Очень позднее знакомство

В редакции одной газеты мне показали письмо. Чрезвычайно эмоциональный человек настаивал на сооружении памятника Артуру Лидьярду ина немедленном вручении этому новозеландскому тренеру Нобелевской премии. Мне показалось, что при некоторой наивности предложения в нем есть резон: человек, воспитавший выдающихся спортсменов и связавший со своим именем «бег от инфаркта», заслужил признательность современников.

Об этом письме вспомнилось в огромном зале Московского института физкультуры, тогда на всесоюзной конференции старший тренер сборной СССР по легкой атлетике И. А. Степанченок сказал: «От нас ушел Григорий Исаевич Никифоров, выдающийся тренер, человек, чье имя останется в истории спорта рядом с именем Лидьярда и Черутти».

…У двадцати зрителей в ленинградском алексеевском манеже во время зимнего первенства города яспросил, кто такой Никифоров. А потом этот же вопрос задал двадцати зрителям в московском манеже имени братьев Знаменских во время зимнего чемпионата страны. Большинство пожимало плечами. Некоторые говорили: «Кажется, тренер Куца». Другие, не задумываясь, отвечали: «Тренер Куца и Болотникова». А один парень сказал: «Это великий тренер. Его даже не с кем сравнивать».

Я пошел в Ленинградский институт физкультуры имени Лесгафта, где Григорий Исаевич работал сорок лет.

Петр Семенович Нижегородов, старший преподаватель института, достал из стола толстую тетрадь. «Вот, – сказал он,– список учеников Никифорова».

Олимпийские чемпионы: Владимир Куц и Петр Болотников. Знаменитые стайеры 50–60-х годов: Александр Артынюк, Евгений Жуков, Николай Пудов, Иван Чернявский, Иван Пожидаев, Юрий Захаров. Лучшие советские марафонцы: Сергей Попов, Иван Филин, Василий Гордиенко, Константин Воробьев, Василий Давыдов. Прыгуны, метатели, спринтеры старшего поколения: Эдмунд Рохлин, Артур и Александр Шехтель, Ольга Шахова, Тамара Орлова, Галина Ганекер, Леонид Григорьев. 25 заслуженных мастеров спорта. Ученики Никифорова 61 раз становились чемпионами СССР, 67 раз улучшали рекорды страны и 7 раз – рекорды мира.

Листаю блокноты, распухшие после встреч с теми, кто хорошо был знаком с Григорием Исаевичем, и не знаю, с чего начать.

Вот маленький Сергей Попов. На стокгольмском чемпионате Европы он так далеко оторвался от соперников, что за километр до финиша какая-то экзальтированная шведка надела ему на шею огромный лавровый венок победителя. Сергей так и бежал с этим венком на шее. А последний километр той трассы – крутой подъем. Наверху госпиталь. Говорили, что специально для тех, кто все-таки одолеет подъем. А Никифоров задолго до соревнований изучил трассу и готовил своих ребят точно на таком жепрофиле. Попов был тогда первым, а Филин – вторым.

«Заботливый был Григорий Исаевич,– рассказывает Попов.– Раньше мы тренировались по утрам натощак. А он стал готовить овсяный отвар. Встанет затемно, отварит овсяные зерна, процедит, сам по стаканам разольет, остудит. Очень полезная штука. Сам на рынок за творогом для нас ходил. Хозяйничал на кухне. К парной бане и массажу нас приучил».

Об этом знаменитом овсяном отваре, о всевозможных соках и вырезках, о строжайшем режиме сна, о бане, прогулках в лесу я наслышался предостаточно. Кое-кто воспринимает это как причуды старика. А вот точка зрения серьезная. «Во время подготовки Владимира Куца к Олимпиаде в Мельбурне,– говорит Гавриил Витальевич Коробков, возглавлявший тогда сборную страны, приехал я к Никифорову. Обстановка какая-то странная, под ногами цыплята желтенькие крутятся. «Это,– говорят мне,– Исаич для Куца цыплят разводит. У Володи с кислотностью неважно, я цыплята парные очень ему полезны». Казалось бы, мелочь, пустяк. Но Никифоров пустяков при подготовке спортсмена не признавал. Я вспомнил об этом случае,– продолжает Коробков,–совсем недавно, когда прочитал статью американского тренера Каунсилмена о его работе с пловцом Марком Спитцем. У Спитца был соперник, который готовился точно так же, как и он. Все у них совпадало – и тренировочные, нагрузки, и интенсивность занятий, все. Но тот парень поигрывал в картишки. Вроде пустяк. А в итоге это пустенькое увлечение украло у спортсмена те крупицы нервной энергии, которых ему не хватило, чтобы обыграть Спитца. И Никифоров, тщательно выверив все, клал на весы подготовки и парных цыплят, и отвар, и удобную постель. В конечном итоге эти граммы слагались в весомые золотые медали».

От Ивана Исаевича Никифорова, младшего брата тренера, я узнал, что Григорий Исаевич долгие годы дружил с профессором Алексеем Николаевичем Крестовниковым, признанным основоположником физиологии спорта, одним из создателей первого комплекса ГТО. Под влиянием Крестовникова у Никифорова сложились вполне определенные взгляды на сущность спортивной тренировки, как процесса направленного совершенствования организма не только с помощью системы физических упражнений, но и других факторов воздействия – питания, массажа, психологического фона. В конце концов тренировка – это лишь одна сторона влияния на организм, а Никифоров видел в спортсмене прежде всего человека, находящегося под воздействием мощного потока импульсов, поступающих от окружающей его среды. Спокойно и умело направлял он этот поток в нужное русло, усиливал положительное влияние и ограничивал отрицательное.

Еще студентом Никифоров крепко дружил с Алексеем Максуновым, самым первым советским стайером европейского уровня. На спартакиаде 1928 года Максунов обыграл всемирно известного финна Вольмари Исо-Холло, завоевавшего позднее звание олимпийского чемпиона. Работая вместе сМаксуновым, Никифоров приобрел первые навыки практической тренировки стайера, а надо сказать, что Максунов, пользовавшийся тогда финской методикой, был сметливым и смелым парнем. Этот творческий подход к признанным системам остался у Никифорова на всю жизнь. Ни один из его учеников не тренировался так, как остальные товарищи по команде. Укаждого свой маневр – и в тренировке, и на соревнованиях. Может быть, именно эта непохожесть тренировочных схем и затруднила потом восприятие методов Никифорова как единой системы.

Перед войной Никифоров подготовил группу стайеров молодых стайеров из числа студентов-лестгафтовцев. Они только-только начали выходить на всесоюзную арену, обещая стать бегунам высшего класса. Но наступил грозный 41-й, и из четырехсот добровольцев института физкультуры были созданы партизанские отряды, которые долгие месяцы действовали в Псковской области. Эдуард Оквецинский, Владимир Себейкин, Владимир Подьяков – те, с кем Никифоров связывал надежды, погибли в боях. Да и самому Григорию Исаевичу было не до рекордов в те времена. В первые дни войны он вступил в дивизию народного ополчения Октябрьского района Ленинграда. Провел все 900 блокадных дней в героическом городе.

Позднее, значительно позднее, Никифоров вырастил плеяду выдающихся бегунов, которую возглавили Куц, Болотников, Попов. Кто знает: не будь войны, может, стали бы великими бегунами Оквецинский или Себейкин? Быть может, именно они оказались бы конкурентами знаменитого шведа Гундера Хэгга, который расправлялся с мировыми рекордами в 1942 году?

В послевоенные годы все сильнейшие бегуны мира тренировались по интервальному бегу немца Гершлера. Это монотонная тренировка, которая рассматривалась лишь как сумма километров, а не как комплексное воздействие на организм, давала преимущество самым старательным и пунктуальным. Гершлер был неоспоримым авторитетом. Интервальный метод считался вершиной тренерской мысли. Один знаменитый бегун сказал тогда: «Меня побьет тот, кто будет тренироваться больше, чем я. А больше, чей я, тренироваться невозможно». Но Куц тренировался гораздо меньше своего именитого соперника. И все-таки побеждал его.

Этого не могли объяснить и говорили об очередном «русском чуде», исключении из правил. Но потом пришли Иван Филин и Сергей Попов, которых до появления Бикилы Абебе называли величайшими марафонцами всех времен. Стало неудобно говорить о феномене-одиночке. Позднее «австралийский маг» Перси Черутти, подготовивший олимпийского чемпиона Герберта Эллиота, скажет: «Мы учились у Никифорова и Куца». Еще позднее эти слова повторит Рон Кларк.

Никифоров создал систему тренировки, качественно отличную от интервальной. Сейчас ее называют вариативной. Смысл ее заключается в повышении общей выносливости спортсмена с помощью многолетних длительных пробежек в относительно невысоком темпе, а на этом фоне – к повышению скоростных кондиций, которые достигаются многократными пробежками в высоком темпе на ограниченных отрезках. Черутти и Лидьярд развили и усовершенствовали систему Никифорова, и сейчас все сильнейшие бегуны мира пользуются в своей тренировке различными вариантами этой системы, хотя сам Никифоров в последние годы постепенно отходил от дел. Мало того, его идеи широко используются для развития выносливости во многих видах спорта, а также в оздоровительных целях, несвязанных со спортивными рекордами.

Сказанное вот так, в одном абзаце, это выглядит вполне ясным и простым. Но потребовалось десять лет, чтобы из тумана к хаоса тренировочных планов, бесчисленных методических статей, рекордов, поражений, диссертаций вырисовывались контуры системы. Даже Артур Лидьярд, человек, склонный к регулярной публикации своих идей и соображений, тренер, которому страшно повезло в том, что рядом с ним всегда был такой блестящий и серьезный журналист, как Гарт Гилмор, делающий работу своего кумира достоянием читателей, даже этот умница Артур Лидьярд только после издания своих нашумевших книг «Бег к вершинам мастерства» и «Бег ради жизни» осознал свою работу как цепь в системе, основанной Никифоровым и продолженной Черутти.

Почему же так мало задумывались в смысле деятельности Никифорова? Я внимательно прочитал десятки книг и брошюр о беге на средние и длинные дистанции. Лидьярд, Черутти, Стампфл, Гершлер, сотни имен тренеров и спортсменов, графики, недельные и месячные планы. Все, что угодно, все, кто угодно. Но только нет имени Никифорова. В лучшем случае упоминается, что он был тренером Куца. В толстенькой и неплохо написанной книге о советской легкой атлетике 50-х и 60-х годов Никифоров упомянут лишь в эпизоде, когда Куц попал в Мельбурне в автомобильную катастрофу. В библиографическом справочнике «Литература на русском языке по легкой атлетике (1898–1961 гг.)» среди 4260 названий я нашел лишь упоминание о диссертации Г. И. Никифорова «Методика тренировки в марафонском беге», 1955.

Долго не мог понять я,в чем дело. И лишь после многих встреч и бесед с людьми, близко знавшими Григория Исаевича, начал осознавать, что стояло за его упорным молчанием. Никифоров был несуетлив. Он знал: то, что сделано, останется при нем. А о книге думал он и все рассчитал. Он хотел к семидесяти годам закончить практическую работу тренера и сесть за обобщения. Он всегда выполнял намеченное и знал, что сил и здоровья хватит у него на долгие-долгие годы. Планы нарушил нелепейший случай – сепсис, общее заражение крови.

В Ленинграде я зашел в ветхий домишко, неподалеку от Сенной. Совсем недавно провели сюда паровое отопление, к явному неудовольствию Исаича: он любил топить печку дровами. Я попросил Валентину Ивановну, вдову, показать мне газетные и журнальные вырезки. «Вот они,– сказала Валентина Ивановна,– здесь так много написано про Мариночку, она у нас известный спринтер, даже в Мюнхен ездила». – «А где же про Григория Исаевича?» – спросил я. «Про него не писали».

Про него не писали! Пятнадцать лет занимаюсь я спортивной журналистикой, о ком только не писал. А про Никифорова собрался написать лишь только после его смерти. Даже с новозеландцем Лидьярдом я как-то беседовал в Ленинграде, а рядом стоял Никифоров, у которого я ни разу вжизни не брал интервью. И никто не брал. Он не поздравлял Куца с победой под магниевыми вспышками, не обнимался с Болотниковым и Поповым перед фоторепортерами, он не брал в руки микрофон. Все это было пустяком по сравнению с тем, что он делал, с тем, что он оставил после себя. Боюсь, что Никифоров прекрасно понимал все это и, ничуть не обижаясь, тихо посмеивался над нами.

Монолог профессора Гандельсмана Александра Борисовича, известнейшего физиолога спорта, доктора медицинских наук

«В канун Олимпийских игр в Мельбурне мне предложили поехать в киевское предместье Пуща-Водица, где готовились наши бегуны. Я проводил обследование олимпийцев, наблюдал их тренировки. В первый же день меня поразила легкость, с какой спортсмены справлялись с огромными нагрузками, пробегая за одну тренировку по сорок километров и более.

В те времена никто из зарубежных стайеров и марафонцев не использовал такие тренировочные объемы. Мы услышали о них значительно позднее, когда были опубликованы книги о методе новозеландца Артура Лидьярда. А тогда, в Пуще-Водице, мне как медику и физиологу такая тренировочная работа показалась поначалу убийственной. Мне казалось, что человеческий организм, даже хорошо тренированный, не в состоянии перенести такие гигантские беговые объемы, которые к тому же сочетались с темповым пробеганием длинных отрезков. Позднее группа физиологов провела детальное обследование известного марафонца Ивана Филина, тренировавшегося у Григория Исаевича. Скажу без всякого преувеличения: видавшие виды ученые были потрясены. И было отчего! При тестировании выяснилось, что Филин спокойно переносил такой недостаток кислорода, который для обычного человека был смертельным. Подобная же способность к «бескислородному» существованию была выработана и у других учеников Никифорова.

Физиологи, казалось, были в замешательстве. Как объяснить этот феномен?

Сейчас нам все ясно. Сейчас есть вполне модный термин «реабилитация», который многое объясняет. Например, то, что даже запредельные нагрузки можно переносить, если четко действует система восстановления функций. Будучи глубоко образованным специалистом, Григорий Исаевич уже тогда прекрасно понимал роль восстановительных процессов при тренировке бегуна, о чем мы с ним не раз беседовали. В то же время, обладая глубоко практическим складом ума, он умел отвлеченные, казалось бы, понятия облачать в совершенно прозаические формы – скрупулезная забота о питании спортсменов, их быте, обуви, бане, витаминах, сне.

К сожалению, многие из коллег Г. И. Никифорова обращали внимание лишь на чисто внешнюю сторону его работы. Они порой посмеивались над его яростными схватками с поваром, небрежно зажарившим бифштекс, или с завхозом, не позаботившимся об удобных постелях для спортсменов. По сей день ходит среди старых спортсменов легенды о знаменитом никифоровском овсяном отваре, о его беспощадности к нарушителям режима («после одиннадцати Исаич брал дубину и с ней поджидал опоздавших»), о том, как, выбирая место для тренировки, он руками, пальцами ощупывал каждый метр лесных тропинок.

Я думаю, что питание бегуна, детально разработанное Григорием Исаевичем, потребует еще специального разбора. Теоретически потребности спортсмена в тех или иных продуктах известны довольно давно. Это описано в научной литературе. Практически же почти всякий тренер ограничивается внушением своему ученику – этого нельзя, аэто полезно. И все. А Никифоров относился к питанию спортсмена как заботливая и культурная мать к кормлению своего малыша: точно выверено соотношение белков, жиров, углеводов, сегодня столько-то витамина С, а завтра – А. Он сам готовил сложные смеси, с не меньшей тщательностью, чем это делается на детских молочных кухнях. «Организм спортсмена работает с околопредельной нагрузкой,– говорил Григорий Исаевич. – Эта нагрузка обостряет восприятие, организм начинает очень чутко реагировать на питание, которое в одних случаях может привести к катастрофе, в других – серьезно расширить возможности спортсмена».

Вернувшись из Пущи-Водицы, в официальном отчете я написал: «У большинства обследованных спортсменов как в состоянии покоя, так и после тренировок наблюдались положительные реакции, позволившие тренеру уверенно применять большие нагрузки...» Так Григорий Исаевич делом ответил на возникшие в те времена разговоры о необратимых последствиях, которые якобы оказывают сверхнагрузки на организм спортсмена. «Умелая, направленная, точно дозированная реабилитация,– как бы говорил Никифоров,– открывает перед спортсменом огромные перспективы».

Да, это былчеловек, мысливший широко и смело. И вместе с тем он был «тренером-нянькой» заботливо ходившим за своими воспитанниками. После многих лет знакомства с Никифоровым я пришел к выводу, что такой тип тренера тоже имеет право на существование. Не знаю, может быть. в иных ситуациях этот тренер и был бы противопоказан. Но будь Никифоров другим, он не стал бы первооткрывателем новой эры в тренировке бегунов, эры огромных нагрузок, эры «вариативной тренировки». Mне кажется, что только так, учитывая всякую мелочь и о всякой малости позаботившись лично, можно было подготовить рекорды и медали, перевернувшие представления о возможностях человеческой выносливости.

Создав и выстрадав систему реабилитации, Никифоров пошел дальше. Мы не раз говорили с ним о так называемом «скрытом восстановлении», о мобилизации внутренних ресурсов, облегчающих работу бегуна. Эти ресурсы Григорий Исаевич видел прежде всего в экономичной технике и умелой раскладке бега. Помню, кое-кто из тренеров посмеивался, когда Никифоров часами работал со знаменитым марафонцем Сергеем Поповым над техникой. Они говорили: «Это очередное чудачество: мы знаем технику спринтера, барьериста, а марафонец бежит за счет выносливости». – «Но посмотрите, сколько лишних усилий, – возражал Никифоров, – тратит бегун из-за неправильной постановки стопы или из-за слишком напряженных рук. И теперь помножьте эти усилия на 42 километра!»

Любители спорта помнят бег учеников Никифорова. Общепризнанно, что техника Попова – лучшая среди марафонцев всех времен. Не знаю ни одного стайера, кто бежал бы красивее Болотникова с его длинным, легким, стелющимся шагом. Куц, казалось, бежал тяжеловато. Но причина тому – чисто морфологическая, вызванная особенностями строения поясницы этого спортсмена. Никифоров знал об этой особенности и не пытался изменить стиль Куца. Наоборот, всю технику его бега он скоординировал с этой особенностью, что сделало стиль Куца гармоничным и максимально экономным.

В свое время мне приходилось слышать: «Повезло Никифорову. С таким учеником, как Куц, любой тренер стал бы великим». Позволю себе с этим не согласиться. Более того, берусь утверждать, что бегунов с потенциальными возможностями Куца было и есть немало. А вот Никифоров был у нас один! Мне как физиологу приходилось обследовать очень многих спортсменов. Неподкупная аппаратура засвидетельствовала: наши стайеры Николай Свиридов, Степан Байдюк и Рашид Шарафетдинов ничуть не уступают не своим функциональным возможностям Куцу и Болотникову. А потенциал рижанина Геннадия Хлыстова намного превосходил возможности любого стайера мира. Увы, скромные успехи Хлыстова, Свиридова, Байдюка и Шарафетдинова никак пока не соответствуют их неиспользованным потенциалам.

Мне довелось стать свидетелем филигранной работы Григория Исаевича с Болотниковым в 1960 году, которая завершилась золотой олимпийской медалью, а затем и мировым рекордом. В тот год Болотников достиг такого уровня тренированности, какого ни до, ни после мне не приходилось видеть ни у одного бегуна. В Риме на одной из тренировок к нему подошел новозеландец Питер Снелл, который вскоре стал олимпийским чемпионок на 800 метров, и предложил потренироваться вместе. Они должны были пробежать 10 раз по 1000 метров в околопредельном темпе. После седьмого круга Снелл сошел с дорожки.

На Олимпиаде Болотников завоевал золотую медаль на 10 тысяч метров. Он сам потом признавался, что это была легкая победа. Уверен, что и 5 тысяч метров Болотников выиграл бы в Риме. Но эта дистанция проводилась раньше, чем 10 тысяч, и тренерский совет решил не рисковать. А зря! В ту же осень Болотников предпринял попытку побить мировой рекорд Куца, который простоял четыре года. График рекордного бега был составлен так, чтобы спортсмен мог время от времени расслабляться, отдохнуть, но не за счет резкого снижения темпа, а с помощью инерции скорости, инерции прежнего темпа. Это и есть скрытое восстановление. Болотников был в таком отличном состоянии, что сам без помощи секундомера чувствовал малейшие отклонения от графика итут же их корректировал. График был спланирован на результат лучше 28.30. В этом ритме спортсмен должен был бежать 24 круга, я 25-й – по самочувствию. Но самочувствие было таким, что Болотников показал результат 28.18,8.

Григорий Исаевич говорил мне тогда, что подвыносливостью он понимает нетолько способность терпеть, переносить нагрузку, но и способность восстановиться в ходе работы.

Он глубоко знал, понимал физиологию, биохимию, гигиену. Но постоянно в течение многих лет поддерживал контакт со мной, утверждая, что помощь биолога необходима тренеру, чтобы не переступить границу допустимых нагрузок. Он требовал от нас объективных данных состояния спортсмена на всех этапах подготовки и, исходя из этихпоказателей, вносил коррективы в дозирование тренировочных средств.

Еще при первом обстоятельном знакомстве с работой Григория Исаевича мне бросилась в глаза неожиданная деталь. Все отдыхающее в пуще-Водице бегали. Рабочие, инженеры, врачи окрестных санаториев – все бегали. Григорий Исаевич быстро и легко убедил их в универсальной пользе оздоровительного бега. И сейчас, завидев пожилых людей, деловито трусящих в скверах, я вспоминаю Григория Исаевича Никифорова, выдающегося тренера, обойденного суетной славы...»

– Все верно он рассказал. Не ошибся профессор. Есть только одна тонкость. Даже не знаю, как сказать. В свое время осложнились отношения между Исаичем и Куцем. Так бывает, к сожалению. То ученик зазнался, а тренеру не хватило умении все поставить на свои места, то ученик перерастает тренера, то тренер, особенно если он с деспотическим характером, передавил, не сумел перестроить свое отношение к бывшему мальчишке, а теперь зрелому человеку, знаменитому чемпиону. У Куца с Исаичем было совсем иначе. Они тепло откосились друг к другу. Исаич был тактичен и мягок вбыту. Они даже жили вместе одну зиму, у Исаича на квартире. Все было хорошо, пока не вмешался один человек. Не буду называть его. Отношения у них испортились, не катастрофически, конечно, но холодок такой образовался, явный холодок. И Куц; уже не говорил: «Мой тренер Никифоров, мой учитель Никифоров». Ничего не говорил. Будто он сам по себе вырос, как трава. Я все это произношу сейчас с чистой совестью, потому что не раз бывали у нас с Володей откровенные, резкие разговоры на эту тему.

Так вот, не знаю, как отнесется Куц к очерку о Никифорове, особенно к мнению Гандельсмана отом, что Исаич сделал Куца.

Дата добавления: 2015-06-26