Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 20 страница

отменнейший, и это знали шериф и начальник полиции. Фей делала щедрые взносы

во все благотворительные фонды. С омерзением относясь к венерическим

болезням, она оплачивала регулярный медосмотр своих девушек. Риск заразиться

у Фей был столь же мал, как от учительницы из воскресной школы. В скором

времени Фей стала солидной и вполне приемлемой гражданкой растущего города

Салинаса.

Новенькая - Кейт - озадачила хозяйку: такая молодая и красивая, такой

дамой держится, такая образованная. Фей пригласила ее в свою недоступную для

клиентов спальню и расспросила гораздо подробнее, чем любую другую желающую.

А желающих работать в борделе всегда достаточно, и Фей, как правило, умела

раскусить их тут же. И мысленно распределяла по разрядам - ленивая,

мстительная, похотливая, неудовлетворенная, жадная до денег или до

известности. Но Кейт не подходила ни под один такой разряд.

- Вы, надеюсь, не обидитесь на мои вопросы. Так странно, что вы пришли

сюда. Да вам стоит пальцем шевельнуть, и у вас будет муж, и экипаж, и

особняк здесь в городе, - говорила Фей, вертя широкое обручальное кольцо на

толстеньком мизинце.

Кейт смиренно улыбнулась.

- Мне так трудно говорить об этом. Прошу вас, не настаивайте на

объяснении. От моего молчания зависит счастье очень близкого и дорогого мне

человека. Пожалуйста, не надо.

Фей кивнула понимающе-серьезно.

- Я уже сталкивалась с подобным. У меня одна девушка работала для

своего ребеночка, и долго-долго никто об атом не знал. Теперь у этой девушки

красивый дом и муж в... Ну вот, чуть не выболтала адрес. А я скорее язык

себе откушу. У вас ребенок, душенька?

Кейт потупила глаза, как бы скрывая блеснувшие слезы. Казалось, ей

сжало горло; наконец она прошептала:

- Простите меня, не могу об этом.

- Ну что ж. Успокойтесь. Торопить вас не буду.

Фей звезд с неба не хватала, но была далеко не глупа.

Чтобы чего не вышло, она сходила к шерифу. Рисковать в таких делах не

стоит. Фей чувствовала - что-то у Кейт нечисто; но если заведению вреда не

будет, то, в сущности, Фей это не касается.

Кейт могла оказаться мошенницей, но нет, не оказалась. Она сразу же

вошла в работу. И если клиенты возвращаются снова и снова и спрашивают

именно ее, то, значит, она кой-чего стоит. Смазливого личика тут

недостаточно. Фей стало ясно, что Кейт в деле не новичок.

О новенькой всегда полезно выяснить, во-первых, работник ли она и,

во-вторых, поладит ли она с другими девушками. Если сварливая, со вздорным

характером - для дома ничего нет хуже,

Но и насчет этого Фей вскоре успокоилась. Кейт из кожи вон лезла, чтобы

всем понравиться. Помогает девушкам прибирать их комнатки. Ходит за ними,

когда захворают. Участливо советует в житейских затруднениях, любовных

бедах. А обзавелась деньгами - и деньги всегда готова одолжить. Не девушка,

а прелесть. Лучшею подружкою всем стала.

Ни от какого тяжкого и нудного труда не бегает, забот и хлопот не

жалеет и вдобавок увеличила число клиентов. При ней вскоре образовался

постоянный контингент. А какая внимательная! Все дни рождения помнит, и

непременно у нее готов подарок и торт со свечками. Фей поняла, что Кейт для

нее - клад.

Люди несведущие думают, что быть хозяйкой заведения просто - сиди себе

в кресле, пей пиво и клади в карман половину всего заработанного девушками.

Но в действительности это отнюдь не так. Девушек надо кормить, а значит,

закупать продукты, держать повара. И с прачечной, с бельем хлопот куда

больше, чем в любой гостинице. И надо следить, чтобы девушки были здоровы и

веселы, а ведь иные и злобиться умеют. Число самоубийств надо сводить до

самого-самого минимума: проститутки, особенно стареющие, склонны хвататься

за бритву, а от самоубийц дому худая слава.

Не так-то легко заботиться обо всем этом, и если еще не блюсти

экономию, то можно влезть и в убытки. Так что Фей обрадовалась, когда Кейт

предложила помогать в закупках, в составлении меню; непонятно лишь, как

ухитрится Кейт находить время. Но ухитрилась, - и в первый же месяц

хозяйствования Кейт не только питание в доме улучшилось, а и по лавочным

счетам расходы снизились на треть. И счета прачечной - Фей не знает, что

такое Кейт сказала там приемщику, но подешевело вдруг на двадцать пять

процентов. Теперь уж Фей не представляла, как могла прежде обходиться без

Кейт.

Перед вечером - перед началом работы - они теперь сидели у Фей вдвоем и

пили чай. Кейт покрасила в комнате деревянные панели, повесила кружевные

гардины, и стало гораздо уютней. Девушки начали уже понимать, что у них не

одна, а две хозяйки, - и девушки были рады, потому что ладить и Кейт просто.

Она, правда, велела им ввести в обслуживание клиентов дополнительные штучки,

но не повредному велела. Девушкам самим было забавно и потешно.

Прошел год, и теперь Фей с Кейт было водой не разлить. "Вот увидите

когда-нибудь дом перейдет к ней", говорили девушки.

А она оказалась и усердной рукодельницей - занималась вышиванием

тончайших батистовых платочков. У нее прелестно получались вензеля. Почти у

каждой девушки был носовой платок работы Кейт, и девушка им дорожила.

В конце концов случилось то, что и должно было случиться, - Фей, в ком

было очень сильно материнское начало, стала смотреть на Кейт как на родную

дочь. В сердце Фей возникла нежность, и взяла свое врожденная порядочность:

"Не хочу, чтобы моя дочь была проституткой". Нежелание весьма естественное и

резонное.

Фей задумалась, как завести об этом речь. Ведь целая проблема. Напрямик

заговорить было не в характере Фей. Не могла она брякнуть "Хочу, чтобы ты

перестала быть шлюхой". Фей начала так;

- Я все хочу тебя спросить, если только это не секрет. Что шериф тебе

сказал тогда - о боже! уже год прошел с тех пор. Как быстро идет время. И

чем ближе к старости, тем, видимо, быстрей. Он у тебя почти час пробыл.

Разве он - но нет, конечно, нет. Он человек семейный. Он к Дженни ходит. Но

если секрет, тогда не говори.

- Да никакого секрета, - отвечала Кейт.- Спроси ты меня, и я тогда же

рассказала бы. Он велел мне уехать домой. Но был не груб. Я объяснила, что

не могу, и он все понял, был так мил.

- Ему-то ты открыла, почему не можешь? - спросила Фей ревниво.

- Конечно, нет. Тебе не открываю, а ему неужели открыла бы? Не глупи,

родненькая. Какая ты смешная.

Фей улыбнулась успокоение, уютней устроилась в кресле.

Храня безмятежное выражение на лице, Кейт мысленно вспомнила тот

разговор с шерифом слово за словом. Шериф ей, правду сказать, даже

понравился - своей прямотой.

Затворив дверь, он окинул комнату цепким взглядом хорошего полицейского

и не увидел ничего личного, приметного - ни фотоснимка, ничего, кроме одежды

и туфель.

Он сел в ее камышовое креслице-качалку, и зад его, не уместясь на

сиденье, выпятился с боков. Потом шериф сплел пальцы, и они зашевелились,

засовещались меж собой, точно муравьи. Он заговорил бесстрастным тоном, как

будто его не слишком занимали собственные слова. И, может, этим-то и

произвел впечатление на Кейт.

Сперва она приняла свой смиренный, слегка глуповатый вид, но, послушав

шерифа минуту-другую, сбросила эту личину и впилась в него взглядом,

стараясь прочесть его мысли. Он не то чтобы глядел ей в глаза и не то чтоб

не глядел. Но она чувствовала, что и он изучает ее. Она ощутила, как взгляд

его скользнул по ее лбу, по шраму - точно пальцами прошелся.

- Я не хочу заводить на вас папку, - сказал он негромко. - Я уже давно

на должности. Еще один срок - и, пожалуй, с меня хватит. А лет пятнадцать

назад я бы, знаете ли, покопался в вашем прошлом, проверил и, думаю,

обнаружил бы у вас там, мадмуазель, что-нибудь препакостное. - Он помолчал,

давая ей возможность возразить, но возражения не услышал и медленно кивнул

головой. - Дознаваться не хочу, - сказал он.- А хочу, чтобы в моем округе

было тихо-мирно. Во всех смыслах - чтобы люди могли спокойно спать ночью. Я

с вашим мужем не знаком, - продолжал он, и Кейт поняла, что он заметил, как

она вся слегка напряглась.- Но слыхал, что человек он хороший. И что

досталось ему крепко. - Он кратко глянул ей в глаза.

- Вам ведь интересно узнать, легко вы его ранили или же насмерть?

- Да, - сказала Кейт.

- Что ж, он поправится - плечо разбито, но он встанет, За ним этот

китаец здорово ухаживает. Конечно, он наскоро сможет поднять что-нибудь

левой рукой. Сорок четвертый калибр дырявит человека основательно. Если ом

не вернулся китаєза, он бы истек кровью и вы бы сейчас были у меня в тюрьме.

Кейт не дышала - слушала, старалась по словам, по тону угадать, что

будет дальше, - и не могла.

- Мне так жалко, - сказала она тихо.

Глаза шерифа ожили.

- А вот это уж вы оплошку допускаете, - сказал он. Жалко вам, как же. Я

знал одного вашей породы - вздернул его двенадцать лет назад на площади

перед окружной тюрьмой. У нас тогда вешали.

Комнатка с кроватью темного красного дерева, с умывальником (мраморная

раковина, таз, кувшин и дверца, где ночной горшок), а по стенам бессчетно

повторенные розочки обоев - комната была бездыханно тиха.

Шериф поглядел на репродукцию, изображающую трех лишенных туловища

ангелочков, три головки, кудрявые и ясноглазые, а там, где положено быть

шее, - крылышки вроде голубиных. Шериф нахмурился.

- Странная картинка для бардака, - сказал он.

- До меня еще висела, - сказала Кейт, чувствуя, что сейчас он перейдет

к делу.

Шериф выпрямился в креслица, разнял пальцы, сжал ими подлокотники. Даже

ягодицы его несколько поджались.

- Вы двоих младенцев бросили, - сказал он.- Сыновей своих. Но не

бойтесь. Я вас возвращать домой не стану. Я бы даже приложил немалые усилия,

чтоб не дать вам возвратиться. Знаю вашу породу. Я могу выгнать вас за черту

округа, а соседний шериф погонит вас дальше - и так, пока не плюхнетесь в

Атлантический океан. Но не стану этого делать. Блядь есть блядь. Живите

себе. Только не доставляйте мне хлопот. Кейт спокойно спросила:

- Как я должна себя вести?

- Вот так-то лучше, - сказал шериф.- Сейчас объясню. Вы здесь, я слышу,

изменили имя, взяли другую фамилию. Ее и держитесь. Придумали, наверно, и

место, откуда родом. Вот и будем считать, что прибыли вы в Салинас прямиком

оттуда. А болтнуть захочется в пьяном виде, по какой причине прибыли, - так

пусть причина ваша держится подальше от Кинг-Сити.

Кейт улыбнулась, и улыбочка была не напускной. Шериф ей уже начал

нравиться; она ощутила к нему доверие.

- Еще об одном я подумал, - сказал он. У вас много знакомых в

Кинг-Сити?

- Нет.

- Я слышал насчет той вязальной спицы, - заметил шериф как бы вскользь.

Так вот, сюда может зайти кто-нибудь из знакомых. Волосы у вас не крашеные?

- Нет.

- Покрасьте в черный цвет, брюнеткой побудьте. А схожие лица сплошь и

рядом встречаются.

- А это? - Она коснулась шрама тонким пальцем.

- Ну, это у нас будет просто... как его... Забыл слово, черт его дери.

С утра еще помнил.

- Совпадение?

- Вот именно, случайное совпадение. На этом шериф, очевидно, кончил. Он

достал табак, курительную бумагу и свернул корявую, неровную сигарету.

Отломил спичку от блока, чиркнул ею, подождал, пока едко-серный синеватый

огонек не пожелтеет. Сигарета закурилась косо, одним боком.

- Вы мне грозите чем-то? - спросила Кейт.- То есть вы что-то сделаете,

если я...

- Нет, не грожу. Хотя если придется, то смогу, пожалуй, прижать

крепенько. Нет, я не хочу, чтобы из-за вас, из-за ваших поступков и слов

вышел вред мистеру Траску или его малышам. Считайте, что миссис Траск

умерла, а живет другая женщина - и у нас с вами не будет ссор.

Он встал, пошел к дверям. Обернулся. - У меня есть сын - ему двадцать

исполняется. Рослый, довольно красивый, со сломанным носом. Его все любят. Я

не хочу, чтоб он сюда ходил. Я Фей скажу тоже. Пускай к Дженни ходит. Если

придет сюда, отправьте его к Дженни.

И закрыл за собой дверь. Кейт усмехнулась, глядя себе на руки, на

пальцы.

Фей повернулась в кресле, взяла ломтик ореховой паночи. И, набив рот

сладким, заговорила снова:

- Мне и теперь не нравится. Тогда тебе сказала и повторю сейчас. Твои

светлые волосы шли тебе больше. Не знаю, с какой стати ты покрасилась. У

тебя такая светлая кожа.

"Что она - мысли читает?" - Кейт невольно поежилась, вспоминая как раз

о совете шерифа. Ногтями указательного и большого пальцев зацепила волосок,

слегка потянула. Отменно умна Кейт. И в ответ сказала ложь, лучше которой

нет, - сказала правду.

- Я не хотела говорить тебе. Я покрасилась, чтобы меня не узнали, чтобы

не вышел вред моим близким.

Фей встала с кресла, подошла, поцеловала Кейт.

- Какая ты славная, детка. Какая заботливая.

- Давай попьем чаю, - сказала Кейт. - Я принесу.

Вышла и в коридоре, по пути на кухню, кончиками пальцев стерла со щеки

поцелуй.

Фей села, взяла еще один коричневый ломтик - с цельным орехом. Положила

в рот, куснула и наткнулась на кусочек скорлупы. Острый этот клинышек угодил

в дупло больного зуба, на самый нерв. Нестерпимо-голубым огнем вспыхнула

боль. Лоб взмок от пота. Когда Кейт вернулась с чайником и чашками на

подносе, Фей мычала в муке, скрюченным пальцем копаясь во рту.

- Что с тобой? - вскричала Кейт.

- Зуб... скорлупка попала...

- Дай взгляну. Открой, покажи - где. Поглядев в раскрытый рот, Кейт

подошла к столу с бахромчатой скатертью, взяла из вазы с грецкими орехами

острую стальную ковырялку. В мгновение ока вынула кусочек скорлупы из зуба

и, положив на ладонь, показала:

- Вот он.

Освобожденный нерв утих, боль из нестерпимой перешла в тупую.

- Такой крохотный? А казалось, кол вонзился. Душенька, выдвинь второй

ящик сверху, где мои лекарства.

Возьми камфарную настойку опия и вату. Вложи, пожалуйста, мне ватку в

зуб.

Кейт принесла опий и, макнув, вложила ватку в дупло все той же палочкой

для выковыривания орехов.

- Его вырвать надо.

- Я знаю. Я вырву.

- У меня целых трех нет с этой стороны.

- А вовсе и не видно... Я даже ослабла вся. Дай, пожалуйста, микстуру

Пинкем. Фей отлила из бутылки с микстурой, выпила. - Что за чудесное

лекарство, - произнесла со вздохом облегчения. - Эта Лидия Пинкем была прямо

целительница божья.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

День был ясный, вечерело. В окне виднелась гора Фримонт-Пик, залитая

розовым закатом. Издали, с Кастровилльской улицы, донесся мелодичный звон

колокольцев - восьмерка лошадей, везущая зерно, спускалась в долину. В кухне

сражался с кастрюлями повар. Что-то прошуршало вдоль стены, раздался тихий

стук в дверь.

- Входи, слепенький, - отозвалась Фей.

Дверь открылась, щуплый и сгорбленный слепой тапер встал на пороге,

ожидая звука, чтобы определить, где она.

- Чего тебе? - спросила Фей.

Он повернулся к ней.

- Приболел я, мисс Фей. Мне бы лечь и не садиться сегодня за рояль.

- Ты уже два вечера лежал на прошлой неделе. Ты недоволен службой?

- Приболел я.

- Что ж, ложись. Но надо лечиться.

- Ты бы, слепенький, недели на две бросил опиум, негромко сказала Кейт.

- А, мисс Кейт. Я не знал, что вы здесь. Я нынче не курил.

- Курил, - сказала Кейт.

- Да, курил, мисс Кейт. Я брошу, брошу. Нездоров я через это. Он

затворил дверь, и слышно было, как он ведет рукою вдоль стены коридора.

- А мне сказал, что бросил, - проговорила Фей.

- Не бросил он.

- Бедняжка, - вздохнула Фей. - В жизни у него так мало радостей.

Кейт подошла, встала перед ней.

- Ты такая милая, - сказала Кейт.- Всем веришь. За ними нужен глаз -

твой или хотя бы мой, - а то дождешься, что у тебя крышу с дома украдут.

- Кто у меня захочет воровать? - спросила Фей.

Кейт положила руку на ее пухлое плечо.

- Не все такие хорошие, как ты.

В глазах у Фей блеснули слезы. Она взяла с кресла платочек, вытерла

глаза, слегка коснулась носа.

- Ты заботишься обо мне, Кейт, как родная дочь.

- Мне кажется, я тебе и вправду дочь. Я матери не знала. Она умерла,

когда я была совсем маленькая.

Фей глубоко вздохнула и, набравшись духу, приступила:

- Кейт, мне не хочется, чтобы ты работала с клиентами.

- Не хочется? Почему?

Фей покачала головой, нахмурилась, подыскивая слова.

- Я не стыжусь. У меня дом хороший. А другая на моем месте могла бы

превратить его в плохой. Я никому вреда не причиняю. Я не стыжусь.

- Да чего тут стыдиться? - удивилась Кейт.

- Но я не хочу, чтоб ты обслуживала клиентов. Не хочу, и все. Ты мне

как дочь. И не хочу, чтобы моя дочь обслуживала клиентов.

- Не будь глупышкой, родненькая, - сказала Кейт. Я должна работать - не

здесь, так в другом доме. Я ведь тебе говорила. Мне обязательно нужны эти

деньги.

- Нет, не обязательно эти.

- А какие же? Где еще я могу их заработать?

- Ты будешь моей дочерью. Будешь управлять домом. Смотреть за всем, а

не работать в спальне. Ты ведь знаешь, я иногда прихварываю.

- Знаю, моя бедненькая. Но мне нужны деньги.

- Денег нам обеим хватит, Кейт. Ты у меня будешь получать столько же,

сколько сейчас, даже больше. Ты стоишь этого.

Кейт грустно покачала головой.

- Я так тебя люблю, - произнесла она. - И так бы хотела сделать

по-твоему. Но то немногое, что ты скопила, тебе надо беречь. И вдруг с тобою

что-нибудь случится - что тогда я?.. Нет, нельзя мне бросать работу. Знаешь,

родненькая, я ведь сегодня приму пять постоянных клиентов.

Фей вскинулась, как от толчка.

- Не хочу, чтоб ты работала.

- Нельзя иначе, мама.

И это "мама" довершило дело. Фей разрыдалась. Кейт присела к ней на

подлокотник, гладя ей щеку, вытирая ручьи слез. Всхлипы утихли.

В долине сгущались сумерки. Лицо Кейт лучезарно светлело под черной

прической.

- Ну вот и успокоилась. Я пойду гляну, как там на кухне, и переоденусь.

- Кейт, а ты не можешь сказать своим клиентам, что заболела? - Конечно,

нет, мама.

- Кейт, сегодня среда. Работа, вероятно, к часу ночи кончится.

- Лесовики <"Лесовики Всего Мира" - общество взаимопомощи, основанное в

1890 г.> сегодня празднуют.

- Ах, да. Но ведь среда - лесовики позже двух не пробудут.

- Ты к чему это?

- Кейт, когда кончишь, постучись ко мне. У меня будет для тебя

небольшой сюрприз.

- Какой сюрприз?

- Это секрет! На кухне скажи, пожалуйста, повару, пусть зайдет ко мне.

- Торт будет! Угадала?

- Не допытывайся, душенька. Это секрет.

- Что ты за дорогулечка, мама, - сказала Кейт, целуя ее.

Вышла в коридор, закрыла дверь. Минуту постояла, пальцами поглаживая

остренький подбородок. Глаза ее были спокойны. Закинув руки за голову, Кейт

потянулась всем телом, сладостно зевнула. Опустила ладони к груди, медленно

пропела по бокам вниз до бедер. Чуть приподняла уголки рта в улыбочке и

пошла на кухню.

Побывали и ушли постоянные клиенты, наведались два заезжих

коммивояжера, а лесовики все не показывались. До двух ночи сидели девушки в

гостиной, ожидая и позевывая.

Лесовикам помешало прибыть печальное и непредвиденное происшествие. Еще

до ужина, посреди заключительного ритуала, с Кларенсом Монтитом случился

сердечный приступ. Его положили на ковер в ожидании врача, прикладывали ко

лбу мокрые салфетки. За ужин садиться никому не захотелось. Явился доктор

Уайльд, осмотрел Кларенса; потом соорудили носилки, просунув два древка в

рукава двух пальто. По дороге домой Кларенс умер, и опять пришлось посылать

за доктором Уайльдом. Потом условливались о похоронах, писали некролог в

местную газету, и желание посетить бордель угасло окончательно.

Назавтра, узнав об этом происшествии, девушки вспомнили, что без десяти

два Этель сказала:

- Господи! Никогда так тихо у нас не было. Рояль не играет, Кейт язык

проглотила. Точно покойник в доме.

И сама Этель потом удивлялась этим своим вещим словам.

- А в самом деле - почему ты молчишь, Кейт? - подхватила Грейс.

Приболела, что ли? А, Кейт? Приболела?

- Что? - встрепенулась Кейт.- Нет, я просто задумалась.

- А мне вот ни о чем не думается, - сказала Грейс. Спать хочется.

Давайте кончать. Спросим Фей, не пора ли запирать. Даже ни один китаец нынче

уж не заявится, Пойду спрошу Фей.

- Не надо беспокоить Фей, - остановил ее голос Кейт.- Фей нездорова. В

два часа закроем.

- Эти часы врут, - сказала Этель. - А что с Фей?

- Об этом я и задумалась. Фей болеет. Я ужасно тревожусь. Она крепится,

виду не показывает.

- Выглядит она ничего, - сказала Грейс.

И опять вещунья Этель каркнула:

- А мне ее вид не нравится. Румянец вроде нездоровый. Я заметила.

- Только, девочки, пусть это останется между нами, не проболтайтесь ей,

- вполголоса сказала Кейт.- Фей не хочет, чтоб вы из-за нее тревожились.

Какая она милая!

- Лучший бардак из всех, где я давалкой работала, сказала Грейс.

- Вот услыхала бы тебя Фей, - сказала Алиса.

- Ни хрена, - сказала Грейс.- Она и не такие слова знает.

- Но не любит, чтобы мы их говорили.

- Я хочу вам рассказать, что случилось, - терпеливо продолжала Кейт. Мы

сегодня вечером пили у нее чай, и с ней вдруг обморок. Ей непременно надо

доктора.

- Я заметила у ней этот румянец, - повторила Этель.- А часы врут;

только не помню, отстают или спешат.

- Идите все спать, - сказала Кейт.- Я запру.

Девушки ушли, а Кейт переоделась у себя в красивенькое новое ситцевое

платье, в котором она казалась совсем девочкой. Расчесала волосы, заплела в

толстую косу, повязала белый бантик на конце, закинула за спину. Надушила

щеки туалетной флоридской водой. Чуть поколебавшись, достала из комода, из

верхнего ящика, золотые часики-медальон с булавкой в виде геральдической

лилии. И вышла, завернув их в один из своих батистовых платочков.

В коридоре была темень, но из-под двери Фей пробивался свет полоской.

Кейт тихо постучалась.

- Кто там? - произнесла Фей.

- Это я, Кейт.

- Не входи еще. Побудь за дверью. Я скажу, когда войти.

Кейт слышен был какой-то шорох, шарканье. Но вот Фей позвала:

- Теперь можно. Входи.

Комната разукрашена. По углам с бамбуковых жердей свисают японские

фонарики со свечками, и красная жатая бумага пущена фестончато от центра

потолка к углам комнаты, обращая ее как бы в шатер. На столе, в окружении

подсвечников, большой белый торт и коробка с шоколадными конфетами, а рядом

двухлитровая бутылка шампанского выглядывает из колотого льда. На Фен ее

лучшее кружевное платье, и глаза блестят от душевного волнения.

- О боже! - воскликнула Кейт. Закрыла дверь. Здесь у тебя прямо

праздник.

- Да, праздник. В честь моей дорогой дочери. - Но у меня же не день

рождения.

- А может быть, в каком-то смысле и день рождения, - сказала Фей.

- Не понимаю. А я тебе подарок принесла. - И положила свернутый платок

на колени Фей. - Разверни, но осторожно.

Фей подняла часики за цепочку.

- Ах, моя детка, моя душенька! Но ты с ума сошла. Я не могу их принять.

Фей полюбовалась циферблатом, открыв крышечку, затем ногтем отколупнула

заднюю, прочла выгравированную надпись: "Горячо любимой К. от А.".

- Это часики моей покойной матери, - сказала тихо Кейт.- Я дарю их моей

новой маме.

- Деточка моя! Деточка моя!

- Моя мама порадовалась бы.

- Но праздник-то сегодня твой. И подарок принимать надо тебе - дорогой

моей дочке. Только я его преподнесу торжественно. Ну-ка, откупори бутылку и

налей фужеры, а я нарежу торт. Пусть будет по-праздничному,

И вот уже все готово. Фей села за стол. Подняла фужер.

- За новообретенную мою дочь - долгой и счастливой тебе жизни! Выпили,

и Кейт провозгласила: - За тебя, мою маму!

- Ах, не доводи меня до слез - я сейчас заплачу. Там, на комоде,

доченька... Принеси шкатулку. Да, вот эту. Поставь на стол. Теперь открой.

В полированной, красного дерева шкатулке лежал свернутый в трубку лист

белой бумаги, он был перевязан красной лентой.

- Это что такое? - спросила Кейт. - Мой дар тебе. Разверни.

Кейт осторожно развязала ленту, развернула бумагу. Изящно оттененными

буквами там было написано - и аккуратно подписано Фей и засвидетельствовано

поваром:

"Всю мою собственность без всякого изъятия завещаю Кейт Олби, ибо

считаю ее своей дочерью".

Просто и без околичностей - и никакому крючкотвору не придраться. Кейт

трижды перечла, поглядела на дату, всмотрелась в подпись повара. Фей

наблюдала, от волнения приоткрыв рот. Губы читающей Кейт шевелились, и у Фей

шевелились тоже.

Кейт свернула бумагу, перевязала опять лентой, вложила в шкатулку,

закрыла. Посидела молча. Наконец Фей спросила: - Ты рада?

Буравя взглядом Фей, точно желая проникнуть ей в глаза и глубже - в

мозг, - Кейт сказала негромко:

- Я стараюсь не заплакать, мама. Я не знала, что на свете есть такая

доброта. Стоит мне не удержать порыв, сказать, что чувствую, прильнуть к

тебе - и разревусь до истерики.

Фей даже не предполагала, что получится так волнующе, так насыщенно

тихим электричеством. Она проговорила:

- Смешной подарок, правда?

- Смешной? Почему же смешной?

- Ну как же - завещание. Но это не просто завещание. Теперь ты мне дочь

по-настоящему, и я скажу тебе все. У меня - у нас с тобой - есть деньги и

ценные бумаги на шестьдесят с лишним тысяч долларов. В моем столе записаны

банковские сейфы и счета. Заведение в Сакраменто я продала за очень хорошую

цену. Что же ты молчишь, детка? Тебя что-то огорчает?

- Завещание - звучит траурно. Точно смертью повеяло.

- Но каждому положено сделать завещание.

- Я знаю, мама, - грустно улыбнулась Кейт.- Мне подумалось - вся твоя

родня примчится в гневе, чтобы сделать его недействительным. Нельзя тебе

писать такое завещание.

- Так вот что тебя удручает, бедная моя девочка? У меня нет родни. Я не

знаю ни о каких родственниках, А если бы где-то и существовали, то как они

узнают? Ты думаешь, только у тебя одной есть тайны? Думаешь, я живу здесь

под своим настоящим именем?

Кейт слушала, не отрывая от Фей ровного и пристального взгляда.

- Кейт!- воскликнула та. - У нас же праздник! А ты сидишь как на

поминках. Не грусти!

Кейт встала, отодвинула в сторонку стол, села на пол. Прилегла щекою на

колени к Фей и стала водить тонкими пальцами по золотой нити, плетущей

сложный узор из листьев на подоле кружевного платья. И Фей гладила ей лицо,

волосы, странные ушки, лоб, доходя осторожно пальцами до самой кромки шрама.

- Никогда еще, мне кажется, я не была так счастлива, - произнесла Кейт.

- Доченька моя. И я, глядя на тебя, тоже счастлива. Как никогда. Теперь

я уже не одинока. Теперь мне ничего не страшно.

Кейт ноготками нежно теребила золотую нить. Долго сидели они так в

тепле близости; наконец Фей шевельнулась.

- Кейт, - сказала она, - мы совсем забыли. Надо праздновать. Мы забыли

про вино. Налей, доченька. Надо же отметить.

- Зачем нам вино, мама, - поежилась Кейт.

- Но почему ж. Вино хорошее. Я люблю немного выпить. Ополоснуть душу от

дряни. Разве ты не любишь шампанское, Кейт?

- Да я вообще мало пью. Мне плохо от вина.

- Вздор. Налей, милая.

Кейт встала, налила шампанское в фужеры.

Дата добавления: 2015-06-26