Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 46 страница




- Позови его. Пусть придет. Он наверняка знает.

Плечи у Кейла были опущены и выдавали усталость, но лицо, хоть и

осунулось, было непроницаемое и настороженное, и вообще он смотрел

вызывающе.

- Где брат, не знаешь? - спросил Адам.

- Не знаю.

- Ты что, совсем его не видел?

- Совсем.

- Два дня дома не ночует. Куда же он подевался?

- Откуда я знаю? -сказал Кейл.- Я не сторож ему.

Адам вздрогнул, совсем незаметно, и опустил голову. В самой глубине его

глаз вспыхнул на миг и погас ослепительно-яркий голубой огонь.

- Может, он на самом деле в колледж уехал, - хрипло выдавил он. Губы у

него отяжелели, и речь стала похожа на бормотанье спящего. - Как ты думаешь,

в колледж уехал?

Шериф Куин поднялся с кресла.

- Ладно, мне не к спеху. А ты ложись, отдохни. Тебе надо в себя прийти.

Адам поднял голову.

- Да-да, лягу. Спасибо тебе, Джордж. Большое тебе спасибо.

- Джордж? Почему Джордж?

- Большое тебе спасибо, - повторил Адам.

Шериф ушел, Кейл поднялся к себе, а Адам откинулся в кресле и сразу же

уснул. Рот у него открылся, он захрапел.

Ли немного постоял подле него и пошел в кухню. Там он приподнял

хлебницу и достал из-под нее небольшой переплетенный в кожу томик с

полустершимся золотым тиснением - "Размышления Марка Аврелия" в английском

переводе. Он протер очки кухонным полотенцем и начал листать книгу. Потом

заулыбался, найдя то, что искал. Читал он медленно, шевеля губами.

"Ничто не постоянно. Приходит и уходит и тот, кто помнит, и то, что

помнится.

Наблюдение показывает, что все происходит из перемен. Размышление

подсказывает: ничто так не угодно природе мира, как изменять вещи и

создавать новые, на них похожие. Все сущее есть семя, из какового

произрастает будущее".

Несколькими строчками ниже он прочитал: "Ты скоро умрешь, но

подступающее небытие не облегчает твой удел и не освобождает от треволнений;

ты все еще подвержен внешним опасностям и не можешь быть равно добрым к

каждому. Еще не срок ограничить мудрость единственно справедливыми

поступками".

Ли поднял голову от книги и ответил писателю, квк будто тот был его

дальним предком:

- Это верно, хотя и трудно принять, прости. Но не забудь, что ты сам же

говорил: "Выбирай прямую дорогу, ибо прямая дорога - в природе вещей".

Помнишь? - Он положил книгу, страницы перевернулись, и открылся форзац, на

котором плотницким карандашом было размашисто написано: "Сэм Гамильтон".

Ли ни с того ни с сего повеселел. Интересно, Сэм хватился книги или

нет, догадался, кто ее украл? Он счел тогда, что самый верный и самый

простой способ раздобыть книгу - украсть ее. С тех пор он ни разу не пожалел

об этом. Ли любовно погладил гладкую кожу переплета, потом положил томик под

хлебницу. "Ну, конечно, он понял, кто взял книгу, - сказал он вслух.- Кому

еще взбрело бы в голову красть Марка Аврелия?" Ли пошел в гостиную и

подвинул кресло поближе к спящему Адаму.

 

 

 

Кейл сидел за столом, подпирая раскалывающуюся голову ладонями и

надавливая пальцами на виски. В животе у него бурчало, в ноздри изо рта бил

перегар, он словно был окутан перегаром, каждая пора его кожи и каждая

складка одежды, казалось, пропитаны им.

Кейл до этого не пил - не было ни потребности, ни повода. Поход в

бордель не облегчил боль обиды, и месть не принесла торжества. Рваными,

клочковатыми облаками проносились в воспаленном мозгу звуки, образы,

ощущения. Происшедшее никак не отделялось от воображаемого. Он помнил, что,

когда они с братом вышли из заведения, он дотронулся до его рукава, и тот

резким ударом свалил его на землю - точно хлыстом стеганул. Арон постоял над

ним, потом вдруг круто повернулся и побежал в темноту, всхлипывая, как

испуганный, исстрадавшийся ребенок. Кейл и сейчас различал сквозь топот тот

хриплый, надрывный плач. Он лежал, не двигаясь, где упал, - под развесистой

бирючиной в палисаднике, и до него доносилось пыхтение и шипение паровозов у

поворотного круга и лязг составляемых товарных вагонов. Он закрыл глаза, но

услышал легкие шаги, почувствовал, что кто-то подошел и нагнулся над ним. Он

глянул, и ему показалось, что это Кейт. Фигура неслышно отошла.

Немного погодя Кейл встал, стряхнул с себя пыль и пошел к Главной

улице, удивляясь, что почти ничего не чувствует. Он шел и напевал под нос:

"Чудесно роза расцвела в ничейной полосе".

В пятницу Кейл весь день не находил себе места, а вечером Джо Лагуна

принес ему литровую бутылку виски. Самому Кейлу по возрасту спиртное не

отпускали. Джо очень хотелось присоединиться к Кейлу, но в конце концов он

довольствовался полученным от того долларом и тут же отправился купить себе

пол-литра граппы.

Кейл пошел в переулок за Торговым домом Эббота и спрятался в том самом

укромном местечке позади фонарного столба, откуда совершил первый поход в

заведение матери. Там он уселся на землю, скрестив ноги, и, превозмогая

отвращение и подступавшую тошноту, начал вливать в себя виски. Два раза его

вырвало, но он продолжал пить до тех пор, пока не закачалась под ним земля и

не закружился каруселью фонарь

В конце концов бутылка выскользнула у него из рук, он потерял сознание,

но его все еще рвало. В переулок забрел бродячий пес, короткошерстый, хвост

кольцом, и, степенно останавливаясь, делал свои дела, но потом учуял Кейла и

осторожно обошел его стороной. Джо Лагуна тоже учуял Кейла. Он взял бутылку,

прислонившуюся к его ноге, встряхнул ее, посмотрел на свет, отбрасываемый

фонарем: на треть полна. Джо поползал вокруг, понапрасну ища пробку, и пошел

себе, заткнув горлышко большим пальцем, чтобы не расплескалось.

Когда на рассвете Кейл проснулся от холода, на душе у него и вокруг

него все было погано. Он потащился домой, как полураздавленный жук, благо

недалеко было - только из переулка выползти и улицу пересечь.

Ли слышал, как Кейл ввалился в дом - от него несло, как из бочки, - как

он, шатаясь и хватаясь за стены, добрался до своей комнаты и свалился на

кровать. Уснуть Кейл не мог: раскалывалась от боли голова и неотступно

грызла совесть. Немного погодя он стал под ледяной душ и изо всех сил

натерся пемзой - самое лучшее, что он был способен придумать. По всему телу

разливалось жжение и успокаивало, возвращало силы.

Он знал, что должен повиниться перед отцом и просить у него прощения.

Должен признать, что брат лучше и добрее его. Иначе ему не жить. И все-таки,

когда Ли позвал Кейла, злость на себя обернулась у него злостью на целый

свет, и перед отцом и шерифом Куином стоял сейчас затравленный, готовый

огрызнуться щенок, которого никто не любит, и он сам не любит никого.

Когда Кейл вернулся к себе, его охватило острое чувство вины, и он не

знал, как от него избавиться. Он вдруг испугался за брата. А что если Арон

угодил в беду. Не умеет он за себя постоять. Кейл понял, что должен вернуть

Арона домой, должен разыскать его и сделать так, чтобы он снова стал таким,

как прежде. Это нужно сделать во что бы то ни стало, даже если придется

пойти на жертву. Идея жертвы увлекла Кейла, как и любого, жаждущего искупить

вину. Арон почувствует, что ради него чем-то пожертвовали и тогда

обязательно вернется.

Кейл подошел к комоду и достал из ящика спрятанный между платками

пакет. Он обвел глазами комнату и поставил на стол фарфоровую пепельницу.

Потом глубоко вздохнул, и прохладный воздух показался ему приятным на вкус.

Взяв хрустящую банкноту, он сложил ее пополам, домиком, и, чиркнув спичкой

снизу о крышку стола, поджег. Пламя побежало по плотному листку, он

свернулся, почернел, и, лишь когда огонь обжег пальцы, Кейл бросил

обуглившийся комок в пепельницу. После чего снял вторую банкноту и тоже

поджег.

Когда догорала шестая, в комнату без стука вошел Ли. - Гарью пахнет,

сказал он и, увидев, что делает Кейл, негромко охнул.

Кейл думал, что Ли вмешается, и приготовился дать отпор, но тот стоял,

сложив руки на животе, и молча ждал. Кейл упрямо, одну за другой жег

банкноты, а когда они кончились, растер черные хлопья в порошок и посмотрел

на Ли, дожидаясь, что тот скажет. Ли все так же неподвижно стоял и молчал.

- Ну что же ты молчишь?- не выдержал Кейл. Хотел поговорить - говори!

- Нет, - ответил Ли, - не хотел. И ты ничего не говори, если не хочешь.

Я посижу немного и пойду. Вот тут присяду. - Он опустился на стул и сложил

перед собой руки. По лицу его блуждала улыбка, которую называют загадочной.

Кейл отвернулся.

- Я дольше тебя просижу, - сказал он.

- Если решим состязаться, вероятно. Но вот если сидеть целые дни, годы,

может, и века - нет, Кейл, не пересидишь ты меня, проиграешь. Немного

погодя.

Кейл раздраженно бросил:

- Ну что же, начинай свою нотацию.

- Не собираюсь я читать никаких нотаций.

- Тогда на кой черт ты сюда приперся? Ты же прекрасно знаешь, что я

сделал. И что напился вчера - тоже знаешь.

- Не знаю, но догадываюсь. А что напился - чую.

- Как это так - чуешь?

- От тебя до сих пор несет.

- Первый раз это со мной. Ничего хорошего.

- По-моему, тоже. У меня желудок спиртное не принимает. Вдобавок я от

него завожусь, то есть умственно завожусь.

- Что значит умственно?

- Приведу тебе один пример. В молодости я теннисом увлекался. Нравилась

мне эта игра, да и полезно для слуги. Играешь парную с хозяином, берешь

пропущенных им мячи и за сноровку не благодарность получаешь, а нечто более

существенное - два-три доллара. Так вот, хватил я однажды как следует херес,

кажется, был, - и втемяшилась мне такая теория. Будто самые быстрые и

увертливые существа на свете - это летучие мыши... Короче говоря, застукали

меня ночью в звоннице Методистской церкви в Сан-Леандро. В руках у меня

ракетка, и я доказываю полицейскому, что на этих самых летучих мышах удар

слева отрабатываю.

Кейл так весело и так неподдельно, от души рассмеялся, что Ли пожалел,

что ничего такого у него в жизни не случалось.

- А я у столба уселся и давай глушить. Как свинья наклюкался, - сказал

Кейл.

- Вечно мы бедных животных...

- Я боялся, что пулю себе в лоб пущу. Вот и напился, - прервал его

Кейл.

- Напрасно боялся. Чересчур себя любишь, чтобы застрелиться, и злобы в

тебе много. Кстати, ты на самом деле не знаешь, где Арон?

- Убежал от меня, а куда - не знаю.

- В Ароне злобы нет, - проговорил Ли задумчиво.

- Знаю, меня самого это беспокоит. Но он ведь ни за что не решится,

правда? Как ты думаешь. Ли?

- Старая история! Когда человек спрашивает у другого, что он думает,

ему хочется, чтобы тот подтвердил его собственное мнение. Это все равно что

спрашивать у официанта, что сегодня стоит заказать. Не знаю я, решится или

нет.

- И зачем только я это сделал? - воскликнул Кейл. Зачем?

- Пожалуйста, не усложняй, - сказал Ли. - Отлично знаешь, зачем. Ты

разозлился на него, а разозлился потому, что обиделся на отца. Проще

простого: разозлился, и все.

- Наверное, ты прав... Но я не хочу быть злым, не хочу! Что же мне

делать, Ли, подскажи!

- Погоди-ка, кажется, это отец.- Ли выскользнул за дверь.

Кейл слышал, как они о чем-то говорят, потом Ли вернулся.

- На почту идет. Иногда мне кажется, что все мужское население Салинаса

отправляется днем на почту, хотя никакой почты в это время не привозят.

- Многие по дороге заходят выпить, - заметил Кейл.

- Да, своего рода обычай, расслабиться можно, знакомых повидать...

Знаешь, Кейл, - переменил Ли тему, не нравится мне отец, очень не нравится.

Глаза какие-то неподвижные, и вообще... Да, совсем забыл. Ты новость слышал?

Вчера ночью твоя мать покончила с собой.

- Как покончила? Правда? - вскинулся Кейл и проворчал: - Надеюсь,

помучилась хорошенько... Господи, что я говорю! Вот видишь, опять, опять! Не

хочу я быть таким, не хочу!

Ли не спеша почесал голову в одном месте, потом в другом, третьем,

будто вся она кругом зачесалась. Ему нужно было выиграть время и принять

глубокомысленный вид. Наконец он спросил:

- Ты получил удовольствие от того, что сжег деньги?

- М-м... Кажется, да.

- А тебе не кажется, что ты получаешь удовольствие от самобичевания?

Что наслаждаешься тем, что терзаешь себя?

- Ли!..

- Ты чересчур поглощен собой. Заворожен трагедией Кейлеба Траска. Еще

бы! Кейлеб - великий и неповторимый. Кейлеб, чьи страдания должны быть

воспеты новым Гомером. А тебе никогда не приходило в голову, что ты

всего-навсего мальчишка? Просто-напросто зловредный сопляк, зловредный и в

то же время благородный - как все сопляки. Молокосос, набравшийся скверных

привычек, но и сохранивший редкую чистоту помыслов. Допускаю, что у тебя

побольше энергии, побольше напористости, чем у других. Но в остальном ты

такой же мальчишка, как твои сверстники. Хочешь выставить себя

великомучеником только потому, что от шлюхи родился? А если, не дай бог,

что-нибудь случилось с Ароном, то и роль братоубийцы себе присвоить? Сопляк

ты несчастный!

Кейл медленно отвернулся к столу. Затаив дыхание, Ли пристально следил

за ним - точно так же, как врач следит за тем, как действует на пациента

укол. Он видел, какие чувства бушуют в его подопечном: ярость, вызванная

оскорблением, желание нанести ответный удар, и сменившая его горькая обида -

признак того, что кризис миновал.

Ли облегченно вздохнул. Он действовал настойчиво и нежно, и труд его,

судя по всему, не пропал даром.

- Кейл, мы - народ необузданный, - негромко начал он.- Надеюсь, тебя не

удивляет, что я говорю "мы"? Вероятно, правильно утверждают, что американцы

происходят из бродяг и бедокуров, драчунов и спорщиков, психопатов и

преступников. Но среди наших предков были и мужественные, независимые и

великодушные люди. Иначе мы бы до сих пор лепились на жалких кочках

истощенной земли Старого Света и голодали.

Кейл повернулся к Ли, его насупившееся лицо расплылось в улыбке. Китаец

понимал, что ему не удастся совсем уж заговорить своего воспитанника, а тот

понимал, ради чего старается Ли, и был благодарен ему.

- Я говорю "мы", потому что нам всем это передалось, независимо от

того, откуда приехали наши отцы. У американцев разных цветов и оттенков кожи

есть нечто общее. Все мы - порода, которая вывелась сама по себе. Именно

поэтому мы ласковы и жестоки, как дети. Среди нас есть отчаянные смельчаки и

жалкие трусы. Мы быстро сходимся с людьми, а с другой стороны, побаиваемся

чужаков. Хвастаемся своими успехами и вместе с тем подражаем другим, как

обезьяны. Мы чересчур сентиментальны, но и вполне прозаичны. Мы прагматики

до мозга костей, расчетливость у нас в крови, а в то же время назови мне

другую страну, которая так вдохновляется идеалами. Мы слишком много едим. У

нас нет ни вкуса, ни чувства меры. Мы понапрасну растрачиваем нашу энергию.

В Старом Свете говорят, что американцы из варварства перескочили сразу в

декаданс, миновав промежуточные стадии. Но, может быть, те, кто критикует

Америку, просто не подобрали ключ к нашему образу жизни? Да, мы все такие,

Кейл, все до единого. И ты не очень отличаешься от других.

- Зубы заговариваешь?- улыбнулся Кейл.- Ну, давай, давай.

- Нечего мне больше давать. Я все сказал. Отцу пора бы вернуться.

Беспокоит он меня. - С этими словами Ли торопливо вышел.

В прихожей, у входной двери, прислонившись к стене, стоял Адам. Плечи у

него были опущены, шляпа сбилась на глаза.

- Адам, что с тобой?

- Не знаю. Устал вроде бы. Устал.

Ли взял его под руку, ему показалось, что Адам не знает, как пройти в

гостиную. В комнате он тяжело рухнул в кресло, Ли снял с него шляпу. Правой

рукой Адам потирал наружную сторону левой руки. Глаза у него были какие-то

странные - неестественно-прозрачные и неподвижные, губы пересохли и

распухли, речь сделалась, как у говорящего во сне - медленной, слышимой

словно бы откуда-то издалека. Он яростно тер руку.

- Удивительно, - проговорил он.- Должно быть, в обморок упал... на

почте. Никогда такого не было. Мистер Пьода мне нашатырю под нос. Всего и

длилось-то полминуты. Никогда обмороков не было.

- А почту привезли? - спросил Ли.

- Да-да, кажется, привезли. - Адам сунул левую руку в карман, потом

вынул.- Рука что-то онемела, -сказал он виновато, потянулся правой рукой и

достал желтую казенную открытку.

- Кажется, я уже прочитал... Да, наверное, прочитал.

Он подержал открытку перед глазами, потом уронил на колени.

- Ли, пора мне, кажется, очки выписать. В жизни не страдал глазами, а

сейчас вот плоховато вижу. Расплывается все.

- Может, я прочту?

- Странно... Завтра же схожу за очками... Да-да,прочти, что там.

Ли прочел:

- "Дорогой отец, я записался в армию. Наврал, что мне уже восемнадцать.

Не волнуйся за меня. Все будет в порядке. Арон".

- Странно, - сказал Адам.- Вроде бы читал я... Впрочем, нет, кажется,

нет.

Он изо всех сил тер руку.

 

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

 

 

 

 

Та зима 1917-1918 годов была мрачным, тяжелым временем. Немцы

продвигались вперед, сокрушая все перед собой. За три месяца англичане

потеряли триста тысяч человек убитыми и ранеными. Во многих частях

французской армии начались волнения. Россия вышла из войны. Отдохнувшие и

усиленные новыми пополнениями и новым снаряжением германские дивизии были

переброшены с восточного фронта на западный. Судя по всему, война была

безнадежно проиграна.

Настал уже май, а в боевых действиях участвовало только двенадцать

американских дивизий, и лишь летом восемнадцатого началась систематическая

переправка наших войск в Европу. Союзные генералы грызлись между собой.

Немецкие субмарины топили наши транспорты.

Вот тогда мы, наконец, уразумели, что война - отнюдь не лихой

кавалерийский наскок, а кропотливый, изнурительный труд. Зимой мы совсем

упали духом. Улеглось возбуждение первых недель, а упорства и привычки к

затяжной войне мы пока не выработали.

Людендорф был несокрушим. Ничто не могло остановить его. Он наносил

удар за ударом по потрепанным английским и французским армиям. Мы уже начали

опасаться, что не успеем соединиться с ними и окажемся один на один с

непобедимой германской машиной.

Многие старались не замечать тягот войны, искали утешения кто в

фантазиях, кто в пороках, кто в безрассудных развлечениях. Пошла мода на

гадалок и предсказателей, в пивных не было отбоя от народа. Другие старались

избавиться от растерянности и гнетущего страха, уходили в себя, замыкались в

личных радостях и личных бедах. Как мы могли забыть все это? Первая мировая

война вспоминается ныне совсем иначе: цепочка легких побед, парады

вернувшихся фронтовиков, знамена, оркестры, безудержное хвастовство, драки с

треклятыми бриттами, которые воображали, будто войну выиграли они и только

они. Как быстро мы забыли, что в ту зиму нам никак не удавалось побить

Людендорфа, и мы умом и сердцем приготовились к поражению.

 

 

 

Адам Траск был не столько опечален происшедшим, сколько огорошен. Он

хотел вообще уйти из призывной комиссии, однако ему предоставили отпуск по

болезни. Целыми часами возился он с левой рукой, держал ее в горячей воде и

растирал жесткой щеткой.

- Это нарушение кровообращения, - объяснял он. Как только

кровообращение восстановится, будет действовать нормально. А вот глаза меня

беспокоят. Никогда на глаза не жаловался. Наверное, надо врачу показаться,

пусть очки выпишет. Я и в очках - как тебе нравится? Уж и не знаю, сумею ли

к ним привыкнуть. Сегодня надо бы к доктору сходить, да голова немного

кружится.

Адаму не хотелось признаваться, что головокружения у него довольно

сильные. Он передвигался по дому, только опираясь на стены. Ли нередко

приходилось помогать Адаму подняться с кресла или утром с кровати, он

завязывал ему шнурки на ботинках, потому что левая рука у него почти не

слушалась.

Едва ли не каждый день Адам заговаривал об Ароне.

- Я могу понять, почему мальчиков тянет в армию. Если бы он мне сказал,

что хочет завербоваться, я бы попытался отговорить его, но запрещать...

запрещать бы не стал, ты же знаешь.

- Знаю, - отвечал Ли.

- Почему он тайком - вот этого я не могу понять. Почему не пишет? Мне

казалось, что я знаю его. Абра от него не получала писем? Уж ей-то он должен

написать.

- Я спрошу у нее.

- Обязательно спроси. И поскорее.

- Говорят, муштруют их здорово. Может, просто времени нет.

- Какое там время - черкнуть открытку.

- Сами-то вы писали отцу, когда служили в армии?

- Думаешь, подловил? Нет, не писал я, и ты знаешь, почему. Я не хотел

идти в армию, это отец заставил. Он обидел меня. Так что у меня причина

была. А Арон он ведь так успевал в колледже. Оттуда даже письменный запрос

пришел, ты сам видел. Уехать, все бросить, даже одежды не взять и часы

золотые.

- Зачем ему в армии гражданская одежда? И часы золотые тоже ни к чему.

Там один цвет - хаки.

- Наверное, ты прав. Но все равно я его не понимаю... Надо что-то с

глазами делать. Не могу же я постоянно тебя просить почитать мне. - Зрение

на самом деле серьезно беспокоило Адама. - Строчки вот вижу, а слова

расплываются, - говорил он. По десять раз на дню он хватался за газету или

за книгу, а потом огорченно откладывал ее.

Чтобы Адам не нервничал понапрасну, Ли старался побольше читать ему

вслух, но посреди чтения тот часто засыпал. Потом, очнувшись, спрашивал:

- Ли, это ты? Или Кейл? Странно, в жизни глаза не беспокоили. Надо

завтра же врачу показаться.

Как-то раз в середине февраля Кейл пришел в кухню к Ли.

- Все время о глазах говорит. Давай сводим его к врачу.

Ли варил абрикосовый компот. Он быстро закрыл дверь и вернулся к плите.

- Не надо ему к врачу.

- Почему не надо?

- Не глаза это, по-моему. И если врач подтвердит, он еще больше

расстроится. Повременим, пусть оправится от удара. Я ему все читаю, что

пожелает.

- А что с ним?

- Не хочу гадать. Вот если мистера Эдвардса попросить, чтобы

заглянул... Просто так, проведать.

- Ну, как знаешь, - сказал Кейл.

Ли спросил:

- Ты Абру последнее время видишь?

- Факт, вижу. Но она меня избегает.

- И что, догнать не можешь?

- И догнать могу, и повалить могу, и стукнуть как следует, чтоб не

молчала. Могу, но не буду.

- А все-таки стоит попробовать растопить ледок. Иногда стена только с

виду крепкая и неприступная, а тронешь пальцем, и она разваливается.

Подкарауль Абру где-нибудь. Скажи, что мне нужно с ней поговорить.

- И не подумаю.

- Угрызаешься, да?

Кейл молчал.

- Разве она тебе не нравится?

Кейл молчал.

- Слушай, если так будет продолжаться, я не ручаюсь за последствия. Ты

себя доведешь. Не держи это в себе, раскройся. Тебе же лучше будет.

- Рассказать отцу, что я сделал?- воскликнул Кейл.- Если хочешь,

расскажу!

- Нет, Кейл, не надо. Пока не надо. А вот когда он поправится, тебе

придется рассказать. Ради самого себя. Одному нести такую ношу не под силу.

Она задавит тебя.

- А, может, так и надо, - чтобы меня задавило.

- Замолчи!- спокойно и презрительно оборвал его Ли. - Пожалел, видите

ли, Кейла Траска. Поблажку самому себе сделал, только дешевый это ход. Так

что лучше помалкивай.

- Сам-то ты не помалкиваешь.

Ли переменил тему.

- Не пойму, почему Абра к нам не заходит. Ни разу не была.

- Зачем ей теперь приходить.

- Нет, на нее это не похоже. Тут что-то другое. Ты ее видел?

- Я же сказал - видел!- хмуро бросил Кейл.- Ты, похоже, тоже тронулся.

Три раза с ней заговаривал. Ничего слышать не желает. Уходит и все.

- Тут что-то не то. Она же хорошая женщина, настоящая.

- Девчонка она, вот кто, - возразил Кейл.- Смешно называть девчонку

женщиной.

- Ошибаешься, Кейл, - проникновенно сказал Ли. Некоторые с самого

рождения женщины. Абра красива, как взрослая женщина, она смелая, сильная...

и умная. Все прекрасно понимает, на вещи смотрит трезво. Давай спорить, что

она по пустякам волноваться не станет, не зловредная и не ломака - разве что

из кокетства поломается немного.

- Высоко же ты ее ставишь.

- Да, высоко, и потому думаю, что сама она не перестала бы навещать

нас, - сказал Ли и добавил: - Соскучился я по ней. Попроси ее зайти ко мне.

- Уходит она, я же сказал. - А ты догони. Скажи, что я скучаю и хочу ее

видеть.

- Вернемся к разговору об отцовских глазах? - спросил Кейл.

- Не стоит.

- Может, поговорим об Ароне?

- Тоже не стоит.

 

 

 

Все переменки на следующий день Абра была среди подруг, и, лишь выйдя

из школы после занятий, Кейл увидел, что она идет домой одна. У ближайшего

угла он свернул на параллельную улицу, обежал квартал и, рассчитав время,

выскочил из переулка как раз перед идущей Аброй.

- Привет, - сказал он.

- Привет. Значит, мне не показалось, что ты сзади крадешься.

- Не показалось. Я квартал обежал, чтобы подкараулить тебя. Поговорить

надо.

Абра внимательно посмотрела на Кейла.

- Если поговорить, то зачем бегать и караулить?

- Я же в школе хотел поговорить, но ты не соизволила.

- Ты был не в духе. Не люблю разговаривать, когда человек не в духе.

- Откуда ты знаешь, что я был не в духе?

- По лицу было видно, по походке. Вот сейчас ты в духе.

- Да, в духе.

- Ты не хочешь взять мои книги?- улыбнулась Абра.

У Кейла сразу отлегло от сердца.

- Ну, ясное дело, - заторопился он. Сунув стопку книг под мышку, Кейл

зашагал рядом с Аброй. - Ли просил передать, чтобы ты зашла повидаться.

- Правда?- оживилась она. - Скажи, обязательно приду. Как отец?

- Так себе. Глаза беспокоят.

Они шли молча, потом Кейл не выдержал и спросил:

- Об Ароне знаешь?

- Знаю, - откликнулась она и добавила: - Открой мой дневник на второй

странице.

Кейл вытащил из стопки учебников дневник. Внутри была вложена

простенькая открытка. На ней было нацарапано: "Дорогая Абра! Я как в грязи

вывалялся. Совсем не пара тебе. Ты ни в чем не виновата. Нахожусь в армии. К

отцу не ходи. Прощай, Арон". Кейл захлопнул дневник.

- Сукин сын! - пробормотал он.

- Что ты сказал?

- Ничего.

- Я все равно слышала.

- Ты знаешь, почему он уехал?

- Нет. Хотя если подумать... как дважды два сходится. Но я не хочу

гадать. Я пока не готова... то есть, если ты сам не захочешь сказать.

Неожиданно Кейл спросил:

- Абра, ты... ты меня очень не любишь?

- Это ты меня недолюбливаешь. Только не знаю, за что.

- Я... Боюсь я тебя.

- Боишься? Неужели я такая страшная?

- Знаешь, сколько я тебе гадостей делал. И вдобавок ты невеста моего

брата.

- Какие гадости? И вовсе я не невеста.

- Хорошо, я скажу. - В тоне Кейла звучала горечь. - Только учти, ты

сама попросила... Наша мать была проститутка. Она держала в нашем городе

публичный дом. Я давно об этом узнал. В День благодарения я повел туда

Арона, чтобы он полюбовался на свою мамочку. Я...

- Ну, а он что? - взволнованно перебила его Абра.

- Он? Распсиховался весь. Стал на нее орать. Потом, когда мы вышли,

сшиб меня на землю и убежал. Наша дорогая матушка наложила на себя руки, а

отец... с ним что-то странное происходит... Ну вот, теперь ты все обо мне

знаешь. Теперь имеешь полное право не знаться со мной.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-26; Просмотров: 252; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.287 сек.