Мысли в пути 11 страница

Мы посоветовались с товарищами и решили все-таки попробовать эту методику у ближайшей группы больных. Понятно, что, кроме этих разрезов и перевязок, применялись все доступные нам достижения в борьбе с гнойно-воспалительными заболеваниями. В итоге работы удалось, как было сказано в одном из выводов диссертации, снизить летальность при флегмоне новорожденных с 16,1 до 6,4 процента. Или в 2,5 раза.

А за каждым процентом стоят маленькие дети.

Среди разного вида травм повреждение сухожилий у детей - одна из наиболее неблагоприятных по своим отдаленным результатам. Не помню точно даты, но что-то в конце 1947 года мне пришлось помогать очень хорошему нашему хирургу. Девочка рукой разбила оконное стекло и порезала ладонные поверхности пальцев. Она довольно быстро была доставлена в Филатовскую больницу, и ее немедленно оперировали. Вмешательство было проведено технически прекрасно. Так случилось, что через три года эта девочка попала ко мне на прием. Один палец был согнут и не сгибался. В это время я защитил диссертацию, и у меня освободились время и голова. Обратившись к профессору Сергею Дмитриевичу Терновскому, у которого тогда работал, я попросил разрешения посмотреть литературу, а заодно вызвать всех ребят, которые побывали у нас в больнице по поводу ранения сухожилий. Через несколько месяцев выявилась довольно грустная картина: в значительном числе случаев отдаленный результат лечения - неблагоприятен. Правда, швы накладывались, как это было общепринято, так, чтобы надежно сблизить между собой рассеченные отрезки сухожилия. В это время уже обрел права гражданства новый метод хирурга Беннеля. Смысл его заключался в том, что он отказался от попыток прочного шва. Наоборот, он применял самые нежные швы, но с очень хорошим и полным сопоставлением отрезков. Вместо того чтобы рано начинать движения в пальцах, он фиксировал центральный отрезок пересеченного сухожилия тонким проволочным швом, таким образом предохраняя основной нежный шов от разрыва, если пациент непроизвольно резко согнет палец. Идея оказалась отличной, Автору удалось добиться у взрослых пациентов превосходных результатов даже в тяжелых случаях.

Но как быть с детьми? Не говоря уже о том, что у нас такой проволоки просто не было, она не могла найти применения у ребят потому, что сухожилия у них тонкие и сложный проволочный шов наложить на них весьма затруднительно. У меня возникла мысль: а если через сухожилие в поперечном направлении провести прочный фиксирующий шов и закрепить его, ну, допустим, на обычных пуговицах? С этой идеей я пришел к С. Д. Терновскому. Ему она понравилась. "Но где ты будешь брать пуговицы? Спарывать с рубашек у дежурных хирургов или пожертвуешь собственными?" - спросил он меня.

Мы довольно долго ждали пациента, ибо нужна была самая плохая травма на ладонной поверхности пальцев. Такой мальчик с ранами сразу на двух пальцах через некоторое время появился, и операцию я произвел ему по своему варианту. Последствия были на редкость удачными. Тему эту поручили нашему молодому врачу А. Г. Пугачеву, который досконально отработал новый метод в эксперименте, а затем у большой группы больных и защитил кандидатскую диссертацию.

ЕДИНСТВЕННАЯ ОПЕРАЦИЯ

Произошло это за пять лет до начала моей работы в детской хирургии. В сентябре 1942 года во II Таганскую больницу в Москве обратилась миловидная женщина, которая показалась тогда немолодой. Но так как мне было двадцать два года, то я теперь понимаю, что ей было не больше тридцати. Она была полной, но особенно это стало заметным, когда она разделась. Плечи и грудь правильной формы. Бедра и таз почти нормального объема. Но живот! Представьте себе массивный шар этак с полметра в диаметре с намеком на складку посредине. Выглядел он далеко не эстетично.

- Доктор, - сказала она, - прошу вас помочь мне. Уберите живот. Он мне мешает, особенно в последнее время.

Меня удивило, каким образом эта женщина умудряется быть полной в разгар войны, когда даже лица с патологическим ожирением худели. Я обещал ей подумать и просил зайти через неделю. Мне хотелось посмотреть, насколько эта операций сложная и смогу ли я ее выполнить в наших условиях. В атласе по пластической хирургии, с которым мне удалось познакомиться, все выглядело более чем просто. Двумя дугообразными разрезами в нижнем отделе живота иссекается, как большой ломоть из арбуза, кожа вместе с прилежащей подкожно-жировой клетчаткой. Затем вскрывается брюшная полость и аккуратно удаляется большая часть сальника, который в этих случаях достигает невероятных размеров и весит несколько килограммов. Нужны лишь терпение и время.

Жанну М., так звали мою пациентку, положили в палату рядом с девочкой лет десяти, которая была ранена в руку осколком зенитного снаряда. Здесь произошел разговор, в связи с которым мне вспомнилась эта история.

- Тетя Жанна, - спросила девочка, - а правда, что толстые люди добрые?

- Правда.

- А худые - злые?

- Бывает. Не обязательно.

- Обязательно! Я живу со своей теткой. Она худая-худая. И злющая-презлющая... Вам будут операцию делать, чтобы похудеть?

- Да.

- А нельзя попросить доктора: пусть сделает операцию, чтобы тетка потолстела?

- Нельзя. Он такие операции не делает.

Девочка помолчала. А потом, вздохнув, сказала:

- Молодой он еще. Не умеет. Научится когда-нибудь...

Вера в медицину у этой девочки была безгранична. А о разговоре этом я узнал много лег спустя от этой самой девочки, ставшей уже врачом и матерью двух милых ребятишек.

...Операцию я делал под местной анестезией. Для этого длинными иглами пришлось произвести более 50 уколов и затратить около литра новокаина. Начало было спокойным. Я методично перевязывал мелкие и более крупные кровеносные сосуды. Время шло, и когда я начал вскрывать брюшную полость, то выяснилось, что анестезия кончается. Больная стала жаловаться на боль. Мне пришлось повторить все сначала. Удаление сальника через разрез в нижнем отделе живота оказалось гораздо более сложной процедурой, чем мне думалось. Прошло еще около часа. Женщина потихоньку стонала. От бесчисленных узлов, которые я завязывал, у меня начало рябить в глазах. Зашивал мучительно долго. Работали мы вдвоем с операционной сестрой, но от этого процесс сократился не намного. Когда пришлось зашивать кожу, больная заявила решительный протест:

- Я все чувствую. Извольте хорошенько заморозить, иначе я сейчас уйду из операционной...

Устал я страшно. Рядом со мной на табуретке в тазу лежала громадная многокилограммовая масса светло-желтого жира. А когда я наклонялся влево, то из-за простыни на меня смотрела потная и сердитая молодая женщина, которая мне смертельно надоела своим ворчанием, недовольством и хныканьем. Прошло около трех часов. У меня пересохло в горле. Очень хотелось есть. И когда я кончил, то первое, что услышал, был голос пациентки:

- Когда я смогу посмотреться в зеркало? У меня уменьшился живот?

Почему-то послеоперационный период протекал очень гладко. Рана зажила отлично, а фигура моей больной стала заметно изящнее.

Никакой морали здесь нет. Молодой хирург полон любознательности и даже любопытства и способен влезть еще и не в такую "жирную" историю. Однако после этого случая я дал себе зарок: по мере моих сил и возможностей думать не только о том, что предстоит, но и о том, представляет ли это первостепенную необходимость.

Вскоре после того, как мы начали заниматься легочной хирургией, ко мне обратился профессор Скуркович. Он просил меня познакомиться с литературой по вопросу, который его в то время очень заинтересовал. Острый лейкоз, или рак крови, как его называют, из-за безуспешности применения общепринятых методов, по его мнению, стоило попробовать лечить с помощью операции. В эксперименте наших зарубежных коллег на животных удаление зобной железы, располагающейся в грудной клетке впереди сердца, давало некоторые положительные изменения. Но поскольку воспроизведение заболевания у животных далеко не всегда сходно с тем, что происходит у человека, мы отказались от попытки работы в виварии.

Возник вопрос: имеем ли мы право говорить с родителями обреченных детей о возможности выполнения этой небезопасной операции с почти полным отсутствием надежды на успех? Мне пришлось очень много времени затратить на чтение литературы, готовиться к операции, которая, кстати говоря, сейчас уже довольно широко применяется при поражении зобной железы. Мне также пришлось поехать к нашему заведующему городским отделом здравоохранения, так как в соответствии с существующим положением каждое новое вмешательство должно быть санкционировано руководством. Операция была сама по себе не новой, но в данной ситуации она выполнялась впервые. Создалось положение, о котором с иронией пишут: "Хирургия - это терапия, доведенная до отчаяния". В то время завгорздравотделом был старый и опытный организатор здравоохранения Никифор Сергеевич Лапченко. Он посмотрел на меня из-под тяжело нависших век и медленно сказал: "Что же меня спрашивать? Вы оперируете - вы и отвечайте". Это было и разрешение, и предостережение.

Во избежание возможных случайностей, из-за которых нередко приходится отменять операцию (катар, инфекционное заболевание и пр.), было назначено сразу два ребенка. Интервал между операциями составлял несколько дней. Все мы очень тщательно готовились и старались, чтобы наши больные, насколько это возможно, были в наилучшем виде.

Операции прошли успешно. Послеоперационный период протекал гладко. В положенный срок дети были выписаны домой. И тогда началось ожидание. Как долго продлится ремиссия - улучшение состояния ребенка? Удастся ли в результате операции ее удлинить? Или возврата заболевания вообще не произойдет?.. Увы! Точно в положенный срок наступило ухудшение, и ничто уже не могло помочь нашим больным. Мы были мрачнее тучи.

Впоследствии я неоднократно возвращался мыслями К описанной истории. Не потому, что считаю для себя время, затраченное на эти операции, потерянным. Нет! Если ты встал на путь поиска, то должен примириться с тем, что тебе предстоит ошибаться. (Как быть, чтобы ошибки появлялись реже? Прежде всего предавать их гласности. Николай Иванович Пирогов опубликовал большую книгу, целиком посвященную его просчетам и неудачам. Трезво и честно оценивает он свои промахи, чтобы их не совершали другие. В старину говорили:

"Глупый повторяет одни и те же ошибки. Умный - делает новые". Человечество существует давно. Покопайтесь в истории, в том числе медицины, и вы убедитесь, что новые ошибки сделать трудно. Они уже сделаны вашими предшественниками. Поэтому лучше учиться на чужих ошибках, нежели на собственных. Но всегда ли так бывает?..) Однако быстрое развитие пограничных с хирургией и далеких от нее дисциплин неизбежно поставит нас, хирургов, перед задачей оперативных технических поисков в самых неожиданных направлениях. Известны муки тех, кто начал пересадку органов - сердца, почек, печени... Неизвестно, перед какими задачами мы встанем завтра. И если бы меня сегодня спросили: решились бы вы вновь на подобное вмешательство при аналогичном заболевании с минимальными шансами на успех? - я бы не колебался.

Сравнительно не так давно разговоры о вреде лекарств и излишнем увлечении ими воспринимались с раздражением. Потом расценивались как оригинальничание. Сегодня к ним относятся серьезно. Ничего нового в постановке этой проблемы нет. Периодически в медицинской литературе специалисты возвращаются к вопросам нерациональной фармакотерапии и к необходимости возродить народную медицину, вспоминают о забытых тибетских и прочих прописях, иглоукалывании и бог знает о чем. Возможно, я не стал бы возвращаться к этой теме, если бы не один любопытный разговор.

Недавно мне пришлось часть неиспользованного летом отпуска взять зимой. Среди отдыхающих был милейший человек, журналист по профессии и, если не ошибаюсь, инженер по образованию. Он серьезно и хронически болен. В то время ему было получше, и вместо санатория он приехал просто отдохнуть. Узнав, что я медик, он рассказал мне между прочим и о своих недугах. Как это иногда бывает, такой рассказ не профессионала-врача, а больного вдруг произвел на меня впечатление. И вот почему. Болея уже много лет, будучи человеком высококультурным, он довольно точно охарактеризовал стиль его лечения врачами. В связи с пороком сердца и последствиями, связанными с ним, он получал определенный комплекс лекарств. Другие медикаменты предписывались ему из-за изменений в печени, которые при этом наблюдаются. Когда же появились почечные симптомы, то дополнительно давались почечные медикаменты. Это не считая, естественно, противоаллергических, снотворных и других препаратов. Одним словом, как он сам сказал: "Полный джентльменский набор..."

И здесь я вспомнил одну недавнюю консультацию, которую мне пришлось проводить у тяжелобольного ребенка. В больнице ему было назначено довольно "массивное" лечение. Он перенес операцию с тяжелыми гнойными осложнениями, и вот теперь состояние его не только не улучшалось, но ухудшалось. Каждое назначение было строго обосновано. Но в этом, на первый взгляд, правильном подходе крылось несколько принципиальных ошибок, которые мы, врачи, иногда склонны допускать. Первая из них связана с предположением, что любое лекарство вызовет именно тот эффект, который от него ждут. Точнее, тот, который указан на коробочке или в сопроводительном тексте. На мой взгляд, эта предпосылка принципиально порочна. Приведу самые простые примеры. Возьмите обычные пищевые продукты - мед, чернику, кофе. Первый вызывает послабление, второй - запор, а третий - бодрит. Попробуйте дать их десяти людям на выбор, и окажется, что ожидаемый эффект будет у большинства. Допустим, у шести из десяти. У одного-двух эффекта никакого вообще не будет. А у двух-трех возникнет парадоксальная реакция - действие, обратное желаемому. Мне хорошо известны люди, которые после кофе, выпитого во второй половине дня, не могут вечером заснуть или проводят беспокойную ночь. Но другие после нескольких чашек кофе, выпитого на ночь, спят еще крепче, чем без него. Вот это и есть парадоксальная реакция. Мне не хотелось бы, чтобы в отношении всех без исключения лекарств был бы сделан вывод о разнородности их действия. Однако то, что на разных людей одно и то же лекарство может влиять неодинаково, - бесспорно.

Около пятнадцати лет назад, когда мы начинали заниматься запорами на почве порока развития толстой кишки (болезнью Гиршпрунга), у меня было много случаев, когда ребенок на одно слабительное не реагировал, а другое давало положительный результат. Иногда клизма из ромашки, раствора поваренной соли, масляная и прочие не приносили успеха, а мыльная помогала.

Но индивидуальная реакция на лекарства - это лишь одна сторона вопроса. Второе, не менее важное, соображение связано с тем, как будут себя вести данные средства при определенном заболевании. При пораженном сердце, а особенно почках или печени реакция может далеко не совпадать с желаемой. Мощные лаборатории организма - печень и почки - по-разному справятся с медикаментами. И, наконец, третье. Комбинация всех перечисленных назначений. Будет ли она полезна больному в конкретной ситуации или настолько нарушит естественные защитные механизмы и силы организма, что усилия самого организма войдут в конфликт с тем лечением, которое мы ему назначили?

Но вернемся к нашему больному ребенку. Оценивая всю картину его заболевания и тяжелое состояние, я пришел к заключению, что он попросту отравлен обилием разных и хороших лекарств. Мы прикинули, какие из них безусловно необходимы, и оставили их. А остальные отменили. Добавлю, что акция эта была сложной и опасной, ибо каждое назначение было предписано одним из консультантов - специалистов Б своей области (иммунолог, эндокринолог, инфекционист, педиатр и др.) и для отказа от них требовался общий консилиум, что в организационном отношении далеко не всегда возможно. Мы условились, что за ребенком будет вестись особо пристальное наблюдение. Впереди были суббота и воскресенье, которые явятся для него отдыхом от интенсивной терапии. Уже в воскресенье утром мальчик стал бодрее, температура снизилась, улучшились аппетит и настроение. В понедельник вопрос о возврате отмененных назначений уже не возникал. Вскоре ребенок поправился.

Решение подобного рода не было единичным. Мне не раз приходилось отменять множественные медикаментозные прописи, когда возникало сомнение в конечном результате их воздействия.

Журналист, о котором я упомянул вначале, высказал еще одну любопытную мысль.

- Вы должны понять психологию немедика. Он при виде нарядной этикетки на препарате, который к тому же очень дефицитен, уже испытывает доверие. На этикетке черным по белому (а иногда желтым по голубому) просто и ясно написано, что препарат содержит шесть таких-то инградиентов. В одном из них 0,12791 вещества. Ни на одну стотысячную меньше. И не больше. И принимать его следует при таких-то страданиях (только!). Или он (в данном случае - я) узнает, что тяжелобольному критику Н. помогла травка, которую с большим трудом удалось достать под Тулой. Настаивают ее ровно шесть дней. И... тому подобное.

Нам, темным в медицине людям, - продолжал журналист, - нужна вера: мы хотим, можем и должны верить в чудодейственные лекарства. Только тогда они будут нам помогать!

Попробуйте ему что-нибудь возразить. А кому из нас, серьезно говоря, не нужна вера?

Но как же все-таки быть? Что сделать для того, чтобы применение лекарств было разумным?

Вероятно, правильнее всего исходить из предпосылки, что всякое и любое лекарство - вредно, а порой и опасно для пациента. Поэтому прибегать к нему необходимо только тогда, когда исчерпаны методы безлекарственной терапии. Понятно, что в острых случаях, если организм не справляется с катастрофической ситуацией и важно заместить утраченные функции, приходится идти на введение заведомых ядов, антибиотиков или гормонов. Но при этом целый ряд естественных факторов терапии должен быть изучен и внедрен как можно глубже. К этому страстно призывал еще в 50-х годах доктор Залманов в своей книге "Тайная мудрость человеческого организма". Можно с уверенностью утверждать, что человек на своем длительном пути от инфузории, пресмыкающегося и далее прошел через все естественные воздействия и стрессы: жару и холод, повышенное и пониженное давление, изменение в широких границах влажности и концентрации ряда газов во вдыхаемом воздухе, острый страх и радость. И его организм в целом, и многие приспособительные системы научились с ними справляться. Но человек не научился справляться (и не сможет никогда научиться) с обилием разнообразных, действующих в противоположных направлениях лекарств. А поэтому - осторожнее с медикаментами, даже если они "разные и хорошие"!

Медицинские сестры

Вы никогда не задумывались, что может означать в буквальном смысле слова так примелькавшееся нам понятие - "средний медицинский персонал"? Средний - между чем? Между десятилеткой и вузом? Или это то необходимое звено, которое прочно скрепляет врача и конечный результат его усилий, выздоровевшего человека? Наверное, и то и другое. Мы уже не раз говорили об этом.

Сейчас трудно представить себе самый современный строительный материал, который образовал бы крепкую стену без цементирующего раствора. Точно так же "индустрия здоровья" немыслима без медицинских сестер. Хирург, пусть даже виртуозный, не в состоянии обойтись без помощи опытной операционной сестры. И совсем уж невозможно вообразить больных, предоставленных самим себе, без круглосуточного надзора палатных сестер. От них, и только от них, зачастую зависит жизнь пациентов. И коль скоро сестра образованна, обладает чувством ответственности и быстрой реакцией, она первой заметит признаки наступающего грозного осложнения и вступит с ними в борьбу. Всем нам по многу раз приходилось на своем веку соприкасаться с медицинскими сестрами и вспоминать их с горячей благодарностью.

Больше двух миллионов женщин в нашей стране выполняют свой нелегкий долг. В применении к детской хирургии решающее значение имеет тот фактор, что в каждой женщине заложен инстинкт материнства. Он и определяет сплав качеств, который нужен, чтобы понять, успокоить и выходить больного ребенка.

Но для многих ли медицинских сестер их специальность - призвание? Временно или надолго, охотно или по стечению обстоятельств оседают они на этой "перевалочной жизненной базе"? Страдают ли от трудностей, добросовестно относясь к своим обязанностям, или прониклись романтикой профессии, в которой так нуждаются советская медицина и каждый человек?..

Ответить на эти вопросы можно по-разному. Можно рассказом. А можно показом. Возьмем для примера громадную детскую больницу, хорошо известную многим москвичам, и условно назовем ее Центральной. Медицинских сестер с четырехлетним стажем "типизируем" в Таню. Придадим другим персонажам вымышленные имена. И поместим их... в обычную обстановку отделения реанимации.

Постарайтесь за мелочами жизни, разными трудностями разглядеть главное: хорошо работают наши медики! Все. Без исключения. Нелегко им? Конечно. Когда у матери сразу больны оба ребенка, она порой с ног сбивается: одному дай попить, другому измерь температуру, поставь горчичники, посади на горшок, накорми, книжку почитай, свари поесть. А ведь у одной сестры ребят не два и не пять, а пятнадцать, двадцать, а то и больше! Правда, с сестрами у нас трудно - не хватает. По штату на более чем тысячекоечную больницу положено 640 медсестер, а фактически их всего 450. Иногда это выгодно: работает девушка на полторы ставки, и опыта скорее наберется, и заработает лучше. А если семья? Дома муж и свои дети? Тогда такая нагрузка становится обузой. Еще хорошо, когда в отделении имеются няни. Поэтому, как ни люблю я читать в газетах или слушать по радио о перевыполнении планов, когда видится изобилие нефти, зерна или хлопка, перевыполнение плана нагрузки на медицинскую сестру предстает передо мной совсем в другом свете...

В отделении реанимации, где нам с вами предстоит провести эти сутки, дело обстоит иначе. Потому оно и называется отделением интенсивной терапии, что в нем на сестру приходится два-четыре больных. Очень тяжелому ребенку дают отдельную сестру.

Понятно, при всем желании не покажешь всех наших сестер. Так из многих родилась одна. Ну, скажем, вот рабочий день Тани. Дежурство как дежурство...

Занятие

Толпа сестер окружила стол. На Тане голубой коротенький халатик. Волосы упрятаны под косынкой. На столе лежит пластиковый муляж ребенка, поразительно похожий на грудничка. В первый момент даже не сообразишь, что это всего лишь кукла, изготовленная специально для упражнений подобного рода. Занятие проводит Ольга Андреевна, врач-анестезиолог. Она чуть суховата, деловита.

- Валя, у ребенка одновременно остановилось дыхание и прекратилось сердцебиение.

Высокая девушка наклоняется к "ребенку", как будто хочет поцеловать его в губы.

- Неверно. Что нужно сделать, Нина?

- Проверить проходимость дыхательных.

- Правильно. Валя, действуй.

Валя ловким движением вводит палец в рот, потом двумя пальцами правой руки надавливает на грудную клетку, массируя сердце, и одновременно ритмично вдувает воздух в рот куклы. Все любуются ее четкой работой.

- Ошибка! В чем ее ошибка, Таня?

- Ребенка нужно уложить на твердое. А наш больной лежит на мягкой подушке.

- Так. Продолжаем...

Новое дело - реанимация. Совсем недавно оживлением владели лишь опытные врачи. Теперь всем ясно: решают секунды. Нельзя мозгу быть без кислорода. Научились искусственному дыханию. Знают, как массировать сердце. Но одно дело - знать, другое - уметь оказать помощь. Так и упражняются. Пока еще робко, группками. Сейчас навыками реанимации должны обладать все люди без исключения, особенно - милиция. Она первой оказывается на месте происшествия. И еще рабочие, колхозники. Мало ли что случается! Не ждать же, пока медицина появится!..

Славе стало хуже

В палате происходит сдача-прием дежурств. Ночные сестры кратко рассказывают о тяжелых больных. Все внимательно слушают. Переходят от кровати к кровати. Ведет группу заведующая отделением. Высокая полная женщина. Ей лет тридцать пять. Докладывает Ира, маленькая девушка. Она самоуверенна и чуть тараторит.

- Слава Волчков, шести лет. Вторые сутки после операции - резекция кишки. Температура не поднималась выше тридцати восьми. Рвоты не было, стоит зонд.

- Как же не было? На подушке зелень.

- Всего один раз. Помимо зонда. Он попил.

- Кто разрешил давать пить?

- Он так просил. Я думала...

- Что думала! Записано: не поить и не кормить.

- Но раз зонд стоит - не опасно...

- Кто принимает дежурство в этой палате?

- Я, - отвечает Таня.

- Будь повнимательнее. - Заведующая отделением берет руку ребенка, считает пульс. - Сто сорок. А последняя температура?

- Тридцать шесть и семь.

- Странно. После конференции нужно позвать шефа...

Новый врач

В небольшой аудитории заканчивается врачебный аврал. Лицом к присутствующим стоит молодой доктор. Его представляет профессор.

- Наш новый ординатор Виктор Сергеевич Петров. Два слова о себе, пожалуйста.

- Я родился в 1950 году в Москве... Учился...

Пока он говорит, в щелочку двери заглядывает Таня. Она шла отнести заявку на срочный анализ и не утерпела посмотреть, что делается на большом аврале.

-...работал в студенческом кружке... секретарь комитета комсомола. Холост.

Таня смотрит на него еще одну-две секунды и убегает.

Кончилась конференция. К Петрову подходит старшая сестра операционной, Галина Ивановна.

- Виктор Сергеевич, мне неловко к вам обращаться. Только пришли, а мы уже с просьбами. Видно, человек вы опытный, комсомольскую нашу работу знаете.

- Что случилось?

- Сегодня на стыке дежурств, вечером у нас должна была состояться лекция: "Научно-техническая революция и роль медсестры".

- Ой, как страшно!

- Не смейтесь. Перед самой конференцией мне позвонили, что лектор заболел. Объявление недавно повешено. Многие девушки живут за городом. Если вам неудобно - заняты или назначили кому-нибудь...

- Ладно. В котором часу?

- В восемнадцать тридцать. Не подведете?

- Только давайте условимся. Будет не лекция, а беседа. Назовем ее так: "В чем суть работы медицинской сестры". Не бойтесь. Я уже проводил. Получалось.

- Спасибо вам большое. Ждем в этой аудитории.

- До вечера.

Милиционер

В травматологическом отделении периодически появляется милиционер. Не один, а разные. Когда ребята попадают под машины. В отделение реанимации стараются никого постороннего не пускать. Но так получилось, что Михаил большой, лет четырнадцати, парень - задержался дольше, чем обычно. У него поначалу было тяжелое состояние. Поступил без сознания, весь в кровоподтеках, ссадинах - смотреть страшно. Вывели из шока, разобрались. Нашли перелом бедра, голени. Наложили скелетное вытяжение, гипс. А в "травме" - полны коридоры. Бывает такое полосами. Лежит Миша в реанимации, почитывает книжки. Поглядывает на Таню, которая со Славкой хлопочет. А к нему - посетитель.

На вопросы ответил быстро и толково. Где случилось? Когда произошло? Откуда выехала машина? Как сшибла? Помнит все хорошо - сотрясения мозга, слава богу, не было. Милиционер не спеша убрал бумаги, закрыл свою папку и подошел к Тане. Странно было бы, если бы не подошел, - такая славная сестричка сидит и что-то пишет. Вроде отдыхает.

- Разрешите обратиться?

- Садитесь.

- Поправляется ваш больной?

- Ему давно здесь нечего делать, да не забирают.

- Неосторожно у нас ездят водители. Чуть не погиб парень.

- А у вас есть машина?

- Нет. Откуда у меня?

- Сами ездите?

- Как пассажир.

- Прежде чем про водителей говорить, узнайте, каково им приходится...

- Каково? Крутят баранку, план гонят.

- У брата есть машина. Пуще всего он боится детей и старушек. Ребята неизвестно откуда выскакивают - то в мяч играют, то в салочки, то вдруг ни с того ни с сего идут-идут по тротуару, и раз - под колеса. "Вон твои пациенты бегают!" - это слова брата.

- А старушки?

- Они стоят на перекрестке и разговаривают. Долго. А как красный свет, так одна бегом бежит прямо на надпись "Стойте". Как будто ждет, чтобы зажглась...

- Свои дети у вас есть?

Таня оглядывает симпатичного милиционера сверху вниз - от врачебной шапочки, которая по-поварски надвинута на лоб, до большой руки с золотым кольцом на пальце (вот еще мода - милиционер с кольцом!) - и спокойно отвечает.

- Трое.

Ушел представитель закона, а Таня задумалась. Легко ему говорить виноват, отвечай... Ведь с братом случилась беда. К нему под колеса вбежал паренек, и - на месте. Разве докажешь? И ехал медленно. И много лет за рулем.-Ни одного прокола. Как они с мамой намучались! Был человек, стал преступник. Кто не пережил - не поймет.

Знакомство

Приходит новый ординатор, и сразу пристраивают его к делу. Виктору не повезло. Будущего его руководителя сегодня нет. Решили: пусть пока узнает, где двери в больнице открываются, и послали в реанимацию. Здесь все заняты, и никто с ним нянчиться не будет. Быстро перекинули, как мячик: заведующий отделением - старшему ординатору, тот - старшей сестре, она - Татьяне.

- Таня, вот новый доктор. Поработает в твоей палате. Покажи ему, если что спрашивать будет.

Виктор не знает, что Таня его уже видела на конференции. И сам не очень на нее обращает внимание. Обиделся, что так быстро его сбросили с вершины врачебной конференции к обычной сестре.

Дата добавления: 2015-06-26