Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 39 страница

- Да, сэр, скажу, - ответил Кейл. Он открыл коробку, взял сигарету с

мундштуком, закурил.- Конечно, скажу.

Уилл уселся поудобнее.

- Мой отец потерял много денег, вы знаете.

- Еще бы не знать!- сказал Уилл.- Я его предупреждал - глупо гнать

партию салата через всю страну.

- Правда? Откуда вы знали?

- В его затее никаких гарантий не было. Деловой человек всегда должен

подстраховать себя. Иначе в трубу вылетишь. Так оно и вышло. Давай дальше.

- Ну вот, я хочу заработать и вернуть ему эти деньги.

- Вернуть - почему вернуть?- изумился Уилл.

- Так мне хочется.

- Ты так любишь отца?

- Да.

Пухлое, мясистое лицо Уилла Гамильтона дрогнуло, на него пронизывающим

ветерком пахнуло прошлое. Память не стала перебирать одно, другое, третье

все годы и люди словно высветились разом некой вспышкой и остановились перед

ним одной цельной картиной, одной радостью и одной печалью, как фотоаппарат

останавливает мгновение. Вот Самюэл, ослепительный и прекрасный, словно

заря, со своими причудами и правилами, точно ласточка в полете, вот умный,

задумчивый и загадочный Том, вот хозяйка и примирительница всего и всех Уна,

хорошенькая Молли, смеющаяся Десси, красавец Джордж, чья благожелательность

наполняла комнату, как наполняет ее аромат цветов, ну и, конечно же, Джо,

самый младший, общий любимец. Каждый легко обогатил семью чем-то своим,

неповторимым.

Почти каждый из Гамильтонов был чем-то недоволен, но переживал обиду

молча, не делясь ни с кем. Уилл тоже научился скрывать, что у него на душе,

громко смеялся, не стеснялся извлекать выгоду из того, что ошибочно считал

своими достоинствами, но и зависти не давал воли. Он сознавал, что он

тугодум, ограниченный, заурядный середнячок. У него не было высокой цели,

большой мечты, и никакая беда не толкнула бы его на самоуничтожение. Его то

и дело как бы оттесняли в сторону, а он отчаянно цеплялся за край

родственного круга, отдавая семье все свои способности - заботливость,

рассудительность, усердие. Он записывал расходы, нанимал адвокатов, звал

гробовщика и в конечном итоге сам оплачивал счета. Остальные Гамильтоны

понятия не имели, как нужен им Уилл. Он умел зарабатывать деньги и копить

их, но думал, что другие презирают его за это его единственное умение. И

все-таки он любил их всех до единого, любил, несмотря ни на что, и всегда

оказывался рядом, выручая деньгами и вообще исправляя чьи-то ошибки. Ему

казалось, что родные стыдятся его, и потому он изо всех сил старался

завоевать у них признательность и уважение. Пронзительный порыв этих чувств

пробрал его до глубины души.

Уилл смотрел мимо Кейла, его большие, чуть навыкате глаза повлажнели.

- Что с вами, мистер Гамильтон? Вам нехорошо?

Уилл ощущал свою кровную связь с другими Гамильтонами, но, по правде

говоря, плохо понимал их. А они со своей стороны относились к Уиллу так,

словно в нем и понимать-то нечего. И вот появляется паренек, которого он

понимает, ощущает в нем что-то свое, близкое, родное. Именно такого сына он

хотел бы иметь, будь у него сын, или такого брата, или отца. Стылый ветерок

воспоминаний переменился, и откуда-то изнутри поднялось и подступило Уиллу к

груди теплое чувство к Кейлу. Он заставил себя вернуться к разговору с ним.

Кейл сидел выпрямившись и терпеливо ждал.

Уилл не знал, как долго он молчал.

- Задумался вот...- произнес он нерешительно, но тут же спохватился и

сказал строгим голосом:-Ты пришел ко мне за советом. Я человек деловой и

даром ничего не делаю.

- Я понимаю, сэр.- Кейл не спускал с Уилла глаз, хотя чувствовал, что

тот настроен к нему доброжелательно.

- Прежде чем давать советы, я должен кое-что знать. Причем только

правду. Ты готов говорить мне правду?

- Не знаю, - ответил Кейл.

- Вот это по мне - толково и честно! Ты же не знаешь, что я спрошу,

верно? Отлично. Итак, у тебя есть брат - отец его больше любит, чем тебя?

- Арона все любят, - спокойно ответил Кейл.- Все до единого.

- И ты тоже?

- И я тоже. Во всяком случае... да нет, конечно, люблю.

- Что значит - "во всяком случае"?

- Иногда он глупо себя ведет, так мне кажется, но все равно я его

люблю.

- А отца?

- Очень.

- А отец, значит, больше любит брата?

- Не знаю.

- Итак, ты хочешь заработать денег и возместить отцу его потерю. Зачем

тебе это нужно?

Обычно Кейл смотрел настороженно, чуть-чуть прищурившись, но сейчас

глаза его были широко раскрыты и, казалось, видели Уилла целиком и насквозь.

Кейл чувствовал в нем близкую, родную душу - роднее не бывает.

- Мой отец - он хороший, - сказал Кейл.- Я хочу, чтобы он не огорчался,

хочу порадовать его. Сам-то я плохой.

- Но если ты порадуешь его - разве ты тоже не станешь хорошим?

- Не стану, - сказал Кейл.- Я о людях плохо думаю.

Уиллу еще не приходилось встречать человека, который так прямо говорит

о самом сокровенном. Ему было почти неловко от этой прямоты, и он понимал,

что именно открытость делала Кейла неуязвимым.

- И последнее, - сказал он.- Не хочешь, не отвечай, не рассержусь. Я и

сам бы, может, не ответил... Допустим, ты заработаешь эти деньги и отдашь

отцу - тебе не приходит в голову, что ты пытаешься купить его любовь?

- Да, сэр, приходит. Так оно и есть.

- Все, хватит вопросов!

Уилл уткнулся вспотевшим лбом в ладони, в висках у него стучало. Он был

потрясен. У Кейла от радости забилось сердце. Он понял, что добился своего,

но вида не подал.

Уилл поднял голову, снял очки, протер запотевшие стекла.

- Пошли прокатимся, - сказал он.

Уилл ездил сейчас на огромном "винтоне" с длинным, как гроб, капотом,

из-под которого раздавалось мощное глухое урчание. Они выехали из Кинг-Сити

по главной дороге округа и взяли на юг. Кругом набирала силу весна. Скворцы

разлетались от автомобиля и с посвистом рассаживались по проволочным

оградам. К западу вырисовывалась на фоне неба Белая гора, увенчанная тяжелой

шапкой снега, а поперек долины шли ветроупорные полосы эвкалиптов,

серебрящихся молодой листвой.

Не доезжая до проселка, ведущего в лощину, где стояла ферма Трасков,

Уилл съехал на обочину и остановил автомобиль. На всем пути от Кинг-Сити он

не проронил ни слова. Негромко урчал отключенный мотор.

Глядя прямо перед собой, Уилл сказал:

- Кейл, хочешь стать моим компаньоном?

- Еще бы, сэр!

- Если уж брать компаньона, то с деньгами, а у тебя... Правда, я мог бы

одолжить тебе, но начинать с этого...

- Я раздобуду денег.

- Сколько?

- Пять тысяч.

- Пять тысяч? Ни в жизнь не поверю.

Кейл молчал.

- Ну ладно, верю, - вздохнул Уилл.- В долг возьмешь?

- Да.

- Под какой процент?

- Ни под какой.

- Ловко! И где же ты их раздобудешь?

- Этого я вам не скажу, сэр.

Уилл тряхнул головой и рассмеялся. Он был доволен.

- Может, я как последний болван поступаю, но вот верю я тебе и все. Да

и не болван я вовсе. - Он включил было сцепление и тут же отключил.- Слушай

меня внимательно. Ты газеты читаешь?

- Читаю.

- Со дня на день мы в войну вступим.

- Похоже на то.

- Люди знают, что говорят. Так вот - тебе известно, почем сейчас

фасоль? Ну, сколько в Салинасе за сотню мешков можно выручить?

- Точно не знаю, но думаю, фунт цента по три идет, по три с половиной.

- А говоришь, не знаешь. Откуда тебе цены известны?

- Так, слышал. С отцом готовился поговорить, чтобы он мне на ферме

разрешил хозяйничать.

- Понятно. Но незачем тебе в земле ковыряться. У тебя голова на плечах

есть. Вашего арендатора Рантани зовут, верно? Итальянец он, из Швейцарии

приехал. Толк в земле знает. Почти пятьсот акров у вас на участке распахал.

Если ему обещать по пять центов за фунт да еще семян взаймы дать, он фасоль

посеет. Соседи то же самое сделают. Одним словом, можно запросто

договориться, что купим весь урожай с пяти тысяч акров.

- Фасоль же сейчас по три цента идет, а мы пять заплатим...- сказал

Кейл.- А, понял! Но какая у нас гарантия?

- Компаньоны мы или нет?

- Да, сэр, компаньоны.

- Говори: "Да, Уилл!"

- Да, Уилл!

- Когда раздобудешь пять тысяч?

- К среде.

- Тогда по рукам!

Мужчина-здоровяк и смуглый худощавый паренек торжественно пожали друг

другу руки. Держа Кейлову руку в своей, Уилл сказал:

- Поскольку мы теперь заодно, я тебе вот что скажу. У меня контракт с

Британской заготовительной компанией. Да еще приятель в Интендантстве

имеется. Мы этой фасоли сушеной сколько хочешь сбудем, ручаюсь. По десять

центов за фунт, а то и больше.

- И когда вы начнете продавать?

- Начну, и безо всяких договоров... А что если нам на ферму заглянуть?

Сразу бы и потолковали с Рантани?

- Идет.

Уилл включил вторую скорость, и тяжелый зеленый автомобиль с ревом

въехал на проселок.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Война всегда начинается где-то в другом месте, а не у нас. В Салинасе

твердо знали, что Соединенные Штаты - самая большая и самая могущественная

страна в мире. Каждый американец - прирожденный стрелок и в бою с десятком

иностранцев справится, а то и с двумя десятками.

Экспедиция Першинга в Мексику и его стычки с Панчо Вильей ненадолго

развеяли один из наших любимых мифов. Мы были убеждены, что мексиканцы и

стрелять-то как следует не умеют и к тому же глупы и ленивы. Когда с границы

вернулся изрядно потрепанный наш славный городской Третий эскадрон, ребята

рассказывали, что байки насчет тупоголовых мексиканцев - брехня собачья.

Стреляют они - дай тебе боже! И лошади у Вильи быстрее наших да и

выносливее. Месячная подготовка - по два вечера в неделю - не сделала из

городских пижонов закаленных бойцов. К тому же мексиканцы перехитрили

Черного Джека Першинга, заманили его в западню. А уж когда к ним на помощь

пришла дизентерия, наши вообще свету божьего невзвидели. Иные потом долго не

могли прийти в себя, целый год поправлялись, а то и дольше.

Когда мы прослышали о немцах, мы почему-то позабыли про мексиканцев и

снова оказались во власти самообольщения. Один американец двадцати германцев

стоит. А раз так, надо потверже действовать, приструнить кайзера. Пусть

только попробует вмешаться в нашу заморскую торговлю - а он взял и вмешался.

Пусть только полезет на нас и вздумает топить наши пароходы - а он полез и

стал топить их. Глупость и наглость с его стороны, и тем не менее ничего

другого нам не оставалось, как дать ему отпор.

Сначала на войну пошли какие-то чужие, не знакомые нам люди. Мы же, то

есть я сам, мои родные, наши знакомые, словно расселись на галерке и с

любопытством глазели на захватывающее зрелище. Раз воюют другие, значит, и

погибают другие. Матерь божья, до чего же мы были наивны! Мало-помалу в

город начали приходить похоронки, то чей-то брат погиб, то сын. Так оно и

вышло, что шесть с лишним тысяч миль, которые отделяли нашу землю от Европы,

не спасли нас от побоища.

Тут уж было не до зрелищ. Что толку от того, что по улицам Салинаса в

белых шапочках и белых же шелковых костюмчиках маршировали "Красавицы

Свободы". Что толку, что наш дядя переписал свою заготовленную к Четвертому

июля речь и агитировал покупать облигации военного займа. Что толку, что в

школе мы носили куртки и брюки цвета хаки и походные шляпы и занимались

строевой подготовкой под руководством учителя физики. Господи Иисусе!

Мартина Хопса убили, а у Берджесов, живших через улицу, их парня видный

такой, в него наша младшая сестренка с трех лет влюблена была - прямо на

куски разорвало.

Нестройной колонной, шаркая ногами, шли по Главной улице к вокзалу

нескладные юноши с чемоданчиками в руках. Впереди шагал городской оркестр,

выдувая "Да здравствуют звезды и полосы". По тротуарам поспешали

провожающие, родные, плакали матери, новобранцы конфузились, не смея поднять

глаз, и музыка была похожа на похоронную. Кто бы мог подумать, что война

доберется до нас!

Тем временем по салинасским бильярдным и барам поползли слухи. То один,

то другой уверял, что имеет достовернейшие сведения оттуда, а нам эти

сведения не сообщают. Наших, мол, посылают на фронт без винтовок. Вражеские

субмарины топят наши транспорты, а правительство как воды в рот набрало.

Немецкая армия вообще нашу превосходит, не видать нам победы, как своих

ушей. Ихний кайзер, видать, голова. Уже подумывает, как бы в Америку

вторгнуться. Думаете, Вильсон объявит об атом? Как бы не так! Каркали причем

больше всего крикуны, которые раньше хвалились, что один американец двух

десятков германцев стоит, если до дела дойдет, крикуны и каркали.

А по стране разъезжали группами британцы в своей чудной форме

(вообще-то они фасонисто в ней выглядели) и скупали все, что плохо лежит,

зато платили хорошо. Многие из них были инвалиды, но все равно в форме

щеголяли. Помимо всего прочего, они покупали фасоль, потому что фасоль

удобно перевозить, она не портится и прокормиться ею вполне можно. Теперь

фасоль шла по двенадцати с половиной центов за фунт да и то поискать надо.

Фермеры локти себе кусали из-за того, что полгода назад польстились на два

паршивых цента сверх рыночной цены.

Другие времена - другие песни. Так было в Салинасской долине, так было

по всей стране. Сначала мы распевали о том, как сокрушим Гельголанд

<Гельголанд - остров в Северном море, в годы первой мировой войны опорный

пункт военно-морского флота Германии.>, вздернем кайзера и наши бравые

ребята расхлебают эту кровавую кашу, которую заварили проклятые европейцы.

Теперь мы в одночасье запели по-иному: "Из Красного Креста сестрица стоит в

грязи, где кровь струится, она в ничейной полосе растет, как роза алая". Или

так: "Эй, барышня, послушайте, але! Соедините с раем, дорогая, туда дружка я

отправляю". Или так; "Когда вечером гаснут огни, в доме тихо под темным

покровом, малютка с молитвенным взором шепчет: "Боженька, оборони, моего

папу оборони". Наверное, мы были похожи на сильного, но неумелого подростка,

которому в первой же драке расквасили нос. Ему больно и обидно, и хочется,

чтобы все поскорее кончилось.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Однажды поздним летом Ли пришел домой со своей большой корзиной для

покупок. После переезда в Салинас он стал одеваться, как старомодный

консерватор. Выходя из дому, он непременно облачался в строгий черный костюм

в рубчик. Сорочки он носил только белые, с жесткими стоячими воротничками и

предпочитал черные, узкие, шнурком, галстуки, похожие на те, что в свое

время были в моде у южных сенаторов. Шляпы у него были тоже черные, с

прямыми полями и высокой круглой тульей, которую он никогда не приминал, как

будто носил под ней косичку. Словом, одет Ли был всегда безупречно.

Как-то Адам мягко проехался насчет его нарядов Ли осклабился.

- Что делать - приходится, - сказал он.- Только очень богатые люди

могут позволить себе плохую одежду, как у вас. Бедные должны хорошо

одеваться.

- Бедные! - фыркнул Адам.- Да мы скоро в долг у тебя брать будем.

- Не исключаю, - сказал Ли.

В тот день Ли поставил тяжелую корзину на пол и объявил:

- Хочу попробовать приготовить жаркое в тыкве. Это китайское блюдо, для

него нужна мускатная тыква. Меня двоюродный брат научил. Он в Китайском

квартале живет, хлопушки и шутихи делает, еще карточный стол держит.

- Я не знал, что у тебя есть родственники, - заметил Адам.

- Китайцы - все родственники, - возразил Ли. А те, которых Ли зовут

самые близкие. Правда, у моего брата другое имя - Сю Тен. Недавно приболел

он, в деревню уехал и там готовить научился... Taк вот, ставишь тыкву в

котел, аккуратно срезаешь верхнюю часть, кладешь внутрь курицу, грибы,

водяные орехи, лук-порей, имбиря совсем немножко. Потом закрываешь все

отрезанной верхушкой и ставишь на медленный-медленный огонь, томиться должно

двое суток. Вкусно, наверное.

Адам полулежал в кресле, закинув руки за голову, и улыбался, глядя в

потолок.

- Вкусно, Ли, вкусно.

- Вы даже не слышали, что я говорил.

Адам сел прямо.

- Интересно получается, - сказал он.- Человек уверен, что знает своих

детей, и вдруг обнаруживает, что ничего подобного.

- И что же ускользнуло от вашего родительского внимания? - улыбнулся

Ли.

- Многое, Ли!- засмеялся Адам.- И представь себе, я узнал об этом

совершенно случайно. Конечно, я заметил, что Арон этим летом мало бывает

дома, но думал, играет где-нибудь.

- Играет? Да он уж несколько лет, как игры бросил.

- Правда? Но дело не в этом... Так вот, встречаю я сегодня мистера

Килкенни - это их директор школьный, знаешь? И он очень удивился, что Арон

ничего не сказал мне. Как ты думаешь, чем он был занят все это время?

- Понятия не имею, - ответил Ли.

- Он по всем предметам за последний класс сдал, чтобы выиграть год, и

теперь хочет поступать в колледж. И мистер Килкенни считает, что он

поступит. Как тебе это нравится?

- Замечательно, - сказал Ли. - Но зачем?

- Я же сказал - чтобы выиграть год!

- А зачем ему год-то выигрывать?

- Черт возьми. Ли! Честолюбие у него, неужели не понимаешь?

- Не понимаю, - невозмутимо ответил Ли. - И никогда не понимал.

- И подумать только - ни разу не обмолвился, - задумчиво произнес Адам.

- Интересно, Кейл знает?

- Видно, Арон хочет всем нам сюрприз преподнести. Надо сделать вид,

будто мы ничего не знаем.

- Пожалуй, ты прав... И знаешь, Ли? Я горжусь им, очень горжусь. Совсем

другим человеком себя чувствуешь. Вот если бы у Кейла тоже честолюбие было.

- Может, оно у него есть, - сказал Ли. - Может, он тоже какой-нибудь

сюрприз по секрету готовит.

- Все может быть. Кстати, он тоже все время где-то пропадает, почти не

бывает дома - ты уверен, что это хорошо?

- Кейл ищет себя. По-моему, игра в прятки с самим собой - не такая уж

редкая штука. Некоторые всю жизнь в нее играют и все без толку.

- Нет, только подумай - за целый год вперед сдать, - повторил Адам.

Обязательно надо какой-нибудь подарок ему приготовить.

- Золотые часы, - сказал Ли.

- А что? Немедленно куплю, закажу надпись выгравировать, и пусть лежат.

Какую надпись сделать - как ты думаешь?

- Гравировщик вам подскажет...- сказал Ли. - Через двое суток вынимаешь

курицу, выбираешь кости, а мясо снова внутрь кладешь.

- Какую курицу, о чем ты?

- О том, как приготовить жаркое в тыкве.

- Слушай, Ли, а у нас денег на колледж Арону хватит?

- Если не будем бросать их на ветер, хватит. И если он будет умерен в

желаниях.

- Конечно, будет!

- Я тоже так о себе думал, однако же ошибся. - Ли с удовольствием

оглядел рукав пиджака.

Пасторский дом при Епископальной церкви святого Павла состоял из

множества помещений. Строили его для священников, имеющих большое семейство.

Мистер Рольф был не женат, вел скромный образ жизни и за ненадобностью

позапирал большинство помещений, однако когда Арону понадобилось место для

занятий, он выделил ему одну большую комнату и вообще всячески помогал ему.

Мистер Рольф привязался к Арону. Ему нравилось его ангелоподобное лицо

с гладкой кожей, его узкий таз и прямые длинные ноги. Он любил сидеть с ним

в комнате и наблюдать, с каким упорством и сосредоточенностью тот овладевает

знаниями. Мистер Рольф понимал, почему Арон предпочитает заниматься здесь:

обстановка у него дома отнюдь не благоприятствовала углубленным, несуетным

размышлениям. Пастор считал юношу своим творением, духовным сыном, своим

даром Церкви. Он, как умел, поддерживал ученика, превозмогающего муки

целомудрия, и горячо надеялся, что приведет его в безмятежные воды

безбрачия.

Наставник и ученик часто вели долгие доверительные беседы.

- Я знаю, что многие упрекают меня, - говорил мистер Рольф, - за то,

что я верую в каноны более высокой Церкви, чем наша. Никто не убедит меня,

что покаяние менее важное таинство, нежели причащение. Помяни мое слово: я

попытаюсь ввести исповедь в наши обряды, хотя, разумеется, постепенно и

осторожно.

- Я тоже буду принимать исповедь, когда стану священником.

- Только помни: это требует величайшей деликатности, - предостерегал

мистер Рольф.

- Хорошо, если бы в нашем приходе... я ведь имею право сказать "наш

приход", правда?.. Хорошо, если бы у нас было что-то вроде монастыря. Ну,

место для уединения, как у августинцев и францисканцев. Так иногда хочется

затвориться и очиститься от мирской грязи.

- Я понимаю тебя, - серьезно говорил мистер Рольф.- Однако не вполне с

тобой согласен. Вряд ли Господу нашему Иисусу Христу угодно было, чтобы

слуги Его не служили одновременно и пастве своей. Вспомни, как Он учил,

чтобы мы несли слово Его, помогали больным и бедным и даже сходили в грязь и

мерзость, дабы поднять падшего и очистить грешника от скверны. Мы всегда

должны держать перед собой Его пример.

Глаза у мистера Рольфа загорелись, голос сделался глубоким, зычным, как

бывало, когда он вещал с амвона.

- Может быть, мне не следовало говорить тебе это. Во всяком случае,

надеюсь, что ты не попрекнешь меня гордыней. Единственно о славе Всевышнего

тщусь. Итак, слушай... Вот уже месяц, как к вечерне приходит одна женщина.

Тебе с хоров ее вряд ли видно. Она всегда в последнем ряду садится, по левую

сторону от прохода. Погоди, ты тоже должен ее видеть, она ближе к краю ряда

сидит. Да-да, с твоего места тоже видно. Лицо ее всегда закрыто вуалью, и

она уходит сразу же, как кончается служба.

- Кто она такая? - спросил Арон.

- Думаю, тебе пора знать такие вещи... Мне пришлось навести справки об

этой женщине. Она... Ты ни за что не догадаешься. Она... как бы это

сказать... хозяйка публичного дома.

- У нас в Салинасе?

- Представь себе. - Мистер Рольф подался вперед. Арон, я вижу, у тебя

она вызывает отвращение. Попытайся превозмочь себя. Вспомни Господа нашего и

Марию Магдалину. Без гордыни тебе говорю: я был бы счастлив наставить ее на

путь истинный.

- Зачем она ходит в церковь? - резко спросил Арон.

- Наверное, за тем, что мы можем даровать ей, а именно - спасение.

Задача необыкновенно трудная: такие люди, как она, - они замкнутые,

осторожные, надо щадить их самолюбие. Но я уже представляю, как оно будет. В

мою дверь раздается стук, и она умоляет впустить ее. И тогда, Арон, мне

придется испросить у Господа мудрости и терпения. Поверь, мой мальчик, когда

такое случается, когда заблудшая душа жаждет света вышнего, это и есть самое

драгоценное и счастливое, что выпадает на долю священнослужителя. - Мистер

Рольф едва унимал волнение. - Да ниспошлет Господь мне удачу!

Адам Траск смотрел на военные действия за океаном сквозь призму смутных

воспоминаний о стычках с индейцами. Никто толком не знал, как она идет, эта

большая, захватившая весь мир война. Ли вчитывался в книги по европейской

истории, из обрывков прошлого старался составить картину будущего.

Умерла Лиза Гамильтон - умерла тихо, с едва заметной мученической

улыбкой, и когда с лица сошла краска, скулы ее неприятно заострились.

Адам с нетерпением ждал, когда Арон объявит, что сдал выпускные

экзамены. В верхнем ящике комода, под стопкой платков лежали тяжелые золотые

часы. Он не забывал заводить их и проверял ход по своим часам.

Ли тоже готовился к торжеству. Вечером, после объявления итогов

экзаменов, он должен был зажарить индейку и испечь пирог.

- Как насчет шампанского. Ли? - спросил Адам. Праздновать так

праздновать!

- Прекрасная мысль, - ответил Ли. - Адам, вы когда-нибудь читали фон

Клаузевица?

- А кто это такой?

- Не очень утешительные вещи пишет, - сказал Ли. Шампанского - одну

бутылку?

- Одной, пожалуй, хватит. Просто поздравить мальчика. Чтобы

торжественно было.

И вот однажды Арон пришел домой и спросил Ли:

- Где отец?

- Бреется.

- Я не буду обедать дома, - объявил Арон.

Он открыл дверь в ванную и сказал отражению с намыленным лицом в

зеркале:

- Мистер Рольф пригласил меня на обед.

Адам отер бритву о бумажную салфетку.

- Это замечательно.

- Я хотел принять душ.

- Через минуту я закончу, - сказал Адам.

Кейл и Адам проводили Арона глазами, когда тот прошел через гостиную и,

попрощавшись, скрылся за дверью.

- Моим одеколоном надушился, - сказал Кейл.- По запаху чую.

- Видно, важный обед, - заметил Адам. - Отметить хочет, это понятно.

Зубрил дай бог.

- Отметить? Что отметить?

- Все экзамены сдал. Разве он тебе не говорил?

- Ах, да! Конечно, говорил. Молодец, мы можем гордиться им. Подарю-ка я

ему золотые часы.

- Неправда, ничего он тебе не говорил! - выкрикнул Кейл.

- Да нет же, правда, говорил - сегодня утром.

- Утром он еще ничего не знал.- Кейл встал и вышел из дому.

Сгущались сумерки. Он быстро шагал по Центральному проспекту, мимо

городского парка, мимо особняка Джексона Смарта, туда, где кончались уличные

фонари и проспект переходил в дорогу, которая потом огибала ферму Толлота и

шла дальше.

Часов в десять вечера Ли вышел на улицу, чтобы опустить письмо. На

крыльце, на нижней ступеньке сидел Кейл.

- Где ты был?

- Гулял.

- А где Арон?

- Откуда я знаю.

- Кажется, он на что-то обиделся. Не хочешь со мной на почту?

- Не-а.

- Чего ты тут сидишь?

- Арона жду, хочу морду ему набить.

- Не стоит.

- Почему это - не стоит?

- Не сладишь ты с ним. Он же из тебя дух вышибет.

- Пусть вышибет. Сукин он сын!

- Немедленно перестань выражаться!

Кейл рассмеялся.

- Айда лучше на почту!

- Ты фон Клаузевица читал?

- Даже не слышал о таком.

Когда Арон вернулся домой, его, сидя на крыльце, ждал Ли.

- Скажи спасибо, если бы не я, задали бы тебе жару. Иди садись.

- Я спать хочу.

- А ну, садись! Потолковать надо. Ты почему отцу не сказал, что сдал

экзамен?

- Он бы не понял.

- Вольно ты хвост распускаешь, недолго и задницу застудить.

- Не нравится мне, когда так выражаются.

- Вот и хорошо, что не нравится. Я ведь специально грубости говорю,

чтобы тебе стыдно стало... Арон, отец так ждал этого дня.

- Откуда он узнал?

- Ты сам должен был ему сказать.

- Не твое это дело.

- Ну вот что, ты сейчас пойдешь, разбудишь его и все расскажешь. Хотя я

не думаю, что он спит. Иди!

- Я не пойду.

- Арон, - вкрадчиво проговорил Ли, - тебе когда-нибудь приходилось

драться с коротышкой, с малявкой, который тебе едва до плеча достает?

- Что ты придумываешь?

- Самая некрасивая вещь на свете. Представь, лезет такой на тебя с

кулаками, никак не отцепится, и ты хочешь не хочешь вынужден дать сдачи. Но

от этого еще хуже. Стукнув его, ты попадаешь в настоящую беду.

- Не пойму, о чем это ты?

- Арон, если ты немедленно не сделаешь то, что я велю, мы подеремся.

Вот смеху-то будет!

Арон хотел обойти Ли, но тот, сжав маленькие кулачки, преградил ему

дорогу. Поза, в какой стоял Ли, и весь его вид, были настолько комичны, что

он и сам засмеялся.

- Я совсем не умею драться, но попробую.

Арон недовольно отступил и чуть погодя сел на ступеньку крыльца,

- Ну и слава богу! - сказал отдуваясь Ли. - А то бы черт-те что

вышло... Арон, почему ты не хочешь сказать, что с тобой? Ты же всегда со

Дата добавления: 2015-06-26