Возвращение в Китаев, нестяжательность

С этих пор блаженный переселился на долгое время в Китаев и жил себе там очень спокойно. Никто не обращал внимания на образ его жизни. Никто не стремился прекратить его юродственные выходки. Находившийся под спудом светильник снова был поставлен на свещнице и стал светить всем.

Кроме того, с первых же дней своего переселения на дачу, несмотря на летнее время, принимался топить в комнате печь и всегда в такое время, когда митрополит был занят молитвою или письменными делами, и при этом напускал столько едкого дыму, что келейники вынуждены были отворять и двери, и окна, и душники, чтобы хоть чуть проветрить комнатный воздух. Сам же Владыка просиживал все это время в саду, находясь в томительном ожидании. Перед началом же ранней обедни в домовой церкви митрополитской дачи, где службу отправлял обыкновенно старец Парфений, Феофил являлся туда за четверть часа раньше его прихода и, облачившись в священнические одежды, начинал с пономарем служение, так что, когда появлялся в Церкви Парфений, то ему оставалось быть только свидетелем церковного Богослужения, но отнюдь не участником его. И многое другое творил Христа ради юродивый Феофил и тем привлекал к себе туда большую толпу народа.

После этого совершившегося факта, Владыка настолько привязался к блаженному душой, что в доказательство своего почитания и любви поместил Феофила вместе с иеросхимонахом Парфением у себя на покоях в Голосеевской даче.

Прошло несколько недель. На дворе стояла глухая осень. В 12 часов ночи с 18 на 19 ноября 1844 года послушник Лавры Роман Баранов затопил в просфорне печь и совместно с остальными послушниками стал заготовлять тесто для печения просфор. Смотритель же просфорни, рясофорный монах Василий Титов, и смотритель хлебни, рясофорный монах Леонид Затворный, приготовляясь к принятию св. Таин, отправились к заутрени и по выходе из церкви прошли в келии для прочтения установленных молитв. Вдруг в 3 часа ночи суточный сторож, послушник хлебни Иосиф Алферов, проходя по коридору, отделявшему просфорню от хлебной, услыхал запах едкого дыма. Встревоженный таким происшествием Алферов побежал осматривать заднюю часть двора, где был дровяной склад и стояли деревянные пристройки, но, не найдя там ничего подозрительного, заглянул в замочную скважину дверей, которые вели по лестнице на чердак, и увидел там сильный огонь. В ту же минуту он бросился за ключом, и, когда отворил он дверь, дым с такою силою ударил оттуда в лицо, что Алферов в испуге отшатнулся. При тщательном осмотре тотчас обнаружилось, что это загорелся деревянный помост возле борова, проведенного из просфорной печки в дымовую трубу. Сбежалась братия с ведрами и дружными усилиями все принялись за тушение огня, но по неудобству хода и устройства железной крыши труды их оставались тщетными. Огонь разгорался все сильнее и сильнее и охватил всю просфорню и хлебную. К довершению несчастия в упомянутую ночь была такая сильная буря, что горящие головни летали даже на Подоле и доносились до Флоровского монастыря. Утром 19 ноября пожар распространился еще далее и проник под железною крышей в Лаврскую типографию. Испуганный Владыка митрополит, видя, что огонь принимает все большие и большие размеры и угрожает не только остальным строениям Лавры, но даже и самому зданию Великой Лаврской церкви, и, не надеясь более на слабые силы человеческие, приказал отворить Велико-церковную дверь и вошел туда для молитвы. Долго и со слезами молился Владыка, стоя на коленях пред св. чудотворным образом Успения Богоматери, и громким гласом взывал к Ней о помощи и заступлении. Через некоторое время он, утомленный, встал.

Разгневанный Владыка бросил на юродивого презрительный взгляд и поспешно удалился назад. Но перед тем, как ему садиться в карету, подбегает к митрополиту келейник Феофила Иван и подает ему три бутылки воды.

— От кого? Зачем это? — спрашивает митрополит.

— От старца Феофила, Ваше Высокопреосвященство. Гостинец вам передать велел. Скажи, говорит, что головню заливать пригодится.

— Головню заливать? Это еще что такое?

— Истинно так, Ваше Высокопреосвященство.

— А в бутылки чего налил? Испробуй!

— Вода, — отвечал келейник. — Простая вода, Владыка святой.

— Простая вода?

— Истинно так, Ваше Высокопреосвященство.

— Ну, так положи ее кучеру, на передок. Видно напророчить, проказник, что-то захотел.

— Ну, что? — с дрожью в голосе спросил митрополит у стоявшего в стороне пономаря.

— Слава Богу! — отвечал пономарь. — Вашими святыми молитвами Лавра спасена.

Митрополит перекрестился и облегченно вздохнул. Затем вышел из церкви и направился к месту несчастия. Собравшиеся во множестве нижние чины полицейско-пожарных, крепостных, арсенальных и гарнизонных команд работали дружно, и пожар понемногу стал утихать. Через несколько часов Лаврская типография и другие здания были затушены совсем¹².

— Вас только двое у меня. Ты — схимник, Парфений — схимник, и я — схимник¹³. Будем жить во имя Пресвятой Троицы, — с отеческой нежностью говорил блаженному митрополит, поселяя его у себя.

Но блаженный, чтобы уклониться от такого близкого общения, при первом же удобном случае завел в комнате такую сырость и грязь, что испортил обои и крашеный пол и расплодил массу клопов. И не проходило ни одного дня, чтобы он не выкинул какую-нибудь "штуку." Так, напр., когда они садились втроем за трапезу, Феофил старался разлить как можно больше на скатерть, для чего иногда как бы нечаянно опрокидывал свою посуду на стол и заставлял этим Владыку и о. Парфения преждевременно вставать из-за стола. Если же и этого было недостаточно, притворялся больным и начинал громко и часто "икать," стараясь испортить этим Владыке аппетит. Старцу же Парфению досаждал тем, что во время ночного покоя надевал на себя его сапоги и взамен того незаметно подставлял ему лапти или валенки, сам же скрывался на целый день в лес. Или же среди ночной тишины, когда все обитатели дачи были погружены в глубокий сон, вскакивал с постели и начинал во весь голос петь:

— Се, жених грядет в полунощи! И блажен раб егоже обрящет бдяща.

Тогда митрополит, видя, с одной стороны, что богомольцы бессменно толпятся около крыльца его дачи и с нетерпением ожидают выхода и общения с любимым старцем Феофилом, и не желая, с другой стороны, причинять себе и окружающим лицам ежедневного беспокойства поступками его, не стал более удерживать старца у себя а, призвав его однажды после утреннего чаю, сказал:

— Ну, брат Феофил. Бог тебя благословит. Собирайся, старый воробей, на прежнее гнездышко, в Китаев. Там тебе вольготнее будет.

— Стопы моя направи по словеси Твоему, — отвечал на это Феофил, как говаривал в таких случаях и прежде, когда его переводили с места на место и, усердно помолившись на образа, собирался в указанный путь.

Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно (Лук. 10:14-42).

"Кругом тщеславье, суета,

Дата добавления: 2015-06-26