Люди, обижавшие старца, почитатели и докучатели. Многознаменательные притчи. Прозорливость

Но кроме этих вышеперечисленных правил и привычек блаженного, было замечательно еще то, что старец Феофил никогда не плевал на землю и другим не советовал делать этого. В особенности он негодовал на тех, которые плевали в храме Божием на церковный пол.

Но помимо любви и сострадания к животным и птицам, были у старца Феофила и другие обычаи и привычки. Во-первых, он крайне не любил курильщиков табаку, да и сам не мог выносить табачного дыма.

Многим памятен этот бычок, стоявший обыкновенно не на привязи, а свободно разгуливавший у старца по задворку. Говорят, — он обладал почти сверхъестественным инстинктом и безошибочно мог угадывать характер приходивших к старцу за благословением людей, почему одних встречал недружелюбно и воинственно, с другими же обходился ласково, свободно и беспрепятственно пропуская их в келию старца.

Расстроенный архипастырь не сказал на это ни слова, а только перекрестился и отдал кучеру приказание выехать на гору, чтобы оттуда, поворотив лошадей, отправиться назад в Лавру. Феофила здесь не было. При первых словах верхового он незаметно скрылся назад, считая свою миссию законченной.

Но блаженный упрямился и не хотел исполнить приказания. Архипастырь же стал волноваться и досадовать.

Вскоре после этого дорогу расширили. Но расширили ее на такое незначительное пространство, что снова стали появляться подобные казусы. Так, напр., в другой раз, когда блаженный опять встретился с Владыкою на том же самом месте, ему, хотя и возможно было теперь повернуться назад, однако он воспротивился и как бы умышленно стал задерживать проезд высокого ездока. Поднялся с кучером спор. О. Феофил стал доказывать, что у него только один бычок, а у Владыки целая четверка и что ему трудно будет наверстать потерянное время, кучер же настаивал на своем и требовал от старца очистить дорогу.

Кучер остановил лошадей, и Владыка с о. наместником вылезли из кареты. Феофил сидел на возу и, облокотившись на перила телеги, притворился спящим.

— Феофил, вставай! Несчастие случилось! — громко сказал митрополит Филарет и принялся будить блаженного.

— Что такое? А! Это вы, Владыка святой?

— Я, я. Чего ты дремлешь, проказник? Посмотри, какой беды нам наделал.

А беда действительно случилась большая: встреча произошла на самом узком месте, так что ни бычка, ни кареты повернуть было нельзя.

— Ну? Что мы теперь будем делать?

— А что-нибудь будем делать, — спокойно отвечал Феофил.

Пришлось распрягать бычка. Распрягли. Владыка погнал его палкою вверх, т. е. назад, на гору, а отец наместник с о. Феофилом повезли за ним телегу. Кучер в этом "подвиге" не участвовал: он удерживал разгоряченных ездою лошадей. После некоторых усилий путь был освобожден, и архипастырь свободно мог продолжать езду. Усаживаясь в карету, Владыка был в хорошем расположений духа и на прощанье громко смеялся:

— Посмотри, проказник, сколько ты из нас, постников, телесного пару выкатил, — говорил он, обтирая со лба крупные капли пота.

— Феофил прав, — сказал наблюдавший эту картинку Владыка. — Нам следовало бы ему уступить. Но поелику невозможно повернуться здесь четвериком, то поверни-ка уж ты, Феофил, со своим бычком.

— Ну, что же ты? Кончишь меня из терпения выводить?

— Нет, не кончу. Потому что вам, а не мне поворачивать назад надо.

— Как так?!

— Да так.

В этот самый момент подъезжает к Владыке верховой из Лавры и докладывает ему, что с лесов Софийской соборной колокольни, которую в то время перестраивали, свалился на землю чернорабочий мастеровой и убился на смерть. "Долго висел он на воздухе, ухватившись руками за перила, но не выдержал и грохнулся с высоты на землю," — так закончил посланец свою печальную повесть и стал просить у Владыки от имени Лаврских властей немедленного распоряжения.

В третий раз, когда блаженный возвращался из города в Китаев, нагоняет его сзади митрополичий экипаж и, поравнявшись с ним на Демиевском мостике, Владыка говорит:

— Феофил! Ты откуда это, куда?

— Куда заведет Бог, да нужда. Только беда, — бычок перестал меня слушать, хочу наложить епитимию и заказал длинный кнут.

— И что за охота тебе черепашьим шагом на нем ездить?

— Тише едешь, дальше в Царство небесное попадешь.

— Садись ко мне в экипаж. Быстрее сокола довезу.

— Спаси Господи. Не хочу. Все равно быстрее вашего, доеду.

Как предсказал, так и случилось. От быстрой езды, в экипаже Владыки соскочило колесо, и пока кучер провозился над исправлением, прошел целый час. Феофил был в это время в Китаеве и, встречая Владыку около св. ворот, низко поклонился ему и говорит:

— Здравия желаю, Владыко святый. Я давно уже вас здесь жду.

— Твоя правда, Феофил, — отвечал на это митрополит Филарет. — Рогатый бычок перегнал мою сытую четверку. Придется и самому на будущее время таким манером путешествовать.

— Вишь, "чертова зелья" нанюхались, — строго укорял он своих накурившихся посетителей. — Пришли сюда в обитель табачную заразу распространять. Чего доброго завтра и ко св. Тайнам Христовым с табачищем на языке приступите? Уходите от меня прочь! Нет вам моего благословения.

Шел однажды Феофил по аллее монастырского двора с кем-то из преданных ему боголюбивых горожан и нес в горшке тертую редьку с квасом. Навстречу ему попался редактор — издатель журнала "Домашняя беседа" Виктор Игнатьевич Аскоченский. На этот раз он курил сигару и, втянув в себя табачный дым, пахнул им прямо на кушанье Феофила. Блаженный ничего на это не сказал и только пальцем брызнул на него из горшочка. Возвратившись домой, Аскоченский сел обедать, но поданное блюдо оказалось пропитано запахом...редьки. Ничего не подозревая необыкновенного, Аскоченский выплеснул из тарелки содержимое и попросил переменить блюдо. Подали, — но опять тот же запах. В раздражении, Аскоченский накинулся на кухарку и домашних, но никто не мог объяснить ему, от чего происходит запах. Подали второе блюдо, и повторилось то же самое. Подали третье, — опять непонятный запах редьки. Вышедши из терпения, Аскоченский отправился к знакомым, но те, приветствуя его, замечают ему, что от него сильно пахнет редькой. Он попросил знакомых дать ему что-нибудь поесть, досадуя при этом на неряшливое приготовление домашнего обеда, но каково же было его удивление, когда и у знакомых кушанье было пропитано запахом редьки. Тогда он идет в булочную, покупает там печенье, возвращается домой и начинает пить чай. Но и чай, и купленное печенье оказываются пропитанными тем же запахом тертой редьки. Проходит день, два, три. Аскоченский доходит до отчаяния, так как все встречающиеся с ним знакомые лица замечают о неприятном от него запахе редьки. Долго доискивался Аскоченский причины этого странного явления и, наконец, вспомнил свою встречу со старцем Феофилом. Сознавая неприличие совершенного им тогда поступка, он отправился к блаженному в Китаев, испросил у него прощение, и с тех пор неприятный запах редьки совершенно исчез.

В другой раз было дело так:

— Приехал однажды из Москвы богатый купец со своею семьей и остановился у нас во Флоровском монастыре, — рассказывала старица монахиня Магдалина. — Услыхав наши рассказы про старца Феофила, купец возгорелся желанием непременно побывать у него и стал упрашивать меня быть ему и семье его спутницей, так как дорога в Китаевскую пустынь была купцу незнакома. Я согласилась, и мы все отправились. Проезжая по Голосеевскому лесу, захотелось купцу покурить. Пошарил в кармане, спичек — нет. Что делать? Увидал, на счастье, что недалеко от дороги люди сидят и в таганке кашу варят. Подошел к ним и стал закуривать. Но и едва только дотронулся до огня, таганок возьми и перевернись к верху дном. Каша вылилась, и огонь потух. "Что за притча? — думает купец. — Кажись, и пальцем не дотрагивался, а кашу перевернул." Поехали дальше. Увидал купец снова, что незнакомые люди в таганке кашицу варят, побежал и к этим огня себе добывать. Но только что нагнулся, чтобы прикурить, таганок и тут перекинулся. Бежит купец и смеется: "Вот, говорит, случай! Уж не наваждение ли это?" — "Нет, — говорю я ему, — это отец Феофил вам так устраивает. До страсти не любит тех, которые табак курят." Приехали мы, наконец, в Китаев, явились к старцу Феофилу, а он встречает нас, да прямо к купцу: "Ты что это, касатик, покурить захотел? Ради прихоти своей голодных без каши оставил?" И вынес ему из келии большую луковицу. "На, — говорит, — луком закуси, а то всю обитель табаком опоганил." Вот такой-то прозорливец он был!

— Зачем плюешь в церкви? — так говаривал он всем, кто так делал. — Здесь невидимо присутствует Бог, и люди коленопреклоняются Ему для, молитвы. Зачем плюешь на землю? Ведь ты сам земля и пепел, как же смеешь плевать на мать свою? Не она ли примет тебя в недра свои после смерти? Не она ли будет хранить твое тело до общего воскресения?

Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся, (Матф. 5:6).

"Войну и смерть, раздоры, скорбь, невзгоды,

Повсюду сеет зло и за труды

Любуется на молодые "всходы"

Мечтая, с гордостью, пожать "плоды."

Но и добра не дремлет мощь святая:

И "плевелы," насеянные злом,

На "поле" жизни с корнем вырывая,

Засеевает вновь своим "зерном."

Редким из людей удавалось подойти к старцу Феофилу за благословением: целые сутки проводил он в лесу на молитве и только к вечерне возвращался в пустыню, домой, чтобы поспеть к началу Богослужения. Но если и удавалось кому подойти, то старец осенял его благословением на ходу, как бы с некоторою поспешностью. В общем же, блаженный крайне не любил, чтобы на него обращали большое внимание, или отвлекали от молитвы. А потому, заметив, что его поджидают на дороге богомольцы, сворачивал куда-нибудь в сторону, в кусты, а если это было в самой обители, то взлезал наверх большого растущего возле гостиницы дуба, на ветвях которого были положены четыре доски, или же прятался в монастырский сад и там становился в глубоко вырытую яму. Заведовал этим садом "ученый садовник" Иоаким Панфилыч, из послушников Лавры, знаток своего дела и любимец митрополита Филарета. Раздражаясь тем, что блаженный скрывался в сад без его позволения, а поклонники, разыскивая его, заходили туда и топтали траву, Панфилыч не раз принимался бранить старца различными словами и, наконец, раздраженный его постоянным незлобием, вышел однажды из терпения и ударил Феофила по лицу. Блаженный не смутился этим; но как бы отвечая благодарностью, поклонился обидчику до земли.

— Суди, Господи, обидящие мя, побори борющие мя, — тихо прошептал он и громко добавил: — Смотри, Иоаким, не мечтай, что тебя митрополит любит. Монахом все равно не будешь.

Вскоре Иоакима действительно постигло отмщение: его перевели в Лавру, на Дальние пещеры, а оттуда за какой-то содеянный им поступок вскоре совсем уволили из монастыря.

В особенности не любил Феофил встречаться с особами интеллигентными и выходившими из ряда простых людей, а пуще всего — с так называемыми "каретниками," т. е. с особами, приезжавшими в каретах, иногда только для того, чтобы посмотреть на Феофила, как на чудака.

— Чего вам нужно от меня, смердящего? — говорил он неотступным своим почитателям. — Чего вы ищете от меня, убогого, немощного старца и великого грешника?

— Ласкового слова, батюшка. Совета, наставления, утешения. — отвечали обыкновенно посетители.

— Идите к схимнику Парфению. Он вас наставит и научит, а мне нечего вам сказать. Обращайтесь с чистою верою к Пресвятой Богородице и Угодникам Печерским, — они вам все дадут что нужно, а у меня ничего нет.

При этом старец иногда отталкивал от себя тех, которые стояли поближе, и уходил от них шибче обыкновенного. Да и в самом деле, какие ответы мог давать старец на чисто житейские вопросы таких странных господ? Одни спрашивали его совета о благополучном исходе своего тяжебного дела, в котором должен был пострадать бедняк, другие старались узнать, получит ли сын их видное место при известной особе; третьи советовались о женитьбе сына на богатой невесте, четвертые — о выдаче дочерей за знатных женихов, пятые просили помолиться о получении ими большой награды, ордена или усиленной пенсии. А о едином на потребу, о том, что необходимо человеку для спасения его души, никто и не думал советоваться. Поэтому и блаженный, чтобы устранить подобные бесполезные приемы, и заранее отделаться от нежеланных, докучливых гостей, избрал для сего весьма оригинальное средство: намазывал порог своей келии дегтем или смолой, и тем самым весьма часто избавлялся от пустословия таких непрошенных гостей.

Дата добавления: 2015-06-26