Пение и борьба Церкви с ересями

Церковное пение, так же, как и духовная поэзия, в полной мере испытывало воздействие догматической борьбы, не стихающей на протяжении всего периода патристики и раннего средневековья (монофизиты, монофеллиты, ариане, донатисты и др.). Не случайно Г.В.Флоровский связывал литургический перелом IV века с двумя причинами — догматической борьбой и распространением монашества.[208]

Особенности церковной жизни сказывались и на распространении жанров христианских песнопений. Хотя отцы Церкви этого периода (IV - V вв.) особенно ценили псалмопение, считая его лучшим средством молитвенного обращения, оно было отодвинуто на второй план (конечно, удержавшись в качестве основного в монашеской практике[209]) песнопениями догматического, вероучительного содержания, что было вызвано требованиями борьбы с многочисленными ересями.

«Церковь видела, что сердца холодные и рассеянные не могут трогаться безыскусственными звуками, что чувства их имеют нужду в сильных потрясениях — и потому допускала напевы искусственные и разнообразные».[210] Скабалланович видит причину роста певческого материала - богослужебного и гимнографического - в деятельности гностиков, побуждающей пастырей бороться с ними тем же оружием.[211]

Этот аргумент, приводимый в пользу виртуозного “украшенного” пения, будет неоднократно повторяться в России 2-й половины XVII века при утверждении системы многоголосного партесного пения взамен древнерусской знаменной.

Согласно Аллеманову, “ересиархи” пользовались музыкой как средством привлечения в свою общину. Они полагали составленные ими гимны на популярные народные и театральные мелодии, а Павел Самосатский (III в.) даже ввел в церковный хор певиц. “Примеру еретиков, как это ни странно, последовали ревнители православия”.[212]

Подобная ситуация, но с более печальным для традиционной церковной музыки исходом, повторится на Руси в первой половине XVII века: юго-западные православные братства для борьбы с экспансией католицизма станут “бить врага его же оружием” — использовать многоголосное пение западной церкви для привлечения паствы. Такое применение музыки, вероятно, было основано на вере в “спасительное влияние пения, доказанное опытом”, о чем говорил еще Августин Блаженный.[213]

По свидетельству церковных историков Сократа и Созомена, Иоанн Златоуст для борьбы с арианами, проводившими ночные хождения по городу с пением еретических песней, также устроил крестные ходы со светильниками и серебряными крестами, с антифонным пением «и тем удержал народ от соблазна ереси».[214] Здесь следует уточнить то обстоятельство, что крестные хождения не были изобретены арианами. Литании (крестные ходы) были известны христианам, по сохранившимся памятникам, еще с начала 2 века. Они совершались при обряде погребения и перенесении мощей священномучеников. В IV веке крестные ходы с песнопениями, крестами, святынями и светильниками нередко совершались и по случаю общественных бедствий, во время войн при участии не только духовенства в сопровождении народных масс, но и властей.

Несомненно, “шумные и витиеватые” распевы ариан в известном смысле стимулировали развитие музыкального оформления богослужения официальной церкви. И антифонное пение по своей выразительности не уступало песнопениям арианских собраний. Но церковь этого времени, как отмечает Аллеманов, не ограничивалась средствами, освященными традицией. Этот исследователь справедливо указывает на опасность увлечения виртуозным пением даже во имя благих целей — борьбы с ересями. Опасность состоит в том, что в систему богослужебного пения проникают чуждые ему элементы светского характера, разрушающие сами основы церковных песнопений. Сложное по стилю церковное пение может существовать так же, как и иконопись, только в замкнутой символической системе, для которой губительно проникновение духа “усмотрения плотского”. “Между тем этот дух стал заметен тотчас же, как только пение было обращено в одно из средств борьбы с ересями”.[215]

Результатом использования светских приемов исполнения было “обмирщение” церковного пения, на что обращали внимание отцы церкви IV века. “Среди нас есть такие, — говорил Иоанн Златоуст, — которые, презирая Бога и обращаясь с изречениями Духа Святого как с самыми обычными словами, издают нестройные звуки и ведут себя нисколько не лучше бесноватых: они сотрясаются и вращаются всем своим телом, творя обычаи, чуждые духовной сосредоточенности”.[216] Весьма интересно сопоставить мнение такого столпа христианской нравственности, каким был Иоанн Златоуст, с одним из положений “Наставлений о музыке” Северина Боэция, чей авторитет музыканта-теоретика далеко перешагнул рамки Средневековья. Боэций в духе восточной и античной эстетики полагал, что музыка чиста и скромна по своей природе и ей достаточно простых инструментов. “Как только ее стали делать разнообразной и сложной, она потеряла меру строгости и добродетели, едва ли не целиком погрязнув в пороке, сохранив лишь следы былого своего величия”.[217]

Тем не менее, в отличие от более позднего времени, борьба с “нестроениями” в церковном пении эпохи патристики, по оценке исследователей, была в целом успешной. И хотя пение “терпело большие потери”[218], следствием этой борьбы было усовершенствование системы богослужебного пения, нашедшее свое завершение в западной церкви — в утверждении амвросианского пения (IV в.), затем григорианского хорала (VII-IX вв.), а в церкви восточной — в то же время — в создании системы осмогласия, обобщенной и изложенной Иоанном Дамаскиным в “Октоихе”.

Дата добавления: 2015-06-25