Послали на колокольню и там, действительно, нашли длинный, на подобие гроба, ящик, в котором хранились некогда церковные свечи, с крышкою на шарнирах, как у сундука

И действительно, в тот же самый день старец отправился к наместнику Лавры архимандриту Иоанну, сообщил ему какую-то необыкновенную об Иване тайну, после чего наместник с радостью согласился на пострижение келейника в монашество и нарек имя ему Димитрий.

Келейник же Иван, видя, что старец не на шутку предрекает скорое отшествие свое из земного мира, стал скорбеть и печалиться о своей будущей судьбе.

За неделю до своей кончины старец упросил Китаевских послушников навозить от Днепра земли и ссыпать ее возле келии в виде могилы. Затем вымерил длину и ширину ее палкою и с этою палкою потом уже не расставался.

Иван не обратил внимания на эти слова, но после они оправдались самым делом.

Во второй раз старец подозвал другого келейника, Пантелеимона, к окну своей келии и, указывая на монастырский двор, говорит:

— Смотри, Пантелеимон, вон над могилою крест стоит. Видишь?

— Нет, не вижу, — отвечал келейник, потому что, действитёльно, на том месте, куда показывал о. Феофил, не было ни креста, ни могилы. И только по кончине блаженного старца, когда отпущенный им для посещения святых мест келейник возвратился в Китаев, он припомнил слова его, ибо точно увидел на показанном им месте могилу Феофила и крест, поставленный над ней одним из усердных его почитателей²⁵.

— Давно бы, — повторял он, — треба мне умереть, да Прасковья молится обо мне Богу.

— Батюшка, — плакался он, — на кого вы нас оставляете? Попросите, ради Бога, наместника Лавры, чтобы меня в число братии вписали.

— Впишут, впишут. Не только впишут, но и монахом сделают.

— Кого? Меня? Непотребного слугу? Бывшего беглеца и бродяжку? О, нет! Этого не будет. Не будет!

— В мале верен был еси мне, над многим тя Господь поставит, — отвечал ему на это блаженный.

Когда же, после совершившегося факта, Лаврская братия стали спрашивать у Димитрия о причине такого скорого пострижения его во иноческий чин, келейник таинственно отвечал:

— Не могу сказать, это тайна. О ней знает только старец Феофил, о. наместник, да я. Если же я сообщу о ней кому-либо, то, по слову старца Феофила, мы, с о. наместником, тотчас помрём.

Но не на одного только келейника Димитрия простирал старец свои попечения и заботы. Была у него в Киево-Флоровском монастыре родная сестра, послушница Анна (по мужу — Новичкова) о пострижении которой в монашество ездил он сам незадолго до своей кончины лично хлопотать пред игуменьей Агнией. Кроме того, старец имел в городе множество духовных сыновей и дочерей, которых ежедневно навещал, и являлся для всех скорым помощником в скорбях и болезнях, давал им предсмертные наставления и делал благотворения, утешая всех ласкою и укрепляя своими молитвами.

Один очевидец рассказывал мне нижеследующий поразительный случай: "Жила на окраине города, Шулявке, бедная вдова по фамилии Рудничиха с дочерью. При жизни покойного мужа жили они безбедно и хорошо: держали почтовых лошадей и занимались торговлею, но, сделавшись вдовою, Рудничиха осталась без всяких средств и впала в крайнюю нищету. С большими усилиями и трудом, часто без куска насущного хлеба проводила она свою одинокую жизнь, но к довершению несчастья дочь ее слегла в постель и заболела смертельною лихорадкой. Был поздний час вечера. Больная лежала без памяти. Сердце матери надрывалось в отчаянии: последние минуты умирающей наступали, но помочь было невозможно, — не было денег, чтобы пригласить врача. ‘Боже мой, какая я несчастная! — рыдала отчаявшаяся мать. — Все отшатнулись от меня убогой и нищей. Хоть бы к батюшке Феофилу за советом пойти. Хоть бы ему, печальнику нашему, о своем горюшке поведать. Хоть бы у него святых молитв о здравии болящей испросить’. Но и это было для нее невозможно. Китаевская пустынь находилась за несколько верст, и оставить умирающую без присмотра было рискованно. И вот, когда испуганная мать изнывала в тоске и ломала в отчаянии руки, ей показалось, что кто-то прошел мимо ее окна и вошел в сени. ‘Кто бы это в такой поздний час?’ — подумала Рудничиха и подошла к двери, но, отворив ее, остановилась в изумлении: у порога стоял старец Феофил и ласково глядел на нее. ‘Мир тебе. Не бойся, это я. Ведь ты желала меня видеть, и я пришел к тебе’. Затем он подошел к постели умирающей и благословил ее.

Рудничиха упала ему в ноги и огласила комнату воплями. ‘Тише, тише, не плачь, — утешал ее старец. — Дочь твоя не умирает. Ей только холодно’. И, снявши с себя свой верхний теплый кафтан, накрыл им болящую, а сам стал молиться. Через полчаса он оделся и молча вышел из избы. Взволнованная мать подошла к постели умирающей дочери, но та с радостною улыбкою глядела ей в глаза. ‘Мама! как мне легко, как хорошо теперь. А кто это был сейчас у нас?’ — ‘Отец Феофил, родная моя,’ — отвечала ликующая мать. ‘Отец Феофил? Ах, почему же ты не разбудила меня?’ — ‘Но ведь ты лежала при смерти, дитя мое’. — ‘При смерти? Ну, так подыми же меня теперь’. Больная встала с постели и прошлась по комнате. Через час, молодая девушка, к радости отчаявшейся матери и к великому изумлению соседей, сделалась совершенно здоровой."

Оставалось три дня земной жизни старца Божия. В Феофиле обнаружилась какая-то особенная деятельность: он делал разные распоряжения, смысл которых понятен был только ему одному. Так, например, он сам поставил через порог занимаемой им келии скамью и, возлегши на нее, говорил келейному, что в первый раз в течение тридцати восьми лет ложится так покойно и что удивляется, как это прежде не догадался он об этом. Затем он подозвал к себе Димитрия и, вручая ему немного ладану и смирны, велел немедленно отнести наместнику Иоанну. Это было в понедельник вечером, 26 октября, и пока келейник добрался до Лавры, там уже начиналась утреня. Наместник стоял в это время в алтаре Великой церкви и, когда Димитрий передал ему ладан и смирну, чрезвычайно изумился. Томимый любопытством он тотчас по окончании утрени отправился в Китаев, чтобы навестить блаженного старца.

— Отец Феофил, ты зачем мне ладану и смирны прислал? — вопросил наместник Иоанн, поспешно входя к блаженному в келию.

— В среду будем ховаты.

— Кого же это?

— Кому Бог присудил. Може и мене.

— Тебя? Господь с тобой, что ты?!

— Объяли меня волны смерти, и сети смерти опутали меня (II Цар. 22:5; Пс. 17:6).

— Если и в самом деле навеки покинуть нас собираешься, я для тебя гроб закажу. Какой прикажешь, сосновый или дубовый?

— Ни якого не треба. Вин давно готов.

— Где же он?

— Геть, на колокольни стоит.

— Неужели в нем и хоронить тебя? — с удивлением спросил наместник.

— В ним, в ним, наставниче мой. Таке мое завещание. Аминь.

По отъезде наместника старец послал к начальнику обители иеромонаху Анатолию и велел попросить его чтобы в среду, 28 октября, ему были принесены в келию Св. Дары. Об этом он и после напоминал несколько раз, прибавляя, что это уже в последний раз и что больше он никого не будет беспокоить. Желание старца было исполнено. Приняв св. Тайны рано утром, старец совершенно успокоился и перед вечернею послал одного из келейных на базар купить три булки, ладану и меду, а Димитрию сказал:

— Не выходи сегодня из келии, и ты увидишь нечто необычайное.

Затем он приказал очистить келию от мусора и хорошенько прибрать ее, говоря, что сегодня явится за ним Ангел смерти и надобно его принять по-христиански. Потом велел келейнику затопить печку, положить на жаровню с угольями ладану и смирны и засветить пред иконами лампадку. Когда Димитрий возразил, что рано и что к вечерне еще не благовестили, Феофил сказал:

— На сей раз так нужно. Исполняй до конца послушание.

Дата добавления: 2015-06-26