Дела купецкие

По одной в юрту мурзы на осмотр купцу вводили девушек. Некомат, видя густую толпу народа вокруг юрты, сначала безобразить опасался, но потом, решив по угрюмому молчанию народа, что никто не нападет и на рожон не полезет, что все стерпят, купец разошелся, Развалясь на ковре, он заспорил с Тагаем:

– Эту не возьму – кривобокая.

Мурза, конечно, принялся расхваливать свой товар. Тогда купец приподнялся и приказал девушке:

– Раздевайся! Совсем.

Девушка рванулась из юрты, но Тагай цепко ухватил ее, отшвырнул обратно. Однако приказ купца мурза не повторил. Некомат только фыркнул сердито, повалясь на ковер, потянулся к кувшину с бузой и, будто между прочим, сказал:

– Я же говорил, что кривобокая, боишься показать ее. Давай другую, эту не возьму. У тебя они, поди–ко, все с изъяном.

Тагай озлился, начал сам сдирать с девушки одежду. Она залилась слезами, вскрикнула. Мурза ударил ее по лицу, зажал ладонью рот.

Купец тянул сквозь зубы бузу, ухмылялся, мотал себе на ус:

«Ишь как боятся татары своих больших людей. Нашей бы девке так рот зажать, укусила бы, а эта смолкла. Ишь дрожит вся, слезами умывается, а молчит».

Тагай толкнул обнаженную девушку к купцу.

– Где кривобокая? Где изъян?

Девушка закрыла лицо руками, выставила вперед острые локотки, будто обороняясь от взгляда купца. Он встал, обошел ее вокруг, погладил вздрагивающие плечи.

– Ладно, одевайся. Беру.

Девушка, с ужасом косясь на купца, кое–как накинула на себя одежду и бросилась вон.

Мгновение было тихо, потом в юрту донесся крик девушки, ответный рев толпы, ругань, угрозы.

Купец помертвел: «Пересолил я!» А мурза, схватив плеть, выскочил наружу, закричал на людей тонко, пронзительно, противно. Некомат плюнул, заметался по юрте. Сейчас его замнут. Нешто можно таким голосом с народом разговаривать! С мурзой покончат и за меня примутся.

Но толпа замолкла. Некомат подкрался к выходу, осторожно отогнул занавес, в щель увидел мурзу, работающего плетью, и татар, валящихся ему в ноги. Купец поскорее опустился на ковер, и, когда запыхавшийся, красный мурза вернулся в юрту, Некомат, как ни в чем не бывало, наливал себе бузы.

Нукеры втолкнули новую жертву.

Мурза сел рядом с купцом, прильнул к кувшину с бузой. Наконец, отвалясь, он взглянул на девушку, стоявшую неподвижно, нахмурился.

– Ну!

Девушка вздрогнула, медленно, медленно подняла руки и дрожащими пальцами расстегнула первую застежку, помедлила, взглянула на мурзу, опустила голову и расстегнула вторую…

«Ну и народ! – думал купец, разглядывая по всем статьям помертвевшую от стыда и страха девушку. – У них дочерей продают, да и позорят к тому же, а они терпят! Не дурак был царь Чингис, что приучил народ к покорности. Он, говорят, непокорных в котлы с кипятком бросал. Тут будешь покорным! – Купец вздохнул. – Наших бы так скрутить. Да куда там! Бешеные. Года не проходит, чтоб где–нибудь кто–нибудь на Руси не бунтовал. Бьют их ханы, жгут города и села, а они все не поймут, что быть нам под Ордой навечно. А умненько себя вести, так и под татарами жить не худо. Вон я татарок в рабство покупаю, и нет среди них никого, кто решился бы поперечить».

Но купец ошибался. Если задавленные трудом и поборами издольщики–уртакчи молчали, если Тагай–мурза был рад получить за живой товар деньги, то Темир решил с купцом разделаться. Правда, и Темир был уже иным. Скованный пайцзей Абдулла–хана, он до времени молчал. Раньше он, не поглядев на пайцзу, зарезал бы купца, теперь решимости не хватало. Хан и без того на него косится, считая его сторонником Мамая. Темир едва дождался конца торга. Некомат еще не успел нагрузить живым товаром свои арбы, а Темир, получив с Тагая деньги за ярлык, ускакал в ставку Абдулла–хана, стараясь опередить Некомата.

В ханскую юрту Темир–мурзу пустили не сразу. Хан заставил его пожариться на солнцепеке. Когда наконец его ввели к хану, он после полуденного света ничего не мог разобрать в сумраке юрты и, лишь приглядевшись, увидел хана, лежащего среди подушек. После обычных приветствий Темир сразу начал рассказывать про Некомата.

– Что ж дальше будет? Пусть арабские купцы скупают наших девок, но позволить это русам! Нельзя! – решительно заключил он.

Абдулла–хан не знал Некомата. Пайцзу его дал купцу Мамай, но признаться в этом перед Темиром хан не хотел, а резкие, горькие слова Темира совсем не тронули Абдуллу. Поэтому хан повернул беседу в другую сторону.

– Говоришь, раздевал девок купец?

Темир промолчал. Впрочем, хан и не ждал ответа, а, лакомо прищурясь, он продолжал думать вслух:

– Видно, не дурак старик. Знает, что к чему.

– Девки плакали, – сказал негромко Темир.

– Плакали? Что за беда! По глупости плакали. Дочери уртакчи, дочери нищих пойдут в жены к вельможам и купцам египетским. В гаремах жить будут – смеяться станут.

– Он их позорил.

– Пустое! Ты лучше скажи, зачем ты к Тагаю ездил?

Темир встревожился. Вдруг хан успел что–либо разнюхать? Отвечал осторожно:

– Послан был.

– Эмиром?

– Да.

Хан оперся локтем на подушку, долго смотрел на стоявшего перед ним Темира. Вдруг отшвырнул подушку, сел.

– Куда деньги дел, что от Тагая за ярлык привез?

– Мамаю отдал.

Хан будто с цепи сорвался.

– Ну и иди к Мамаю! Иди! Иди!

Темир, пятясь, выбрался из юрты, а хан все еще кричал и швырял подушки. Его именем пишутся ярлыки, раздаются пайцзы! «Довольно! Был молод, подчинялся эмиру. Хватит! Вырос! Я покажу себя Мамаю». Все эти мысли, будто столб пыли на дороге, крутились в голове хана, но, тиская подушки, он в глубине души понимал, что сам себя обманывает, что не покажет он себя Мамаю. Вот ведь не хватило духа велеть схватить Темира, и по–настоящему сцепиться с Мамаем храбрости не хватит. Оставалось рычать в глубине юрты, пускать пух из подушек и знать, знать, что ты подставной хан, что в жилах твоих течет кровь Чингис–хана, но сила и власть у Мамая.

Темир лишь сейчас понял, что Некомат с Мамаем, а не с ханом дела ведет. Теперь он ждал, что из одной ненависти к Мамаю хан как–нибудь да напакостит купцу. Но ничего не случилось. Купец приехал, долго беседовал, с глазу на глаз с Мамаем и спокойно повез рабынь в Каффу. Идти к Мамаю, говорить о купце Темир поостерегся.

Дата добавления: 2015-06-26