КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 46 страница
- Позови его. Пусть придет. Он наверняка знает. Плечи у Кейла были опущены и выдавали усталость, но лицо, хоть и осунулось, было непроницаемое и настороженное, и вообще он смотрел вызывающе. - Где брат, не знаешь? - спросил Адам. - Не знаю. - Ты что, совсем его не видел? - Совсем. - Два дня дома не ночует. Куда же он подевался? - Откуда я знаю? -сказал Кейл.- Я не сторож ему. Адам вздрогнул, совсем незаметно, и опустил голову. В самой глубине его глаз вспыхнул на миг и погас ослепительно-яркий голубой огонь. - Может, он на самом деле в колледж уехал, - хрипло выдавил он. Губы у него отяжелели, и речь стала похожа на бормотанье спящего. - Как ты думаешь, в колледж уехал? Шериф Куин поднялся с кресла. - Ладно, мне не к спеху. А ты ложись, отдохни. Тебе надо в себя прийти. Адам поднял голову. - Да-да, лягу. Спасибо тебе, Джордж. Большое тебе спасибо. - Джордж? Почему Джордж? - Большое тебе спасибо, - повторил Адам. Шериф ушел, Кейл поднялся к себе, а Адам откинулся в кресле и сразу же уснул. Рот у него открылся, он захрапел. Ли немного постоял подле него и пошел в кухню. Там он приподнял хлебницу и достал из-под нее небольшой переплетенный в кожу томик с полустершимся золотым тиснением - "Размышления Марка Аврелия" в английском переводе. Он протер очки кухонным полотенцем и начал листать книгу. Потом заулыбался, найдя то, что искал. Читал он медленно, шевеля губами. "Ничто не постоянно. Приходит и уходит и тот, кто помнит, и то, что помнится. Наблюдение показывает, что все происходит из перемен. Размышление подсказывает: ничто так не угодно природе мира, как изменять вещи и создавать новые, на них похожие. Все сущее есть семя, из какового произрастает будущее".
Несколькими строчками ниже он прочитал: "Ты скоро умрешь, но подступающее небытие не облегчает твой удел и не освобождает от треволнений; ты все еще подвержен внешним опасностям и не можешь быть равно добрым к каждому. Еще не срок ограничить мудрость единственно справедливыми поступками". Ли поднял голову от книги и ответил писателю, квк будто тот был его дальним предком: - Это верно, хотя и трудно принять, прости. Но не забудь, что ты сам же говорил: "Выбирай прямую дорогу, ибо прямая дорога - в природе вещей". Помнишь? - Он положил книгу, страницы перевернулись, и открылся форзац, на котором плотницким карандашом было размашисто написано: "Сэм Гамильтон". Ли ни с того ни с сего повеселел. Интересно, Сэм хватился книги или нет, догадался, кто ее украл? Он счел тогда, что самый верный и самый простой способ раздобыть книгу - украсть ее. С тех пор он ни разу не пожалел об этом. Ли любовно погладил гладкую кожу переплета, потом положил томик под хлебницу. "Ну, конечно, он понял, кто взял книгу, - сказал он вслух.- Кому еще взбрело бы в голову красть Марка Аврелия?" Ли пошел в гостиную и подвинул кресло поближе к спящему Адаму.
Кейл сидел за столом, подпирая раскалывающуюся голову ладонями и надавливая пальцами на виски. В животе у него бурчало, в ноздри изо рта бил перегар, он словно был окутан перегаром, каждая пора его кожи и каждая складка одежды, казалось, пропитаны им. Кейл до этого не пил - не было ни потребности, ни повода. Поход в бордель не облегчил боль обиды, и месть не принесла торжества. Рваными, клочковатыми облаками проносились в воспаленном мозгу звуки, образы, ощущения. Происшедшее никак не отделялось от воображаемого. Он помнил, что, когда они с братом вышли из заведения, он дотронулся до его рукава, и тот резким ударом свалил его на землю - точно хлыстом стеганул. Арон постоял над
ним, потом вдруг круто повернулся и побежал в темноту, всхлипывая, как испуганный, исстрадавшийся ребенок. Кейл и сейчас различал сквозь топот тот хриплый, надрывный плач. Он лежал, не двигаясь, где упал, - под развесистой бирючиной в палисаднике, и до него доносилось пыхтение и шипение паровозов у поворотного круга и лязг составляемых товарных вагонов. Он закрыл глаза, но услышал легкие шаги, почувствовал, что кто-то подошел и нагнулся над ним. Он глянул, и ему показалось, что это Кейт. Фигура неслышно отошла. Немного погодя Кейл встал, стряхнул с себя пыль и пошел к Главной улице, удивляясь, что почти ничего не чувствует. Он шел и напевал под нос: "Чудесно роза расцвела в ничейной полосе". В пятницу Кейл весь день не находил себе места, а вечером Джо Лагуна принес ему литровую бутылку виски. Самому Кейлу по возрасту спиртное не отпускали. Джо очень хотелось присоединиться к Кейлу, но в конце концов он довольствовался полученным от того долларом и тут же отправился купить себе пол-литра граппы. Кейл пошел в переулок за Торговым домом Эббота и спрятался в том самом укромном местечке позади фонарного столба, откуда совершил первый поход в заведение матери. Там он уселся на землю, скрестив ноги, и, превозмогая отвращение и подступавшую тошноту, начал вливать в себя виски. Два раза его вырвало, но он продолжал пить до тех пор, пока не закачалась под ним земля и не закружился каруселью фонарь В конце концов бутылка выскользнула у него из рук, он потерял сознание, но его все еще рвало. В переулок забрел бродячий пес, короткошерстый, хвост кольцом, и, степенно останавливаясь, делал свои дела, но потом учуял Кейла и осторожно обошел его стороной. Джо Лагуна тоже учуял Кейла. Он взял бутылку, прислонившуюся к его ноге, встряхнул ее, посмотрел на свет, отбрасываемый фонарем: на треть полна. Джо поползал вокруг, понапрасну ища пробку, и пошел себе, заткнув горлышко большим пальцем, чтобы не расплескалось. Когда на рассвете Кейл проснулся от холода, на душе у него и вокруг него все было погано. Он потащился домой, как полураздавленный жук, благо недалеко было - только из переулка выползти и улицу пересечь. Ли слышал, как Кейл ввалился в дом - от него несло, как из бочки, - как
он, шатаясь и хватаясь за стены, добрался до своей комнаты и свалился на кровать. Уснуть Кейл не мог: раскалывалась от боли голова и неотступно грызла совесть. Немного погодя он стал под ледяной душ и изо всех сил натерся пемзой - самое лучшее, что он был способен придумать. По всему телу разливалось жжение и успокаивало, возвращало силы. Он знал, что должен повиниться перед отцом и просить у него прощения. Должен признать, что брат лучше и добрее его. Иначе ему не жить. И все-таки, когда Ли позвал Кейла, злость на себя обернулась у него злостью на целый свет, и перед отцом и шерифом Куином стоял сейчас затравленный, готовый огрызнуться щенок, которого никто не любит, и он сам не любит никого. Когда Кейл вернулся к себе, его охватило острое чувство вины, и он не знал, как от него избавиться. Он вдруг испугался за брата. А что если Арон угодил в беду. Не умеет он за себя постоять. Кейл понял, что должен вернуть Арона домой, должен разыскать его и сделать так, чтобы он снова стал таким, как прежде. Это нужно сделать во что бы то ни стало, даже если придется пойти на жертву. Идея жертвы увлекла Кейла, как и любого, жаждущего искупить вину. Арон почувствует, что ради него чем-то пожертвовали и тогда обязательно вернется. Кейл подошел к комоду и достал из ящика спрятанный между платками пакет. Он обвел глазами комнату и поставил на стол фарфоровую пепельницу. Потом глубоко вздохнул, и прохладный воздух показался ему приятным на вкус. Взяв хрустящую банкноту, он сложил ее пополам, домиком, и, чиркнув спичкой снизу о крышку стола, поджег. Пламя побежало по плотному листку, он свернулся, почернел, и, лишь когда огонь обжег пальцы, Кейл бросил обуглившийся комок в пепельницу. После чего снял вторую банкноту и тоже поджег. Когда догорала шестая, в комнату без стука вошел Ли. - Гарью пахнет, сказал он и, увидев, что делает Кейл, негромко охнул. Кейл думал, что Ли вмешается, и приготовился дать отпор, но тот стоял, сложив руки на животе, и молча ждал. Кейл упрямо, одну за другой жег
банкноты, а когда они кончились, растер черные хлопья в порошок и посмотрел на Ли, дожидаясь, что тот скажет. Ли все так же неподвижно стоял и молчал. - Ну что же ты молчишь?- не выдержал Кейл. Хотел поговорить - говори! - Нет, - ответил Ли, - не хотел. И ты ничего не говори, если не хочешь. Я посижу немного и пойду. Вот тут присяду. - Он опустился на стул и сложил перед собой руки. По лицу его блуждала улыбка, которую называют загадочной. Кейл отвернулся. - Я дольше тебя просижу, - сказал он. - Если решим состязаться, вероятно. Но вот если сидеть целые дни, годы, может, и века - нет, Кейл, не пересидишь ты меня, проиграешь. Немного погодя. Кейл раздраженно бросил: - Ну что же, начинай свою нотацию. - Не собираюсь я читать никаких нотаций. - Тогда на кой черт ты сюда приперся? Ты же прекрасно знаешь, что я сделал. И что напился вчера - тоже знаешь. - Не знаю, но догадываюсь. А что напился - чую. - Как это так - чуешь? - От тебя до сих пор несет. - Первый раз это со мной. Ничего хорошего. - По-моему, тоже. У меня желудок спиртное не принимает. Вдобавок я от него завожусь, то есть умственно завожусь. - Что значит умственно? - Приведу тебе один пример. В молодости я теннисом увлекался. Нравилась мне эта игра, да и полезно для слуги. Играешь парную с хозяином, берешь пропущенных им мячи и за сноровку не благодарность получаешь, а нечто более существенное - два-три доллара. Так вот, хватил я однажды как следует херес, кажется, был, - и втемяшилась мне такая теория. Будто самые быстрые и увертливые существа на свете - это летучие мыши... Короче говоря, застукали меня ночью в звоннице Методистской церкви в Сан-Леандро. В руках у меня ракетка, и я доказываю полицейскому, что на этих самых летучих мышах удар слева отрабатываю. Кейл так весело и так неподдельно, от души рассмеялся, что Ли пожалел, что ничего такого у него в жизни не случалось. - А я у столба уселся и давай глушить. Как свинья наклюкался, - сказал Кейл. - Вечно мы бедных животных... - Я боялся, что пулю себе в лоб пущу. Вот и напился, - прервал его Кейл. - Напрасно боялся. Чересчур себя любишь, чтобы застрелиться, и злобы в тебе много. Кстати, ты на самом деле не знаешь, где Арон? - Убежал от меня, а куда - не знаю. - В Ароне злобы нет, - проговорил Ли задумчиво. - Знаю, меня самого это беспокоит. Но он ведь ни за что не решится, правда? Как ты думаешь. Ли? - Старая история! Когда человек спрашивает у другого, что он думает, ему хочется, чтобы тот подтвердил его собственное мнение. Это все равно что спрашивать у официанта, что сегодня стоит заказать. Не знаю я, решится или нет. - И зачем только я это сделал? - воскликнул Кейл. Зачем? - Пожалуйста, не усложняй, - сказал Ли. - Отлично знаешь, зачем. Ты разозлился на него, а разозлился потому, что обиделся на отца. Проще простого: разозлился, и все. - Наверное, ты прав... Но я не хочу быть злым, не хочу! Что же мне делать, Ли, подскажи! - Погоди-ка, кажется, это отец.- Ли выскользнул за дверь. Кейл слышал, как они о чем-то говорят, потом Ли вернулся. - На почту идет. Иногда мне кажется, что все мужское население Салинаса отправляется днем на почту, хотя никакой почты в это время не привозят. - Многие по дороге заходят выпить, - заметил Кейл. - Да, своего рода обычай, расслабиться можно, знакомых повидать... Знаешь, Кейл, - переменил Ли тему, не нравится мне отец, очень не нравится. Глаза какие-то неподвижные, и вообще... Да, совсем забыл. Ты новость слышал? Вчера ночью твоя мать покончила с собой. - Как покончила? Правда? - вскинулся Кейл и проворчал: - Надеюсь, помучилась хорошенько... Господи, что я говорю! Вот видишь, опять, опять! Не хочу я быть таким, не хочу! Ли не спеша почесал голову в одном месте, потом в другом, третьем, будто вся она кругом зачесалась. Ему нужно было выиграть время и принять глубокомысленный вид. Наконец он спросил: - Ты получил удовольствие от того, что сжег деньги? - М-м... Кажется, да. - А тебе не кажется, что ты получаешь удовольствие от самобичевания? Что наслаждаешься тем, что терзаешь себя? - Ли!.. - Ты чересчур поглощен собой. Заворожен трагедией Кейлеба Траска. Еще бы! Кейлеб - великий и неповторимый. Кейлеб, чьи страдания должны быть воспеты новым Гомером. А тебе никогда не приходило в голову, что ты всего-навсего мальчишка? Просто-напросто зловредный сопляк, зловредный и в то же время благородный - как все сопляки. Молокосос, набравшийся скверных привычек, но и сохранивший редкую чистоту помыслов. Допускаю, что у тебя побольше энергии, побольше напористости, чем у других. Но в остальном ты такой же мальчишка, как твои сверстники. Хочешь выставить себя великомучеником только потому, что от шлюхи родился? А если, не дай бог, что-нибудь случилось с Ароном, то и роль братоубийцы себе присвоить? Сопляк ты несчастный! Кейл медленно отвернулся к столу. Затаив дыхание, Ли пристально следил за ним - точно так же, как врач следит за тем, как действует на пациента укол. Он видел, какие чувства бушуют в его подопечном: ярость, вызванная оскорблением, желание нанести ответный удар, и сменившая его горькая обида - признак того, что кризис миновал. Ли облегченно вздохнул. Он действовал настойчиво и нежно, и труд его, судя по всему, не пропал даром. - Кейл, мы - народ необузданный, - негромко начал он.- Надеюсь, тебя не удивляет, что я говорю "мы"? Вероятно, правильно утверждают, что американцы происходят из бродяг и бедокуров, драчунов и спорщиков, психопатов и преступников. Но среди наших предков были и мужественные, независимые и великодушные люди. Иначе мы бы до сих пор лепились на жалких кочках истощенной земли Старого Света и голодали. Кейл повернулся к Ли, его насупившееся лицо расплылось в улыбке. Китаец понимал, что ему не удастся совсем уж заговорить своего воспитанника, а тот понимал, ради чего старается Ли, и был благодарен ему. - Я говорю "мы", потому что нам всем это передалось, независимо от того, откуда приехали наши отцы. У американцев разных цветов и оттенков кожи есть нечто общее. Все мы - порода, которая вывелась сама по себе. Именно поэтому мы ласковы и жестоки, как дети. Среди нас есть отчаянные смельчаки и жалкие трусы. Мы быстро сходимся с людьми, а с другой стороны, побаиваемся чужаков. Хвастаемся своими успехами и вместе с тем подражаем другим, как обезьяны. Мы чересчур сентиментальны, но и вполне прозаичны. Мы прагматики до мозга костей, расчетливость у нас в крови, а в то же время назови мне другую страну, которая так вдохновляется идеалами. Мы слишком много едим. У нас нет ни вкуса, ни чувства меры. Мы понапрасну растрачиваем нашу энергию. В Старом Свете говорят, что американцы из варварства перескочили сразу в декаданс, миновав промежуточные стадии. Но, может быть, те, кто критикует Америку, просто не подобрали ключ к нашему образу жизни? Да, мы все такие, Кейл, все до единого. И ты не очень отличаешься от других. - Зубы заговариваешь?- улыбнулся Кейл.- Ну, давай, давай. - Нечего мне больше давать. Я все сказал. Отцу пора бы вернуться. Беспокоит он меня. - С этими словами Ли торопливо вышел. В прихожей, у входной двери, прислонившись к стене, стоял Адам. Плечи у него были опущены, шляпа сбилась на глаза. - Адам, что с тобой? - Не знаю. Устал вроде бы. Устал. Ли взял его под руку, ему показалось, что Адам не знает, как пройти в гостиную. В комнате он тяжело рухнул в кресло, Ли снял с него шляпу. Правой рукой Адам потирал наружную сторону левой руки. Глаза у него были какие-то странные - неестественно-прозрачные и неподвижные, губы пересохли и распухли, речь сделалась, как у говорящего во сне - медленной, слышимой словно бы откуда-то издалека. Он яростно тер руку. - Удивительно, - проговорил он.- Должно быть, в обморок упал... на почте. Никогда такого не было. Мистер Пьода мне нашатырю под нос. Всего и длилось-то полминуты. Никогда обмороков не было. - А почту привезли? - спросил Ли. - Да-да, кажется, привезли. - Адам сунул левую руку в карман, потом вынул.- Рука что-то онемела, -сказал он виновато, потянулся правой рукой и достал желтую казенную открытку. - Кажется, я уже прочитал... Да, наверное, прочитал. Он подержал открытку перед глазами, потом уронил на колени. - Ли, пора мне, кажется, очки выписать. В жизни не страдал глазами, а сейчас вот плоховато вижу. Расплывается все. - Может, я прочту? - Странно... Завтра же схожу за очками... Да-да,прочти, что там. Ли прочел: - "Дорогой отец, я записался в армию. Наврал, что мне уже восемнадцать. Не волнуйся за меня. Все будет в порядке. Арон". - Странно, - сказал Адам.- Вроде бы читал я... Впрочем, нет, кажется, нет. Он изо всех сил тер руку.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
Та зима 1917-1918 годов была мрачным, тяжелым временем. Немцы продвигались вперед, сокрушая все перед собой. За три месяца англичане потеряли триста тысяч человек убитыми и ранеными. Во многих частях французской армии начались волнения. Россия вышла из войны. Отдохнувшие и усиленные новыми пополнениями и новым снаряжением германские дивизии были переброшены с восточного фронта на западный. Судя по всему, война была безнадежно проиграна. Настал уже май, а в боевых действиях участвовало только двенадцать американских дивизий, и лишь летом восемнадцатого началась систематическая переправка наших войск в Европу. Союзные генералы грызлись между собой. Немецкие субмарины топили наши транспорты. Вот тогда мы, наконец, уразумели, что война - отнюдь не лихой кавалерийский наскок, а кропотливый, изнурительный труд. Зимой мы совсем упали духом. Улеглось возбуждение первых недель, а упорства и привычки к затяжной войне мы пока не выработали. Людендорф был несокрушим. Ничто не могло остановить его. Он наносил удар за ударом по потрепанным английским и французским армиям. Мы уже начали опасаться, что не успеем соединиться с ними и окажемся один на один с непобедимой германской машиной. Многие старались не замечать тягот войны, искали утешения кто в фантазиях, кто в пороках, кто в безрассудных развлечениях. Пошла мода на гадалок и предсказателей, в пивных не было отбоя от народа. Другие старались избавиться от растерянности и гнетущего страха, уходили в себя, замыкались в личных радостях и личных бедах. Как мы могли забыть все это? Первая мировая война вспоминается ныне совсем иначе: цепочка легких побед, парады вернувшихся фронтовиков, знамена, оркестры, безудержное хвастовство, драки с треклятыми бриттами, которые воображали, будто войну выиграли они и только они. Как быстро мы забыли, что в ту зиму нам никак не удавалось побить Людендорфа, и мы умом и сердцем приготовились к поражению.
Адам Траск был не столько опечален происшедшим, сколько огорошен. Он хотел вообще уйти из призывной комиссии, однако ему предоставили отпуск по болезни. Целыми часами возился он с левой рукой, держал ее в горячей воде и растирал жесткой щеткой. - Это нарушение кровообращения, - объяснял он. Как только кровообращение восстановится, будет действовать нормально. А вот глаза меня беспокоят. Никогда на глаза не жаловался. Наверное, надо врачу показаться, пусть очки выпишет. Я и в очках - как тебе нравится? Уж и не знаю, сумею ли к ним привыкнуть. Сегодня надо бы к доктору сходить, да голова немного кружится. Адаму не хотелось признаваться, что головокружения у него довольно сильные. Он передвигался по дому, только опираясь на стены. Ли нередко приходилось помогать Адаму подняться с кресла или утром с кровати, он завязывал ему шнурки на ботинках, потому что левая рука у него почти не слушалась. Едва ли не каждый день Адам заговаривал об Ароне. - Я могу понять, почему мальчиков тянет в армию. Если бы он мне сказал, что хочет завербоваться, я бы попытался отговорить его, но запрещать... запрещать бы не стал, ты же знаешь. - Знаю, - отвечал Ли. - Почему он тайком - вот этого я не могу понять. Почему не пишет? Мне казалось, что я знаю его. Абра от него не получала писем? Уж ей-то он должен написать. - Я спрошу у нее. - Обязательно спроси. И поскорее. - Говорят, муштруют их здорово. Может, просто времени нет. - Какое там время - черкнуть открытку. - Сами-то вы писали отцу, когда служили в армии? - Думаешь, подловил? Нет, не писал я, и ты знаешь, почему. Я не хотел идти в армию, это отец заставил. Он обидел меня. Так что у меня причина была. А Арон он ведь так успевал в колледже. Оттуда даже письменный запрос пришел, ты сам видел. Уехать, все бросить, даже одежды не взять и часы золотые. - Зачем ему в армии гражданская одежда? И часы золотые тоже ни к чему. Там один цвет - хаки. - Наверное, ты прав. Но все равно я его не понимаю... Надо что-то с глазами делать. Не могу же я постоянно тебя просить почитать мне. - Зрение на самом деле серьезно беспокоило Адама. - Строчки вот вижу, а слова расплываются, - говорил он. По десять раз на дню он хватался за газету или за книгу, а потом огорченно откладывал ее. Чтобы Адам не нервничал понапрасну, Ли старался побольше читать ему вслух, но посреди чтения тот часто засыпал. Потом, очнувшись, спрашивал: - Ли, это ты? Или Кейл? Странно, в жизни глаза не беспокоили. Надо завтра же врачу показаться. Как-то раз в середине февраля Кейл пришел в кухню к Ли. - Все время о глазах говорит. Давай сводим его к врачу. Ли варил абрикосовый компот. Он быстро закрыл дверь и вернулся к плите. - Не надо ему к врачу. - Почему не надо? - Не глаза это, по-моему. И если врач подтвердит, он еще больше расстроится. Повременим, пусть оправится от удара. Я ему все читаю, что пожелает. - А что с ним? - Не хочу гадать. Вот если мистера Эдвардса попросить, чтобы заглянул... Просто так, проведать. - Ну, как знаешь, - сказал Кейл. Ли спросил: - Ты Абру последнее время видишь? - Факт, вижу. Но она меня избегает. - И что, догнать не можешь? - И догнать могу, и повалить могу, и стукнуть как следует, чтоб не молчала. Могу, но не буду. - А все-таки стоит попробовать растопить ледок. Иногда стена только с виду крепкая и неприступная, а тронешь пальцем, и она разваливается. Подкарауль Абру где-нибудь. Скажи, что мне нужно с ней поговорить. - И не подумаю. - Угрызаешься, да? Кейл молчал. - Разве она тебе не нравится? Кейл молчал. - Слушай, если так будет продолжаться, я не ручаюсь за последствия. Ты себя доведешь. Не держи это в себе, раскройся. Тебе же лучше будет. - Рассказать отцу, что я сделал?- воскликнул Кейл.- Если хочешь, расскажу! - Нет, Кейл, не надо. Пока не надо. А вот когда он поправится, тебе придется рассказать. Ради самого себя. Одному нести такую ношу не под силу. Она задавит тебя. - А, может, так и надо, - чтобы меня задавило. - Замолчи!- спокойно и презрительно оборвал его Ли. - Пожалел, видите ли, Кейла Траска. Поблажку самому себе сделал, только дешевый это ход. Так что лучше помалкивай. - Сам-то ты не помалкиваешь. Ли переменил тему. - Не пойму, почему Абра к нам не заходит. Ни разу не была. - Зачем ей теперь приходить. - Нет, на нее это не похоже. Тут что-то другое. Ты ее видел? - Я же сказал - видел!- хмуро бросил Кейл.- Ты, похоже, тоже тронулся. Три раза с ней заговаривал. Ничего слышать не желает. Уходит и все. - Тут что-то не то. Она же хорошая женщина, настоящая. - Девчонка она, вот кто, - возразил Кейл.- Смешно называть девчонку женщиной. - Ошибаешься, Кейл, - проникновенно сказал Ли. Некоторые с самого рождения женщины. Абра красива, как взрослая женщина, она смелая, сильная... и умная. Все прекрасно понимает, на вещи смотрит трезво. Давай спорить, что она по пустякам волноваться не станет, не зловредная и не ломака - разве что из кокетства поломается немного. - Высоко же ты ее ставишь. - Да, высоко, и потому думаю, что сама она не перестала бы навещать нас, - сказал Ли и добавил: - Соскучился я по ней. Попроси ее зайти ко мне. - Уходит она, я же сказал. - А ты догони. Скажи, что я скучаю и хочу ее видеть. - Вернемся к разговору об отцовских глазах? - спросил Кейл. - Не стоит. - Может, поговорим об Ароне? - Тоже не стоит.
Все переменки на следующий день Абра была среди подруг, и, лишь выйдя из школы после занятий, Кейл увидел, что она идет домой одна. У ближайшего угла он свернул на параллельную улицу, обежал квартал и, рассчитав время, выскочил из переулка как раз перед идущей Аброй. - Привет, - сказал он. - Привет. Значит, мне не показалось, что ты сзади крадешься. - Не показалось. Я квартал обежал, чтобы подкараулить тебя. Поговорить надо. Абра внимательно посмотрела на Кейла. - Если поговорить, то зачем бегать и караулить? - Я же в школе хотел поговорить, но ты не соизволила. - Ты был не в духе. Не люблю разговаривать, когда человек не в духе. - Откуда ты знаешь, что я был не в духе? - По лицу было видно, по походке. Вот сейчас ты в духе. - Да, в духе. - Ты не хочешь взять мои книги?- улыбнулась Абра. У Кейла сразу отлегло от сердца. - Ну, ясное дело, - заторопился он. Сунув стопку книг под мышку, Кейл зашагал рядом с Аброй. - Ли просил передать, чтобы ты зашла повидаться. - Правда?- оживилась она. - Скажи, обязательно приду. Как отец? - Так себе. Глаза беспокоят. Они шли молча, потом Кейл не выдержал и спросил: - Об Ароне знаешь? - Знаю, - откликнулась она и добавила: - Открой мой дневник на второй странице. Кейл вытащил из стопки учебников дневник. Внутри была вложена простенькая открытка. На ней было нацарапано: "Дорогая Абра! Я как в грязи вывалялся. Совсем не пара тебе. Ты ни в чем не виновата. Нахожусь в армии. К отцу не ходи. Прощай, Арон". Кейл захлопнул дневник. - Сукин сын! - пробормотал он. - Что ты сказал? - Ничего. - Я все равно слышала. - Ты знаешь, почему он уехал? - Нет. Хотя если подумать... как дважды два сходится. Но я не хочу гадать. Я пока не готова... то есть, если ты сам не захочешь сказать. Неожиданно Кейл спросил: - Абра, ты... ты меня очень не любишь? - Это ты меня недолюбливаешь. Только не знаю, за что. - Я... Боюсь я тебя. - Боишься? Неужели я такая страшная? - Знаешь, сколько я тебе гадостей делал. И вдобавок ты невеста моего брата. - Какие гадости? И вовсе я не невеста. - Хорошо, я скажу. - В тоне Кейла звучала горечь. - Только учти, ты сама попросила... Наша мать была проститутка. Она держала в нашем городе публичный дом. Я давно об этом узнал. В День благодарения я повел туда Арона, чтобы он полюбовался на свою мамочку. Я... - Ну, а он что? - взволнованно перебила его Абра. - Он? Распсиховался весь. Стал на нее орать. Потом, когда мы вышли, сшиб меня на землю и убежал. Наша дорогая матушка наложила на себя руки, а отец... с ним что-то странное происходит... Ну вот, теперь ты все обо мне знаешь. Теперь имеешь полное право не знаться со мной.
Дата добавления: 2015-06-26; Просмотров: 252; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |