Великий крах

Ло не был истинным патриотом страны, он был патриотом своей идеи. Сначала он безуспешно предлагал эту идею Шотландии и Англии, савойскому герцогу и Генуэзской республике. Когда Франция наконец приняла ее, он искренне почув­ствовал себя французом. Немедленно принял он француз­ское подданство, а позже, когда он счел это нужным для успеха системы, перешел в католическую веру.

Нет никакого сомнения в том, что Ло действительно верил в свою идею и вложил в ее осуществление во Фран­ции не только все свои деньги, но и душу. Ло не был за­урядным мошенником, который намеревался награбить возможно больше, а потом скрыться с награбленным. Позже он многократно повторял в своих “оправдательных меморандумах”, что, имей он такие планы, он не привез бы во Францию все свое состояние и уж во всяком случае сумел бы отправить что-нибудь за границу, пока он еще был у власти. Можно верить Сен-Симону, когда он говорит о Ло: “В его характере не было ни алчности, ни плутов­ства”. Мошенником его сделала сама неумолимая логика его системы!

В написанном в декабре 1715 г. письме Ло к регенту, в котором он еще раз объясняет свои идеи, есть загадоч­ное место, отдающее прямо-таки мистификацией: “Но банк — не единственная и не самая большая из моих идей, я создам учреждение, которое поразит Европу измене­ниями, вызванными им в пользу Франции. Эти измене­ния будут более значительны, чем те перемены, которые произошли от открытия Индий или введения кредита. Ваше королевское высочество сможет вызволить королевство из печального состояния, в которое оно приведено, и сделать его более могущественным, чем когда-либо, уста­новить порядок в финансах, оживить, поддерживать и раз­вивать сельское хозяйство, промышленность и торговлю”[65].

Прожектеры всегда сулили правителям золотые горы, но здесь экономический алхимик обещает какой-то фило­софский камень. Через два года выяснилось, что скрыва­лось за этими туманными обещаниями. В конце 1717 г. Ло основал свое второе гигантское предприятие — Компанию Индий. Поскольку она была первоначально создана для освоения принадлежавшего тогда Франции бассейна реки Миссисипи, современники чаще всего называли ее Миссисипской компанией.

Внешне тут, казалось, было мало нового: в Англии уже более столетия процветала Ост-Индская компания, подоб­ное общество было и в Голландии. Но компания Ло отлича­лась от них. Это не было объединение узкой группы куп­цов, распределивших между собой паи. Акции Миссисипской компании предназначались для продажи сравнительно широкому кругу капиталистов и для активного обращения на бирже. Компания была теснейшим образом связана с государством не только в том смысле, что она получила от государства огромные привилегии, монополию во многих областях. В правлении компании рядом с невозмутимым шотландцем восседал сам Филипп Орлеанский, регент Франции. Компания была сращена с Всеобщим банком, который с начала 1719 г. перешел к государству и стал именоваться Королевским банком. Банк давал капитали­стам деньги для покупки акций компании, вел ее финансо­вые дела. Все нити управления обоими учреждениями были сосредоточены у Ло.

Итак, вторая “великая идея” Ло была идея централиза­ции, ассоциации капиталов. И здесь шотландец опять-таки выступил пророком, опередившим свое время лет на сто — сто пятьдесят. Лишь в середине XIX в. в Западной Европе и Америке начался бурный рост акционерных обществ. В настоящее время они охватили почти все народное хо­зяйство в развитых капиталистических странах, в том числе особенно все крупное производство. Большие пред­приятия не под силу одному или даже нескольким капиталистам, как бы богаты они ни были. Для этого необхо­димо объединить капиталы многих владельцев. Разумеется, мелкие акционеры только дают деньги и никакого влияния на ход дела не оказывают. Реально управляет верхушка, которую в Миссисипской компании представляли Ло и не­сколько его сподвижников. Маркс говорит о прогрессивной роли акционерных обществ: “Мир до сих пор оставался бы без железных дорог, если бы приходилось дожидаться, пока накопление не доведет некоторые отдельные капиталы до таких размеров, что они могли бы справиться с постройкой железной дороги. Напротив, централизация посредством акционерных обществ осуществила это в один миг”[66].

Неизбежным спутником акционерного дела является ажиотаж и спекуляция при купле-продаже акций. Система Ло породила этот ажиотаж в невиданных до тех пор раз­мерах. После того как в течение первого года своего суще­ствования компания пустила корни, Ло перешел к реши­тельным действиям с целью поднять курс и расширить сбыт акций. Для начала он купил двести 500-ливровых ак­ций, стоивших тогда только 250 ливров за штуку, “на срок”, обязавшись через шесть месяцев уплатить за каж­дую акцию по номиналу 500 ливров, сколько бы она тогда ни стоила. В этой, как многим казалось, нелепой сделке был большой расчет, и он оправдался. Через полгода цепа акции в несколько раз превышала номинал, Ло положил в карман огромную прибыль.

Но это было не главное: лишняя сотня тысяч не имела для него теперь особого значения. Цель была в том, чтобы привлечь к акциям внимание, заинтересовать покупателей. В то же время он с большой энергией и размахом расши­рял дела компании. Предвосхищая и в этом отношении далекое будущее, он сочетал реальное дело с искусной рекла­мой.

Ло начал колонизацию долины Миссисипи и основал го­род, который в честь регента был назван Новый Орлеан. Поскольку добровольных переселенцев не хватало, правительство по просьбе компании начало ссылать в Америку воров, бродяг, проституток. Вместе с тем Ло организовал печатание и распространение всякого рода завлекательных известий о сказочно богатом крае, жители которого якобы с восторгом встречают французов и несут золото, драго­ценные камни и другие богатства в обмен на безделушки. Он отправлял иезуитов для обращения индейцев в католи­чество.

Компания Ло поглотила несколько влачивших жалкое существование французских колониальных компаний и стала всемогущей монополией. При этом несколько десят­ков старых судов, которые она имела, в устах Ло и под пером его помощников превращались в огромные флоты, везущие во Францию серебро и шелк, пряности и табак. В самой Франции компания взяла откуп налогов и, надо отдать ей справедливость, повела это дело гораздо разум­нее и эффективнее, чем ее хищные предшественники. Во­обще, все это представляло собой странную смесь блестя­щей организации и смелого предпринимательства с без­удержным авантюризмом и прямым обманом!

Хотя компания выплачивала весьма скромные диви­денды, ее акции с весны 1719 г. поднялись ввысь, как воз­душный шар. Только этого и ждал Ло. Ловко управляя рынком, он начал проводить новые выпуски акций, прода­вая их по все более высоким ценам. Спрос на акции пре­вышал их выпуск, и при объявлении подписки у дверей компании выстраивались и стояли днем и ночью тысячные очереди. И это несмотря на то, что уже в сентябре 1719 г. компания продавала свои акции номиналом в 500 ливров по 5 тыс. ливров. Люди влиятельные и знатные не стояли в очереди, а осаждали самого Ло и других директоров, до­биваясь подписки. Ведь акцию, которая стоила по выпуск­ной цене 5 тыс. ливров, можно было завтра продать на бирже за 7 или 8 тыс.! История сохранила удивительные случаи: люди пытались проникнуть в кабинет Ло через печную трубу; какая-то светская дама приказала кучеру перевернуть коляску около его дома, чтобы выманить галантного кавалера и заставить его выслушать свою просьбу; секретарь нажил целое состояние на взятках, ко­торые он брал с просителей, дожидавшихся приема у Ло.

Мать регента Филиппа, старая язвительная дама, за­печатлевшая в письмах к своим родственникам в Герма­нию эту фантастическую эпоху, писала: “За Ло бегают так, что у него нет покоя ни днем, ни ночью. Одна герцогиня публично целовала ему руки. Если герцогини целуют руки, то какие же части его тела готовы чтить другие жен­щины?” В письме от 9 ноября 1719 г. она рассказывает: “Недавно, когда несколько дам были у него, он захотел выйти. Они удерживали его, и он вынужден был при­знаться, в чем дело. “О, это ничего не значит,— заявили они.— Это пустяки; помочитесь здесь, а мы будем про­должать разговор”. И они остались с ним”.

Еще более странные вещи творились на улочке Кенкампуа, где возникла и расцвела биржа. С утра до вечера здесь кипела толпа, которая продавала и покупала, прице­нивалась и рассчитывала. 500-ливровая акция поднялась до 10 тыс., потом до 15 и остановилась па 20 тыс. ливров. Стремительно вырастали огромные состояния; в эти дни возникло и так хорошо знакомое теперь слово “миллионер”. Оргия обогащения соединяла все сословия, которые нигде больше, даже в церкви, не сливались. Знатная дама толка­лась рядом с извозчиком, герцог торговался с лакеем, аб­бат мусолил пальцы, рассчитываясь с лавочником. Здесь был один бог — деньги!

В расчетах за акции золото и серебро принимали не­охотно. В разгар бума 10 акций равнялись по цене 14 или 15 центнерам серебра! Почти все платежи производились в банкнотах. И все это бумажное богатство — и акции и банкноты — создал финансовый чародей Жан Ла (так французы называли шотландца).

Зимой 1719/20 г. слава и влияние Ло достигли апогея. Когда он посетил биржу, толпа кричала: “Да здравствует король и монсеньор Ла!” Он был избран в Академию. Род­ной город Эдинбург преподнес ему почетное гражданство, а в присланной грамоте говорилось, что он “достиг в мире такой знаменитости, которая делает честь не только этому городу, но всей шотландской нации”. Ло купил поместье, дававшее титул маркиза. Когда он перешел в католичество, одна светская дама сказала ему: “Теперь вы спаслись!” На что он возразил: “Суть не в том, что я спасся. Главное, что я спас Францию!” Скромность не была в числе его достоинств.

5 января 1720 г. Ло официально стал генеральным контролером финансов. Фактически же он управлял фи­нансами страны уже давно. Но как раз в это время стали ощущаться первые подземные толчки под его системой.

Куда вкладывались огромные деньги, которые собирала компания путем выпуска своих акций? В ничтожной ча­сти — в корабли и товары. В подавляющей — в облигации государственного долга. Фактически она взяла на себя весь огромный государственный долг (до 2 млрд. ливров), вы­купив облигации у владельцев. Это и было то установле­ние порядка в финансах, которое обещал Ло. Каким обра­зом размещались все новые и новые сотни миллионов лив­ров в акциях компании? Только благодаря тому, что банк Ло одновременно печатал и пускал в оборот все новые сотни миллионов в банкнотах.

Этот порядок не мог быть долговечным. Ло не хотел этого видеть, но его многочисленные враги и недоброжела­тели и просто дальновидные спекулянты — те уже видели. Они, разумеется, спешили избавиться и от акций и от банкнот. Ло ответил на это поддержкой твердого курса акций и ограничением размена банкнот на металл. Од­нако, так как для поддержки акций были нужны деньги, Ло печатал их все больше и больше. Многочисленные предписания, которые он издавал в эти месяцы, носят следы растерянности. Ло был загнан в тупик, система по­гибала... К осени 1720 г. банкноты, превратившиеся в ин­фляционные бумажные деньги, стоили не более четверти своей нарицательной стоимости в серебре. Цены всех това­ров сильно повысились. В Париже не хватало продоволь­ствия, усиливалось народное возмущение. С ноября банк­ноты перестали быть законным платежным средством. На­чалась ликвидация системы.

На этих последних рубежах Ло продолжал вести упор­ную борьбу. В июле оп едва спасся от разъяренной толпы, требовавшей обмена обесцененных бумажек на полноцен­ные деньги, и с трудом нашел спасение во дворце регента. Все замечали, что Ло исхудал, потерял свою обычную самоуверенность и учтивость. У него начались нервные при­падки.

По Парижу ходило множество куплетов, анекдотов и карикатур, в которых издевались над Ло, а заодно и над регентом. Герцог Бурбон, наживший, по слухам, 25 млн. ливров на спекуляциях с акциями и вовремя вложивший их в материальные ценности, уверял Ло, что теперь ему не грозит опасность: парижане не убивают тех, над кем смеются. Но Ло имел основание думать по-другому и не появлялся иначе как под надежной охраной, хотя министерский пост был у него уже отнят. Парижский парламент, который всегда был в оппозиции к Ло, требовал судить его и повесить. Приближенные герцога предлагали по крайней мере упрятать его в Бастилию. Филипп стал понимать, что лучше отделаться от своего любимца, чтобы как-то успокоить страсти. Его последней милостью было разрешение Ло покинуть Францию.

В середине декабря 1720 г. Джон Ло с сыном, оставив в Париже жену, дочь и брата, тайно выехал в Брюссель. Все его имущество было вскоре конфисковано и использо­вано для удовлетворения кредиторов. Когда о бегстве Ло стало известно, прошла новая волна издевательских купле­тов. Кто-то сочинил “эпитафию”:

Под камнем сим — шотландец знаменитый.

Он несравненным финансистом был

И с помощью системы, им открытой,

Всю Францию он по миру пустил.

Дата добавления: 2015-06-26