Слово к читателю 5 страница

— Знаю,— сказал Мамсуров и спросил, будто просьба его удовлетворена: — Будем отказываться от псевдонима или я все еще буду продавцом апельсинов из Македонии?

— Ничего менять не будем. Для всех вы господин Ксанти. Кто вы на самом деле, будут знать лишь сам Дурутти и переводчица.

— Я немного уже понимаю по-испански. Скоро свободно заговорю.

— Тебе нужна переводчица,— возразил Корзин.— Я знаю одну, что под стать вам и Дурутти — тоже отчаянная.

***

Командира бригады Народного фронта Фернандо задело осколком снаряда. Он сидел в овраге, нервно поторапливал бойца, делавшего перевязку:

— Кончай, камарада! Царапина, а ты возишься!

Боец невозмутимо прилаживал вату к ране, обматывал марлей лоб.

— Ты не магометанин? — нетерпеливо тряхнул головой Фернандо.— Чалму наматываешь! А тут вот-вот мятежники опять пойдут в атаку!

Тяжко переваливаясь на больных ногах, к воронке приблизилась пожилая испанка в длинной юбке и шерстяных чулках. От крестьянок ее отличала кожаная куртка, которая очень шла к волевому, насупленному лицу женщины. Ее сопровождала девушка в брюках и голубой рубашке, большая черная шевелюра так и рвалась из-под пилотки. На поясе болтался огромный пистолет, мешавший каждому шагу. Огромные глаза уставились на командира бригады.

— Салюд, Фернандо! Тебя задело?

— Салюд, Мария! — Командир оттолкнул бойца.— Ты долго колдуешь, амиго.— Глядя исподлобья на Марию, он спросил: — Что в штабе?

— Беспокоятся — выстоишь ли?

— Пусть верят — фашисты здесь в Мадрид не пройдуд! — сердито закричал Фернандо.— Франко бросил на нас танки, самолеты, погнал в атаку марокканскую кавалерию. С гиком шли! Пики наперевес! В рукопашной сразились. Зато можешь передать штабу: у Франко больше нет марокканской кавалерии!

— У него еще много марокканцев,— покачала головой Мария.

— Пусть гонит их на нас! И у него не будет марокканцев! Если бы мне, военному офицеру, раньше сказали, что рабочие, только научившиеся стрелять из винтовок, выстоят против регулярных частей, против кавалерии, танков, самолетов,— я громко смеялся бы! Я не смеюсь — я восхищаюсь! И прошу штаб: побольше давайте таких бойцов!

— Передам,— серьезно пообещала Мария.— Я пришла тебе сказать, Фернандо, что ее,— кивнула на свою спутницу,— решено направить вместе с советником к Дурутти.

— Лину к нему?! — возмутился Фернандо.— Они же анархисты! Им ничего не стоит пристрелить ее. Не отдам!

— Она нужна там,— жестко сказала Мария.— Здесь должен был ее ждать полковник Ксанти.

— Этот македонский продавец апельсинов — умная бестия,— цокнул языком Фернандо.— Утром прибыл в бригаду, а ребята уже за ним стайкой ходят. Все-то он умеет. Видела бы ты, как он из пулемета шпарил по марокканцам! — Догадавшись, встрепенулся: — Это его советником к Дурутти? Коммуниста — к анархистам? Нет! Он и нам пригодится. Нет!

— Да! — отрезала Мария.— Так решило правительство.

— Ох, погубите вы и Ксанти, и Лину,— покачал головой Фернандо.— У Дурутти не бригада, а сброд. Анархисты должны были ударить во фланг марокканцам. Но не сделали этого, трусы!

— Дурутти — смелый и храбрый командир,— сказала Мария.

— Но вокруг него подонки. Они его подводят. Да и он слаб в тактике.

— Поэтому и направляем к нему Ксанти,— согласно кивнула головой Мария и спросила, оглядываясь назад: — Где он?

— Не туда смотришь,— усмехнулся Фернандо.— Он впереди, в окопах...— И сказал бойцу: — Сбегай позови македонца сюда. Смотри, Лина, не влюбись в него. Красавец, но македонцы большие ревнивцы.

— Не пугай,— попросила Мария.— Ей с ним в бой идти.

— Не буду,— согласился Фернандо и спросил: — А в городе как?

— Как может быть в городе, который изо дня в день бомбят, снарядами обстреливают. Ехали сюда — видели, как снаряд в очередь угодил. Женщины. Дети. Старик один. За хлебом стояли. Кровь, стоны. А плача уже нет — привыкли! Ужас! — Отогнав тягостные видения, произнесла: — То, что я скажу, ты уже знаешь. Но я повторяю: так приказано! Мятежники идут дорогой Валенсия — Мадрид. Ты должен остановить их на этом рубеже! Ясно?

— Передай там словами романсеро: «Среди нас нет робких сердцем, и должна еще сильнее наша доблесть разгореться».— Он вскинул кулак.— Мадрид неприступен!

Подошел Хаджумар, молча кивнул женщинам.

— За тобой пришли,— сказал Фернандо, показав глазами на женщин.

Хаджумар молча ждал. И тогда Мария кивнула на Лину:

— Она пойдет с тобой. И будет все время с тобой. Береги ее и не обижай. Она мне все равно что дочь.

— Что она умеет делать? — заученно произнес по-испански Хаджумар.

— 6-о,— заулыбалась Мария.— Она знает итальянский, испанский, русский, понимает немецкий. А лучше всего она бросает бомбы. Да-да, бомбы,— видя, что советник не поверил, подтвердила Мария.— В банкиров! Первую бомбу она бросила в Аргентине, когда ей было всего тринадцать лет. Представляешь? По улице в фаэтоне ехали банкиры, а она в них бомбой! Вот такая отчаянная у тебя будет переводчица, македонец Ксанти! Ее в шести странах приговорили к смертной казни. А бог ее бережет, потому что тоже влюблен в нее. Посмотри, какая она красивая.

До этого момента Лина стояла молча и спокойно, будто речь шла не о ней. Но тут вскинулась, огорченно произнесла:

— Тетя Мария!

...Стемнело. Впереди едва заметно выделялись на фоне отливающего краснотой неба строения. Лина внезапно остановилась. Советник подождал ее. Видя, что она не трогается с места, спросил:

— Что-нибудь случилось?

— У нас есть полчасика,— произнесла она и пояснила: — Нам не следует приходить в штаб бригады в то время, когда там отсутствует Дурутти. А он прибывает лишь в семь тридцать вечера.

— Такая точность? — усмехнулся Хаджумар.— А я представлял себе анархистов людьми, которые ни во что не ставят условности, тем более время.

— Неверное представление,— отпарировала Лина.— Я, к примеру, тоже была анархисткой, да еще какой! А на свидание ни разу не опоздала.— Сквозь ее мягкий акцент прослушивалась насмешливость.

— Таких женщин, что умудряются не опаздывать, не бывает,— поддался ее шутливому тону Хаджумар.

— Не опаздывала я на свидание потому, что его еще у меня не было,— засмеялась она и смело протянула ему ладонь.— Пора нам знакомиться. Лина.

— Ксанти,— коротко сказал он.

— Ксанти... Звучит,— усмехнулась она.— Но я вам назвала свое настоящее имя.

— Ксанти,— упрямо повторил он.

— Ну что ж,— после паузы сказала она.— А я переводчица советника Ксанти.

— Должен вас предупредить — я уже почти все по-испански понимаю. Говорю плохо. Могут не понять. Я не хотел бы говорить по-русски. Предлагаю немецкий. И вы его знаете, и я. К тому же в Македонии язык германцев в ходу.

— Принято.— Показывая на сваленное дерево, она предложила: — Сядем?

— Сядем,— охотно согласился он, с явным удовольствием вытянул ноги, затем снял берет и, прислонившись к стволу, закрыл глаза.

Лина осторожно отломала несколько торчащих веточек и тоже уселась. Глянув на советника, она с удивлением заметила, что он спит. «Моментально уснул!» — ахнула она, и ей стало обидно: она рядом с ним, а он, видите ли, преспокойно спит! Такое женщине трудно перенести. Она протянула руку к плечу советника, чтоб хорошенько встряхнуть его. Но рука повисла в воздухе, и, вместо того чтобы разбудить его, Лина наклонилась, чтобы лучше рассмотреть лицо советника. Сейчас, когда жгучие, пронзительно-задумчивые глаза его были прикрыты, весь его облик приобрел поразительно тихий, мирный вид. Казалось, у него нет никаких забот, ему ничего не угрожает и он полностью отдался сну. Короткая стрижка... Высокий лоб... Губы застыли в едва заметной доброй улыбке. Брови — черные, пышные, так и приковывают к себе, левая, слегка приподнятая, нервно дернулась раза три, точно отгоняя непрошеную мысль. Это подергивание умилило Лину, и ей ясно представилось, каким он был мальчишкой — не по-детски рассудительным и в то же время нетерпеливым, не терпящим фальши. Ей захотелось притронуться к брови, пригладить ее... «Красивый мужчина»,— невольно сделала она вывод и горько усмехнулась: разве красота дает гарантию от гибели? Что с советником будет через день? Да чего там день?! Через двадцать минут они предстанут перед анархистами, и неизвестно, во что это выльется.

Берет выпал из рук советника, и это заставило его открыть глаза. Увидев устремленный на себя взгляд Лины, он сконфуженно поднял берет с земли.

— А мне говорили, что... советник Ксанти не спит пять-шесть дней кряду.

— Неверно,— отрицательно покачал он.— Я ежедневно спал по два часа тридцать минут. Пока ехали с добровольцами из казармы на стрельбище и обратно...

— О-о,— только и сказала она.

— Надо было научить их стрелять... Мужества у них много, но никогда раньше винтовки в руках не держали.

— А бьют регулярные части! — с вызовом заявила она.

— Бьют,— охотно подтвердил советник.— Эту бы отвагу да умеючи! Идут на фронт, как... как на корриду: всей семьей, заводом, фабрикой! Стащишь за ногу танцующего. на бруствере храбреца, спросишь: «Зачем зря голову подставляешь?» — а он в ответ: «Я испанец! Пусть видят, что мы их не боимся!» — Он неожиданно повернулся к ней: — И для вас война — игра? Нарядились в брюки, на бок пистолет пристроили... Что, не нашлось мужчины на ваше место?

— О мужестве судят не по штанам и юбкам,— вспыхнула она.

— Во-во! Сейчас вы скажете: «Я испанка! Пусть видят, что я их не боюсь!»

— Я не испанка, я из Аргентины,— парировала она.

— Слышал: бомбочками баловались,— сказал он.— А война— дело намного сложнее, чем бомбу в фаэтон бросить.

— А чем, собственно, вы от испанцев отличаетесь? — спросила она.— Тоже на бруствере танцуете!

— Что? — поразился советник.— Откуда вы взяли?

— Почему согласились идти в отряд анархистов?

— Им нужен военный советник.

— Это безумие! — заявила Лина.— Они ненавидят коммунистов. Не удивлюсь, если через несколько часов нас привезут назад на носилках. Только разговаривать мы не сможем. Тогда уж вы выспитесь!

— А чего же вы не отказались? — По тону можно было легко угадать, что он улыбается.

— Тайна. Пусть у меня тоже будет тайна. Как и у вас, камарада Ксанти... Еще не поздно отказаться. Подумайте.

Советник устало поднялся:

— Как долго добираться до бригады Дурутти?

— Минут двадцать. А если туда и обратно...

— Обратно не будет,— прервал он ее.— Пойдемте.

***

Штаб бригады располагался в доме богатого буржуа, бежавшего к франкистам. Просторная прихожая, широкая мраморная лестница, ведущая на второй этаж. Во всю стену массивные портреты предков хозяина дома, по обе стороны порога доспехи крестоносцев. Из глазницы правого шлема торчала трость. Поверх портретов — красно-черный плакат с надписью «Вива, анархия!» И лестница, и все пространство вдоль стены забиты бойцами. Они хохотали, весело наблюдая за тем, как женщина лет двадцати семи, ухватившись обеими руками за перила лестницы, отбивалась от двух бойцов, которые старались стащить ее вниз.

— Не уйду, хоть убейте! — визжала женщина.— Не уйду! — Ее щедро напудренные щеки и красные губы дрожали от негодования.

— За шею ее, за шею, Аугусто! — подсказывали снизу бойцы.

— А чего ты, Гарсиа? Боишься ее?

Аугусто отпустил женщину, вытер пот со лба.

— Чертова баба! Да понимаешь ли ты, что этот дом — ключевая позиция? Девкам тут оставаться незачем.

— Нельзя! — подтвердил и Гарсиа.

— И для нас ключевая позиция! — подхватила женщина.— Когда хозяин удрал, мы так себе и сказали: раз революция, раз республика, раз свобода, то и нам хватит ютиться в малюсеньких комнатушках. Займем особняк! А теперь вы явились.

В дверях на втором этаже показался грузный мужчина, весь увешанный патронными лентами, с двумя гранатами на поясе, с револьвером и пистолетом. Гарсиа бросился ему навстречу:

— Педро, Дурутти приказал оборудовать позиции. Куда пулеметы ставить?

— Э-э,— отмахнулся Педро.— Помогите мне.— И скрылся в соседней комнате.

— Я пойду,— предложил Аугусто Гарсиа.— А ты валяй свою агитацию — у тебя хорошо получается.

— Каброн! — выругалась женщина.— Злой он.

— Будешь злой, когда фашисты жену и детей расстреляли,— сказал Гарсиа.— Как тебя звать?

Один из бойцов заиграл на гитаре веселые танцевальные мелодии. Женщина с ходу стала пританцовывать, кокетливо крутясь вокруг Гарсиа, произнесла:

— Зови меня Хехе.

— Хехе... — удивился Гарсиа.— Да что это за имя? Никогда не слыхал.

— У тебя молоко на губах,— отмахнулась от него Хехе.— Не нравится — иди дальше!

Вокруг захохотали.

— Здорово она тебя отшила! — злорадно прокричал боец, развалившийся на ступеньках возле статуи Афродиты.

Гарсиа ошарашено оглянулся, но не рассердился и дружелюбно стал объяснять женщине:

— Пойми, Хихи... Тьфу, черт! Хехе! У нас теперь все равны. У каждого должна быть приличная профессия.

Во входной двери показались Хаджумар и Лина. Остановившись у порога, молча стали оглядывать помещение и бойцов. Брови советника нахмурились. Никто не спросил у них, кто они такие, зачем пришли, никто не обратил на них внимания — все были заняты тем, что подтрунивали над Гарсиа и Хехе. Лина увидела, что советнику не нравится, как ведут себя анархисты в штабе, и терпеливо ждала дальнейших событий.

Хехе, соблазнительно виляя бедрами, танцующей походкой удалилась от Гарсиа. Распахнулась дверь. Педро и Аугусто вытолкали из комнаты величественную двуспальную кровать с высокими резными спинками.

— Святая Мария, хозяйскую кровать взяли! — ахнула Хехе.

— Куда поставим? — спросил Аугусто.

Педро огляделся и указал на самое неподходящее место — посреди второго этажа, прямо напротив лестницы:

— Сюда.

— А почему не в той комнате, где ты остановился?

— С этим подонком я больше не намерен в одном помещении находиться,— разозлился Педро.— Храпит не переставая!

— Сейчас у тебя унизительная работа,— догнав Хехе, сказал Гарсиа.

— Почему унизительная? — продолжала танцевать женщина.

— Ну, потому что...— растерялся Гарсиа.— Тебе приходится... Как бы это сказать? Зарабатывать деньги... э-э... таким делом...

— Каждый зарабатывает деньги, как может,— беспечно заявила Хехе.

Педро и Аугустино установили кровать. Педро, отойдя на два шага в сторону, причмокнул от удовольствия губами.

— А здесь недурно! — С разбега бросился на кровать, утонул в пышных перинах.

Аугусто, желая помочь другу, вытащил пистолет и направил его на Хехе:

— Ты еще здесь? Подружки ушли, а ты сама лезешь на мушку,— и стал прицеливаться в нее.

Прервав танец, женщина испуганно бросилась за спину Гарсиа.

— Он убьет меня!

— Погоди, Аугусто! — закричал Педро и, вскочив с кровати, направился к двери, в которую только что вынесли кровать.— Последняя попытка.— На пороге он оглянулся, удивленно спросил у Хехе: — Заставляешь себя ждать?

Хехе, опасливо обходя Аугусто, медленно исчезла за дверью следом за Педро. Аугусто засмеялся в лицо Гарсиа: — Вот такая агитация ей нужна, друг! — и, не снимая сапог и куртки, бросился на кровать, подражая Педро.

Гарсиа спустился по ступенькам, отнял гитару у бойца:

— Отдай! Не то исполняешь,— и заиграл грустную мелодию.

Шумно распахнулась входная дверь. Из ночной тьмы в холл ворвались несколько анархистов. Впереди двигался порывистый высокий мужчина. Глаза горели лихорадочным огнем.

— Дурутти! — радостно закричал Гарсиа и проворно отложил в сторону гитару.

И остальных бойцов появление комбрига обрадовало, видно было, что они любят его и гордятся им. Кое-кто поднялся, стал часовым у зашторенных окон; дремавшие на полу и на лестнице подняли голову, подтянули ноги, давая проход комбригу.

— Салюд, камарада! — поднял вверх кулак Дурутти.

Ему недружно ответили:

— Салюд, комбриг! Салюд, камарада!

Дурутти, не заметив Хаджумара и Лину, легко взбежал на второй этаж. Его не смутила кровать, поставленная прямо на пути, он обошел ее и торопливо направился к окну, собираясь распахнуть шторы.

— Здесь душно.

— Стой, Дурутти! — испугался Гарсиа и дернул шнур из рук комбрига.— Фашисты в ста метрах отсюда.

— Надо будет отогнать их подальше,— нехотя отпустил шнур Дурутти.

«Вот ты какой, легендарный Дурутти!» — Хаджумар не спускал глаз с комбрига анархистов, стараясь поскорее раскусить человека, которому должен внушить идеи дисциплины и военной науки, необходимость согласовывать свои действия с другими бригадами. Поскорее бы отыскать к его душевным стрункам ключик, узнать его характер, привязанности, образ мышления... Глядя на Дурутти, Хаджумар мысленно отмечал: порывист, нетерпелив, уверен в себе и правоте анархистов, наслаждается своей популярностью, взгляд острый. Дурутти явно из числа тех, кто доверяет первому впечатлению и кого потом невозможно заставить изменить свою оценку человека. Значит, необходимо сейчас, сегодня же произвести на него впечатление. Но как?

На шум из комнаты вышел Педро. Следом появилась Хехе. Теперь на ней были брюки, на боку нелепо торчал пистолет.

— Эй, вы! Представляю вам: моя боевая подруга Катарина. Прошу любить и жаловать! — увидев Дурутти, Педро ничуть не смутился.— Салюд, комбриг!

— Это ты приказал перетащить орудия к себе на фланг? — не отвечая на приветствие, резко спросил Дурутти.

— Я! — с вызовом заявил Педро.

— Я поставил их в центр! — гневно бросил ему в лицо комбриг.

— Это несправедливо, Дурутти,— возразил Педро.— Уже неделя, как артиллерия находится у Санчеса. А чем он лучше? Такой же командир батальона, как и я. Дай и мне покомандовать пушками!

Хаджумар хмуро посмотрел на Лину, тихо спросил:

— Правильно ли я понял, что этот человек отменил приказ командира?

— Вы неплохо знаете испанский,— похвалила переводчица.

Интересно. Эта стычка должна прояснить характер комбрига. Хаджумар ждал.

— Педро, ты не прав,— сказал Гарсиа.

— А ты помалкивай,— оборвал его Педро.

— Я командир бригады, и я решаю, где находиться артиллерии,— напомнил Дурутти.— Она будет в центре!

— Ты забыл, что я тоже анархист, и я желаю, чтобы пушки стояли на левом фланге.— Рука Педро потянулась к кобуре.— И никто не помешает мне это сделать!

— Они останутся в центре! — Пальцы Дурутти скользнули к кобуре, стали отстегивать ремешок.

— Я знаю, почему артиллерия охраняет только Санчеса,— выхватил пистолет Педро.— Он твой любимчик! — Педро взвел курок.

«Эге! Это уже не шуточки!» — Хаджумар почувствовал, как тело его напряглось. Еще не хватало, чтоб Дурутти погиб на глазах советника, так и не успевшего приступить к своим обязанностям.

— Я командир бригады.— И в руках комбрига запрыгал пистолет.

— Стой! — тело Хаджумара метнулось по лестнице, и он в несколько секунд оказался между Педро и Дурутти, закричал по-немецки: — Что вы делаете?

— Уйди, амиго, изрешечу тебя! — пригрозил Педро.— Или ты не слышал обо мне?

— Не мешай, парень! — закричал и комбриг.— Я с ним разделаюсь. Он предает идеи анархии!

— Смерть тебе, Дурутти! — Оттолкнув Хаджумара, Педро направил пистолет на комбрига.

Раздался выстрел, но секундой раньше Хаджумар ловко подсек руку Педро вверх, выбил пистолет и бросил анархиста на пол.

— Не признак мужества, когда рука меч обнажает из-за пустяка,,— укоризненно покачал головой Хаджумар.

Дурутти посмотрел вверх, на потолок с дыркой, перевел взгляд на Хаджумара.

— Что ты сказал?

— Это не я сказал — Фирдоуси.— И попросил Лину: — Переведите. Камарада, башни долговечнее людей. А отчего рушатся? Маленький камушек отваливается от громадной стены. Остальное сделает время: за первым отвалится второй, затем третий... А потом и стена рухнет.

Лина перевела.

— А-а, комбриг, ты башня,— догадался Гарсиа и, смеясь, показал пальцем на Педро: — А он камень, что отваливается.

Дурутти гневно посмотрел на Лину, потом на Хаджумара:

— На немца ты не похож, хоть и шпаришь фразы чисто. Кто такой?

— Ее я знаю,— вмешался Антонио.— Она из Аргентины. На ее счету немало отчаянных дел. За ней охотилась полиция. Вся своя!

— Это правда? — обратился к Лине Дурутти.

— Да,— согласилась Лина.— Я очень нравилась полиции. И я тебя тоже знаю.

— Меня все знают,— невозмутимо произнес Дурутти и показал на Хаджумара: — Он кто?

— Вам нужен военный советник.

— А-а,— вспомнил комбриг и жестко спросил: — Коммунист?

— Коммунист,—твердо ответил Хаджумар.

Вокруг раздался ропот.

— Анархистам не нужен коммунист! — выкрикнул Педро и рванулся было к Хаджумару, но его удержали.

— Тихо! — закричал Дурутти и попросил Лину: — Передай ему: я не позволю коммунисту сбивать на пол анархиста. И еще: я не позволю разводить агитацию. Мне нужна его голова, а не язык.

«И это вместо того, чтобы дать команду арестовать и осудить Педро. Вот тебе и благодарность за то, что спас комбрига от смерти»,— с горечью усмехнулся Хаджумар и сказал Лине:

— Мне не переводите, я все понял. Но ему передайте: я прибыл воевать с фашистами.

— Передайте ему,— выслушав Лину, сказал Дурутти,— трусов я расстреливаю из этой штуки.— Он поднял пистолет.— Я имею право стрелять в трусов. Мне было шестнадцать, когда я первый раз швырнул бомбу в богачей. Я дрался на баррикадах, я похищал судей, я совершал налеты на банки, я познал десятки тюрем. Восемь стран меня высылали за пределы своих границ. В Испании, Чили и Аргентине меня приговорили к смертной казни. А я продолжаю бороться.

— Лина, передайте ему: я не люблю много слов.— Советник взял из рук комбрига пистолет, отсчитал четыре патрона на ладонь, остальные вложил опять в пистолет и возвратил его ему: — Четыре патрона ему, четыре — мне... Разить трусов.

Вокруг замерли. Потом Гарсиа произнес задумчиво:

— Это справедливо.

— Дурутти, он и для тебя взял «душечку»,— зло прыснул Педро.

— Молчи! — взбесился комбриг.— Он намекает мне? — Он в гневе прошелся по помещению, взгляд его блуждал, выискивая способ немедленной проверки на смелость военного советника.— Отлично! — Он подбежал к окну, сорвал штору.

— Дурутти, осторожнее! — испугался Гарсиа.— В ста метрах фашисты!

Дурутти оттолкнул Гарсиа, встал спиной к окну:

— Прочь! Я покажу этому штабишке, что я не трус. Ярче зажгите свет!

Педро охотно бросился к выключателю и щелкнул им. Свет люстры ярко осветил помещение. Все, с испугом прислушиваясь, ждали. И недолго. Раздался выстрел, и тут же зазвенела люстра.

— В люстру попали! — облегченно вздохнул Гарсиа.

— Слава Марии, промазали! — улыбнулся Аугусто.

«Сумасшествие какое-то!» — подумал Хаджумар.

Дурутти нетерпеливо отошел от окна, хмуро сказал:

— А теперь пусть встанет... коммунист!

— Это невозможно! — встрепенулась Лина.

Хаджумар поглядел по сторонам, убедился: анархисты ждали, что он предпримет. Он мягко отстранил Лину, вставшую на его пути, направился к окну. «Вот тебе и испытание, которое ты искал, но как оно глупо и бессмысленно!»

— Камарада, советник! — закричала Лина.— Это самоубийство.

Хаджумар неторопливо облокотился на подоконник и не стал поворачиваться спиной к окну. Все притихли в напряженном ожидании. Опять раздался выстрел, потом второй, послышалась пулеметная очередь. С головы Хаджумара слетел берет, зазвенел хрусталь люстры. Через всю комнату метнулась фигура Лины. Девушка щелкнула выключателем. Наступила темнота.

— Дети! Ну маленькие дети! — поразилась Лина и зло приказала: — Прикройте штору!

Кто-то задернул штору, включил свет. Хаджумар спокойно щурил глаза от яркого блеска люстры.

— Вы не хотите жить?— обрушилась на него переводчица.

— Я люблю жизнь,— не согласился с ней Хаджумар.

— И подставляете свой лоб пуле?

— Глупо, конечно,— согласился советник.— Но вы же все понимаете. Я вынужден был это сделать... Там республиканцы стоят насмерть. А эти отсиживаются в замках. Мне надо из них сделать хороших солдат.

— Понятно: борьба за души,— не успокаивалась Лина.— Но не слишком ли тяжкой ценой?

— Жаль, что приходится завоевывать доверие таким образом,— вздохнул Хаджумар.— Не умом, не талантом, а вот так...

Дурутти прислушался к гулу одобрительных голосов, подошел к Хаджумару, всмотрелся в его лицо. Их окружили плотным кольцом. Комбриг широко улыбнулся:

— Ты похож на испанца, черный, как все мы. Я знаю, откуда ты, но мне говорили, что все люди там — блондины.

— Он забыл о конспирации,— сказал по-немецки Лине советник и недовольно покачал головой.— Я из Македонии. Продавец апельсинов.

Дурутти пристально всмотрелся в анархистов и многозначительно сказал:

— Наш военный советник из Македонии,— и повторил: — Из Македонии! Понятно?

Гарсиа просиял:

— Теперь мы знаем, что он из Македонии.

— Македонец, сразу видно,— пробасил Аугусто.

— Продавец апельсинов, из Македонии,— раздались голоса.

Комбриг довольно посмотрел на Хаджумара:

— Видишь, все знают, что ты из Македонии, — и протянул руку: — Дурутти.

— Ксанти,— пожал руку комбрига советник.

— Полковник Ксанти,— поправил его комбриг и вновь нахмурился.— В деле проверим тебя, коммунист, в деле.

Жить будешь в моей комнате, вон там,— показал он на дверь в глубине площадки.

— Я буду приходить поздно ночью, камарада Дурутти,— усмехнулся Хаджумар.— Не боишься, что прерву твой сон?

— А где ты намерен проводить ночь? — резко спросил комбриг.

— Ты видел, как те стреляют? — кивнул на окно советник.— Я не хочу, чтобы твои бойцы так же мазали. Я буду учить их стрелять без промаха. Днем мятежники не позволят, придется проводить занятия ночью.

Дурутти улыбнулся — идея советника пришлась ему по душе.

— Записывай и меня в ученики,— хлопнул он ладонью по плечу Хаджумара и тоже кивнул головой на окно.— А сам, наверно, рад, что те плохо стреляют. А то бы мы с тобой разговаривали там,— показал он на небо.

Бойцы засмеялись шутке комбрига. Только советник не улыбнулся.

Катарина, не сводя глаз с Хаджумара, вздохнула:

— А он красивый.

— У тебя одно на уме,— махнул рукой Педро.

— Я хочу задать ему один вопрос,— обратился к Лине Аугусто.— Мы здесь, потому что ненавидим фашистов. Они уничтожили мою семью. А он не уехал отсюда. Зачем? Ему там плохо жилось?

— Нет, жилось хорошо,— ответил Хаджумар.— А не уехал, потому что тоже ненавижу фашизм.

— Не люблю коммунистов,— признался Гарсиа.— У вас слишком много законов. Свободному человеку и разгуляться негде. А в мире должно быть иначе. Каждый должен делать то, что ему нравится. Я требую уничтожить деньги, чтоб люди перестали гоняться за ними. Я требую уничтожить правила уличного движения. В самом деле, почему я должен ехать прямо, если я хочу повернуть налево?

— И ты едешь прямо, на красный свет, и врезаешься в машину, неся смерть людям. Ты называешь это свободой, а я насилием! — Видя, что все прислушиваются к ним, Хаджумар задал вопрос: — Вы хотите уничтожить все?

— Да! — подтвердил энергично Педро.— Не оставим от старого безмозглого мира камня на камне. Мы заново построим все!

— И культура вам не нужна? — спросил Хаджумар.

— У нас будет своя культура,— отрезал Педро.

— Нам ничего не надо от старого мира,— подтвердил и Гарсиа.

— И песни Лорки? — показал на гитару в его руках Хаджумар.

— Мне его песни очень нравятся,— растерялся Гарсиа.

— Анархия создаст свои песни! А эти уничтожим,— заявил Педро.

— Опоздал! — с горечью сказал советник.— Фашисты уже расправились с Лоркой.

— Нет! — побледнел Гарсиа.

— Они расстреляли его.

Гарсиа, поняв, что советник сказал правду, прислонил гитару к стене.

Дурутти, разложив карту на кровати, позвал:

— Эй, коммунист, подойди сюда.

Хаджумар склонился над картой, спросил:

— Где фронт?

— Везде! — широко повел руками комбриг.

— Я спрашиваю, где проходит линия фронта?

— А черт его знает! — пожал плечами Дурутти и хитро глянул на него.— Ты военный спец — ты и решай где.

— Как же вы воюете? — невольно поразился Хаджумар.

— Эй, Гарсиа! — позвал комбриг.— Скажи ему, как мы воюем.

— Откуда в нас стреляют — туда и мы,— охотно поделился опытом молодой анархист.

— Вот-вот, бьем врага, где застанем.

Хаджумар посмотрел на Дурутти.

— Где нет дисциплины, Дурутти, там нет армии. Почему ты не прогонишь Педро?

— Он анархист и ненавидит фашистов,— насупился комбриг, лицо его стало озабоченном.— В штабе мне сказали, что моя бригада должна остановить мятежников, наступающих по дороге Валенсия — Мадрид. Я встречу их артиллерией.

— Ты поставил ее в центре? — всмотрелся в карту советник.

— На войне как в шахматах — всегда укрепляй центр.

— Рельеф местности позволяет им впритык подойти к правому флангу,— прикинув ситуацию, предупредил Хаджумар.

— Чепуха! — возразил Дурутти.— Они пройдут здесь: интуиция меня не обманывает.

— Вам нужен военный советник, который восхищался бы вашей интуицией? — выпрямился Хаджумар, поняв: если не сумеет отстоять свое мнение сейчас, потом поздно будет заставить его прислушиваться к себе.

— Дурутти — очень вспыльчивый человек,— предупредительно напомнила Лина.— Он истинный испанец.

— А я тоже южанин и тоже вспыльчивый человек,— твердо заявил советник и предложил: — У меня в пистолете четыре его пули. Если фашисты ударят в центр, я одну из них пущу себе в лоб.

Дата добавления: 2015-06-26