Часть 1: На привычных берегах. 1 страница

Пролог.

Восточный полюс.

Оглавление

Пролог. 2

Часть 1: На привычных берегах. 2

Глава 1: Станция «Холм». 2

Глава 2: Переходные менестрели. 6

Глава 3: Руби. 10

Глава 4: Маленький счастливый бухарь. 12

Глава 5: Сказки о силе. 14

Глава 6: Герда. 16

Глава 7: Пробка. 19

Часть 2: Ловцы автомобилей. 23

Глава 1: Транзитные линии. 23

Глава 2: Город-Старый. 28

Глава 3: Карта. 29

Глава 4: Старый – Варгс–Берн. 29

«Насколько трудно для трёхмерного существа (человека) осознать четвёртое измерение (то есть тот факт, что все события существуют не в определённых промежутках времени, а постоянно), настолько же трудно для четырёхмерного существа осознать пятое измерение, то есть признать что все события и все варианты развития всех событий постоянно стационарно существуют».

М. Скицын «Многомерность»

Ты видишь меня?

Я стою дальше по дороге, тебе в глаза светит солнце, и ты не можешь рассмотреть черты моего лица. Я напомню. Мы уже встречались. Помнишь двух бездельников, что голосовали у обочины? Официанта в ресторане? Музыканта в переходе? Не помнишь, жаль.

Тогда была поздняя осень, и ветер выдергивал из груди рваный кашель. Тогда было последнее лето детства, и нам катастрофически не хватало на пиво. Была вечная весна, в одиночных камерах эскапистов. Тогда ты прошёл мимо.

Ты подошёл ближе, и видишь моё лицо – я улыбаюсь тебе. Может быть, всё произошедшее случилось даже не со мной, но я хочу рассказать тебе эту историю. О рыцарях рок-н-ролла и переходных менестрелях, о древних Капитанах и открывателях восточного полюса. Это история о мечтателе, который ищет.

Не пугайся случайно встреченного сумасшедшего, не озирайся в поисках милиции, не ищи в памяти каких-то прегрешений. Я расскажу тебе историю, а потом ты вернёшься в свой мир и будешь желать странного.

Глава 1: Станция «Холм»

С разбега, окунаясь в рассвет, электричка мчалась к Городу. На станции «Холм» она не останавливалась. А неподалёку от станции, в ветхом домике, на веранде, сидел музыкант и, сжав ручку в пальцах, пытался дописать последние строки к песне. Тетрадь, разрисованная пацификами и набросками татуировок, лежала перед ним, гитара была прислонена к холодной печке, а на электроплитке стоял чайник.

Музыканта звали Ромнод, сокращённо Ром. Вчера он уехал из «Холма», провожая Настю домой, в Город. Проводив свою невесту, он планировал зайти домой, посидеть в Сети, повидаться с родителями, но, оказавшись под своим подъездом, он покурил и поехал на вокзал. Когда он вернулся на «Холм», остальные обитатели домика уже спали.

Остальными обитателями были Джеяна, чьим родителям принадлежал этот домик, и я. Меня на тот момент продолжали звать «Злой», потому что новое прозвище у меня ещё не появилось, а имя… Ну, не любил я своё паспортное имя.

Джеяна меня в этом понимала.

Вчера я приехал сюда впервые, конечно из-за неё. Вообще, треть всех историй в мире начинается из-за женщин. Ещё треть из-за самонадеянности, а треть – совершенно случайно. Так что можно считать, что две трети всех событий происходит из-за глупости.

В это утро, в домике возле станции «Холм», солнечный свет разбудил меня, а на моём плече спала самая красивая девушка на свете, ну, вы меня понимаете.

Приехав сюда без малейшего представления о том, что я тут буду делать, я остался до конца летних каникул. Но сейчас, в это утро, до сентября ещё невероятно далеко.

Когда я выбрался из комнаты, оставив Джеяну видеть сны, я обнаружил на веранде Ромнода. К тому моменту мы были знакомы уже больше двух месяцев, но виделись не так часто. Спутать его с кем-то другим было очень трудно: красная майка, джинсы-клёш с множеством булавок и разрезов, ветровка с большой акварельной надписью «Мэйк лав нот вар», чёрная бандана на правом запястье и белая бандана на левом. Русые волосы собраны в хвост, а пальцы теребят одну из серёжек в левом ухе.

– Приветствую на нашем маяке!

– Привет. – Ответил он и это был совершенно не жизнерадостное приветствие. Обычно «Привет» Ромнода, значил «Отлично, что ты тут, сейчас я тебе расскажу кое-что». Иногда это звучало как «Во мне слишком много рок-н-ролла для этого отстойного мира, отвратительной страны и ничего не понимающих в музыке людей!». В этот раз его «Привет», значил только «Привет, мне как-то не до тебя». – Почему «на маяке»?

– А я всегда мечтал стать смотрителем маяка.

Мы пили чай, и я сумел отобрать у него тетрадь, чтобы прочитать стихи для новой песни.

– Вот тут у тебя размер хромает, здесь ты слово написал с ошибкой и эта рифма ни фига не подходит, а тавтологию надо заменить.

Ромнод нахмурился и выдернул тетрадку у меня из рук. Проворчал что-то об очень умных, которым только дай покритиковать, и принялся исправлять недочёты.

– Хорошие стихи, Ромнод. Надеюсь, музыка под них будет подходящая.

– Спасибо. – Ответил музыкант. – Есть охота.

– Нечего, какая-то ерунда в холодильнике, но её готовить надо, а Джеяна спит.

В итоге, мы попили ещё чаю, это не помогло и мы решили собирать яблоки. Вокруг дома располагался большой сад. Ветви деревьев смыкали над головой, и внизу была тень, рассечённая случайными солнечными лучами. Задача была в том, чтобы выбрать из густой, давно не кошеной травы, опавшие яблоки. Яблоки это такая коварная штука – пока они на ветке, их фиг достанешь, а когда они упали, то сразу начинают гнить. Выбирая яблоки из спутанной и мокрой от росы травы, я клятвенно пообещал, что всё тут выкошу, только сначала разобью о голову музыканта самое крупное яблоко.

– Да что ты ко мне прицепился? Это же не мой сад.

– Не твой, но ты тут живёшь уже давно, судя по тому, что Джеяна говорила. Мог бы уже и покосить.

– Да не умею я.

– Да ну?

– Ну да.

– Научим!

***

Настала пора мыть урожай и мне открылась тайна трубы, торчавшей возле крыльца. Труба торчала почти вертикально вверх, была кривой и ржавой, а вокруг неё извивался провод от советского утюга. Оказалось, что по этой трубе электронасос может выкачивать воду из подземных источников, снабжая обитателей домика водой. Пить эту воду было нельзя, а вот мыть посуду и яблоки – вполне.

Собранные нами плоды были небольшими, крепкими и практически не тронутыми гнильцой. После мытья они были холодными, что зубы сводило, а мы уплетали их, и они казались настолько вкусными, что мы тут же решили, есть их каждый день.

На крыльце появилась Джеяна, на ней было одеяло, она позвала меня, мол, почему я должна тебя искать. Я не особо сопротивлялся и мы с ней ушли обратно в комнату.

***

Спустя какое-то время мы все трое были на веранде, Ромнод исполнил свою новую песню и, конечно, я сказал, что это здорово, но музыка и текст никак не соотносятся, и надо поработать ещё. Он, разумеется, огрызнулся, но взялся подбирать аккорды и мучить струны, пытаясь выдать что-то более подходящее. Тем временем Джеяна принялась что-то готовить.

– Злой, так там курица лежала? Что ж ты не сказал?! – Возмутился Ромнод.

– Я сказал – какая-то ерунда лежит, её готовить надо.

– А курицу мы типа приготовить не сможем, да?

– Ну, я не умею.

– Бестолочь!

– Мальчики, сходите на станцию, а то в доме пиво закончилось. – Прервала нас Джеяна.

Тут выяснилось, что денег осталось не так уж много. На полторашку и пачку сигарет хватит, а там видно будет.

***

Время на «Холме» двигалось неравномерно. В этот раз утро растянулось, а когда пришло время дня, то шестерёнки в часах проскочили, и сразу наступил тёмный вечер. Да и не было у нас часов, были мобильные телефоны, по одному у каждого, но ни одна сеть не ловила в доме, чтобы позвонить, нужно было выходить на дорогу и идти по направлению к станции. Иногда приходилось доходить до самых путей, чтобы в Городе услышали тебя. После завтракообеда, мы с Ромнодом болтали об истории рока, почему так рано умирают Джим Мориссон и Курт Кобейн. Мы говорили об этом так словно они прямо сейчас сидят на диване рядом и Курт спрашивает:

– Злой, ты чай с сахаром будешь?

А Джим пытается сыграть что-то на гитаре Рома. И мы спорили, и нам казалось, что мы что-то недоговариваем, потому что оба были неискренни и, в конце концов, нам пришлось признаться друг другу, что ранняя смерть не самое страшное. Да, мы сказали это вслух и оба поняли, что попали в точку, и Джеяна улыбнулась, говоря: «Всё верно».

Разговор исчерпал сам себя, и мы молчали, я вспомнил, что сегодня ни разу не звонил домой и отправился на станцию. По сложившемуся обряду нужно было поднять телефон над головой, вертеть его в разные стороны и громко звать связь по имени своего мобильного оператора. Так что я шёл и приговаривал «Велком! Велком!». Жители других домов смотрели на меня, просто привыкая к моему существованию. Насколько я понял Джеяна и примкнувшая к ней компания обитали здесь каждое лето, а Ромнод, до поступления в Пединститут обитал тут чуть ли не круглый год.

Пришла смска «Абонент МАМА звонил вам 76 раз». Предчувствуя надвигающуюся бурю, я набрал номер.

– Ты что с ума сошёл?! Почему ты не звонишь, почему у тебя отключён телефон? Почему ты не отвечаешь? Что случилось?!

– Мама, я в порядке. Честно, просто здесь сеть не ловит, а я только что об этом узнал. – Соврал я. – Весь день думал – почему это мама не звонит.

– Я волновалась. – Уже спокойнее сказала Мама.

– Я понимаю, извини, что так получилось.

– У тебя всё хорошо?

– Да, тут здорово!

– Ну, смотри, будь умницей и не делай глупостей. Кхм, кхм, ты меня понял?

– Конечно.

***

Съедобные ништяки на станции «Холм» возникали вместе с новыми гостями. Сид и Советник, Ворон и Заяц, какие-то незнакомые мне и, возможно, незнакомые Яне и Рому люди гостили у нас, снабжая маленькую коммуну припасами, привезёнными из Города. Когда становилось туго, Ром надевал свою куртку, а я – свою чёрную рубашку и мы сами выбирались в город, скрываясь от угрюмых контролёров, путая следы по разным вагонам. В городе мы отправлялись в знакомый переход, где музыкант играл на гитаре, а я с шапкой приставал к прохожим, с просьбой поддержать молодых музыкантов. Деньги копились в шапке, милиционеры подчёркнуто нас не замечали.

–Не знаешь Кавторанг где? – Спросил Ромнод.

– Да чёрт его знает! В последней смс, подписанной его именем, говорилось, что он в Баден-Бадене.

– Тоже мне вспомнил, это ж месяц назад было.

– А больше никаких сведений.

– Я, почему спросил? Напоминает он мне одну историю, сейчас расскажу. – Ром улыбнулся и закурил. – Это ещё весной было, я тогда с одним хорошим человеком зависал, и он рассказывал про капитанов, но не про тех, что кораблями командуют, а про других, древних. У них с капитанами общего только то, что они путешествуют.

– То есть, путешествуют?

– Помнишь, я рассказывал, как я в Крым мотался на попутках? Ну вот, а они так всю жизнь. Куда им захотелось туда и идут и всегда у них есть попутные машины, а если надо, то и другой транспорт найдётся. Кощей рассказывал, что у одного капитана даже был случай, когда его на танке подвезли из зоны боевых действий.

– Кощей это твой знакомый?

– Да, он, кажется, прямо на ходу сочинял подробности, ещё рассказывал…

Ромнод говорил, а я думал, что может быть, этот Кощей был знаком с одним из капитанов, а его рассказы об этом знакомстве воспринимаются только как фантазии. И тут я понял, куда клонит музыкант.

– Ты намекаешь на то, что очень похоже на Кавторанга?

– Догадался! Вот я и подумал: почему бы тебе не написать книжку с таким сюжетом? Ты ж давно вдохновение ищешь, чем не оно?

– Не знаю, Ром, не знаю. Поиграй – я ещё немного денег поклянчу.

***

Вдалеке виднелись дома. До станции «Холм» было далеко – синяя змейка электрички проехала почти беззвучно.

– Красота. – Сказал я.

Ромнод обернулся и посмотрел в ту же сторону. Потом пожал плечами и пошёл дальше.

– Идём, – потянула меня за руку Джеяна.

До реки оставалось совсем немного, кое-где уже просвечивали сквозь деревья лоскутки неба, но мне нравилось представлять, что это виднеться вода, ведь тогда это была бы очень большая вода – целое море.

Река Пеночка была небольшой и довольно грязной, но здесь, вдали от любых водоёмов, в разгар жаркого лета, она была подарком судьбы.

– Ты знаешь, какой сегодня день? – Спросила Джеяна.

В этом вопросе мне почуялся какой-то подвох.

– Нет.

– Сегодня предпоследний день лета, завтра нам надо уезжать.

Я почувствовал, как солнечный свет ускользает из пальцев. Времени было так много, а теперь, вильнув хвостом, оно исчезало за горизонтом.

– Это было замечательное лето! – Сказал я.

– Да, Иранон, лето состоялось. – Сказала Джеяна, обратившись ко мне по имени. ­­– Ты останешься в лете или пойдёшь со мной в осень?

– Джеяна, с тобой у меня всегда лето!

Глава 2: Переходные менестрели.

Мы отплясывали чечётку попрошаек на подмостках подземных переходов. Ромнод, исполнял на гитаре импровизации радости и счастья, а я, вооруженный шапкой, исполнял на эмоциях прохожих композицию «Поддержите молодых музыкантов».

Искусство попрошайничества, «аска» на сленге музыкантов, заключалось в нахождении баланса между настойчивостью и тактичностью. Недостаточно настойчивый аскер рисковал остаться без денег, а достаточно нахальный рисковал частыми рандеву со стражами правопорядка.

Сентябрь, по-видимому, не знал, что он относиться к ведомству осени и проявлял преступную халатность к своим обязанностям – никаких холодных ветров, дождливых вечеров и хандры.

Я обращался к прохожим по-разному. Те, что спешили, опустив голову под грузом проблем, реагировали на сказанное жизнерадостным тоном «Поддержите, пожалуйста, молодых музыкантов!». Целеустремлённо шагающие бизнесмены с ироничной усмешкой тянулись за кошельком, услышав фразу «Вы бы не хотели инвестировать в белорусское искусство?». Девушки и пожилые леди кидали в шапку деньги просто завидев мою улыбку.

В теории. На практике я мямлил «Извините, не поможете…», и провожал прохожих голодным взглядом.

– Злой, ты не в форме. – Сказал Ром. – Что ты извиняешься всё время, говоришь тихо? А ну давай как раньше!

Я покачал головой.

– Ты не знаешь, как она там? – Спросил я, совершенно не ожидая от себя этого вопроса.

– О, гиблое дело. Не думай о ней, Джеяна в порядке. В отличие от тебя. Давай перекурим, поболтаем.

Музыкант закурил и сел на кофр.

– Понимаешь, то что вы расстанетесь было…

– Ром, давай не будем, а?

– Давай. Кстати, а где твоя чёрная рубашка?

– Спалил. Нечаянно. Ром, если решили передохнуть, давай лучше я дам тебе почитать кое-что.

– О, отлично, ты снова начал писать? Давай!

Я достал из хламника папку с листами и протянул ему.

«За окном начинался день. Большинство историй начинаются утром, чаще всего с похмелья, или с того, что герой в депрессии. Некоторым героям везет, и они просыпаются возле обнажённой красотки. Если герой – героиня, то они чаще всего просыпаются в томительном ожидании перемен.

Со звоном будильника проснулось желание убивать, затем желание убивать уступило место привычной апатии, и только затем проснулся наш герой. Вот он, нащупывает телефон, чтобы отключить нарочито противную мелодию, созданную композитором-мизантропом.

Героя зовут Александром, среди товарищей за ним когда-то закрепилось прозвище Хенаро, и обычно он начинал свой день с комплекса упражнений, контрастного душа, проверки новостей в социальных сетях и бодро отчаливал на работу.

Но сегодня ему совершенно не было ни до чего дела. Оставим пока что его и понаблюдаем за более интересным героем.

Лейла наблюдала за рассветом с крыши недостроенного паркинга. Она не собиралась совершать суицид, просто с крыши вид был лучше. Вино было допито, а случайный попутчик отправился домой на первом транспорте. Лейла обозревала город и ждала, пока в её сознании появится импульс, намерение или желание. Планов Лейла не признавала принципиально. После ночи на открытом воздухе нужно было где-то отогреться…

Это вполне могло быть импульсом, и девушка отправилась прочь из заброшки».

Пока музыкант погружался в перипетии сюжета моего произведения, я наблюдал за прохожими, которые совершенно бесплатно ходили по нашему переходу. Обычно мы с Ромноном на перекурах – курил он, а я отдыхал за компанию – наблюдали за идущими вместе парами людей противоположного пола и делали предположения – спали они другом с другом или нет. Мне всегда казалось, что такие эмоции, если бы их можно было видеть, были бы похожи на крошечные разряды. Почему бы и нет? Вот прошли двое молодых людей, девушка с дредами и парень с фликерами на рюкзаке – между ними не чувствовалось никакого электричества. Взявшись за руки, по которым бегали отсветы некогда ярких искр, прошли мужчина и женщина, возраста родителей Ромнона. Я представлял, что вижу эмоции людей: синей паутинкой оплетала некоторых тоска, зелёным шарфиком душила людей зависть, искры алого цвета означали разгорающуюся страсть, а пульсирующие оранжевые – затаённое, запретное влечение. Пару раз мне померещились искры между двумя парнями, и я решил, что с меня хватит. Музыкант должен был как раз дочитать текст что я ему дал, но тут к нам подошёл невысокий парень. Наверное, его следовало называть мужчиной, а при ближайшем рассмотрении, если вглядеться в уголки глаз и посмотреть на пальцы, то становилось ясно, что наш новый собеседник уже давно не молод. Впрочем, его хаер был длинным и чёрным без всякой краски, осанка прямой, а походка, при своей неторопливости, не была тяжёлой.

– Будь здоров, Кощей!

Новоприбывший кивнул головой и посмотрел на меня. Протянул руку и представился:

– Кощей. – Голос у него был хриплый, вобравший в себя последствия «неправильного» образа жизни.

– Иранон. – Неизвестно почему представился я своим именем, хотя он явно представился прозвищем.

Ром начал рассказывать, как он выбирался с флэта, где они вместе зависали. Кощей отвечал односложно. Я смотрел на него. Что-то важное могло быть связано с ним или мне просто хотелось, чтобы какое-то чудо выдернуло меня из моей тоски.

– Чего у тебя аскер раскис? – Спросил Кощей.

– А холера его знает! – Ответил музыкант.

–Ты погуляй, а мы с твоим аскером поработаем. Иранон, поработаем ведь?

Я кивнул. Ромнон оставил гитару под моим присмотром, а сам отправился в кафешку. Кощей извлёк из сумочки на поясе какие-то трубки и быстро собрал из них блок-флейту.

Он заиграл, и я почувствовал, как по коже пробежали мурашки, нет, это были не мурашки, а термиты, скорпионы. Музыка подняла меня на ноги, я огляделся – людей не было, можно было просто послушать. Флейта напоминала о том, что до холодов ещё полно времени. Я слышал, как мимо меня проносятся автомобили, слышал, как вдалеке едет поезд. Невидимый мне человек отдавал приказ «Самый полный вперёд» и что-то огромное сдвигалось с места и начинало движение. Музыка, которую исполнял Кощей, пахла как горячий кофе в середине холодного дня, она была цвета двери, в которую стоит постучаться.

– Знаешь Йоруса? ­– Спросил Кощей, вдруг перестав играть.

– Нет, я не знаю таких.

– Его прозвище – Кавторанг.

– Кавторанг? Конечно, я его знаю! Он мой хороший друг. Он писал мне из Баден-Бадена.

– Это было до того, как он вернулся домой.

– Он вернулся? Его можно найти по его домашнему адресу?

Кощей покачал головой.

– Тебе всегда было непонятно, как он идёт по жизни. Ты ступаешь по дорогам жизни осторожно, ты обут в ботинки здравого смысла и всё равно страдаешь от стекла. Он же шагает по жизни босиком, и его не берут пули всех армий мира. Всё потому что он – капитан. Капитан своей души, властелин своей судьбы.

История, которую летом пересказывал Ром, сразу вспомнилась мне.

– Древний капитан? Я слышал легенду, она твоего авторства?

– Такие как он – не единицы. Такие как твой друг, капитаны зари, не видят зла, для них в мире есть только добро. От них исходит свет и мир тянется навстречу им, но однажды они сталкиваются с чем-то, что не в силах превратить в добро. Тогда их свет гаснет, словно в солнечное затмение и, если силёнок не хватает, то их день заканчивается в сумерках мира. Выигравшие становятся Капитанами Заката.

– Как ты?

– Капитаны Заката научились избегать зла.

– Как?

– Это происходит само, столь же естественно как дыхание. Люди отводят взгляд, чтобы не видеть нас. Война проходит мимо в затерявшихся на почте повестках. Голод и Чума не докучают нам ни в заражённых городах, ни в безлюдных пустошах.

– А как же четвёртый всадник?

– Смерть на моей стороне, когда она уведёт меня, это будет началом новой дороги. – Кощей стал развинчивать свою флейту. – Говорят, есть ещё капитаны полудня и полуночи. Про полуденных не скажу ничего, эти психи говорят, будто в мире вовсе нет зла, а полуночными становятся капитаны заката, решившие, что чем избегать зла, лучше стать им. Тогда они обращают свою неуязвимость в оружие, своё видение в инструмент изменения, а своих попутчиков – в учеников. Их называют ещё чёрными командорами, хранителями обиженных.

Флейтист замолчал. К нам подошёл мужчина и молча положил мне в шапку несколько крупных купюр. Кощей взял себе половину, кивнул и ушёл, оставив меня со своими мыслями. Через несколько минут пришёл Ромнон и мы снова взялись за работу.

***

На этого человека я обратил внимание, когда он уже прошёл большую часть перехода. Я подбежал к нему со спины.

– Желаете помочь молодым музыкантам? Сделайте святое дело помощи ближнему своему.

– Ну, если музыкантам, то и впрямь святое дело. – Ответил, оборачиваясь, человек. Он оказался моим ровесником, может немного старше. Просто шире в плечах и державший спину ровно, не сутулясь, отчего казался выше меня. – Вот только чем докажешь что ты музыкант, твой друг с гитарой хоть.

– Перефразирую – помочь деятелям искусства, в данном случае музыкального и литературного.

Мой собеседник улыбнулся и потёр ладони.

– Ты пишешь? Стихи или проза?

– Проза, короткие рассказы, сейчас роман пытаюсь написать.

– Надеюсь, твои герои не страдают от неточности формулировок. Хорошие рассказы получаются?

– Не очень.

Человек достал из кармана немного денег и положил в шапку.

– А ты мне дашь почитать что-нибудь из своего? Кстати, меня зовут Леонард, насколько я знаю таких как вы, у вас принято по прозвищам обращаться, так что можешь звать меня Лис.

Лис был странным. Хорошо сложен и физически развит для книжного червя, он казался общительным и открытым для социально отчуждённого элемента, который ищет общения с первым встречным.

– Меня зовут Иранон, а прозвища у меня сейчас нет. Раньше звали «Злой», но постепенно отучиваю их. У меня как раз с собой распечатка.

Лис взял распечатки, поинтересовался, долго ли мы ещё тут будем, и сказал, что прочитает у себя в общаге. Когда мы уже сворачивались, и мне пришла в голову мысль что не настолько хорошо я пишу чтобы воровать мои тексты, он вернулся и высказал столько критики, что если записывать только конкретные замечания, то они заняли бы больше места, чем сам текст.

– Твоя аргументация, уважаемый автор, – Лис получал удовольствие от происходящего, но старался не показывать этого, – разбивается о фундаментальный труд под названием «Грамматика русского языка». Я надеюсь, ты по образованию не филолог?

Я промолчал. Его обидные комментарии почему-то не вызывали обиды, а только желание весело огрызаться.

– Раздолбай я, дипломированный. Сам-то ты кто?

– Помогаю алчущим и утешаю страждущих. Предотвращаю появление в газетах статей о суицидах и плохих рассказов.

***

Мы проболтали с Лисом весь день, болтаясь по городу и рассуждая обо всём на свете. Попрощались возле его общаги и, прежде чем уйти, я посмотрел на вывеску. Оказывается, мой новый знакомый учился в духовной семинарии.

– «Святое дело», ну-ну.

Глава 3: Руби

Лис умел варить кофе.

Ставшие регулярным встречи проходили в его комнате. Для общежития, где жили будущие священники, здесь было довольно весело. Когда я пришёл сюда первый раз, пошёл в туалет и заблудился, я услышал из-за одной двери как кто-то, хорошо поставленным голосом, говорит:

­– Если перечитать труды Блаженного Августина, то можно убедиться, что чаще других там употребляются слова «любовь» и «милосердие». А самое знаменитое изречение святого: «Люби и делай что хочешь, ибо ничто из сделанного по любви не будет грехом».

Я решил, что двое знатоков религиозной философии устроили диспут о том, оправдывает ли любовь совершенные во имя её деяния, но в ответ на приведённую цитату раздался девичий смех. Смутившись, я не стал подслушивать пришли ли участники диспута к консенсусу.

– Ты кофе будешь сладкий или очень сладкий? – Спросил Лис.

– На твоё усмотрение.

Лис как-то обмолвился, что приготовление кофе для него в большей степени контакт с богом, чем молитва, посещение храма. Он насыпал специи на глаз, не глядя, доверившись слепому случаю. Мыслимые и немыслимые пряности были расфасованы по одинаковым баночкам без этикетки и Лис, проводя руками над ними, выхватывая случайным образом одну, казался играющим на невидимом клавесине во власти своего бога.

Чашки опустились на том большой энциклопедии, заменявшей нам стол. Если у ангелов было обоняние, то, наверное, этого запаха было бы достаточно, чтобы убедить их сойти на грешную землю.

– У тебя есть планы на следующий месяц? На 13 число?

– У меня планов на сегодняшний вечер нет, а ты про месяц.

– Приезжай в гости. Моя брат женится, а если ты приедешь в гости, то у меня будет повод не приходить на торжество.

– Твой брат тоже монах, хотя вам же нельзя жениться?

Меня удивило, что он меня приглашает. Конечно, мы общались с Лисом уже больше месяца, практически каждый день, после занятий у меня в университете и у него в семинарии мы совместно критиковали новинки издательств или он критиковал моё очередное произведение, но вот так вдруг? Сам Лис был из города на окраине страны, так что поездка к нему в гости могла стать интересным событием.

– Мой брат работает в другой сфере. Ты действительно не понимаешь разницу или просто проявляешь свою чувство юмора? Монахам, обитателям монастыря, жениться нельзя, а священникам – можно. Это же не католичество, что б их всех, содомитов проклятых.

– Не слишком резко для священнослужителя?

– В самый раз для моей специальности! Смирение это хорошо для настоятелей церкви, а капеллан должен уметь переплавлять эмоции в праведный гнев. Впрочем, твой уровень самодисциплины вряд ли позволит тебе задуматься об этом надолго. Ты уже забыл, о чём мы говорили. Приедешь?

– О чём речь, конечно!

***

Не слушайте советов демонов, не подписывайте контрактов с чертями, не заключайте пари с духами ночных крыш.

И никогда не давайте опрометчивых обещаний ведьмам.

Обещание было совершенно безобидным – выпить вместе вина, когда закончиться обзорная экскурсия по городу, устроенная мне Лисом. Я пообещал машинально, только потом вспомнив, что бросил пить окончательно и бесповоротно. Вечером, в неофициальной обстановке, я попробовал объяснить это Руби, на что услышал задумчивое: «Значит, будешь должен одно обещание. Это как желание».

Руби была высокой и изящной, не обделённой всеми теми украшениями, что природа награждает женщин. Тёмно-карие глаза моментально выдавали все её эмоции, которые не признавали полутонов. Радоваться – так чтобы подпрыгивать на месте и хлопать в ладоши; грусть – упасть на диван и пустыми глазами смотреть в потолок, обида; ну вот тут я промолчу. Не везло тем кто обидел Руби.

И как то так получилось, что оставшись должен ей одно обещание, я оказался в пустой квартире, где из мебели один диван, на этом самом диване я, а на мне сидела Руби со скальпелем. Я не очень понимал, как это получилось, но в принципе был не против такого развития событий. Вот только появление режущего инструмента заставило меня задуматься.

– У меня… поезд скоро, и ещё молоко убежало, короче мне надо на поезд, а то молоко убежит!

Девушка медленно покачала головой, качнулись бордовые кудри. Скальпель стал приближаться ко мне.

***

Место, где собираются неформалы, есть, наверное, в каждом городе. Где-то это дворик, где-то это пустырь, в Городе это Шабаш, а в городе Лиса это маленькая площадь с фонтаном, по дороге к вокзалу. На этой площади я и Руби общались с местными патлатыми. Свежий порез на руке моей спутницы выделялся сред множества застарелых, а на моей – был прикрыт алой лентой, которой я был награждён. Как и подобает чёрному рыцарю, обещавшему отстаивать бесчестье своей ужасной дамы.

И я деловито искал с кем бы вступить в полемику, плавно переходящую в неравный бой. Поскольку драться честно я не собирался, бой был бы неравным в мою пользу.

На самом деле мы проводили своего рода закрепление наших отношений – демонстрируя себя местной тусовке и оставляя в памяти коллективного бессознательного образ нас вместе.

Но чёрные рыцари и неравный бой как-то веселее звучит.

***

­– Ну, вот как-то так. – Развёл руками Лис и замолчал.

Дата добавления: 2015-06-26