Смерть волка

Как над пожарищем сквозь дым сверкает пламя,

Багровый диск луны сверкал меж облаками,

И с черным краем их сливался лес вдали.

По влажной от росы траве мы молча шли.

Взяв на руку ружье, я вместе с остальными

Скользил под елями, как в Ландах, небольшими,

Но вдруг следы когтей заметил на песке

И понял: волки здесь, от нас невдалеке.

Дыханье затаив, мы замерли и стали

Прислушиваться... Лес, кусты, равнина спали;

В недвижном воздухе царил покой, и лишь

Скрипенье флюгера порой смущало тишь,

Когда, под сводом туч в далеком небе вея,

За башни задевал зефир стопой своею;

Казалось, даже дуб, припав челом к скале,

На локоть оперся и задремал во мгле.

Ни звука... И тогда охотник поседелый,

Вслед за которым мы шагали вечер целый,

Звериных хитростей испытанный знаток,

Склонился до земли, к следам почти прилег

И тихо объявил, вглядевшись в отпечатки,

Что по размеру лап, их форме и посадке

Двух матерых волков и двух волчат признал.

Прикрыли ружья мы, чтоб не блестел металл,

И развернулись в цепь, и, раздвигая ветки,

С ножами наголо пошли сквозь ельник редкий,

Как вдруг навстречу нам в безмолвии ночном

Зеленые зрачки заискрились огнем.

А дальше, где стволы в лучах луны кривились,

Две тени легкие на вереске резвились,

Играя и скача, как пара псов борзых,

Почуявших, что в дом вошел хозяин их.

Но, всеми статями собак напоминая,

Волчата прыгали без визга и без лая:

С младенчества они запомнили навек —

Отсюда в двух шагах их недруг человек.

Отец стоял, а мать поодаль восседала,

Как та, что Ромула и Рема воспитала,

Та, изваяние которой Вечный Рим

Считал святынею и символом своим.

Тут волк шагнул, присел и когти для упора

Всадил в песок. К нему уже летела свора.

Он ясно сознавал, что не уйдет живой,

Однако был готов принять неравный бой

И первой же борзой, оскалившейся жадно,

Вцепился в горло так глубоко и нещадно,

Что не заставили его разжать клыки

Ни грохот выстрелов, ни острые клинки,

Которые в него наперекрест впивались,

Ни псы, как яростно они ни заливались,

Покуда челюсти он сам не разомкнул

И мертвого врага на землю не швырнул.

Потом он взором нас обвел без тени страха.

Торчали в нем ножи, которыми с размаха

Во время схватки был к песку он пригвожден,

И дула уперлись в него со всех сторон.

Тогда он вновь на нас взглянул все так же твердо,

Слизнул густую кровь, струившуюся с морды,

И, не желая знать, за что убит и кем,

Огромные глаза смежил — как прежде, нем.

II

Я на ружье поник в задумчивости грустной,

Сочтя жестокостью бесцельною и гнусной

Преследовать волчат и мрачную их мать,

Хоть мужа не могла она вблизи не ждать.

В беде он не был бы покинут, будь их двое,

Своей суровою красавицей вдовою,

Но долг ее — спасти детей и научить

Без сетований дни голодные влачить

И презирать зверей, которые в неволе

Нам, людям, продались, чтоб жить в тепле и холе,

И травят для своих хозяев с этих пор

Былых властителей полей, лесов и гор,

III

Я думал: «Как смешны мы в нашем ослепленье!

Как слабы, хоть и мним себя венцом творенья!

Учись же, человек, величью у зверей,

Чтоб, отдавая жизнь, не сожалеть о ней.

Постигни до конца тщету существованья

И знай: все суетно, прекрасно лишь молчанье.

Да, волк-отшельник, я уразумел вполне,

Что ты хотел сказать последним взором мне.

Он как бы говорил: «Коль и в тебе есть твердость,

Сумей взрастить в душе стоическую гордость

И стань ценою дум, и бдений, и трудов

Тем, чем с рожденья был я, вольный сын лесов.

Поверь: стенать, рыдать, молить — равно позорно.

Свой тяжкий крест неси и долго, и упорно,

Путь, что тебе судьбой назначен, протори,

Потом, без слов, как я, отмучься и умри».

Дата добавления: 2015-06-26