Прогулка на дрожках

Текла.

Никогда еще ночь не казалась мне такой длинной. Однажды мать рассказала сказку про ешиботника, одержимого нечистой силой, который наклонился над тазом с водой, чтобы помыть руки перед обедом, и за это мгновение прожил семьдесят лет. Нечто подобное случилось и со мной. В течение одного вечера я нашел свою потерянную любовь, стал жертвой соблазна и предал ее.

Текла смотрела на меня понимающе. Когда она поставила поднос, я обнял ее сзади и поцеловал в затылок. На мгновение Текла замерла.
-- Что это вы делаете?

Я украл любовницу у своего благодетеля, лгал ей, рассказами о своих приключениях возбудил в ней страсть, доверил ей такие свои грехи, о которых сам не мог думать без отвращения.

-- Давай сюда губы!
Из импотента я вдруг превратился в сексуального маньяка.

-- Разве можно?! -- Она приблизила свои губы к моим.

Я поцеловал ее долгим поцелуем. Она тоже поцеловала меня и прижалась ко мне всей грудью, не сводя при этом глаз с двери. Девушка рисковала своей репутацией, своим местом. Она тяжело дышала и рвалась из моих рук. Текла сжала мои запястья своими крестьянскими руками и прошипела, как гусыня: "Хозяйка может войти!"

Наконец удалось заснуть. Мне приснилось, что я пишу пьесу.

(отрывок из Тойбеле)

(Несколько дней спустя. Комната ТОЙБЕЛЕ. АЛХОНОН/ГУРМИЗАХ и ТОЙБЕЛЕ в

постели)

ТОЙБЕЛЕ: Ты обманул меня, Гурмизах. Сказал, что в следующий раз

возьмешь тело из какой-нибудь жаркой страны. А сам опять холодный, как

льдышка.

АЛХОНОН: Тело застыло, пока я летел через снежные пустыни.

ТОЙБЕЛЕ: Он что, перед смертью ел чеснок?

АЛХОНОН: В этот раз я решил использовать живое тело. Возможно, на ужин

он и ел чеснок.

ТОЙБЕЛЕ: Знаешь, кого он мне напоминает? Тело, которое ты использовал

прошлый раз.

АЛХОНОН: Разве? Я и не заметил.

ТОЙБЕЛЕ: Та же форма головы, и эта шишка на плече.

АЛХОНОН: Для меня все тела одинаковы.

ТОЙБЕЛЕ: И тот же запах.

АЛХОНОН: Чеснок едят везде.

ТОЙБЕЛЕ: Я имею в виду запах тела.

АЛХОНОН: Все люди пахнут одинаково.

ТОЙБЕЛЕ: И тот же самый голос.

АЛХОНОН: Это я нарочно. Когда я вхожу в тело, его горло становится моим

горлом, а его язык моим языком, (кашляет)

ТОЙБЕЛЕ: Ты так и не отправился от своей простуды.

АЛХОНОН: Иди ко мне.

ТОЙБЕЛЕ: Твои щеки так и горят. У тебя жар?

АЛХОНОН: Я понятия не имею, что с ним.

ТОЙБЕЛЕ: Можно пощупать твой лоб?

АЛХОНОН: Тойбеле, я должен тебе кое-что сказать. Только не волнуйся.

ТОЙБЕЛЕ: Что? Что? Ты меня пугаешь.

АЛХОНОН: Плохая новость и хорошая новость.

ТОЙБЕЛЕ: Не надо ничего говорить.

АЛХОНОН: Знаешь, все хорошо, что хорошо кончается.

ТОЙБЕЛЕ: Что кончается?

АЛХОНОН: Я больше не смогу приходить к тебе.

ТОЙБЕЛЕ: Почему?

АЛХОНОН: Мой повелитель Ашмодей запретил мне покидать его замок.

ТОЙБЕЛЕ: Ой, мама моя! Я знала, знала, что это случится. У меня было

предчувствие. (плачет)

АЛХОНОН: Не я так решил. Я люблю тебя, Тойбеле. Но все мы, демоны, рабы

Ашмодея. Его слово закон. Если демон посмеет ослушаться его, он будет

разорван на куски.

ТОЙБЕЛЕ: И ты никогда-никогда не придешь ко мне?

АЛХОНОН: Никогда.

ТОЙБЕЛЕ: Я знала, что так все и будет. Вот уже несколько дней у меня

сердце ныло.

АЛХОНОН: Тойбеле, теперь я сообщу тебе хорошую новость.

ТОЙБЕЛЕ (глухо): Да?

АЛХОНОН: Во Фрамполе есть человек по имени Менаша. Ты знаешь его?

ТОЙБЕЛЕ: Как облупленного.

АЛХОНОН: Этот самый Менаша принесет письмо от раввина. Тебе будет

позволено снова выйти замуж. Ну что, разве не радостная весть?

ТОЙБЕЛЕ: Случись это раньше, я, может, и обрадовалась бы. Но я так

привыкла к тебе, что не могу представить себя с кем-нибудь другим.

АЛХОНОН: Нравится тебе это или нет, судьба твоя предрешена.

ТОЙБЕЛЕ: Какая судьба?

АЛХОНОН: Я знаю, тебе не по нраву тот, чье имя я назову. Но если, ты

сделаешь так, как я скажу, обещаю тебе, что ты будешь счастлива и будешь

любить своего мужа даже больше чем меня, потому что я демон, а он создан, по образу и

подобию Божьему.

ТОЙБЕЛЕ: Кто он?

АЛХОНОН: Это решалось на небесах. Его имя Алхонон.

ТОЙБЕЛЕ: Алхонон! Этот бездельник, этот безмозглый осел, этот шлемазл!

(смеется и плачет одновременно)

АЛХОНОН: Я запрещаю тебе так говорить об Алхононе. Он ученый. Он любит

тебя настоящей большой любовью. Какое зло он причинил тебе, что ты так его ненавидишь?

ТОЙБЕЛЕ: Причем здесь ненависть? Я его просто презираю. Недоумок! Все

знают, что от него одни неприятности.

АЛХОНОН: Но почему?

ТОЙБЕЛЕ: Почему? Ты бы его видел. Все время витает в облаках, а сам грязный, нечесаный,

Жалкий холостяк. Говорят, он подсматривает за женщинами в щелку, когда те ходят в баню.

АЛХОНОН: Это ложь! Мы, демоны, знаем истину.

ТОЙБЕЛЕ: Я не смогу жить с ним. (плачет)

АЛХОНОН: Он высок и силен.

ТОЙБЕЛЕ: Меня мутит от одной мысли о нем.

АЛХОНОН: Ты не можешь выйти замуж ни за кого другого.

ТОЙБЕЛЕ: Уж лучше всю жизнь прожить одной.

АЛХОНОН: Нет. Ты предназначена Алхонону. И ты станешь хорошей женой,

преданной ему душой и телом.

ТОЙБЕЛЕ: Я не смогу. Не смогу. (пауза) А почему демоны за него

заступаются? Он что, один из них?

АЛХОНОН: Нет. Но он знает такие магические слова и заклинания, что

демоны вынуждены признать его силу.

ТОЙБЕЛЕ: Шлемазл!

АЛХОНОН: Не смей так говорить о нем! Это приказ!

ТОЙБЕЛЕ: Надо мной все будут смеяться.

АЛХОНОН: Это все же лучше, чем ярость демонов.

ТОЙБЕЛЕ: Порадовал ты меня сегодня, нечего сказать. Вот уж воистину

благая весть.

АЛХОНОН: Достаточно. Когда Менаша вернется с пергаментом, ты немедленно

выйдешь замуж за Алхонона. Ты обнаружишь в нем качества, о каких не

подозревала. Будь с ним ласкова, Тойбеле.

ТОЙБЕЛЕ: Лучше мне умереть. Убей меня, Гурмизах! Пожалей меня и убей!

АЛХОНОН: Я не ангел смерти. Прощай, Тойбеле. Тебя ждет много счастья.

ТОЙБЕЛЕ: Постой! Постой! Поцелуй меня, Гурмизах. (целуются) Поцелуй

меня в последний раз. (снова целуются, слышен крик петуха) Нет, не уходи!

Мой демон, супруг мой!

АЛХОНОН (отталкивает ее): Твой супруг Алхонон. (уходит)

ТОЙБЕЛЕ: Гурмизах!

(ЗАНАВЕС.)

Я открыл глаза и взглянул на часы -- десять минут второго.

Я протянул Шоше конфеты, и она подняла на меня глаза, полные смущения и блаженства.
-- Ареле, ты настоящий джентльмен, -- сказала Бася.

-- Мама, могу я открыть это?
-- Почему бы и нет?
-- Мама, ты только посмотри!
-- Тебе не следовало так тратиться, -- запротестовала Бася.
-- Помнишь, Шоша, как я украл у матери из кошелька несколько грошей, чтобы купить тебе шоколадку? И меня выпороли за это!
-- Помню, Ареле.
-- Не ешь шоколад перед обедом, это перебивает аппетит, -- сказала Бася.
-- Только одну, мамеле! Мамеле, ну прямо тает во рту! Так вкусно!
-- Ты уже скажешь спасибо наконец?
-- О, Ареле, если бы ты только знал...
-- Поцелуй его, -- сказала Бася.
-- Я стесняюсь.
-- Чего же тут стесняться? Ты приличная девушка, храни тебя Господь от злого глаза.
-- Тогда не здесь -- в другой комнате, -- она потянула меня за руку. -- Пойдем со мной.
Она схватила мое лицо своими детскими ручками, поцеловала в губы, в лоб и нос. У нее были горячие пальцы. Я обнял ее, и мы стояли так, тесно прижавшись друг к другу.
-- Шоша, хочешь быть моей? -- спросил я.
-- Да, -- ответила Шоша.
Мне постоянно не давали покоя вопросы: как это может быть? Как нашла Шоша магическое средство остановить время? Что это -- тайна любви или следствие замедленного развития?

Мы вышли пройтись. Шоша взяла меня за руку, ее маленькие пальчики ласково сжимали мою ладонь, каждый на свой собственный манер. Тепло растекалось по телу, по спине ползли мурашки. Я едва удерживался от желания поцеловать ее прямо на улице.

Я намеревался сидеть дома и отделывать пьесу. Вместо этого мы с Шошей гуляли.

Остановившись, я поцеловал Шошу, прижал ее к себе, просунул руку под блузку и дотронулся до ее маленьких грудей. Она затрепетала.
-- Нет, нет, нет.
-- Шошеле, когда любишь, это можно.
-- Да, но...
-- Я хочу, чтоб ты была моей!
-- Это правда?
-- Я люблю тебя.
-- Я такая маленькая. И не умею писать.
-- Не нужно мне твоего писания.
-- Ареле, люди будут смеяться над тобой.
-- Я тосковал по тебе все эти долгие годы.
-- О, Ареле, это правда?
-- Да. Когда я увидал тебя, то понял, что по-настоящему никого не любил до сих пор.
-- А у тебя было много девушек?
-- Не очень, но с некоторыми я спал.
Казалось, Шоша обдумывает это.
-- А с этой актрисой из Америки у тебя что-нибудь было?
-- Да.
-- Когда? До того, как ты пришел ко мне?
Мне следовало сказать "да ". Вместо этого я
услышал, как я говорю: "Я спал с ней той ночью, после нашей встречи ". Я тут же пожалел о своих словах, но признаваться и хвастаться вошло у меня в привычку. Быть может, я научился этому у Файтельзона или в Писательском клубе. Я теряю ее, подумал я. Шоша попыталась отодвинуться от меня, но я держал ее крепко. Я чувствовал себя как игрок, который поставил все, что имеет, и ему уже нечего терять. Было слышно, как стучит в груди у Шоши сердечко.
-- Зачем ты сделал это? Ты ее любишь?
-- Нет, Шошеле. Я могу делать это и без любви.
-- Это те так делают. Ты знаешь кто.
-- Шлюхи и коты. Все к этому идет, но я еще способен любить тебя.
-- А другие у тебя были?
-- Случалось. Не хочу тебе лгать.
-- Нет, Ареле. Тебе не нужно обманывать меня. Я люблю тебя, какой ты есть. Только не говори мамеле. Она подымет шум и все испортит.

-- Шошеле, хочешь быть моей?
-- О, Ареле, ты еще спрашиваешь!
-- Ты будешь спать со мной?
-- С тобой -- да.
-- Тебя целовали когда-нибудь?
-- Никогда. Один нахал попытался на улице, но я убежала от него. Он бросил в меня полено. Неожиданно мне захотелось порисоваться перед Шошей, пустить пыль в глаза, потратить на нее деньги.
-- Шоша, ты только что говорила, что сделаешь все, что я ни попрошу.
-- Да. Сделаю.
-- Я повезу тебя в Саксонский сад. Мне хочется прокатить тебя на дрожках.
-- Саксонский сад? Но туда евреев не пускают.
Я уверил Шошу, что нам можно ходить везде, где только захотим.
-- Но зачем брать дрожки? – возразила Шоша. -- Мы можем поехать на одиннадцатом номере. Ты знаешь, что это такое?

-- Знаю. Идти пешком.
-- Ты когда-нибудь каталась на дрожках?
-- Ни разу.
-- Сегодня ты поедешь на дрожках со мной. У меня полные карманы денег. Я тебе говорил, что пишу пьесу -- пьесу для театра, и мне уже дали три сотни долларов. Я потратил сотню и еще двадцать, но сто восемьдесят у меня осталось. А доллар -- это девять злотых.
-- Не говори так громко. Тебя могут ограбить. Раз пытались ограбить какого-то деревенского, он стал отбиваться, и ему всадили нож в спину.
Подъехали дрожки, я остановил их. Шоша затряслась:
-- Ареле, что ты делаешь? Мама...
-- Забирайся! -- И я помог ей взобраться, потом сел сам.
При каждом повороте Шоша валилась на меня:
-- Ой, у меня кружится голова.
-- Не бойся, я доставлю тебя до дому.
-- Улица совсем по-другому выглядит, если отсюда смотреть. Я прямо как царица.
Когда мама узнает, она скажет, что ты соришь деньгами. Вот я сижу с тобой в дрожках, и это, наверно, мне снится.
-- И мне тоже.
-- Сколько трамваев! И как тут светло. Как днем. Мы поедем на модные улицы?
-- Можно их и так назвать?
-- Ареле, куда ты везешь меня?
-- В дремучий лес, где черти варят маленьких детей в больших котлах и голые ведьмы с огромными грудями едят их с горчицей.
-- Ты шутишь, Ареле?
-- Да, моя милая.
-- О, никто не знает, что может случиться. Мама всегда твердила мне: "Тебя никто не возьмет, кроме Ангела Смерти". И вот я прихожу домой с фунтиком сахару, а там -- ты. Ой, видишь, куклы в витрине. Как живые! Какая эта улица? Какой чудный запах! Что это?
-- Сирень.
-- Ареле, я хочу что-то спросить, только не сердись.
-- Спрашивай.
-- Ты правда любишь меня?
-- Да, Шоша. Очень.
-- Почему?
-- Тут не может быть никаких почему. Как и потому.
-- Я так долго жила без тебя. И жила себе. Но если ты теперь уйдешь и не вернешься, я умру тысячу раз подряд.
-- Я никогда больше не оставлю тебя. Никогда.
-- Ареле, отвези меня домой. Я боюсь.
-- Нечего тебе бояться. Если все идет к тому, что придется умереть, так умрем вместе, -- вдруг проговорил я, сам изумленный этими словами.
-- А разве позволено мальчику и девочке лежать в одной могиле?
Я ничего не ответил. Шоша склонила голову мне на плечо.

Дата добавления: 2015-06-25