило ни одного предложения с щедрым гонораром, Алун расчистил место для пишущей машинки на небольшом столе у окна гостиной, для чего пришлось потревожить уйму необычайно уродливых фарфоровых собачек и других созданий. Статуэтки отличались нелепой, расплывчатой формой, словно в процессе производства кто-то, возможно под влиянием Мюриэль Томас, окатил их струей из огнемета. Краска на уродцах почти облезла. Алун запихал их подальше в шкаф, сказав себе, что не подряжался любоваться на свору чересчур оригинальных фарфоровых собачек.

Оттягивая минуту, когда придется начать работу, Алун пробежался взглядом по книгам Дая и почти сразу увидел, что ни одна не достойна того, чтобы взять себе. Зато было множество изданий Бридана, включая точно такой же сборник стихов, как у Алуна. И зачем он его только привез? Подобно многим обитателям центральных районов Южного Уэльса в возрасте от тридцати и старше, Дай тоже имел счастье общаться с Бриданом. На стене в рамке висела увеличенная копия очень темного снимка, запечатлевшего их вместе; оригинал фотографии украшал его магазин. Дай часто говорил, что Бридан раза два помогал ему во время школьных каникул, — Даю нравилось думать, что он дал бедствующему поэту возможность подзаработать. На самом деле что-то вроде приятельства с Бриданом возникло гораздо позже, когда тот заходил в магазин по дороге на станцию, чтобы стянуть пару новых книг, а потом отнести их в лавку подержанных вещей на Флит-стрит. Алун покачал головой. «Великий писатель, но удручающе ничтожное существо в других отношениях» — так порой он думал и часто говорил, если в компании не было валлийцев.

Уже отводя взгляд от книжных полок, Алун заметил обложку, которую сразу узнал: под нею были «Цветы Бридана», сборник стихов, отобранных Алуном Уивером. Небольшое чудо в лице пробивного литагента, доверчивого издателя, удачно подоспевшей годовщины смерти Бридана и выхода исторического обзора в журнале «Таймс» превратило продукт трехнедельной работы в весьма приличный и долговременный доход: пять тысяч экземпляров в твердом переплете только в Соединенных Штатах. «Уэльс Бридана» тоже пока расходится. Вспоминая те сделки, Алун всякий раз думал, что умеет зарабатывать деньги лучше, чем продвигаться вперед: ему не хватает упорства, и, как настоящий кельт, он слишком любит плотские удовольствия. А последние несколько недель его больше занимало, получится ли быть голосом Уэльса в самом Уэльсе. Что ж, возможно, его и вправду лучше слышали в Англии, где конкуренция не такая жесткая. Алун никак не мог забыть «теплый» прием, оказанный ему на станции «Кембридж-стрит» в день возвращения на родину. Ладно, сейчас у него есть возможность все изменить.

Он сидел за столом и глядел в окно на морской берег, когда вошла Рианнон, одетая в… ну, Алун был почти уверен, что она переоделась.

— Извини, ты…

— Нет, просто строю воздушные замки. Интересно, почему это считается дурным? Воздушные замки — красиво! И к тому же бесплатно.

— Хочу прогуляться по городу. Целую вечность здесь не была.

— Хорошо, увидимся позже.

— Ну и как тебе Ингрид?

— Ингрид?

— Ингрид Дженкинс, или как там ее. Дочь Нормы.

— Кто такая… ах да, уборщица, ее дочь! Понятно.

— М-м, так что ты о ней думаешь?

— Даже не знаю. По-моему, вполне приятная, я и видел-то ее всего минуту. Почему я вообще должен о ней что-то думать?

— Нет, ничего. Просто сможет ли она как следует присматривать за Нелли, как ты считаешь?

— Господи, так ты о щенке? Думаю, да. То есть я хочу сказать, что на вид там довольно прилично. Чисто. В общем, я…

— Хорошо. — Голос Рианнон дрогнул. — Я ведь не могла взять щенка с собой, правда?

Алун решил, что теперь ясно, ради чего затевался весь разговор.

— Нет-нет, — сказал он, нахмурившись от одной мысли о собаке. — Даже не обсуждается.

— Пока они такие маленькие, их на минуту одних не оставишь. Мне бы пришлось все время ее выводить или сидеть с ней дома. Или ты бы с ней гулял.

— Вот обрадовала! Нет, конечно. Если бы ты ее привезла, то сама бы не отдохнула.

— Угу. Ты собираешься поработать над своими записями?

— Да, просмотрю.

Он всегда держал ее в курсе своих литературных планов, хотя бы примерно. Что же касалось радиопередач и неожиданных поездок, которые могли бы потребоваться для работы, то о них он предпочитал не рассказывать.

— Удачи, милый. Вернусь где-то через час.

Рианнон ушла. Точно, ей хотелось услышать, что она была права, оставив собачонку дома. Совершенно нормально и понятно. Алун потянулся к толстому конверту на столе, но замер с тяжелым вздохом. Перед разговором о собаке был еще один момент, чушь какая-то. Что-то про Ингрид. Да он почти и не разглядел эту особу — ну женщина лет сорока, небольшого росточка, бледная, вот и все. И речи не может быть…

Он издал сдавленный крик, потом, вспомнив, что в доме никого больше нет, громко выругался. Его взгляд упал на ящик с книгами, который стоял на полу, на потертую мягкую зеленую обложку «Тезауруса».

— Какая нелепость! — озвучил Алун свои мысли. — Вздор, чепуха, глупости, чушь, бред. Фулбри![42]Расскажи это своей бабушке. Credat Judaeus Apella.[43]

Если Рианнон затеяла разговор, чтобы выяснить, нравится ли ему Ингрид, если она действительно думает, что он может завести интрижку с дочерью уборщицы, то у нее явно не в порядке с мозгами. Разве что Рианнон стала догадываться о его похождениях, а значит, даже если подозрение беспочвенно в этом случае, сглупил где-то он. Неужели придется со всем покончить, и не из-за того, что он не хочет или не может?

На ум пришло сразу несколько неприятных мыслей. Самой отчетливой была одна: любой здравомыслящий человек решил бы, что он с жиру бесится, бегая на сторону от Рианнон. Но ему никогда не хватало здравого смысла… И тысячу раз все сходило с рук. Алун надеялся, что неподготовленный ответ на вопрос об Ингрид свидетельствует о его невиновности. В противном случае ему нечего сказать в свою защиту. Он схватил конверт почти с жадностью.

Прежде чем Алун осмелился вытащить рукопись, его манера поведения резко изменилась, став нарочито небрежной и ленивой. Он склонил голову набок, поднял брови, прищурился и опустил уголки рта, затем со снисходительной усмешкой отогнул клапан конверта и скользнул взглядом по странице, делая вид, будто вот-вот уснет от скуки. Прочитав несколько строк, он дернулся, словно пробуждаясь от сна, и сделал наконец то, о чем мечтал еще минуту назад: вскочил со стула, торопливо глотнул виски и вернулся на место, не забыв долить стакан. Сев за стол, Алун сгорбил плечи, уставился на залив и начал рассуждать.

Конечно, первая пара предложений напоминает вступительные фразы десятков рассказов и романов, написанных валлийцами в первой половине века. В этом-то и вся соль — подчеркнуть преемственность, отказаться от малейших намеков на модернизм и показать, что жизнь в местных поселках во время всеобщего упадка никуда не делась, а, наоборот, приобрела новый ироничный смысл. Замысел, несомненно, достойный, но вот удалось ли его воплотить, хотя бы отчасти? Может быть. Подобно Сократу, спокойно и весело выпившему цикуту — Алун помнил, что где-то об этом читал! — он поставил пишущую машинку на стол и начал с самого начала.

Первые пять минут Алун работал сосредоточенно и напряженно, как будто обезвреживал взрывное устройство, затем немного успокоился. Время от времени он морщился и что-то исправлял, кривился, словно от боли, или таращил в недоумении глаза, но несколько раз кивнул и даже невесело рассмеялся. Через час вернулась Рианнон и застала его за пишущей машинкой, из которой торчал лист бумаги с четырьмя строчками наверху. Когда Алун поднял голову, жена спросила:

— Ну, как дела?

Алун свирепо нахмурился и поднял руки со скрещенными пальцами.

— Есть смутное предположение, — признался он театральным шепотом, — что не весь текст совершенно безнадежен.

— Замечательно!

— Нет-нет, ничего подобного, пока только предположение. Нужно еще работать и работать. Я тут подумал, что нужно поднажать, пока есть желание, иначе все заброшу и начну заниматься какой-нибудь ерундой. О нет, девушка, соблюдай дистанцию! — воскликнул он, заметив, что Рианнон собирается его обнять. — Попозже, если до этого вообще дойдет.

— Все равно хорошо, правда? — Она замерла у подножия лестницы. — Слушай, тут такое дело…

— Что еще? — спросил он брюзгливо. Рианнон состроила плаксивую гримасу.

— Дороти звонила, когда ты отводил Нелли к Ингрид… приглашала нас сегодня в гости… и я не смогла придумать, почему мы не придем… а потом она спросила, можно ли им с Перси заехать завтра вечером… и я не смогла ей отказать… прости…

Заполняя все паузы крепкими ругательствами или негодующими воплями, Алун дождался, когда Рианнон закончит, и спросил:

— Кто еще будет? Шан, или Гарт, или старина Оуэн Томас, или эта дура Эйрвен Сперлинг, или… Потому как если…

— Я ничего не могла сделать, прости.

— Конечно, глупышка! — сказал Алун, обнимая жену. — Нужна танковая дивизия с авиационной поддержкой, чтобы отпугнуть эту старую кошелку. Ничего, справимся. Повезло еще, что утром удалось поработать. А теперь выпей, джин и тоник уже на подходе. Давай, мин,[44] ты на отдыхе.

Прошло несколько минут, пока Алун заканчивал абзац, а Рианнон накрывала к обеду. Они поели и хорошо выпили (особенно Алун), потом Рианнон заявила, что скучает по щенку почти так же сильно, как когда-то по девочкам, и ушла отдыхать. Покопавшись на книжных полках, Алун нашел сборник рассказов о жизни Кардиганшира в тридцатые годы, написанных неким валлийцем, чье имя он едва вспомнил, — как раз то, что надо, особенно сейчас! — и роман Алистера Макалпайна в мягкой обложке о налете на штаб-квартиру гестапо в Голландии. По последней книге сняли художественный фильм, и к тому времени, когда Алун задремал в потрепанном кресле у крошечного камина, полковник (Ричард Бартон) и командир авиационного крыла (Тревор Говард) уже сверяли часы, чтобы нанести удар. Проснувшись, Алун тут же снова заснул, а когда пробудился еще раз, отнес Рианнон чашку чаю. Написал строчек десять диалога, пока жена бездельничала, затем они отправились на прогулку.

Земля и море были унылого мышиного цвета и выглядели удручающе обыкновенно; лишь на небе виднелись желтые и синевато-серые просветы, которые в свое время, возможно, служили какой-нибудь приметой для местных жителей. Уиверы прошли по «Тропе Бридана» до самого конца, туда, где она исчезала среди неухоженных кустов и длинной бледной травы, спустились по крутой каменистой тропинке на берег и вернулись назад по приливной полосе. В одном месте кипела работа: берег разравнивали — видимо, для будущего строительства. Полдюжины птиц — цапли, а может, кулики-сороки — бродили вдоль кромки воды; Бридан наверняка знал их название, или сказал бы, что знает. Несколько небольших парусных лодок лениво качались на волнах. В углу гавани Алун с Рианнон поднялись по отлогой лестнице и вышли на Хай-стрит, где повсюду в глаза бросалось слово «Бирдартир» — на магазинах, учреждениях, плакатах, открытках. Там, где улица сужалась, напротив бывшей булочной, стоял паб; он не изменился со времени их последнего приезда, разве стал чуть поновее с виду. Вывеска, темно-синяя с блестящими золотыми буквами, гласила: «Отель Уайта».

Тем не менее внутри все выглядело гораздо новее и совсем не таким, как прежде. Алун мог бы даже поклясться, что никогда здесь не бывал, если бы не привык к переменам, и теперь он утешился вполне терпимой музыкой, довольно заурядной, но легкой и мелодичной. На подоконнике, рядом с развесистым растением в горшке, находился некий объект. Алун понятия не имел, как он называется: нечто вроде видеоэкрана, на котором разноцветные мерцающие потоки пролетали сквозь пятна и полосы более спокойной подсветки. Напрашивалось предположение, что этот феномен каким-то таинственным и ужасным способом связан с музыкой. Алун решил, что обязательно опишет его, чтобы добавить в папку с материалами «В поисках Уэльса», но вначале усадил Рианнон на некое подобие средневековой церковной скамьи у противоположной стены, а сам подошел к бару. Заказав белое вино для жены, он действительно получил стакан белого вина, а не взгляд, исполненный мрачного торжества, как здесь было когда-то принято; более того, его спросили, какой сорт виски он предпочитает, а раньше приходилось довольствоваться тем, что наливали.

Вернувшись к Рианнон, Алун обнаружил, что какой-то пожилой тип устроился перед ней на высоком табурете и ведет себя так, словно всю жизнь был ближайшим другом семьи. Анфас он выглядел совсем старым, хотя был старше Алуна от силы лет на пять. Типичный крепкий и самоуверенный валлиец — такие с незапамятных времен возделывают окрестные земли и рыбачат в здешних водах, — а заодно и типичный болван, которому Алун с удовольствием брызнул бы в глаз струей газированной воды в те дни, когда сифоны еще были в ходу. На седовласой голове возвышалась белая шляпа, хотя было непонятно, откуда она взялась и что означает.

Алун подсел к Рианнон и пару минут обсуждал с ней паб и посетителей, пока не убедился, что тип в шляпе не доводится ей родственником, которого она не удосужилась представить. Алун подумал, что не позволит себя отвлечь, достал блокнот на пружине и стал описывать устройство, мигающее всполохами яркого света.

Если придурок в белой шляпе и упустил что-либо из происходящего, то не слишком много. Он заговорил густым басом, весьма похожим на голос владельца танцевального зала, где Алун бывал в молодости.

— Так вы, значит, писатель?

— Да, — ответил Алун после того, как Рианнон ткнула его под ребра.

— Понятно. Приехали сюда к Бридану?

— Что? Нет, не совсем.

— Многие приезжают к Бридану. Он был известным поэтом, жил когда-то в Бирдартире. Часто приходил в этот паб с американцами. Говорил, что здесь как в клубе.

— Знаю, — ответил Алун.

С каждым днем ему все чаще повторяли общеизвестные факты, да еще и менторским тоном. Алун подумал, что, похоже, ему вскоре ничего не останется, как выслушивать эту дребедень.

— Бридан был валлийцем, но писал… его поэзия… на английском языке.

— Конечно, на самом деле…

— Но он был валлийцем до мозга костей. И не думайте, что можно понять Бридана, — гудел старый болван, раскачиваясь на табурете и благодушно улыбаясь, хотя было ясно, что он обращается к Алуну, а не ко всем в общем, — да, нельзя понять Бридана, не будучи валлийцем.

— К вашему сведению, я сам валлиец. Родился и вырос меньше чем в двадцати милях отсюда.

— Вот я и говорю: нельзя понять Бридана, не будучи валлийцем. Только валлийцы его понимают, верно? Ценят по достоинству. Да, высоко ценят.

— Но…

Под предостерегающим взглядом Рианнон Алун не нашелся что сказать. Вообще-то ему много чего пришло на ум, только вот к дискуссии это никакого отношения не имело.

— Писатель, говорите? Для газеты пишете?

— Нет. Да. Бывает.

Старый дурак, видимо, счел ответ вполне исчерпывающим или по крайней мере достойным обдумывания. Он даже ткнул пальцем в сторону Алуна, когда в паб торопливо зашел молодой человек с короткими, почти бесцветными волосами. У него было широкое лицо с насморочными глазами и носом. Взглянув на Алуна с Рианнон, он виновато дернул головой.

— Опаздываешь, дед, — громко сказал парень. — Пора пить чай. Идем, Уинстон Черчилль. — И, понизив голос, добавил: — Надеюсь, он не слишком вам надоел.

Алуну не оставалось ничего, как в ущерб чувству справедливости сказать, что они очень приятно побеседовали.

— Правда? — Юнец пристально посмотрел на него и широко улыбнулся. — Эй, да я вас знаю! Видел по телевизору! Как же называлась передача: «Валлийское что-то там» или «Валлийский взгляд на вещи»? Скажите, а этот, как его, Блетин Эдвардс, ваш друг?

— Нет, мы с ним даже…

— Ну, я, конечно, не специалист, но, в отличие от вас, он вообще никуда. Просто небо и земля, — заявил юный придурок с уверенностью, которой мог бы позавидовать его престарелый родственник. — Никакого сравнения!

— Вы очень любезны.

— Да ладно, приятно было познакомиться. Удачи, и спасибо за то, что вытерпели моего старикана.

— Как мило! — обратился Алун к жене, когда они чуть позже выходили из паба. — Совсем не похоже на жизнь.

Она стиснула его руку:

— Молодец, что не стал связываться с этим старым пердуном.

Настроение Алуна мало-помалу улучшилось, и остаток вечера он был вполне доволен жизнью. Как и следовало ожидать, более всего этому способствовала предварительная оценка (семь из десяти), которую Алун дал уже существующим страницам «Возвращения домой», — последние несколько часов он склонялся к тому, чтобы назвать свой опус именно так, в пику новомодным тенденциям. Приподнятое настроение даже подвигло его заняться любовью с Рианнон, когда они добрались до неожиданно уютной маленькой кровати.

Несколько минут они лежали с включенным светом, удовлетворенно вздыхая и постанывая, как всегда после близости вот уже тридцать четыре года. В ночнике что-то тихо потрескивало, но слабый звук не заглушал шум прибоя, который раздавался довольно близко, — прилив вновь почти достиг верхней точки.

— Славный был денек, — сказал Алун. — Я уже забыл, как здесь хорошо.

— Я рада, что у тебя пошла работа.

Он шикнул на жену и скорчил недовольную мину, но не так убедительно, как раньше.

— Им не удалось испоганить это место полностью.

— Тебе, должно быть, здорово полегчало, ну или хотя бы отчасти. Надеюсь, это-то можно сказать?

— Что? Да, но утром нужно будет еще раз взглянуть.

— Думаю, тебе стоит пару дней никуда не ездить и просто отдохнуть.

— Да, было бы неплохо…

— Мне кажется, ты немного осунулся, совсем чуть-чуть. Тебя ничего не беспокоит?

— Нет. — Он не собирался говорить о Гвен, особенно сейчас, когда у них уйма времени и разговор явно затянется. Лучше найти несколько минут перед приездом съемочной группы. — Нет, все в порядке. Разве что задумался: интересно, долго ли еще здесь будут подавать виски точно по моему вкусу?

Дата добавления: 2015-06-25