Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Часть вторая 6 страница. — еще БЫ. И тебе понравится




— А здесь неплохо, верно? — Джо-Джо расправил узкие плечи, обтянутые рваной фуфайкой. — Приятно снова очутиться в этих краях.

— Тебе здесь нравится?

— Еще бы! И тебе понравится. Смотри. — Он сделал широкий жест. — Художник может увидеть много занятного на площади Карабасель.

В другое время Стефен с большим интересом обследовал бы эти кварталы. Но в нынешнем состоянии душевного напряжения и беспокойства ему было трудно работать. Все же он заставил себя выйти с альбомом на улицу и сделал несколько набросков местных жителей: старуха в белом чепце, торгующая артишоками, крестьянин с корзиной живых цыплят, рабочие, ремонтирующие дорогу… Но он делал все это без увлечения и в полдень, когда стало припекать, вернулся в свой фургон, чтобы отдохнуть перед представлением.

Вечером, склонившись над мольбертом и заканчивая последний за этот день портрет, он заметил, что какой-то человек, стоя в стороне и небрежно опершись о трость, наблюдает за его работой. Что-то в позе этого человека пробудило смутные воспоминания в душе Стефена. Он оглянулся.

— Честер!

— Как поживаешь, старина? — Гарри стянул с руки замшевую перчатку, пожал Стефену руку, рассмеялся — подкупающе и мило, как всегда. — Я слышал, что ты уехал с цирком Пэроса. Но где, скажи на милость, раздобыл ты это чудовищное одеяние?

— Я ношу его по условию контракта.

— Понятно! В качестве приманки для дикарей. Но о этом наряде, вероятно, нельзя не чувствовать себя немножко ослом?

— Я уже привык к нему. Подожди меня, я сейчас освобожусь.

Пока Стефен торопливо заканчивал портрет, Честер вынул портсигар, закурил сигарету. На нем был полотняный костюм, белые с коричневым туфли, на голове — соломенная панама. Рубашка была из натурального шелка, брюки отлично отутюжены, щегольской галстук бабочкой дополнял туалет, У Честера был вид беспечного, праздного гуляки. Лицо его покрывал густой загар.

— Я никак не могу поверить, что ты здесь, — сказал Стефен. — Хоть ты и говорил, что собираешься в Ниццу. Ты хорошо выглядишь.

— Благодарю. Да, я чувствую себя недурно.

Гарри добродушно улыбнулся, и Стефен невольно улыбнулся тоже, снова ощущая притягательную силу этого беспечного дружелюбия, которое Честер умел расточать так легко.

— Тебе, верно, повезло в рулетку.

— Да, представь себе, здорово повезло. — Честер усмехнулся. — Я дошел до ручки и поставил последние пятьдесят франков на двойное зеро. Почему? Да просто потому, что в случае проигрыша у меня был бы тот же самый ноль в квадрате. Выпало двойное зеро. Я ничего не снял со ставки. Почему? А бог его знает. Снова выходит двойное зеро. Да, черт побери, поглядел бы ты, какая это была куча больших красивых красных фишек! Я начал было их сгребать и почувствовал, что не в силах этого сделать. Что-то шептало мне в уши: попытай счастья в третий раз. Я снова поставил все. Когда колесо завертелось, я думал, что умру. И снова выпало двойное зеро. Ну, на этот раз я быстро сгреб все фишки и, не теряя времени, — к кассе. А на другой день убрался подальше от греха — в маленькую гостиницу в Вильфранш. С тех пор живу, как король. — Он взял Стефена под руку. — А теперь расскажи о себе. Как работа?

— Не очень-то клеится.

— Можно поглядеть?

Стефен повел Гарри к своему фургону, вынес несколько полотен и поставил их одно за другим, прислонив к колесу. Гарри осмотрел их все с видом знатока.

— Ну, знаешь, старина, — сказал он, когда осмотр был закончен, — наверно, в них что-то есть, но до меня это как-то не доходит. Что-то у тебя неладно с перспективой. И не кажется ли тебе, что мазок слишком груб?

— Я и хотел, чтобы он был груб… Чтобы вернее передать жизнь как она есть.

— Но эти лошади не очень-то передают жизнь как она есть.

Гарри тросточкой указал на композицию темперой, где были изображены испуганные грозой, бешено скачущие кони.

— Я не стремился изображать здесь то, что само собой очевидно.

— Очевидно, нет. Все же… я люблю видеть лошадь такой, какой я привык ее видеть.

— А если к тому же на спине у нее сидит всадник, тогда ты уж совсем можешь быть спокоен, — криво усмехнулся Стефен и собрал полотна, чувствуя, что Гарри не имеет ни малейшего представления о том, к чему он, Стефен, стремится. — А ты еще занимаешься живописью?

— Да, разумеется. В свободное время. Я сейчас пишу первоклассную штуку — вид на променад. Мы с Ламбертом частенько ездим на натуру. Ты знаешь, они с Элизой ведь здесь. Он познакомился в посольстве с богатой американской вдовушкой и сейчас пишет ее портрет во весь рост.

Раздались шаги, и из-за фургона вышла Эмми. Она направилась было к Стефену, но, заметив Честера, внезапно остановилась. Какое-то странное выражение промелькнуло на ее лице.

— Что ты тут делаешь?

— Я всегда появляюсь там, где меня меньше всего ждут.

— Как фальшивая монета?

— На этот раз — как вполне полноценный тысячефранковый билет, — как ни в чем не бывало отвечал Честер, очаровательно улыбаясь. — Неужто ты не скучала в разлуке со мной?

— Просто не понимаю, как я ее пережила!

— Ну, не будь так жестока к старику Гарри. Ты знаешь, какие у меня слабые нервы. — Он поглядел на часы. — Ого, я уже должен бежать. В шесть часов свидание в отеле «Негреско». Но я хочу, чтобы вы оба приехали завтра утром ко мне на улицу Сирени, дом 11-б — как раз напротив бульвара генерала Леклерка. Позавтракаем вместе. Ламберты тоже придут. Вы свободны? Отлично. Это всего два-три километра по берегу. Трамвай проходит мимо моего подъезда.

Он улыбнулся, помахал тросточкой показавшемуся вдали фиакру вскочил в него, откинулся на плетеном соломенном сиденье и был таков.

Эмми проводила его негодующим взглядом.

— Что он о себе воображает, видали! Оказал нам великую честь, предложил воспользоваться трамваем, а сам укатил в экипаже!

— Не будем ему завидовать. Ему тоже приходилось туго в свое время.

— Я не верю, что он сорвал банк. Верно, на содержании у какой-нибудь старухи.

— Вовсе нет. Очень может быть, что он и выиграл в рулетку, — таким, как Гарри, всегда везет. К тому же он волочится только за молоденькими и хорошенькими девушками.

— И притом слишком часто. — Она усмехнулась, обнажив мелкие, острые зубы. — Ничтожество, sale type![31]Он мне всегда был противен.

— Ты, значит, не пойдешь к нему завтра?

— Конечно, пойду, не будь таким идиотом. Мы ему покажем, как задаваться, он еще пожалеет об этом.

Стефен в недоумении уставился на нее. Она терпеть не может Честера, это ясно. Зачем же, в таком случае, она принимает его приглашение? Может быть, ей хочется повидать Ламбертов? Он никогда не мог разгадать, что у нее на уме.

Когда они встретились на другой день, на ней было желтое муслиновое платье с вышивкой, очень узкое и короткое. Стриженые курчавые волосы были перехвачены желтой лентой. Она приветствовала Стефена своей обычной жесткой усмешкой.

— Можем мы взять фиакр?

— Без сомнения. Никаких трамваев.

Эмми выбрала самый нарядный из всех экипажей. Уселась, удобно откинулась на сиденье.

— Хорошо я выгляжу?

— Замечательно.

— Мне все равно необходимо было купить себе новое платье. Я купила это сегодня утром в «Галери мондиаль».

— Прелестное платье, — сказал Стефен. — И очень тебе к лицу.

— Я хочу показать этим господам, что им нечего задирать передо мной нос. Особенно Честеру. Он бог знает что о себе воображает.

— Да нет, Гарри не так плох. Немножко избалована но это не его вина. Недурен собой — вот в чем дело.

— Так ты считаешь его интересным мужчиной?

— Я считаю, что найдется немало дурочек, готовых потерять голову от его голубых глаз и курчавых волос.

Она искоса испытующе взглянула на него.

— Во всяком случае, я не принадлежу к их числу.

— Да, — Стефен улыбнулся. — Я, по правде говоря, рад, что он тебе не нравится.

Они миновали проспект Распай — широкую улицу, обсаженную Каролинскими баниониями, — проехали по бульвару Карно, потом вокруг залива по набережной и направились в сторону Болье. Небо было безоблачно, с гор веяло нежным и сладким ароматом цветов. Стефен чувствовал себя счастливым. Он сжал пальцы Эмми, и она несколько секунд не отнимала руки. За последние дни всевозможные знаки внимания, которые он беспрерывно ей оказывал, его бесчисленные маленькие подарки и обретенное им наконец уменье владеть собой произвели, казалось, на нее некоторое впечатление.

— Ты славный, — промурлыкала она.

Этих ничего не значащих, случайно оброненных слов было достаточно, чтобы Стефен почувствовал себя на верху блаженства. Быть может, она в конце концов и полюбит его!

Они уже въезжали в Вильфранш. Комнаты Честера в маленькой гостинице «Сиреневый отель» на улице Сирени, спускавшейся почти перпендикулярно к набережной, выходили окнами на общий балкон, окружавший небольшой внутренний дворик. Посреди двора журчал обсаженный кактусами фонтанчик, зеленые кадки с цветущими олеандрами украшали балкон. Все выглядело опрятно, скромно, красиво и уютно — очаровательное pied-a-terre,[32]которое Честер, с его уменьем устраиваться, вероятно, подыскал себе без малейшего труда.

Стефен и Эмми прибыли первыми, и Гарри подчеркнуто торжественно их приветствовал:

— Счастлив принимать вас в моем наследственном замке. Он не велик, но имеет свою историю.

— Очень темную и грязную, конечно, — съязвила Эмми.

Честер рассмеялся. Он был в белых фланелевых брюках и синей спортивной куртке с медными пуговицами. Надо лбом в густых, тщательно уложенных каштановых завитках светлела выгоревшая прядь.

— Если ты так думаешь, то я постараюсь, чтобы тебе в дальнейшем не пришлось испытать разочарования.

Он увел Эмми в спальню — снять шарф и перчатки, а Стефен, оставшись один в маленькой гостиной, огляделся по сторонам. Обстановка была банальная, только на стенах висели две акварели, и Стефен с первого взгляда узнал творения Ламберта. Он внимательно рассмотрел их, каждую по очереди: на одной был изображен душистый горошек в хрустальной вазе, на другой — небольшое семейство аистов, стоявшее в илистом, окутанном туманом пруду, и, всматриваясь в эти рисунки, Стефен дивился, как эта дешевка могла ему когда-то нравиться. Выполненные изящной, почти женственной кистью, акварели были вялы, безжизненны, лишены всякого своеобразия и абсолютно бессодержательны. Их могла бы написать обладающая некоторыми способностями преподавательница рисования в каком-нибудь женском пансионе. Глядя на них, Стефен понял, какой путь прошел он сам с тех пор, как впервые увидел Париж. Да, этот путь был нелегок, зато он помог Стефену понять, что такое подлинное искусство.

— Хороши, верно? — Честер и Эмми вернулись. — Ламберт одолжил мне их на время, это очень мило с его стороны. Между прочим, на обороте указана цена. Может статься, кто-нибудь из моих гостей захочет их приобрести.

— А ты еще не показал нам своих работ.

— Да видишь ли, — с некоторым замешательством отвечал Честер, — дело в том, что у меня здесь почти ничего нет. Я все отправил в Париж. Давайте выпьем.

Он достал бутылку «Дюбонне», наполнил три рюмочки, затем протянул каждому по очереди тарелку со свежими креветками.

— Не соблазнит ли это вас, мадемуазель? Bouquet de la baie.[33]

— Ты сам их ловил?

— Конечно. Встал ни свет ни заря.

Она, поправляя волосы, поглядела на него — на этот раз уже не так подчеркнуто недружелюбно.

— Какой ты лгун!

Гарри чистосердечно расхохотался.

— В этом я тоже большой мастер. Я ведь мастер на все руки.

Раздался звонок, и появились Ламберты. Они мало изменились — разве что Филип слегка раздобрел и стал еще более медлительно-томным. На нем был серый костюм с красной гвоздикой в петлице, на указательном пальце болталась перевязанная ленточкой картонная коробка с пирожными.

— Я прихватил с собой пирожные от Анри. Мы съедим их за кофе. Честер. Вы, верно, помните, Десмонд, каким я был всегда сластеной. — Ламберт небрежно растянулся на кушетке и, изящно раздув тонкие ноздри, понюхал цветок у себя в петлице.

Элиза, как и прежде любившая одеваться во все зеленое, заговорила с Эмми. Ее улыбка, казалось, стала еще более застывшей.

— Ну, теперь, друг мой, рассказывайте все по порядку.

Стефен начал было коротко рассказывать о себе, но очень скоро заметил, что Ламберт его не слушает, и умолк.

— Вот что я вам скажу, Десмонд, — небрежно, с усмешкой проронил Ламберт. — Для вашей же собственной пользы я бы посоветовал вам полегче относиться ко всему. Нельзя сражаться за искусство с топором в руках. Зачем лезть из кожи вон, надрываться и потеть, как лесоруб? Берите пример с меня и старайтесь прежде всего добиться изящества и мастерства. Я никогда не работаю сверх сил, однако у меня нет недостатка в покупателях. О да, меня покупают. Конечно, я не отрицаю, у меня есть талант, и это несколько облегчает задачу.

Стефен молчал. Возможности Ламберта были ему совершенно ясны. Но тут Честер объявил, что завтрак готов, и это спасло Стефена от необходимости что-то отвечать.

Завтрак, который прибыл из ресторана гостиницы, расположенного в нижнем этаже, был превосходен. Молодой официант отлично прислуживал за столом и, должно быть, совершал чудеса проворства, бегая по лестнице, ибо все было с пылу с жару. За омаром, приготовленным на местный манер, последовало жаркое из цыпленка и суфле из сыра. Гарри с видом знатока сам откупорил бутылку «Вдовы Клико». Но чем веселее, непринужденнее становилась вся компания, тем острее чувствовал Стефен свою полную непричастность к ней. Было время, когда это общество пришлось ему по душе, но теперь, сколько он ни старался подладиться под общее настроение, у него решительно ничего не выходило. Что такое случилось с ним, почему он сидит, как воды в рот набрав, с убийственным сознанием, что ему нечего здесь делать? Эмми, немножко хватив лишнего, принялась изображать Макса и Монса, и Честер хохотал во все горло, еще более заразительно, чем всегда. Ламберт, которым Стефен так восхищался когда-то, представлялся ему теперь в точности таким, каким охарактеризовал его Глин, — манерным и весьма посредственным дилетантом. Образованный, хорошо воспитанный, хорошо защищенный от всяких превратностей жизни своим небольшим, но твердым доходом, он в погоне за удовольствиями порхал, как мотылек, не желая ничем себя утруждать или огорчать. Умело ухаживая за женщинами, он находил себе клиенток, которые заказывали ему портреты или платили хорошую цену за его разрисованные веера и акварели. Мертвая улыбка Элизы и ее слегка заострившийся профиль вскрывали истинную цену этой жизни. Она начинала увядать, вокруг зеленоватых глаз с пушистыми светлыми ресницами собирались морщинки. Ее уменье подыгрывать и льстить мужу слегка поизносилось, однако безоглядная преданность ему делала ее все более и более снисходительным и удобным партнером в этой шарлатанской игре в искусство, при каждом упоминании о которой Стефен невольно раздраженно ерзал на стуле.

После кофе и пирожных, которых Ламберт съел пять штук, сославшись мимоходом на некоего стивенсоновского героя, обожавшего слойки с кремом, все вышли посидеть на балконе. Прочно завладев разговором, Ламберт описывал в иронических тонах физические и духовные недостатки пожилой дамы, над портретом которой он трудился.

— Словом, — заключил он небрежно, — чего же еще ждать от вдовы чикагского мясника.

— Надеюсь, ее чек не был фальшивым? — сухо заметил Стефен.

— Нет… разумеется, — отвечал Ламберт. Он был явно уязвлен.

Как ни старался Стефен побороть скуку, время тянулось невыносимо медленно. Наконец часов около трех, воспользовавшись паузой в разговоре, он поглядел на Эмми.

— Боюсь, что нам пора.

— Глупости, — запротестовал Честер. — У нас еще весь вечер впереди. Вы не можете так рано нас покинуть.

— Я опоздаю на работу.

— Ну, а тебе почему бы не остаться, Эмми? — пленительно улыбнулся Гарри. — Я тебя потом провожу.

Наступило короткое молчание. Стефен видел, что Эмми колеблется. Все же она решительно тряхнула головой.

— Нет. Я ухожу тоже.

Они распрощались. Швейцар нашел им фиакр. Когда они завернули за угол и гостиница скрылась из глаз, Стефен наклонился к Эмми.

— Это было очень мило с твоей стороны — уйти вместе со мной. Я очень тебе за это благодарен.

— Больно-то они мне нужны, я не продешевлю себя.

Не такого ответа он от нее ждал, и все же снисходительность, которую она проявляла к нему в последние дни, придала ему смелости. Он придвинулся к ней ближе, нашел под фартуком фиакра ее руку.

— Отвяжись, — сказала она капризно, отпихивая его. — Неужели ты не понимаешь, что со мной?

Он растерянно, с недоумением глядел на нее, и она откровенно и грубо объяснила ему физиологическую причину своего состояния, которая, должно быть, и побудила ее — если только это было правдой — поспешить с отъездом.

 

 

После сутолоки и волнений кочевой жизни большинство артистов цирка Пэроса были рады обосноваться в своих зимних квартирах на Лазурном берегу. Здесь они оседали надолго; у многих имелись родственники в Ницце, Тулузе или Марселе, которых можно было навестить, пользуясь тем, что досуга у всех стало больше Цирк хотя и продолжал работать, но программа сократилась до пяти выступлений в неделю, и после большого воскресного представления все артисты в понедельник и вторник были свободны.

Жизнь товарищей Стефена уже потекла по новому, но привычному для них руслу. Макс стал снова давать уроки игры на скрипке, и каждый вечер можно было наблюдать, как он с черным грушевидным футляром под мышкой проворно семенит куда-то на своих коротеньких ножках. Крокодил почти все время пропадал в Национальной библиотеке, склонившись над толстыми фолиантами, а по возвращении пытался растолковать Стефену и Джо-Джо какое-нибудь новое откровение, почерпнутое у Шопенгауэра. Фернан, похудевший и задумчивый, отправлялся каждое утро под руку с женой к гомеопату. Он страдал гастритом, и ему были прописаны ежедневные промывания желудка. Джо-Джо, наиболее практичный из всех, подыскал себе побочную работенку в конюшне «Негреско», где и проводил почти все вечера, делая вид, что моет экипажи, а заодно сплетничая с грумами и шоферами, собирая сведения о местных скаковых лошадях и с кривой усмешкой в углах большого, похожего на капкан рта отпуская саркастические замечания по адресу посетителей отеля.

А Стефен начал делать эскизы для большой картины, где он собирался использовать предварительные наброски, сделанные во время представлений. Картина должна была называться «Цирк». Задача была не из легких: Стефен задумал сложную композицию с множеством фигур и широкой гаммой гармоничных и контрастных тонов. У него не было ни мастерской, ни достаточно большого холста, и он решил последовать примеру старых мастеров и для качала сделать все в уменьшенном масштабе и без деталей. В процессе работы замысел захватил его целиком. Он уже чувствовал, что материал, собранный им в результате терпеливейших наблюдений и зарисовок на протяжении многих недель, должен принести хорошие плоды.

После завтрака в «Сиреневом отеле» стрелка барометра, указывавшая на перемены в настроениях Эмми, качала медленно, но неуклонно приближаться к «ясно». Ни Честер, ни Ламберты больше не появлялись — это знакомство, по-видимому, сошло на нет. У Стефена в душе давно гнездилось подозрение, что Честер и Эмми были когда-то увлечены друг другом. Быть может, оно возникло из какого-нибудь случайно оброненного Глином замечания, и теперь он испытывал радость, видя, как мало огорчена Эмми тем, что эти отношения оборвались. У Эмми, как и у других циркачей, нашлись свои дела в Ницце. Сестра мадам Арманд, проживавшая на окраине, сразу за предместьем Сен-Рош, держала небольшую шляпную мастерскую, изготовлявшую преимущественно соломенные карнавальные шляпки. Эмми, как большинство француженок, была чрезвычайно способна ко всякого рода рукоделию, и теперь она каждый вечер степенно садилась в трамвай и отправлялась «немножко подработать себе на булавки» в мастерскую «Соломенная шляпка». Поэтому Стефен виделся с ней еще реже, чем прежде. Однако он чувствовал себя спокойнее. Эти неожиданно обнаружившиеся новые стороны ее натуры — скромность и трудолюбие — пришлись ему очень по душе. Однако такая работа, вероятно, была однообразна и утомительна, и Стефен решил, что должен как-то скрасить ее монотонность. В «Кларьон-де-Нис» он прочел, что ангажированная на сезон оперная труппа дает в следующий понедельник в помещении юродского казино «Богему». Стефен решил, что это романтическое изображение жизни студента в Париже должно понравиться Эмми, и при следующей встрече предложил ей:

— Давай пойдем в понедельник в театр.

— В театр? — Она как будто слегка растерялась. — Разве ты не собираешься работать над своей картиной?

— Вечером, конечно, нет.

— Ну что ж… если тебе так хочется…

— Отлично. Я возьму сегодня билеты.

Он отправился пешком в казино и взял два билета в бельэтаж, затем, зная, как Эмми любит «кутнуть», заказал на вечер столик в ресторане. Готовясь к этому вечеру, он снова ощутил то мучительное волнение, которое всегда охватывало его при мысли о том, что он останется с Эмми наедине.

Настал понедельник. Изготовив очередную серию портретов, Стефен тщательно вымылся в жестяном тазу за фургоном, надел чистую рубашку, которую выстирал себе накануне, и костюм. Он был уже вполне готов, когда услышал за спиной шаги Эмми. Он обернулся и замер, увидя, что лицо ее выражает сожаление.

— Что случилось?

— Я не могу пойти с тобой сегодня.

— Не можешь?

— Нет. Сестра мадам Арманд заболела гриппом. Я должна побыть с ней.

— Мадам Арманд может сделать это сама.

— Нет, нет, там у них очень срочный заказ. Мадам с этим не справится.

— Но мне кажется…

— Нет, право же, я никак не могу.

Наступило довольно продолжительное молчание.

— Ну что ж… Нет, так нет. — Он был глубоко разочарован, но старался не подать виду.

— Ты пригласи кого-нибудь еще. Жалко, если пропадут билеты.

— Черт с ними! Какое это имеет значение?

— Мне, право, жаль. — Она сочувственно похлопала его по руке. — Может, как-нибудь в другой раз.

Ее озабоченный, огорченный вид смягчил боль разочарования. И все же, когда Стефен, поглядев ей вслед, медленно обернулся и выплеснул мыльную воду из таза, у него было такое расстроенное лицо, что Джо-Джо, наблюдавший всю эту сцену, полулежа на ступеньке и опираясь на локоть, поднялся и подошел к нему.

— Как дела? — спросил он, не переставая ковырять соломинкой в зубах.

— Все в порядке.

— Ты что-то разоделся.

— Да, я надел костюм, если ты это имеешь в виду.

— Куда же ты собрался?

— В театр. Пойдем со мной. Дают «Богему».

— Это что — водевиль?

— Нет, опера.

— Опера — это не для меня. Пойдем лучше в «Провансаль», выпьем.

Они пересекли площадь и направились к ближайшему кафе, находившемуся под особым покровительством труппы Пэроса. Это был славный, хоть и дешевенький ресторанчик с длинными столами и скамейками, стоявшими не только в помещении, но и прямо под открытым небом. Внутри было темновато, играла радиола, посетители сидели, скинув пиджаки. Джо-Джо кивнул каким-то рабочим, которые по пути домой зашли пропустить стаканчик.

— Ты какую отраву предпочитаешь, аббат?

— Все равно… Ну, хоть вермут…

— Вермут! Quelle blague![34]Будешь пить коньяк. — Джо-Джо крикнул, чтобы подали перно и коньяк.

Напитки разносила рослая молодая особа с голыми красными руками, у нее были круглые крепкие груди, которые перекатывались под блузкой, словно два кокосовых ореха.

— Чем плоха красотка? — Джо-Джо привычным жестом процедил перно через кусочек сахара, затем с наслаждением глотнул мутную беловатую жидкость. — Ее зовут Сузи. И это не какая-нибудь потаскушка. Хозяйская дочка. Почему бы тебе не попытать счастья? Такие здоровенные девки любят невысоких мужчин.

— Поди ты к черту.

Джо-Джо усмехнулся.

— Вот это лучше. Вся твоя беда в том, что ты вечно держишь себя в узде.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Sacrebleu! Мог бы немножко дать себе волю. Ты же не тряпка, я в этом убедился тогда ночью… когда ты прыгнул с трамплина. Тебе нужно завить горе веревочкой. Плюнуть на все и загулять. Напиться, загулять так, чтоб чертям тошно стало.

— Я пробовал. У меня это как-то не получается.

Оба помолчали.

— В «Негреско» каждый вечер чай и танцы — очень шикарно. Может, тебе стоит заглянуть туда.

В словах Джо-Джо прозвучал какой-то намек, но Стефен лишь отрицательно покачал головой.

Джо-Джо развел руками. Затем сказал:

— А что случилось с красавицей велосипедисткой?

— Она должна навестить сестру мадам Арманд.

— У Арманд есть сестра? Неужто еще одна такая сука рыщет по нашей многострадальной земле?

— У нее шляпная мастерская в Люнеле, за Сен-Рошем. И она больна.

— Вот оно что! — Джо-Джо кивнул. — Подвиг милосердия. Мадемуазель Найтингейл[35]номер два.

Он умолк и с минуту глядел на Стефена, иронически скривив губы. Чувствовалось, что он хочет сказать еще что-то, раскрыл было рот, но ограничился тем, что слегка пожал плечами, поманил официантку, жестом приказал ей принести еще вина и заговорил о предстоящих назавтра скачках.

В семь часов они вышли из кафе. Джо-Джо отправился задавать корм своим арабским скакунам, и Стефен остался один. После трех порций коньяку он немного успокоился и повеселел, но идти одному в театр ему все же не хотелось. Вечер был восхитительно хорош — жалко губить его в душном казино. Внезапно его осенила отличная мысль. Люнель — это не так уж далеко. Проезд до Сен-Роша в трамвае стоит всего двадцать сантимов. Почему бы ему не отправиться туда? Он разыщет мастерскую мадам Арманд и проводит Эмми домой. Ну, может, придется подождать, пока она закончит работу. А если повезет, они еще успеют поужинать вместе.

Надежда окрылила его, и он зашагал быстрее через бульвар Риссо к площади Пигаль, где без труда отыскал остановку трамвая, который шел в северное предместье. Трамвай тащился медленно, и поездка заняла больше времени, чем предполагал Стефен, но все же не было еще восьми часов и солнце еще не село, когда Стефен добрался до цели. Люнель оказался поразительно крохотным и диким местечком. На плоской равнине, среди огородов, пролегала единственная и даже не замощенная улица с невысокими, белеными известкой домиками, — это и было все предместье. Стефен дважды прошел из конца в конец по этой улице, однако не обнаружил никаких признаков мастерской «Соломенная шляпка». В местечке было всего несколько магазинов, и ни один из них ни в малейшей степени не походил на шляпную мастерскую. Совершенно озадаченный, сбитый с толку, Стефен постоял с минуту на резком порывистом ветру, крутившем на дороге пыль, затем повернул обратно и направился на почту, которая, будучи расположена в одном помещении с бакалейной лавкой, все еще была открыта. Здесь он навел справки и установил, что в Люнеле, насколько известно, нет ни одной модистки, не говоря уже о шляпной мастерской.

Возвращаясь в Ниццу в полупустом вагоне трамвая, Стефен криво усмехался про себя. От тряски у него звенело в ушах. Может быть, это какая-нибудь идиотская ошибка, может быть, Эмми назвала какой-то совсем другой поселок, а он просто ослышался? Нет! Он был убежден, что она говорила про Люнель, да и не один, а много раз. Может быть, она второпях придумала эту отговорку, чтобы отделаться сегодня от него? Тоже нет: ведь она вот уже две недели как отправлялась каждый вечер к сестре мадам Арманд. Лицо Стефена мрачнело все больше. Уже совсем смерклось, когда он добрался до Карабасель. На площади, где расположились цирковые фургоны, было тихо и совершенно безлюдно. Стефену хотелось пойти к фургону Эмми и узнать, возвратилась ли она домой, но гордость и усталость одержали верх. Он и без того вел себя нелепо и глупо, не хватало еще устраивать сцепы по ночам. Он поднялся к себе в фургон, лег на койку и закрыл глаза. Он выведет ее на чистую воду завтра утром.

 

 

Наутро он поднялся рано, но Эмми нигде не было видно. Только около одиннадцати часов она появилась в дверях фургона, в синем в белую полоску бумажном халатике, в ночных туфлях на босу ногу, и присела на верхнюю ступеньку с чашкой кофе в руках. Стефен подошел к ней.

— Доброе утро. Ну, как твоя больная?

— О, все в порядке.

— Был доктор?

— Разумеется.

— Ничего серьезного, надеюсь?

Она отхлебнула глоток кофе.

— Я ведь, кажется, уже говорила тебе, что у нее грипп.

— Но это довольно заразная штука, — участливо заметил он. — Ты должна быть очень осторожна.

— Обо мне не беспокойся.

— Нет, в самом деле… Там такой пронизывающий ветер — в этом Люнеле. А трамвая приходится ждать часами.

Отхлебывая кофе, она подняла на него глаза и, помолчав, сказала:

— Откуда ты знаешь, что в Люнеле?

— Я был там вчера вечером.

В ее глазах промелькнуло подозрение, по она тут же расхохоталась.

— Так я тебе и поверила. Ты был в театре.

— Ничего подобного, я был в Люнеле.

— Зачем?

— Хотел купить тебе шляпку. Но, к сожалению, не обнаружил там никакой шляпной мастерской.

— На что это ты намекаешь?

— Да и сестрицы мадам Арманд я там тоже не обнаружил, если на то пошло.

— А какого дьявола ты суешь свой нос в чужие дела? Тебя что — приставили следить за мной? Шпион несчастный!

— Ну, я хоть не лгу.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-26; Просмотров: 266; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.122 сек.