Алан Глинн 9 страница

– Не то чтобы читаю, я ищу кое‑что в тех книгах, которые папаня накупил оптом, когда мы сюда переехали.

Я потихоньку дошёл до центра помещения, чтобы лучше видеть её. У неё были короткие, колючие светлые волосы, она носила кроссовки, джинсы и розовый топик, открывающий талию. В проткнутом пупке она носила золотое колечко, которое блестело в лучиках света.

– А что ищешь?

Она с напускной развязностью облокотилась о шкаф, но эффект смазался из‑за того, что она пыталась удержать в руках открытый томище.

– Этимологию слова ferocious.

– Ясно.

– Да, матушка сказала, что это слово идеально описывает мой характер, и так оно и есть – поэтому чтобы успокоиться, я пошла сюда проверить по словарю его этимологию. – Она на мгновение подняла книгу, словно показывая улику в суде. – Странное слово, не находишь? Ferocious.

– И как, нашла? – Я кивнул на словарь.

– Нет, отвлеклась на feckless[4].

– Ferocious буквально значит «дикий на вид», – сказал я, обходя самый большой из красных кожаных диванов, чтобы приблизиться к ней. – Оно происходит из комбинации латинского слова ferns, что значит «яростный» или «дикий» и частицы ос‑, которая значит «выглядит» или «кажется».

Джинни Ван Лун секунду разглядывала меня, потом захлопнула книгу с громким «шлёп».

– Неплохо, мистер Спинола, неплохо, – сказала она, пытаясь подавить усмешку. Потом, когда она запихивала словарь на полку, она сказала: – Ты не из папаниных бизнесменов ведь?

Я секунду раздумывал, прежде чем ответить.

– Не знаю. Может, из них. Посмотрим.

Она обернулась ко мне и в установившейся тишине я понял, что она разглядывает меня сверху донизу. Я вдруг почувствовал себя неуютно и пожалел, что не купил новый костюм. Тот, что на мне, я уже долго надевал каждый день, и начал чувствовать себя в нём неуютно.

– Ага, но не из обычных его бизнесменов? – Она задумалась. – И ты не…

– Не – что?

– Не слишком уверенно смотришься… в этой одежде.

Я оглядел костюм и попытался придумать, что о нём сказать. Ничего не придумал.

– И что ты делаешь для папани? Какие услуги оказываешь?

– Кто сказал, что я оказываю услуги?

– У Карла Ван Луна нет друзей, есть только те, кто на него работает. И что именно делаешь ты?

Слова её – что странно – не вызывали ни раздражения, пи злости. Для девятнадцатилетней девушки она была изумительно хладнокровна, и я мог легко сказать ей правду.

– Я трейдер на фондовой бирже, и в последнее время обился успеха. И вот я пришёл – как мне кажется – дать твоему отцу… совет.

Она подняла брови, раскрыла руки и изобразила реверанс, словно говоря, вуаля.

Я улыбнулся.

Она вновь облокотилась на шкаф и сказала:

– Не люблю фондовую биржу.

– Почему?

– Потому что такая фантастически скучная ерунда загребла под себя столько человеческих жизней.

Пришёл мой черёд поднимать брови.

– Я хочу сказать, вместо наркодилеров или психоаналитиков у людей теперь брокеры. Если ты колешься или ходишь к врачу, по крайней мере, это ты – объект, тебя лечат, или калечат, но игра на бирже – это как отдаться громадной обезличенной системе. Сначала она порождает, а потом потребляет… жажду наживы…

– Я…

– …и это даже не твоя личная жажда наживы, она у всех одинаковая. Ты когда‑нибудь был в Вегасе? Видел громадные комнаты с рядами игровых автоматов? Целые акры? И фондовая биржа в наши дни точно такая же – куча печальных, отчаявшихся людей торчит перед компами и мечтает о том, как сорвёт большой куш.

– Тебе легко говорить.

– Но от этого мои слова не перестают быть правдой. Когда я пытался сформулировать ответ, за моей спиной открылась дверь, и в библиотеку вошёл Ван Лун.

– Ну что, Эдди, не скучал?

Он бодро подошёл к журнальному столику рядом с диваном и бросил на него толстую папку.

– Да, – сказал я, и сразу повернулся назад к его дочери. Мне ничего не пришло в голову кроме:

– И чем ты занимаешься, ну… в наше время?

– В наше время, – улыбнулась она. – Очень дипломатично. Ну, в наши дни я буду… восстанавливающейся знаменитостью?

– Ладно, любимая, – сказал Ван Лун. – Хватит, улепётывай. Нам надо поделать свои дела.

– Улепётывай? – сказала Джинни, вопросительно подняв брови и глядя на меня. – Вот ещё одно словечко.

– Ну, – сказал я, изображая глубокую задумчивость, – я бы сказал, что слово «улепётывать», вероятнее всего… неизвестного происхождения.

Она на миг задумалась над моими словами, а потом, проскользнув мимо меня к двери, громко шепнула:

– Прямо как ты, мистер Спинола, солнце.

– Джинни.

Она посмотрела на меня, не обращая внимания на отца, и вышла.

Недовольно покачав головой, Ван Лун посмотрел на дверь библиотеки, чтобы убедиться, что дочь её закрыла.

Потом снова взял папку с журнального столика и сказал, что не будет со мной ходить вокруг да около. Он слышал о моих цирковых трюках в «Лафайет» и не был особенно впечатлён, но теперь он познакомился со мной, поговорил, и готов признать, что я его заинтересовал. Он протянул мне папку.

– Эдди, я хочу узнать твоё мнение. Возьми папку домой, просмотри содержимое, не торопись. Скажешь, какие из акций кажутся тебе интересными.

Пока он говорил, я листал материалы, и видел большие куски убористого текста и бесконечные страницы с таблицами, диаграммами и графиками.

– Можно и не говорить, что все материалы строго конфиденциальны.

Я кивнул, мол, конечно.

Он кивнул в ответ, а потом сказал:

– Желаешь ли чего‑нибудь выпить? Боюсь, домохозяйка ушла – а Гэбби… в плохом настроении – так что обед сегодня отменяется. – Он задумался, словно пытался решить эту дилемму, но быстро сдался. – На хуй, – сказал он. – Я плотно перекусил. – Потом посмотрел на меня, явно ожидая ответа на свой исходный вопрос.

– Я бы не отказался от виски.

– Конечно.

Ван Лун подошёл к бару в углу комнаты и пока наливал шотландский солодовый виски, говорил со мной через плечо.

– Не знаю, кто ты такой, Эдди, и чем ты забавляешься, но уверен в одном, ты не бизнесмен. Я знаю все ходы, а ты, по виду, не знаешь ни одного – но прикол в том, что мне это нравится. Представь, я каждый день встречаюсь с дипломированными бизнесменами, и не знаю, как лучше сказать – у каждого этот взгляд, взгляд учёного бизнесмена. Будто они самоуверенны и перепуганы одновременно, и мне это уже надоело. – Он задумался. – Я вот что хочу сказать, мне безразлична твоя подноготная, может, ты черпаешь информацию об инвестировании из деловой колонки «New York Times», это твоё дело. Что важно, – он повернулся со стаканом в каждой руке и одним из них указал себе на живот, – что у тебя есть огонь вот здесь, а если ты при этом ещё и умён, то тебя ничто не собьёт с пути.

Он подошёл и сунул мне один из стаканов. Я положил папку на диван и взял стакан. Он поднял свой. Потом где‑то в комнате зазвонил телефон.

– Бля.

Ван Лун поставил свой стакан на журнальный столик и пошёл туда, где только что был. Телефон обнаружился на антикварном письменном столе рядом с баром. Он поднял трубку и сказал:

– Да? – А через некоторое время добавил. – Ага. Хорошо. Да. Да. Соединяйте.

Он прикрыл трубку ладонью, повернулся ко мне и сказал:

– Мне надо ответить на звонок, Эдди. Посиди пока. Пей виски.

Я улыбкой обозначил согласие.

– Я недолго.

Когда Ван Лун снова отвернулся и погрузился в тихое бормотание, я отхлебнул виски и уселся на диван. Я был рад тому, что нас прервали, но не мог понять, почему – по крайней мере в первые мгновения. Потом до меня дошло: мне нужно было время обдумать Джинни Ван Лун и её заявление про фондовую биржу, и что оно ужасно похоже на то, что могла бы сказать Мелисса. Мне показалось, что несмотря на явные различия между ними, у них было и кое‑что общее – жёсткий ум, и способ донесения информации, основанный на технологии теплонаводимых ракет. Вот, например, иногда она говорит про отца «Карл Ван Лун», а иногда – «папаня», и этим не только выражает сложное чувство отчуждённости, но и заставляет его выглядеть слабым, пустым и изолированным. Причём именно это – в итоге – чувствовал и я.

Я сказал себе, что комментарии Джинни можно отбросить, как дешёвый и простой нигилизм излишне образованного подростка, но если дело обстоит именно так, почему они меня задели?

Я вынул крошечный целлофановый пакетик из внутреннего кармана пиджака, открыл его и вытряс на ладонь таблетку. Убедившись, что Ван Лун смотрит в другую сторону, я кинул её в рот и запил большим глотком виски.

Потом взял папку, открыл на первой странице и приступил к чтению.

В бумагах обнаружилась детальная информация по ряду мелких и средних компаний, от розничных сетей до софтверных предприятий, от авиакосмической промышленности до биотехнологических лабораторий. Материалы описывали их очень подробно, включая личные данные управленцев и ключевых работников. Был там технический анализ движения цен за пятилетний период, и я читал о пиках, провалах, уровнях сопротивления – пару недель назад всё это стало бы для меня утончённым бессмысленным шумом, нитразепамом глазного применения.

Но чего именно хочет от меня Ван Лун? Чтобы я заявил очевидное, указал, например, что техасский дата‑банк, Ларабай, чьи акции выросли на двадцать тысяч процентов за последние пять лет, – это хорошая долгосрочная инвестиция? Или что британская розничная сеть, «Уотсон» – недавно объявившая о крупнейших убытках за всю историю, и чей генеральный директор, Сэр Колин Бёрд, привёл к сравнимым убыткам почтенную шотландскую страховую компанию, «Айлей Мьючуал» – не лучший выбор? Ван Лун серьёзно хочет, чтобы я, писатель‑фрилансер, дал ему рекомендацию, какие акции покупать и продавать? Опять же, я подумал, вряд ли – но если дело не в этом, чего он тогда хочет?

Через пятнадцать минут Ван Лун снова прикрыл трубку рукой и сказал:

– Извини, что так долго, Эдди, но у меня важный разговор.

Я покачал головой, обозначая, что он не должен переживать, а потом поднял папку, как свидетельство того, что мне есть чем заняться. Он вернулся к тихому бормотанию, а я – к бумагам.

Чем больше я читал, тем проще и примитивнее казалось дело. Он меня проверяет. Для Ван Луна я – наделавший шума неофит с огнём в животе, такая концентрированная информация может легко сбить с меня спесь. Вряд ли он знает, что в моём состоянии я её переварю и не замечу. Чтобы пока занять себя я решил разложить бумаги на три категории: хлам, явно успешные компании, и те, с которыми ничего не ясно.

Прошло ещё пятнадцать минут, прежде чем Ван Лун повесил трубку и вернулся за своим стаканом. Он поднял его, как прежде, и мы чокнулись. У меня появилось ощущение, что он с трудом давит широкую ухмылку. Я бы и хотел спросить, с кем он разговаривал, но это было бы неуместно. Ещё я хотел бы задать кучу вопросов о его дочери, но момент для этого был явно неподходящий – не то, чтобы подходящий вообще мог когда‑нибудь настать.

Он посмотрел на папку за моей спиной.

– Ну что, успел ознакомиться с материалами?

– Да, мистер Ван Лун. Было интересно.

Он одним глотком выпил почти весь виски, поставил стакан на столик и сел на другой конец дивана.

– Уже есть мысли?

Я ответил, мол, да, прочистил горло и выдал ему, что надо избавляться от хлама и успешных компаний. Потом озвучил список из четырёх‑пяти компаний с хорошим инвестиционным потенциалом. Особенно я советовал покупать акции «Дженекс», калифорнийской биотехнологической компании, основываясь не на прежних успехах, а на том, что я описал на одном дыхании как «их заявления и усердная стратегия судебных разбирательств по интеллектуальной собственности, чтобы защитить растущий портфель патентов». Ещё я советовал покупать акции французского инженерного гиганта BE А, основываясь на не менее показательном факте, что компания избавляется ото всех подразделений, кроме оптоволоконного, и я подтвердил свои слова соответствующими цифрами и цитатами, включая дословные выдержки из протоколов судебного процесса с участием «Дженекс». Ван Лун всё время озадаченно таращился на меня, и только когда я договорил, до меня дошло, что его удивило – я ни разу не сверился с бумагами, я всё время говорил по памяти.

Едва слышно, глядя на папку, он сказал:

– Да. «Дженекс»… ВЕА. Именно они.

Я видел, как он пытается что‑то понять – прикидывает, хмуря брови, сколько можно прочитать за то время, пока он говорил по телефону. Потом он сказал:

– Это… потрясающе.

Он встал и принялся ходить по библиотеке. Мне стало ясно, что он прикидывает что‑то другое.

– Эдди, – сказал он в конце концов, внезапно остановившись и указывая на телефон на антикварном столе, – говорил я с Хэнком Этвудом. Мы вместе завтракаем в четверг. Я хочу, чтобы ты к нам присоединился.

Хэнк Этвуд, председатель М С L‑Parnassus, о котором говорят: «один из создателей гиганта индустрии развлечений».

– Я?

– Да, Эдди, и более того, я хочу, чтобы ты работал на меня.

В ответ я задал ему вопрос, который обещал Кевину не задавать.

– Чем вы занимаетесь с Этвудом, мистер Ван Лун?

Он поймал мой взгляд, глубоко вдохнул, а потом сказал, явно нарушая собственные принципы:

– Мы договариваемся о поглощении с «Абраксасом». – Он помедлил. – Поглощении «Абраксасом».

Абраксас был вторым в стране по размеру интернет‑провайдером. Компания с трёхлетней историей достигла рыночной капитализации в 114 миллиардов долларов, демонстрировала скудные прибыли и привычку шарахаться из стороны в сторону. По сравнению с МСL‑Parnassus, имеющей в активе почти шестьдесят лет работы, «Абраксас» казался сопливым дитяткой.

Я сказал, едва сдерживая недоверие:

– «Абраксас» покупает MCL? Он кивнул, но и только.

Передо мной раскинулся калейдоскоп возможностей.

– Мы являемся посредниками в сделке, – сказал он, – помогаем им структурировать её, решить финансовые вопросы. – Он задумался. – Об этом никто не знает. Люди в курсе, что я общаюсь с Хэнком Этвудом, но никто не знает, на какую тему. Если информация всплывёт, это сильно отразится на рынках, но скорее всего сорвёт сделку… так что…

Он посмотрел прямо на меня и пожатием плеч закончил мысль.

Я поднял руки ладонями вперёд.

– Не переживайте, я никому ничего не скажу.

– Ты понимаешь, что если ты будешь торговать этими акциями – например, завтра в «Лафайет» – ты нарушишь правила Комиссии по ценным бумагам и биржам…

Я кивнул.

– …и сядешь в тюрьму?

– Послушай, Карл, – сказал я, решив обратиться на «ты», – ты можешь мне доверять.

– Я знаю, Эдди, – сказал он со следами чувств в голосе, – знаю. – Он замолчал, собрался с мыслями, а потом продолжил. – Это очень сложный процесс, и сейчас мы вошли в ключевую стадию. Не скажу, что мы в тупике, но… нам нужно, чтобы кто‑нибудь посмотрел на проблему свежим взглядом.

Я почувствовал, как ускоряется пульс.

– Эдди, у меня на Сорок Восьмой улице сидит армия дипломников МБА, но проблема в том, что я знаю, как они думают. Я точно знаю, что они скажут, раньше, чем они открывают рот. Мне нужен человек, вроде тебя. Который быстро думает и не будет гнать херню.

Я едва мог в это поверить, и меня внезапно накрыло осознание нелепости ситуации – Карлу Ван Луну нужен такой человек, как я?

– Эдди, я предлагаю тебе хорошую возможность, и мне всё равно… мне всё равно, кто ты такой… потому что у меня хорошее предчувствие.

Он взял со столика стакан и осушил его.

– Вот так я действовал всегда.

Потом он позволил ухмылке прорваться.

– Это будет крупнейшее поглощение в истории американского бизнеса.

Подавляя лёгкое ощущение тошноты, я ухмыльнулся в ответ.

Он поднял руки.

– Ну что… мистер Спинола, что скажете?

Я пытался о чём‑нибудь думать, но по‑прежнему был ошарашен.

– Знаешь, если тебе нужно время, чтобы всё обдумать, это естественно.

Когда Ван Лун взял мой и свой стаканы и пошёл к бару, чтобы вновь их наполнить, я почувствовал мощный прилив энтузиазма – и неодолимую тягу нежданной судьбы – и понял, что мне ничего не остаётся, кроме как принять предложение.

Глава 13

Ушёл я от него через час. К моему разочарованию, Джинни я больше не увидел, но в том состоянии эйфории, в котором я пребывал, даже если бы мне удалось поговорить с ней – и вообще, с кем угодно – вряд ли я выдал бы что‑нибудь осмысленное.

Стоял холодный вечер, и когда я шёл по Парк‑авеню, я прокручивал в голове прошедшие недели. Это был выдающийся фрагмент моей жизни. Мне ничего не мешало, и ничего меня не ограничивало, и с юношеского возраста я не смотрел в будущее с такой энергией, и – что важнее – без парализующего ощущения тикающих часов. С МДТ‑48 будущее перестало быть обвинением или угрозой, драгоценным ресурсом, который истощается. Между сегодня и следующими выходными я мог втиснуть столько, что казалось, эти самые выходные никогда не наступят.

На Пятьдесят Седьмой улице, пока я ждал зелёного человечка, меня охватило чувство благодарности за всё происходящее – хотя кому именно я был благодарен, я так и не понял. Вместе с этим нахлынуло острое чувство радости, почти физическое, похожее на сексуальное возбуждение. Но потом, чуть погодя, когда я был уже на середине улицы, случилось что‑то странное – эти чувства вспыхнули со страшной силой, и на меня накатило головокружение. Я хотел было к чему‑нибудь прислониться, но посреди дороги ничего не нашлось, и я побрёл к стене на той стороне.

Мимо меня проносились люди.

Я закрыл глаза и попытался отдышаться, а когда снова их открыл через пару секунд – как мне показалось – меня передёрнуло от испуга. Глядя вокруг, на дома и машины, я понял, что это уже не Пятьдесят Седьмая улица. Я ушёл на квартал дальше. Я стоял на углу Пятьдесят Шестой.

Опять то же самое, что было со мной прошлым вечером у себя дома. Я шёл, но сознание при этом отключилось, я сам не воспринимал, что делаю. Как будто я ненадолго потерял сознание – словно как‑то перемотался вперёд или‑перещёлкнулся, как повреждённый компакт.

Вчера так вышло, потому что я не ел – я работал, отвлекался, еда ушла на задний план. Как минимум, таким предположением я обосновал произошедшее.

Конечно, с тех пор я тоже не ел, может, дело в этом. Выбитый из колеи, но не желая долго думать о произошедшем, я медленно пошёл по Пятьдесят Шестой улице к Лексингтон‑авеню в поисках ресторана.

Я нашёл закусочную на Сорок Пятой и сел за столик у окна.

– Чё будешь, милок?

Я попросил бифштекс с кровью, картошку фри и салат.

– Пить? Кофе.

Народу почти не было. За прилавком стоял парень, и за соседним столиком сидела парочка, ещё через столик пожилая дама красила губы.

Когда принесли кофе, я сделал пару глотков и попробовал расслабиться. Потом решил Сосредоточиться на прошедшей встрече с Ван Луном. И понял, что во мне уживаются две разные реакции.

С одной стороны, я немного нервничал из‑за того, что согласился работать на него – за что должен был получать небольшую постоянную зарплату и немного опционов на акции, а настоящие деньги пойдут комиссионными. Их я буду получать за каждую успешную сделку, Которую рекомендовал, о которой договаривался, выступал брокером, или, в узловатом синтаксисе, подходящем к моему теперешнему мышлению, участвовал на любом этапе переговоров или обсуждения – например, как в сделке МСЬ‑«Абраксас». Но на каком основании, спрашивал я себя, Ван Лун предложил мне такой вариант? На бесконечно иллюзорном основании, может, что у меня есть хоть малейшее понимание того, как «структурировать» или «решать финансовые вопросы» в крупных корпоративных сделках? Вряд ли. Ван Лун вполне чётко понял, что я самозванец, так что этого от меня он ждать не будет. А вот что именно будет? И оправдаю ли я его ожидания?

Подошла официантка с бифштексом и картошкой.

– Приятного аппетита.

– Спасибо.

А с другой стороны, у меня в голове сложилось чёткое понимание того, как легко будет управиться с Хэнком Этвудом. Я читал статьи про него, где использовались такие выражения как «видение», «система взглядов», «управляемый», и я чувствовал, что какие бы струны ни задевал в людях, проблем с тем, чтобы подёргать за них в нём, не будет. Что, в свою очередь, выведет меня на потенциально весьма крепкую позицию – потому что, как новый директор MCL‑«Абраксаса», Хэнк Этвуд, мало того, что будет иметь влияние на президента и других мировых лидеров, он сам станет мировым лидером. Военная сверхмощь сошла со сцены, начала вымирать, и в сегодняшнем мире в зачёт идёт «гиперсила», цифровая, глобальная англоязычная культура развлечений, которая контролирует сердца, умы и располагаемый доход успешных поколений от 18 до 24 лёт – и Хэнк Этвуд, с которым я скоро подружусь, вот‑вот окажется на пике этой структуры.

Но потом, внезапно, без предупреждения и причины, я начал думать, что скоро Карл Ван Лун придёт в себя и передумает брать меня на работу.

И с чем я останусь?

Официантка снова подошла к моему столику с кофейником.

Я кивнул, и она снова наполнила мою чашку.

– Чё такое, милок? Бифштекс не понравился?

Я посмотрел на тарелку. К еде я едва притронулся.

– Нет‑нет, всё в порядке, – сказал я, глядя на неё. Это была толстая тётка далеко за сорок, с большими глазами и длинными волосами. – Я просто задумался о будущем.

– О будущем? – повторила она, громко засмеялась и пошла от моего столика, размахивая кофейником. – В очередь, милок, в очередь.

Когда я вернулся в квартиру, на автоответчике горел красный огонёк. Я нажал на кнопку «пуск» и стал слушать. Мне оставили семь сообщений – на пять или шесть больше, чем я в жизни получал за раз.

Я сел на краешек дивана и уставился на телефон.

Щёлк.

Бииип.

– Эдди, это Джей. Хотел тебе сказать – надеюсь, ты не разозлишься на меня – но я вчера вечером говорил с журналисткой из «Post», и… дал ей твой телефон. Она слышала о тебе и хочет написать статью, так что… извини, надо было сначала спросить у тебя, но… ну вот… увидимся завтра.

Щёлк.

Бииип.

– Это Кевин. – Долгая пауза. – Как прошёл обед? О чём говорили? Позвони, когда вернёшься. – Снова длинная пауза, потом он вешает трубку.

Щёлк. Бииип.

– Эдди, это отец. Как дела? Посоветуешь какие‑нибудь акции? (Смех). Слушай, я на отпуске собрался во Флориду со Сципулюсом. Перезвони мне. Ненавижу эти автоответчики.

Щёлк. Бииип.

– Мистер Спинола, это Мэри Стерн из «New York Post». Джей Золо из «Лафайет‑Трейдинг» дал мне ваш телефон. Я бы… хотела поговорить с вами как можно скорее. Попробую перезвонить попозже или завтра с утра. Спасибо.

Щёлк. Бииип. Пауза.

– Почему ты не звонишь? – Бля, совсем забыл про Геннадия. – У меня появились идеи по сценарию. Перезвони.

Щёлк. Бииип.

– Это снова Кевин. Спинола, ты мудак. – Голос его неразборчив. – Знаешь, ты просто охуел. Ты кто, блядь? Майк, блядь, Овиц? Скажу тебе кое‑что про людей… – На той стороне приглушённый звук, будто что‑то уронили. Еле слышное «бляааа», и тишина.

Щёлк. Бииип.

– Знаешь, иди ты просто на хуй. Я ебал тебя, ебал твою мать и ебал твою сестру.

Щёлк.

Вот и всё. Больше новых сообщений нет.

Я встал с дивана, пошёл в спальню и снял костюм.

С Кевином ничего не поделаешь. Он стал моей первой жертвой. Джей Золо, Мэри Стерн, Геннадий и мой старик подождут до утра.

Я пошёл в ванну, включил душ и шагнул под струю горячей воды. Не собираюсь отвлекаться на них, тратить время и силы. После душа я натянул семейные трусы и майку. Потом сел за стол, принял таблетку МДТ и начал писать.

В тускло освещенной библиотеке у себя в квартире на Парк‑авеню Ван Лун набросал мне проблему. Корнем её оказалось, как и следовало ожидать, что договаривающиеся стороны не могли сойтись в оценке. Акции MCL сейчас шли по 26 долларов за штуку, но они просили с «Абраксаса» по 40 – премия в 54 % больше, чем обычно при таких поглощениях. Ван Лун должен был найти способ или уменьшить запросы MCL, или убедить «Абраксас» принять эту цену.

Он сказал, что с утра пришлёт курьером кое‑какие материалы ко мне домой, важные документы, с которыми мне необходимо ознакомиться до встречи с Хэнком Этвудом в четверг. Но я решил, что до прибытия «важных документов» неплохо бы самостоятельно покопаться в вопросе.

Я вошёл в Сеть и пробежался по сотням страниц информации относительно корпорационного финансирования. Изучил основы структурирования поглощений и ознакомился с дюжинами классических примеров. Бегал по ссылкам всю ночь, и однажды заметил даже, что изучаю продвинутую, математическую формулу определения цены опциона.

В пять утра я прервался и посмотрел телевизор – повторы «Стар Трека» и «Айронсайда».

Около девяти появился курьер с материалами от Ван Луна. Я получил ещё одну толстую папку с годовыми и квартальными отчётами, оценками аналитиков, счетами управленческого учёта и оперативными планами. Весь день я изучал их, и ближе к вечеру почувствовал, что достиг эдакого плато. Я хотел, чтобы завтрак с Хэнком Этвудом начался прямо сейчас, а не через двадцать часов. Я усвоил столько информации, сколько хотел, и решил, что пока можно заняться другими делами.

Я попытался уснуть, но не смог успокоиться – меня не хватило даже на минутную дрёму, и телевизор я тоже уже смотреть не мог, так что я решил посидеть где‑нибудь в баре, выпить и расслабиться.

Прежде, чем выйти из дому, я заставил себя выпить горсть диетических добавок и поесть фруктов. Ещё я позвонил Джею Золо и Мэри Стерн, которая названивала мне весь день. Я сказал обезумевшему Джею, что плохо себя чувствую и пока не буду приходить. Мэри Стерн я сказал, что кем бы она ни была, я не собираюсь с ней беседовать, и что хватит мне звонить. Геннадию и отцу я звонить не стал.

По дороге на улицу я подсчитал, что не спал часов сорок, а за последние семьдесят два часа проспал едва ли шесть, так что, хотя я этого не чувствую, и по мне не видно, я должен находиться в состоянии полного и абсолютного физического изнеможения.

Ещё стоял ранний вечер, и на улицах было оживлённое движение, как в тот день, когда я вышел из буфета на Шестой‑авеню. Поэтому я не стал брать такси, а пошёл пешком, точнее, начал протискиваться сквозь толпу на улицах, со смутным ощущением, будто оказался в виртуальной реальности, на экране, где цвета резче контрастируют, а восприятие глубины ослаблено. Каждый раз поворачивая за угол, я проделывал резкие, угловатые, управляемые движения, так что когда минут через двадцать пять я вдруг шатнулся вбок и вошёл в бар на Трибеке под названием «Конго», получилось, прямо, будто я перешёл на новый уровень в компьютерной игре с очень реалистичной графикой – слева шла длинная деревянная стойка, плетёные кресла, антресоль с перилами сзади, и повсюду тянулись к потолку громадные растения в горшках.

Я сел за стойку и заказал джин «Бомбей» и тоник.

Народу было немного, хотя скоро сюда набежит толпа. Слева от меня сидели две женщины, но отвернувшись от стойки, и вокруг них стояли три мужика. Двое из пятерых беседовали, остальные потягивали напитки, курили и внимательно слушали. Разговор шёл об NBA и Майкле Джордане, и громадных доходах на его имени. Не знаю, в какой именно момент это началось снова, это переключение вперёд, перескок, как на повреждённом компакте, но когда это случилось, я ничего не мог поделать, лишь видел, наблюдал каждый фрагмент и каждый миг, как будто этот фрагмент и миг – как и единое сокрытое от меня целое – происходят с кем‑то другим. Первый прыжок случился внезапно, когда я потянулся за стаканом. Я едва прикоснулся к холодной, запотевшей поверхности стекла, как вдруг, без ощущения движения, я оказался с другой стороны этой группы, вплотную к одной из женщин, тридцатилетней брюнетке в короткой зелёной юбке, не слишком стройной, с характерными синими глазами… моя левая рука парила над её бедром…

…и я что‑то говорил…

– …да, но не забывайте, что ESPN учредили в 1979 году, на 10 миллионов стартовых инвестиций от «Гетти Ойл», представьте себе…

– А при чём…

– Очень даже при чём. В этот момент поменялось всё. Одно резкое бизнес‑решение превратило толпу колледжских баскетболистов в знаменитости буквально за одну ночь…

На долю секунды я почувствовал, что один из мужиков – круглорожий парень в шёлковом костюме – разглядывает меня. Он был возбуждён, потел, и не мог отвести глаз от моей правой руки – но тут… щёлк, щёлк, щёлк… передо мной стоит бармен, машет руками, загораживает мне обзор. Он похож на ирландца, и усталые глаза его умоляют, мол, пожалуйста, хватит. А за ним – видимый лишь частично – круглорожий парень в шёлковом костюме прижимает руку к роже, пытаясь остановить кровь из носа…

– Иди ты на хуй…

– Сам иди…

Прохладный вечерний воздух овевает волосы у меня на затылке, когда я отворачиваюсь от бармена и иду на улицу. Женщина в короткой зелёной юбке тоже там, прямо за дверью, отталкивает кого‑то. Говорит, но я не слышу слов, а потом обходит бармена, уворачивается от его рук, но через полсекунды – необъяснимо – идёт со мной за ручку за пару кварталов оттуда.

Потом мы вместе в кабинке в туалете ночного клуба или бара, я отшатываюсь от неё, хочу уйти – ноги её раскинуты на фоне хрома, белого фарфора и чёрного кафеля… зелёная юбка содрана и висит на толчке, рубашка расстёгнута, бисеринки пота блестят между грудей. Я прислоняюсь к двери, пытаясь натянуть штаны, она остаётся в той же позе, глаза закрыты, а голова ритмично болтается из стороны в сторону. На заднем фоне играет какая‑то пульсирующая музыка, регулярно взрыкивает сушилка для. рук, громкие голоса и безумный смех, а из соседней кабинки доносятся щелчки зажигалки, а потом резкие, быстрые вдохи дыма…

Дата добавления: 2015-06-26