Слово к читателю 14 страница

«Профессор исследовал его и пришел к выводу, что он и в самом деле глухонемой»,— сообщил я и рассказал дяде о методе ученого, который, уяснив стоящую перед ним задачу, пояснил, что можно симулировать шизофрению, болезнь сердца. Наконец, притвориться калекой. И можно ввести врачей в заблуждение при соответствующем таланте — история знает много удачливых симулянтов. Но притвориться глухонемым — безумие. Немой мыслит без помощи слов — только понятиями: ведь он в жизни не слышал ни одного слова. Обыкновенный же человек, хочет он этого или нет, думает — ну хотя бы о том, что ему нельзя отвечать,— с помощью конкретных слов. Профессор создал аппарат, который и определил, что наш пациент мыслит без слов, а следовательно, он глухонемой. «Не верю, не верю профессору! — отмахнулся Гете.— Этот «глухонемой» — один из тех, кто причастен к нападению на заставу. И мы разоблачим его». И он приказал отдать его парням Миллера, заявив, что от их «приборов» тот заговорит!

— Да, они умели устраивать проверку,— глухо произнес Хаджумар.

Кильтман, недоумевая, посмотрел на него. Советский генерал намекает на то, что знает парней Миллера? Откуда? Или он сам неточно построил фразу на английском языке?

Хаджумар слегка отвернул рукав пиджака:

— Вот. Шрамы. Как видите, кандалы я знаю не только по рисункам в учебниках истории. Мне их пришлось таскать шесть месяцев на руках и ногах.

— Вы... Вы...— От догадки генерал Кильтман стал заикаться.— Вы хотите сказать, что побывали в наших руках?

— Да, мы сегодня не в первый раз встретились, генерал Кильтман. Всмотритесь. Похож я... на глухонемого? — усмехнулся Хаджумар.— Да, да, это меня после пыток, заковав в кандалы, отправили в шахту...

— Фантазия! — упавшим голосом произнес Кильтман.— Это были вы... Но ведь ученый? И агенты, которые вели за вами слежку в шахтах... Ганс, Макс, Рыжий и... и...— Он хитро глянул на Хаджумара, еще раз проверяя его, чтоб окончательно убедиться, тот ли «глухонемой» перед ним.

— И Геральд,— подтвердил Хаджумар.

— Да, и он. Их проверка подтвердила диагноз ученого.

— Им все хотелось узнать, слышу ли я,— горько произнес Хаджумар.— Возле спящего бросали ведра, кричали «Пожар!», «Караул!». Спишь — а сам в напряжений: не вскочить бы, не открыть глаза... Не знаю, спал ли или только глаза закрывал. Досталось и вашим агентам — больше месяца никто из них не выдерживал в этой дыре.

— Вы живы. А мне докладывали, что вы упали в шахту.

— Друзья инсценировали несчастный случай. Месяц скрывали в шахте.

— Кто вам помогал? В шахте, кроме немцев, никого не было!

— И среди немцев есть коммунисты...

— Я не верю, чтобы тогда... После трагедии в Сталинграде я допускаю мысль, но тогда... Нация была сплоченной и верной фюреру.

— Вам хотелось, чтобы так было.

— Я еще в Испании поверил, что мы рано или поздно, но встретимся,— сказал Кильтман и огорченно покачал головой.— И вот так... держать вас в руках — и не знать, что это вы! Потом еще представился случай схватить вас. Знаете когда?

— В сорок первом — на Украине...— Щелки глаз Хаджумара сузились в гневе.— Вы тогда две недели гоняли нас, голодных, измученных,— остатки разбитого полка, по лесам и полям. Танки бросали на нас, авиацию.

— Мне очень хотелось вас заполучить,— признался Кильтман.— Это прозвучало бы символично: сражавшиеся в Испании друг против друга завершили спор на российской земле. Но вы выскользнули из мешка.

— Я тоже верил, что мы еще встретимся друг с другом. И это случилось.

— В сорок четвертом,— кивнул согласно головой Кильтман.— Об этом я узнал после войны. Но признайтесь: ваше решение встать у меня на пути было... авантюрой? Я мог сбросить вас в реку.

Хаджумар не стал возражать.

***

Генерал видел, что нельзя принимать такое решение, что это рискованно, но вновь и вновь крутил карту, заходил к ней с разных сторон, то смотрел издали, то низко склонялся к ней, но она неумолимо втолковывала: чуда не существует, не за что зацепиться. Примитивный подсчет тоже утверждал: не остановить врага, который чуть ли не в девять раз превышает по своим силам и огневой мощи его дивизию... Но почему Хаджумар медлил? Почему не мог произнести нескольких коротких фраз, после которых войска отошли бы в сторону и пропустили немецкие дивизии, уползавшие к границам рейха? Опыт, военная наука убеждали его: нет причин для оптимизма, а он никак не желал примириться с очевидным и отогнать наваждение, которое основано было лишь на ненависти.

Громкий голос радистки, сидевшей под деревом метрах в семи от генерала, отвлекал от мучительных поисков, мешал сосредоточиться. Хаджумар поднял голову, прислушался. Так и есть, раз Наташа насторожилась, отвечает сухо, сугубо официальными фразами, значит, у рации Корзин.

— Извиняюсь, товарищ Главный! — вырвалось у радистки.

— «Извиняюсь»? — загремело в рации.— Погоны-то есть у вас на плечах?

— Есть, товарищ Главный! Сержанту Котовой без погон никак нельзя!

— Я вас слушаю, товарищ Главный,— сказал Хаджумар.

— Говорю тебе открытым текстом. Противник отступает в направлении Кузово значительными силами. Приказываю — в соприкосновение не входить. Отойти на юг, к высоте 1417. Все ясно?

Хаджумар покосился на Наташу, которая машинально кивнула головой. «Вот и ей ясно,— досадливо подумал он.— Всем ясно. И генералу-пруссаку ясно, что Хаджумар сейчас отступит в сторону, пропуская его. Но неужели так и следует поступить — шаг в сторону, чтоб враг ненароком не зашиб?» Мамсуров почувствовал, как внутри стало закипать то самое чувство, что заставляет идти наперекор всему, даже логике.

— Знаете, товарищ Главный, чья армия перед нами? — спросил Хаджумар.

— Генерала Кильтмана.

— Того самого, что в сорок первом две недели преследовал нас.

— Ничего, он от нас далеко не уйдет.

— Вот и я говорю: мы его можем взять в мешок,— подхватил Мамсуров.

— Как это? — спросил Корзин.

— А просто: Кильтману необходимо стремительно форсировать реку, чтоб избежать окружения. Мы встанем у него на пути и...

— Ты не успеешь переправиться на тот берег.

— Зачем переправляться? Мы займем оборону на левом берегу.

— У Кильтмана танки,— закричал Корзин.— Он вас сбросит в реку.

— Не уверен,— возразил Хаджумар.— Он не ожидает, что мы пойдем на риск. Да и вы не дадите ему времени на подготовку удара.

— Чушь! — рассердился Корзин.— Твои кавалеристы устали, трое суток без сна... У Кильтмана девять дивизий. Значит, каждому из вас предстоит драться с девятью фашистами.

— Главный никогда не меняет своих приказов,— сказала будто сама себе Наташа, но так, чтобы ее услышал комдив.

— Товарищ Главный, не могу забыть сорок первый. Кильтман чувствовал тогда себя охотником, безнаказанно преследующим дичь. Теперь пусть сам испытает, каково дичи.

— Кровная месть кавказца?! — рассердился Корзин.

— Можете называть так.

— Без кавказских шуток, Хаджумар! — закричал Корзин.— Сейчас не сорок первый — зря рисковать не стоит. Приказываю в соприкосновение не входить!

Мамсуров покосился на Наташу, которая горестно покачала головой, неожиданно наклонился к самому аппарату и громко закричал:

— Куда вы исчезли, товарищ Главный? Я вас не слышу!

Наташа удивленно зыркнула на него отчаянными глазами и начала крутить ручку, но Хаджумар плечом слегка оттолкнул ее в сторону.

— Приказываю идти на юг! Приказываю идти на юг! — неслось из рации четко и громко.— Хаджумар, ты меня слышишь?

Наташа качнулась было к рации, готовая ответить, но Мамсуров удержал ее и, прижав палец к губам, приказал ей молчать, а сам закричал:

— Товарищ Главный! Почему молчите? Товарищ Главный!..

— Я вас слышу! Слышу! И приказываю вам отходить на юг! — надрывалась рация.

— Совсем не слышно,— пробормотал комдив.— Что у них могло случиться? — И выключил рацию.

— Согласно инструкции я обязана...— непреклонно начала Наташа.

— Ты не сделаешь этого. Я все беру на себя.

— Я слышала приказ.

— Он предназначен мне.— Хаджумар повысил голос.— Товарищ сержант, слушайте мою команду!

Наташа привычно вытянулась.

— Кругом! Три шага вперед, марш!

Наташа послушно выполнила приказ.

— Стоять смирно!

Из-за деревьев показался Крылов, вытянулся перед комдивом:

— Товарищ генерал, ваше приказание выполнено. В одиннадцать ноль-ноль все командиры полков и батальонов будут здесь.

— Прекрасно,— сказал Хаджумар и посмотрел на Наташу.— Товарищ сержант, включите рацию и передавайте шифровкой.— Он продиктовал ей: — «Члену военного совета фронта. Считаю возможным занять позицию на левом берегу реки и преградить путь отходящим дивизиям Кильтмана. Прошу поддержать это решение». Подпись моя. Повторите дважды.

Наташа неожиданно вскочила на ноги и заученно, громко, чересчур громко, высказывая тем самым свою обиду, закричала:

— Слушаюсь, товарищ генерал!

Комдив, скрыв улыбку, обернулся к Крылову:

— Мины расставляют?

Крылов непроизвольно, в тон Наташе, рявкнул:

— Так точно, товарищ генерал! — и, встретив удивленный взгляд Хаджумара, укоризненно глянул на улыбающуюся радистку.— По всему видно, что много танков у него.

— Много, очень много,— думая о своем, произнес Хаджумар и, подняв голову, попросил: — Сходи, Никитич, к минерам, проследи, чтобы был порядок.

— Прослежу,— вовсе не по уставу, просто и серьезно сказал Крылов и торопливо ушел.

...После того как комдив закончил совещание и отпустил командиров, замполит задал вопрос, мучивший его на протяжении всего обсуждения операции:

— Как мы устоим против танков?

— Риск, конечно, есть, Федор Федорович,— тяжело поглядел на него комдив.

— А зачем рисковать жизнью людей? — засомневался тот.— У каждого из бойцов есть матери, жены, дети... Всех нас ждут дома живыми.

Комдив нахмурил брови:

— Знаю, на что иду. И не могу обещать, что никто из нас не погибнет. Это была бы ложь. Предстоящий бой во многих семьях отзовется плачем. Но я знаю: в другой ситуации, чтобы разгромить девять дивизий Кильтмана, от нас потребуется в пять-шесть раз больше жертв. Ясно? В пять-шесть раз! Если не больше! Я это знаю — и иду на риск. Он необходим на войне...— Хаджумар, видя, что и замполит и Наташа смотрят на него косо, добавил: — Силой кулака можно одолеть одного человека, а силой ума — тысячи.

Раздались позывные рации. Наташа бросилась к ней. Хаджумар предупреждающе поднял руку:

— Если Главный — я на передовой.

— Где Пятый? — раздался гневный голос Корзина.

Наташа поглядела на комдива, замполита и нехотя сказала:

— Товарищ Пятый на передовой.

— Скажи, чтоб связался со мной. И еще вот что, Наташа, передай ему: падающий орел или поражает цель или...— Он вдруг сам себя перебил, строго приказал: — Скажи, чтоб связался со мной! — и отключил рацию.

— Почему ты не откликнулся? — удивленно поглядел на комдива Федор Федорович.— И вообще, что он хотел сказать?

— Падающий орел или поражает цель или разбивается о камни,— задумчиво произнес комдив.— С этой поговорки началась моя солдатская жизнь. Ею напутствовал меня на службу мой дядя Саханджери.

— Мне кажется, Главный тоже не одобрит твое решение,— проницательно посмотрел на Хаджумара замполит.— Не так ли?

— Хочу тебя успокоить. Я не позволю Кильтману развернуть все силы. Не позволю, зажав его вот на этом пятачке. Да и времени у него не будет на развертывание, ибо оттуда по нему двинет Корзин. Считай, что соотношение будет один к трем. То есть обычное для обороны и наступления... Если, конечно, все будет так, как я предполагаю.

— А ты уверен, что будет так, как предполагаешь? Ты бы Кильтману подсказал, как ему себя вести.

— И подскажу,— рассердился Хаджумар;— Оружием и огнем подскажу.

...Кильтман был убежден, что впереди у него будет свободный проход. Он знал, что крупных сил у находящихся перед ним советских частей нет. И весьма удивился, когда ему доложили, что его дивизии наткнулись на заслон красных. Он не поверил, что русские не ушли в сторону. Он высказал предположение, что советский комдив не успел этого сделать и поэтому вынужден имитировать бой, с тем чтобы вывести из-под удара дивизию. Он приказал повторить атаку через полчаса, причем бросил в бой танковый полк. К его удивлению, наступающих встретил массированный огонь, заставивший пехоту залечь, а танки повернуть.

— Господин генерал,— доложил ему командир полка.— Мы понесли серьезные потери. Семь танков горят. Не думаю, что это временный заслон. Они создали серьезную систему обороны. Мне нужен час на подготовку солидной атаки.

— Но в нашем положении потерять час — это много! — выразил недовольство генерал Кильтман.

— Мне надо подтянуть силы,— возразил полковник.— Да и артиллерия должна поработать.

— Хорошо,— поразмыслив, согласился Кильтман.— Но смотри, неудачи не должно быть. Нас поджимают основные силы красных. Надо поскорее перебраться через реку.

Через час выяснилось, что одним полком не обойтись. Он был легко рассеян, танки повернули вспять.

Кильтман перебрался поближе к месту боя. Изучив линию обороны красных, он понял: дивизия русских решила дать ему настоящий бой на подступах к реке. Его возмутило именно это: на подступах к реке. Комдив красных, казалось, или ничего не понимал в тактике боя, или был настолько дерзок, что потерял чувство реальности: занял позицию по эту сторону реки. «Ну, держись же! — мысленно пригрозил своему противнику Кильтман.— Сейчас я тебе задам! Знаешь ли ты, что у меня около ста танков и девять дивизий? Твоя разведка плохо поработала... Держись же!» И он стал прикидывать, где какую дивизию развернуть и откуда ударить танками... Но чем больше он всматривался в местность, тем сильнее хмурился. «Ах ты, чертов смельчак, предусмотрел, что на этой местности мне не удастся развернуть все силы. Если бы здесь мне предложили дать парад войск, я мог бы, пожалуй, их выстроить. Но для атаки — не удастся. Не стану же я выстраивать танки в длинную колонну! Как же быть? Надо найти решение, которое позволит сбросить дерзкие части в реку. Но как? В лучшем случае можно двинуть в бой тридцать танков. Будь у меня часа четыре-пять, не сдобровать было бы тебе, самоубийца. Но у меня цейтнот. И именно на это ты рассчитываешь»...

Кильтман, как ни тяжко ему было, невольно с восхищением подумал о смельчаке, что встал у него на пути. Было бы интересно, разгромив дивизию, заполучить его самого в плен, поглядеть, что он из себя представляет. Времени на долгое раздумье не было. Следовало поскорее взорвать эту тощую, но так хитро построенную оборону. И Кильтман решил, что нужно выстроить танки за холмом и постараться провести хотя бы получасовую артподготовку. Конечно, танкам придется под огнем врага выползать из-за холма и выстраиваться в боевые порядки. Но другого плана боя просто не было! Убедившись, что придется вести бой так и только так, Кильтман уверенным тоном, каким он всегда отдавал приказы, дал распоряжение, точно указывая каждому полку рубеж развертывания.

И эта вылазка была с позором отбита. Выяснилось, что советская артиллерия была готова к этому плану атаки и простреляла все пространство, так что быстро вывела из строя одиннадцать танков, а оставшиеся нарвались на минные поля. Пехота, отстреливаясь, стала отползать на исходные позиции.

Повторять атаку не было смысла. Что делать? Надо прорываться. Через два-три часа их догонят основные силы наступающих частей русских, и тогда придется вести бой на два фронта.

Кильтман потребовал рацию, стал приказывать командирам полков:

— «Волчья пасть»! «Волчья пасть»! Слушайте приказ! Вы находитесь под прикрытием высоты 1417. Русские вас не видят. Ваша задача в корне меняется. Танковые ряды следует выстроить так, чтобы ударить по левому флангу русских. Будете идти скученно. Но может, это и не так плохо. Приказываю перестраиваться. О готовности немедленно сообщите!

...Хаджумар понимал, что Кильтман не станет в третий раз бросать войска в лобовую атаку. Значит, что-то предпримет. Но что?

— Гутин! Гутин! Танки перед тобой показались? Я их не вижу.

— Слышу гул танков за высотой 1417, но пока не появляются! — кричал ему по рации возбужденный боем командир полка.

— Не зевай, Гутин,— предупредил комдив и попросил Наташу: — Теперь соедини с разведотрядом.

— Молчат! — отчаянно закричала Наташа.— Молчат!

— Возьми себя в руки,— сказал Хаджумар.— Еще накличешь беду на своего Гарсиа.— Он по опыту знал, что такое предостережение всегда охлаждающе действует на женщин.— Может, отвлеклись, заняты делом. Повторяй попытку за попыткой!

— Есть разведотряд! — радостно протянула наушники генералу Наташа.

— Обстановка изменилась,— доложил Гарсиа.

— Знаю, амиго! Будь настороже, друг! Кильтман мудрит. Мне очень нужно знать, что делают танки за высотой 1417.

Гарсиа минуту молчал, а потом произнес:

— Пятый, Пятый! Я проберусь туда... Отсюда не видно...

— Гарсиа...— глухо начал Хаджумар.

— Я это сделаю,— твердо пообещал разведчик и добавил: — И еще... По вашему сигналу мой разведотряд ударит им в тыл.

— Хорошо,— согласился генерал и попросил: — Будь осторожнее. Это мы тебе говорим вдвоем с Наташей.

— Пусть не волнуется. Будет полный порядок!

— Пусть он останется жив! — зашептала побледневшими губами Наташа, когда генерал отошел в сторону.— Если есть еще справедливость на земле, то он останется жив! Он стал солдатом еще мальчишкой. Он потерял близких. Он потерял Родину. Это несправедливо! Это бесчеловечно! Пусть он останется жив!

И тут рация опять вызвала ее.

— Давай сюда свое начальство,— потребовал Корзин.

— Оно на передовой,— пробормотала Наташа.

— А где ты там тыл нашла? — рассердился Корзин.— Полоска с аршин, а туда же — «на передовой». Быстро! Скажи — согласовать надо совместные действия.

— Хорошо,— покосилась Наташа на подошедшего Хаджумара,— Вот...

— Пятый слушает,— доложил Мамсуров.

— Не Пятый, а хитрый,— поправил его Корзин.— Звонил мне член военного совета... Ты ему дал знать...

— С вами связи не было,— попытался оправдаться комдив.

Корзин тревожно спросил:

— Почему у тебя тихо?

— Кильтман готовится к атаке. Иван Петрович, ваша помощь нужна.

— Докладывай!

— Кильтман ударит по левому флангу. Нет, еще никаких доказательств не имеется, но другого выхода у него нет! Хорошо бы, чтоб с тылу вы ударили. Не мешкая.

— Я еще не готов,— возразил Корзин.— На исходной всего два полка.

— Мы можем не выстоять. Артиллерия левый не берет. Бросил туда всех гранатометчиков, а артиллерию — не успеть!

— Хорошо,— вздохнул Корзин.— Выручу тебя... Совместно ударим по твоему кровнику. Жди сигнала!

— Спасибо! — от души поблагодарил Хаджумар.

...Кильтман негодовал: сколько же это времени надо, чтобы перестроить боевые порядки танков?.

— Черт побери, Бергер, поторопитесь!

— Эти женщины и дети не прошли курс военной подготовки германского вермахта, и их марш-бросок несколько замедлен,— насмешливо ответил Бергер.

— Что вы мелете, генерал? — рассердился Кильтман.— Откуда у вас женщины и дети?

— Но мне приказано ждать, пока подойдет население, согнанное из ближайших деревень,— заявил Бергер.

— Что вы с ними намерены делать? — изумился Кильтман.

— Гнать перед собой, естественно,— сказал Бергер.— Чтоб русские не открыли огонь...

— Вы с ума сошли, Бергер! — закричал Кильтман.

— Но это же ваш приказ!

— Я прусский солдат, генерал Бергер, и никогда не позволю себе прятаться за спинами женщин и детей! — рассвирепел Кильтман.

— Но это в самом деле приказ,— растерялся Бергер.

— Я не отдавал такого приказа!

— Спокойнее, генерал,— услышал Кильтман за своей спиной тихий голос.

Генерал обернулся и встретился с серьезным взглядом мисс Бюстфорт.

— Это мой замысел,— заявила она.

— Как вы смели? — готов был ударить ее Кильтман.

— Он легко отбил ваши атаки,— сказала она.

— Устав гласит: если не удалась атака, проведенная с ходу, следующую надо готовить со всей серьезностью, с артиллерией и авиацией,— зло отчеканил он.

— Это дело долгое,— покачала головой она.— А русские поджимают с востока. Не через час, так через два стукнут. Будет не до прорыва.

— Что вы понимаете в этом! — закричал он.— В шпионском деле да, я прислушиваюсь к вам. Но в военной тактике и стратегии...

— Мы можем их заставить пропустить нас без военной тактики и стратегии,— сказала она.— Русские в русских стрелять не станут... Вы молчите? Одолевает жалость? Это слабость! Когда русские придут в Германию, они не станут жалеть.

— Я отлично усвоил, что для величия Германии необходимы победы любой ценой. Жалость, сантименты — это все в прошлом. Но то, что вы предлагаете...

— Вы сердитесь потому, что знаете: у вас только этот выход. Другого нет! — заявила она и, приблизившись к нему вплотную, заговорила: — В Берлине знают, кто больше принес пользы Великой Германии: вы со своими знаниями военной науки или я, существо, которое становится незаметным, когда это нужно. Для вас, генерал Кильтман, война подходит к концу. Но начинается другая, где первую скрипку будут играть такие, как я. Вы еще услышите обо мне, генерал Кильтман. Если выберетесь из этой заварухи... Прощайте, генерал, я покидаю вас.

— Если я скажу, что тонущий корабль первым покидают крысы, вы поймете, кого я имею в виду?

— Корабль тонет? Мы построим новый! — зло заявила Бюстфорт.— Одна попытка не удалась — будем готовить вторую! И я... приступаю к делу! Отправьте меня своим самолетом. Немедленно!

Он тяжелым взглядом посмотрел на нее и нехотя приказал адъютанту:

— Приготовьте самолет к вылету в Берлин.

— И вы полетите? — невпопад спросил тот.

— Нет! — резко ответил он.— Я пробьюсь вместе со своими солдатами.— И повернулся к мисс Бюстфорт: — Вы чудовище!

— Не возражаю,— цинично ответила она.— А вы благороднее? Чище? Вы военный и воевали только с военными? Чушь? Война давно перестала быть состязанием двух армий в ловкости и хитрости. Теперь это борьба народов. Жестокая, на истребление. Вы, как и я, верно служили идеям нацизма, моему фюреру! Делали то, что мы хотели! Прощайте, генерал! Желаю успеха!

Он долго смотрел ей вслед и думал... Делал то, что вы хотели? Нет! Неправда! Я служил Германии, немецкой нации! И вдруг с ужасом сам себе признался: «Чепуха! В этот последний час не надо себе врать, Пауль. Ты служил идеям нацизма — ив этом вся правда». Он круто повернулся к рации и закричал:

— Бергер! Даю вам десять минут!..

— Население уже подогнано,— разнесся голос из рации.

— Я не давал такого приказа! — в бешенстве закричал Кильтман.— Слышали?! Не давал!!!

Яркая вспышка ослепила его. Сильный толчок в грудь опрокинул генерала на спину, втиснул в землю...

И тут же на него навалилась тьма...

Форум шел своим чередом. На трибуне сменяли друг друга ораторы: всемирно известные ученые и писатели, прожженные многолетним пребыванием в коридорах власти политики и совсем еще юные парни и девушки с голосами, дрожащими от возбуждения. Все взывали к миру, к людям, умоляя проснуться, остановить преступную бешеную гонку вооружений, приближающую печальный конец.

—...Радиоактивный пепел пронзит все живое,— вещал прославленный биолог.— Почва на многие десятилетия, а возможно, и на столетия перестанет быть плодородной...

Кильтман обернулся к Хаджумару:

— Во всем виноваты ученые! Они, и только они! В том, что не изобрели противоядия атомной бомбе! — пояснил Кильтман.— С каждым поколением появляется новое, более мощное и изощренное оружие уничтожения людей. История человечества подтверждает, что это естественный процесс. Народы постоянно стремятся заполучить такое оружие, которого нет у соседей. Это позволяло властвовать над миром. Но проходило время, и люди получали способы защиты от нового оружия. Появился меч — тут же в руках предков заалел щит, сперва деревянный, а затем железный. Засвистали в воздухе стрелы и дротики — тут же. воин надел на себя кольчугу и шлем...

— В Рейкьявике мы предложили не только отвести стволы друг от друга, но и разрядить их,— сказал Хаджумар.— С тем чтобы впоследствии вообще уничтожить.

Кильтман тихо засмеялся.

— Отказаться от нового оружия? Этого никогда не было. И не будет! На этот счет не обманывайте себя, генерал. Созданное оружие рано или поздно, но будет пущено в ход.

— Даже если заведомо известно, что победителей не будет — погибнут все? — спросил Хаджумар.

— Да! — ответил Кильтман.— Будь у Гитлера ракеты с атомным зарядом, вы думаете, он колебался бы? Ни на минуту? Нет, все гораздо сложнее, чем представляют собравшиеся здесь эти фантазеры-утописты... Послушайте!

— Господа, даже самый маленький конфликт в любой части мира может обернуться катастрофой,— бесстрастным голосом предвещал бывший премьер-министр одного из государств.— Пусть каждый знает: он коснется и его родных, и лично его самого. Так и только так следует сегодня рассматривать любой факт, произошел ли он в Америке или Африке, Европе или Австралии.

— Не все так просто,— покачал головой Кильтман.— Еще неизвестно, ударите ли вы? Ведь последует цепная реакция, в результате которой погибнете и вы... И к тому же все мы прижаты к стенке — и никакого выхода нет.

— Есть,— возразил Хаджумар.— Это поняли и военные. В том числе и ваши. Вы слышали, что в бундесвере началось брожение? Да-да, даже в германской, славящейся строжайшей дисциплиной, безусловным выполнением КАЖДОГО приказа, в вашей армии начались странные разговоры. За много веков впервые германские солдаты и генералы осмелились высказать свои мысли. Они заявили, что ныне другие возможности у армий и нет никаких шансов ни у военных, ни у штатских, ни у взрослых, ни у младенцев. Все до единого — заложники, на которых уставились ракеты.

— Ну и чем кончился их ропот? Кое-кого отправили в отставку, других, внезапно ставших размышляющими, генералов и офицеров лишили очередных званий. Часть перевели из основных видов войск во вспомогательные. Вот и все!

— Неужели, господин Кильтман, вы желали своей родине этой судьбы? Неужели вся ваша жизнь, все ваши деяния, страдания, борьба свелись к этой ситуации, когда все на мушке и уже не от вас зависит, что произойдет через год — чего я говорю — год?! — через месяц, неделю, день, завтра?! Через час, через минуту?! — Мы с вами, господин Кильтман, свое отжили. Все было в нашей жизни: и радости, и печали, и сладость побед, и горькая дрожь поражений, надежды и отчаяние, свет и тьма — все прочувствовали сполна. Когда еще быть искренними, хотя бы перед самими собой, если не сейчас? Неужели вы не видите, как постепенно вы теряли идеал воина, которому поклонялись ваши предки: отец, дед, прадед — все поколения Кильтманов, служивших, как вы уверяете, верой и оружием Дойчланду? Разве могут они простить вас, покинувших своих солдат в мешке?

— Но я был без памяти! — вскинулся оскорбленный Кильтман.— Не случись прямого попадания снаряда в овраг, где я находился, мы обязательно бы встретились там. Или вы стояли бы передо мной, или я перед вами. Нет, нет, вы меня не можете упрекнуть в этом. Будь я в сознании, ни за что бы не покинул своих солдат. Это все Бюстфорт! — сердито воскликнул он.— Она приказала доставить меня в самолет, и я, сам того не подозревая, в ее компании проделал путь до Берлина.

— Но и это не было самым глубоким вашим падением,— оценивающе смотрел на него Хаджумар.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил Кильтман.

— Вы же стали работать на своего бывшего врага. Не фрау ли Бюстфорт вы обязаны тем, что стали сотрудничать с американской и английской разведкой? А потом оказались в объятиях фирмы «Ксари»?

— Вы и об этом знаете?

— Среди разоблаченных ваших агентов был один, которого вы особо опекали.

— Я знаю, о ком вы говорите. Он был осторожен. И для нас его провал был неожиданным. Мы, кажется, все предусмотрели, чтоб он был вне подозрений...— Он с интересом посмотрел на Хаджумара.— Как вы на него вышли?

— Но мы-то с вами хорошо знаем, что шпион рано или поздно, но попадается...

— Но не такого уровня резидент,— возразил Кильтман.

— И такого тоже,— сказал Хаджумар.

На трибуну поднялась американская певица. Темные очки прикрывали чуть ли не все ее скуластое лицо.

— В двадцать первый век мы, люди мира, должны войти, любя друг друга,— заявила она и вскинула руки.— Только тогда возможно, чтоб мужчины и женщины, старики и дети, проживающие на всех пяти континентах нашей планеты, были счастливы!..

— Чушь, какая чушь.— Кильтман решительно отвернулся от сцены, и Хаджумар понял, что тот больше не намерен слушать ораторов.— Вы меня спросили, генерал, почему я здесь. Нет, не потому, что я дезертировал. И не потому, что хотел определить для себя, насколько реальны силы этого движения. Я вижу — у собравшихся здесь есть рецепт, но нет лекарства для спасения мира. Будущее по-прежнему в руках военных. И нет других альтернатив, как нам стремиться быть сильнее вас, а вам пытаться опередить нас в создании нового оружия... Я здесь потому, что я, как и прежде, служу своей родине — Дойчланд! Земной шар не так богат, чтобы все могли жить в счастье. История человечества — это сплошная борьба за богатства этого мира. А где борьба, там одним — радость, другим — горе, там добро и зло...

«Вот вы и высказались, генерал Кильтман,— глядя на своего оппонента, подумал Хаджумар.— Прошлое вас ничему не научило. Как были нашим врагом — так им и остались... Добро и зло... Они действительно всегда рядом. Так было, но так не должно быть! Но какие слова найти, чтобы они проняли вас, бывших гитлеровских генералов? Вот вы твердите, что служите своей родине, мечтаете о счастье Дойчланд. Но разве возможно благо и счастье одного народа на земле? У нас в Осетии принято застолье заканчивать тостом: «Баркад!» Это слово обозначает изобилие. Изобилие не только материальное, но и духовное, изобилие радостей, встреч, знакомств, открытий... Горцы-старики, подымая этот тост, провозглашают баркад не только для дома, где они находятся, но и для соседей, друзей, родственников, всех хороших людей на земле... И так поясняют свое пожелание: если в одном доме есть все — и продуктов вдоволь, и у всех крепкое здоровье, судьба каждого сложилась удачно, а у соседей невзгоды, то тень их бед невольно падает и на не нуждающихся ни в чем людей. Наши предки давно поняли истину: счастье в одном доме не может быть, если рядом горе и страдание. Тот, кто мечтает о счастье для себя, для своей семьи, для своего народа, для своей страны,— не может не бороться за счастье всего человечества... В этом наши с вами, господин Кильтман, разногласия. Вы в своих устремлениях ищете дорожку избранных, неся в угоду себе горе другим... Вот история и поставила вас перед крахом».

Дата добавления: 2015-06-26