Русская Арктика. День первый 1 страница

Июля

Июля

Июля

Июня

Июня

Июня

Мая

Мая

Мая

Мая

Мая

Апреля

Апреля

Марта

Марта

Норвегия. Киркенес.

В начале марта я побывал в таком месте, где больше никогда не побываю. Прилетев в Киркенес, я этого ещё не знал, улетая из него, я это понимал отчётливо. Киркенес – это маленький город на самом северо‑востоке Норвегии. Он как бы находится между Россией и Финляндией. До российской границы от центра Киркенеса, то есть от центральной его площади, ехать минут пятнадцать‑двадцать. Именно по этой причине Киркенес обладает своеобразием, которое произвело на меня сильное и скорее печальное впечатление.

Попал я туда по приглашению, которое получил от некоего литературного сообщества Норвегии. Я не очень понимал суть мероприятия, на которое меня позвали, а когда оказался на месте, я эту суть понял, но при том окончательно отказался понимать смысл моего участия в мероприятии.

Это была конференция, на которую в основном собрались библиотекари из разных норвежских малых городов, а также несколько библиотекарей из российского приграничья и Мурманска. Ещё были норвежские писатели, как я понимаю, весьма средней величины. Конференция состояла из нескольких семинаров, посвящённых, если я правильно понял, сугубо библиотечным вопросам. Но главной её темой была проблема сохранения саамского языка. В Норвегии живут саамы – небольшая народность, язык которой относится к финно‑угорской группе. Зачем я был там нужен? Этот вопрос мучил бы меня всю жизнь, если бы я уже не выбросил его из головы. Однако приняли меня там очень радушно и как почётного гостя.

Прежде чем отправиться в Норвегию и Киркенес, я, конечно, поинтересовался, что же это за город. В интернете вычитал, что в городе проживает 15 тыс. человек, что лететь до него из Осло два часа и что там две основные достопримечательности – пограничный музей и снежная гостиница. Ещё в качестве развлечения можно покататься на снегоходах или собаках. Летел я туда со старшей дочерью Наташей. На снегоходе и на собаках я прежде никогда не катался, поэтому ожидал приятных новых впечатлений.

Меня поразило обилие рейсов из Осло в маленький Киркенес. Я представлял себе, что мы полетим на крошечном самолёте с пропеллерами и с нами вместе полетит несколько рыбаков, охотников, пара пограничников и какой‑нибудь бородатый геолог. Так я представлял себе полёт в Заполярье в затерянный между границами, забытый богом населённый пункт… Каково же было моё удивление, что рейс на Киркенес собрал кучу народа, что летим мы «Боингом 737», что он забит битком, билетов в этом направлении за неделю не достать, и только прямых рейсов из Осло в Киркенес три в день, но можно добраться и с пересадками. Народ летел разношёрстный. Много было сильно пожилых людей из Америки, были британцы и у кого‑то в руках я увидел даже новозеландский паспорт. Явных морских волков и учёных полярников я не встретил вовсе…

Как узнал позже, многие из этих людей, прилетев в Киркенес к полудню, уже вечером его покинули. Что они делали эти несколько часов и какая туристическая компания их уговорила посетить это место, для меня остаётся загадкой. Но туристического задора в них было много и пенсионерской любознательности хоть отбавляй.

Мы долго заруливали на посадку над белоснежными, неуютными просторами. Невысокие скалы, жиденькие деревья, бесконечное количество озёр и рек подо льдом, фьорды, похожие на реки безо льда. Болтало наш самолёт так, что неугомонные старички весело похохатывали, радуясь дополнительному приключению. Потом нам сказали, нашему рейсу ещё повезло, что его посадили, а за день до этого аэропорт не принимал по причине сильного бокового ветра. Ветер нас встретил очень сильный. Так что о снегоходах и собаках мысли улетели вместе с ветром.

Прилетели мы в полдень, и нас потащили на семинар по проблематике сохранения саамского языка. Выступления были на норвежском и финском. Их любезно переводили финские на норвежский, норвежские на финский. Несколько человек были в неких национальных костюмах. Кто‑то нам шепнул, что это саамы и есть. Мы с дочерью посидели минут пятнадцать, но даже из вежливости я больше выдержать не смог…

Зато через некоторое время мне удалось найти местную даму внушительных размеров, которая работала на данную конференцию, видимо, как волонтёр, и уговорить её показать нам достопримечательности… Каково же было наше с Наташей удивление, когда она сказала, что с рождения живёт в Киркенесе, но даже представления о том, где находятся главные достопримечательности, то есть музей и снежная гостиница, не имеет. Мало того, информация о том, что в городе, где она прожила всю жизнь, есть такая гостиница, привела её в изумление и восторг. Напоминаю, в Киркенесе проживает, по данным из интернета, 15 тыс. человек. Хотя, мне показалось, эти данные сильно преувеличены.

Однако нам повезло: с семинара решила сбежать шведская детская писательница, которой проблемы саамского языка тоже показались не самыми важными в её жизни. Если бы не она, мы бы ни за что не нашли снежную гостиницу, а пограничный музей мы и с её помощью не отыскали.

Книги этой писательницы я вряд ли дал бы своим детям. Сначала я подумал, что это странного вида мужчина, но потом пришлось признать, что это ещё более странного вида женщина. Одета она была в мощные сапоги, чёрные, практически эсэсовские галифе и тинейджерскую курточку. На голове – детская шапочка с перьями, а на носу ярко‑розовые очки. Она беспрерывно курила самые крепкие сигареты, постоянно похохатывая, покашливая и сплёвывая.

Не буду рассказывать, с каким трудом мы нашли главную достопримечательность города, снежную гостиницу. Никакого указателя на дороге не было, опрос населения давал разнонаправленные результаты. Единственное, что мы поняли сразу, – объект нашего поиска находится за городской чертой. А как вы понимаете, городская черта в городе с населением пятнадцать тысяч человек – вещь условная… Но мы нашли.

Мы оказались единственными посетителями этого странного сооружения. Наверное, в какие‑то дни его посещает много людей, но мне непонятно, что же там делать. Во всяком случае, много времени в этом туристическом месте провести трудно. Почему? А холодно. Хотя, как утверждал единственный сотрудник, который работал и проводником, и барменом, да ещё успевал и колоть дрова… Он утверждал, что обычно отель переполнен и отбоя нет. Особенно от американцев. Верится слабо… Как минимум, в самом «здании» отеля нет туалетов. Да и воды, если не считать лёд и снег, из которых сделаны стены и всё прочее, тоже нет.

На кроватях в номерах этой снежной гостиницы лежат полотенца – разве что для тех, кто решит растереться снегом, а потом полотенцем. Номеров двадцать пять там точно есть. Есть двуспальные кровати, есть номера с раздельными кроватями, есть маленькие номера на одного человека. В таком номере я сошёл бы с ума, думаю, часа за три‑четыре. Но все это довольно красиво.

Интересно, где хозяева гостиницы прячут тела тех, кто решился переночевать в этих чертогах? Больше всего меня порадовала пожарная сигнализация и стоящий во льду огнетушитель. В ответ на моё удивление провожатый сообщил, что коль скоро у них гостиница, то должен быть и весь противопожарный инвентарь…

За осмотр выкопанного в снегу отеля с нас взяли по 100 норвежских крон. Уж не помню, много это или мало, но я готов был заплатить и больше, лишь бы поскорее сесть в тёплый автомобиль. Однако шведская писательница проявила гораздо большую любознательность и морозоустойчивость. Она задавала вопросы нашему гиду, а тот охотно и подробно, со всей норвежской обстоятельностью отвечал. В итоге мы не просто замёрзли, а задубели. Благо от этой холодной достопримечательности до автостоянки можно было не идти пешком, а воспользоваться санями. Я прокатил свою дочь на санях.

Такие сани я помню по своему ленинградскому детству. Во многих старорежимных семействах такие хранились, в Ленинграде их называли финскими. В парках зимой можно было увидеть дедушек, катающих внучек, и мужчин, прогуливающих своих дам на таких санях. Хорошая штука. Можно толкать сани перед собой и, разогнавшись, встать на полозья и проехать изрядное расстояние.

Шведская писательница постоянно о чём‑то говорила с Наташей, и я даже в какой‑то момент заподозрил её в неких двусмысленных желаниях. Однако выяснилось, что детского автора из Швеции интересует Наташин лётный шлем. Она говорила моей дочери, что такой красивой шапки в жизни не видала и ей такая необходима. Видимо, рассчитывала на подарок. Но это был мой отцовский подарок дочери, и писательница шлем не получила. Если бы она была Астрид Линдгрен, мы бы без спроса подарили ей его, потому что как может жить без лётного шлема человек, придумавший Карлсона?

Вернулись мы в гостиницу усталые и замёрзшие, но нас тут же затолкали в большой автобус и повезли невесть куда, заверяя, что нам понравится то, ради чего мы едем. Мы ехали довольно долго между высоченными сугробами по очень хорошо освещенной дороге. Меня поразило, что в забытом богом краю дороги хорошо расчищены и прекрасно освещены даже на безлюдных просторах. В итоге мы приехали к небольшому, красивому, очень скандинавскому зданию, стоящему, казалось бы, среди бескрайних снегов.

Участники конференции вышли из автобуса и выстроились в длинную очередь к этому сооружению. Давно я не стоял в столь медленной и непонятной очереди. Надо было съездить в Норвегию, чтобы вспомнить советские времена и очереди. Понять, почему нам приходится стоять в очереди, было трудно. Мы с Наташей проявили деликатность, и разумеется, оказались в хвосте. Ларчик открывался просто: оказывается, мы приехали в ресторан, в котором верхнюю одежду принимают при входе. Но поскольку в Норвегии всё происходит замедленно, одежду принимали у каждого долго, номерок выдавать не торопились. Напоминаю: всё это происходило за Полярным кругом, поэтому мы с дочерью снова задубели.

В ресторане мы отогрелись, всё там было из светлого, чистого дерева. Писателей, библиотекарей и нас рассадили за два длинных стола и сообщили, что скоро подадут ужин, но перед этим будут речи. Речи были. Норвежский язык довольно благозвучен, но речи были долгие, со смыслом, многие смеялись и даже хлопали. Я стал клевать носом. Но тут вышла дама и прочла какие‑то юмористические стихи, от которых все преисполнились радости и веселья, много хохотали, а потом устроили ей овацию, после чего всем присутствующим выдали одинаковую еду. Всё это было очень похоже на вечер в пионерском лагере, но только в таком, где наведён идеальный порядок и все всему рады, поскольку провели в нём последние лет сорок, если судить по среднему возрасту участников.

Еда была вкусная. Быстро пробежали официанты и всем налили по бокалу белого или красного вина. Я этот бокал моментально выпил и попросил ещё. Мне его налили, а когда я его почти осушил, ко мне подошли со счётом. Бесплатно был только первый, второй же бокал очень дешёвого белого вина стоил на понятные деньги двенадцать евро. В Норвегии вообще такие цены на алкоголь. Само же вино было такого качества, что в Краснодаре за эти деньги можно купить три бутылки такого вина.

Потом нам пела местная рыжеволосая певица. Пела старательно, самозабвенно заламывала руки. Одна местная библиотекарь, которая говорила по‑русски, сказала мне восхищённым шёпотом: «Она здесь знаменитость! И ещё она художник, дизайнер… А ещё она самка». Последняя фраза заставила мои глаза округлиться, а брови встать дыбом. Библиотекарь увидела моё изумление и повторила: «Да! Саамка, саамка!» Я, успокоившись, выдохнул и продолжил вежливо слушать песнопения.

Следующим утром нам удалось довольно быстро обойти «центр» Киркенеса… Это была и прогулка и шопинг вместе. В Киркенесе есть две улицы с магазинами и торговый центр.

Поскольку город очень быстро закончился, мы зашли в торговый центр. И тут‑то встретились с серьёзной особенностью этого маленького городка в отличие, наверное, от всех других городков милой сердцу Норвегии. Как только мы зашли в один из магазинчиков, я услышал в свой адрес на чистом русском языке: «Молодой человек, вам помочь?»

Как выяснилось, в Киркенесе практически в каждом магазине говорят по‑русски. Если быть внимательным и смотреть дорожные указатели, многие из них дублированы по‑русски. И русских в Киркенесе хватает. Объяснение тому простое – близость границы. Мы видели, как люди ближайшего приграничья приезжают в Киркенес на шопинг… В этом есть что‑то тоскливое и отчаянное, что отличает пограничные с Россией города других стран от Киркенеса. Заполярный шопинг – это что‑то тупиковое…

В целом Киркенес был бы прекрасной декорацией для американского фильма про маленький, занесённый снегом и отрезанный от коммуникаций городок, в котором либо орудует маньяк, либо правит бал жуткая секта, возглавляемая местным шерифом или судьёй, а любой случайно заглянувший в городок путник обречён. Также в Киркенесе было бы неплохо снимать фильм про захвативших город зомби и оставшихся в живых жителях, которые забаррикадировались в местном супермаркете. Про грабоидов тоже можно было бы снимать в Киркенесе, но вечная мерзлота, боюсь, стала бы для этих тварей непреодолимым препятствием.

На встречу со мной в местную библиотеку пришло человек тридцать.

Библиотека Киркенеса, наверное, самое большое в городе здание, если не считать торгового центра. В неё ходит много местных русских и есть русские библиотекари. Книги Донцовой, Марининой и пр. занимают несколько стеллажей. Есть самые неожиданные книги на русском языке. Классика тоже есть. И читателей, как мне сказали, хватает. В основном женщины, вышедшие замуж за норвежцев… С некоторыми я вечером познакомился.

Свой второй и последний вечер в Киркенесе я просидел в ресторанчике гостиницы, который считается лучшим в городе. Ужин представлял собой стандартный гостиничный шведский стол. Как выяснилось, можно было прийти сюда и даже не проживая в гостинице иметь общий с постояльцами ужин за относительно скромные деньги. Так и сделали несколько дам, бывших наших гражданок.

Одна меня узнала, обрадовалась и подошла с моей книжкой, переведённой на норвежский, которую можно было получить на конференции. Она попросила автограф, честно признавшись, что на норвежском книгу прочитать не сможет, но непременно прочтёт её как‑нибудь по‑русски. Ей очень хотелось пообщаться. Она сказала, что приехала в Киркенес уже давно, из Ленинграда. Вышла замуж за «норга», так она сказала про своего мужа, и вот теперь здесь живёт. Сказала, что раньше часто ездила в Питер, пока живы были родители, но последние несколько лет ни разу на родине не была. Она говорила и всё посматривала мне за плечо на вход в гостиницу. И вдруг её лицо передёрнула какая‑то брезгливая судорога. Я оглянулся и увидел пожилого мужчину, который, улыбаясь, шёл к нам.

«Ну зачем ты сюда пришёл?! Уходи!» – тут же громко сказала моя собеседница мужчине. А потом продолжила, с той же раздражённой интонацией, но по‑норвежски. По этой интонации я понял, что мужчина ей неприятен, он её раздражает, и видеть его она не может. Потом она извинилась, отошла с мужем в сторону, о чём‑то с ним попрепиралась и вновь вернулась ко мне.

«Вы извините, за мной муж заехал, я поеду домой. Очень приятно было видеть вас в наших краях, – сказала она любезно, пожала мне руку и отошла на два шага. – Ну, чего расселся? Пошли!» – крикнула она своему норгу, который успел усесться на стул.

Позже вечером пришли три милые дамы, говорившие между собой по‑русски, и сразу же взяли бутылку белого вина, которую им принесли в ведёрке со льдом. Они явно пришли выпить и поговорить в приятное место, что, собственно, и стали делать. Разговорившись с ними, я узнал, что они работают в торговом центре продавщицами. Мужья у них норги, приехали они давно, а пришли в местный ресторан потому, что это новое приятное место, и пойти в общем‑то больше некуда. Сказали, что иногда ездят в Мурманск, где можно отвести душу, повеселиться и потанцевать в местных заведениях. И что жизнь в Киркенесе… невесёлая. Одна из дам была родом из Севастополя. Она сказала об этом с такой грустью в глазах, что мне тут же подумалось… Господи! Это же какие должны быть иллюзии по поводу заграницы! Это ж какими козлами должны быть местные мужики, чтобы цветущая красивая женщина из дивного, славного города Севастополя, из прекрасного тёплого Крыма, от нежного Чёрного моря, от зноя и неги, от всего того, за что мы любим Балаклаву и скалистые крымские берега, от тёплых вечеров с жареной барабулькой и молодым крымским вином, от треска цикад и фантастических запахов крымского разнотравья – взяла да и уехала в беспросветную полярную ночь, с ветрами и тёмными, хоть и прекрасными, но жуткими водами фьордов.

Я отчётливо понимаю, что для норвежцев их северные просторы, маленькие, тихие города, где все друг друга знают, ничего не происходит и никто ничего толком не ждёт – это нормально. Это их земля, их камни, их Заполярье и их фьорды. Им хорошо рядом с холодными лососями и треской…

С какой грустью, с какой тоской эти дамы говорили о своей повседневной жизни! Нет, они не жаловались. Они не ругали своих мужей, они даже не без гордости говорили о своих жизненных достижениях и, разумеется, о детях. Но сколько было тоски в голосе и в глазах! В этом чувствовалось понимание некоей совершённой ошибки, чего‑то непоправимо испорченного, и, конечно же, крушение огромных иллюзий…

Улетал я из Киркенеса, прекрасно понимая, что больше никогда здесь не побываю. И в то же время я благодарен бессмысленным обстоятельствам, которые занесли меня на этот край земли.

У меня Нижний Новгород определённым образом наложился на Копенгаген, получилась причудливая смесь датского с нижегородским.

Нижний Новгород я знаю и люблю давно. С ним связано много личных воспоминаний, сильные творческие впечатления. Нижний был даже какое‑то время городом, в котором я хотел жить… И вот в нынешние гастроли мне сообщили, дескать, за время моего отсутствия появилось в Нижнем новое, очень хорошее заведение под названием «Берёзка». В этом заведении приятно, модно, а главное – вкусно. Мне также сказали, что руководство заведения меня ждёт и будет радо принять. Я подумал, что это прекрасный вариант на вечер после спектакля. Действительно, что ж плохого, если весело и вкусно!

После спектакля мои приятели, всего числом четыре человека, и я пришли в означенную «Берёзку» на пешеходную улицу в лучшей части города. Издалека видно, что заведение действительно модное, внутри тоже всё дорого и по‑модному. Не буду подробно описывать «Берёзку», она похожа на все загламурленные заведения Москвы, Питера и других городов, которых за последние семь‑восемь лет появилось и исчезло бессчётное количество. Эти заведения чаще всего – дорогие игрушки, тешащие самолюбие и реализующие чьё‑то представление о самом лучшем в городе ресторане.

Ждали еду мы не просто долго, а очень долго. А то, что в итоге получили, есть было практически невозможно. Мало того, что диковинно, ещё это было как‑то… затрудняюсь подобрать слово… очень мудрёно, а главное – глупо.

В меню значился борщ с карасём. Борща хотелось, карась вызывал удивление. Мы поинтересовались, как борщ может быть с карасём? Нам объяснила администратор, что этот борщ замечательный, всем борщам борщ, но только с карасём. Борщ был заказан. А ещё я заказал оливье, потому что оливье, он как и борщ, и в Африке оливье. Оливье готовили час. Никакого отношения в привычному нам с детства блюду он не имел. Мне принесли гору листьев салата, среди которых попадались капельки майонеза, отдельные горошинки, кусочки варёной картошки и что‑то ещё. Отдельно от всего лежал слегка обжаренный кусок мяса. Я попросил это забрать, так как это не соответствовало заказу. Но борщ с карасём потряс наше воображение!

В большой тарелке в жижице из отварной свёклы не плавали, а лежали три кубика самой варёной свёклы, плавала какая‑то зелень, и ещё – обжаренная картошка… Вы понимаете? Картошка в супе была обжарена! То есть она не варилась в этом супе, а была пожарена, а потом брошена в суп. Я такого не то что не ел, я про такое даже не слыхивал. Посреди всей этой дряни в тарелке плавал цельный отварной карась, печальный и жалкий, явно зря отдавший свою жизнь. Если бы он был пожарен в сметане и подан на чёрной сковородке, он порадовал бы кого‑то, утолил бы чей‑то голод, а тут, в «борще», так и остался нетронутым. Мы заказали три борща, и никто не смог это есть… Потом мы поинтересовались у одного из совладельцев, мол, как можно творить такой кошмар и называть это ещё и борщом? Всё‑таки борщ – нечто классическое, так же, как и оливье, имеющее, конечно, свои региональные особенности и авторские детали, но в целом и борщ и оливье – весьма канонические произведения. На такое наше заявление нам было сказано, что для того чтобы понять вкус этих блюд, нужно родиться в Нижнем Новгороде…

Покинув заведение, все мы, будучи очень разными людьми, плевались и возмущались. Я лично абсолютно уверен, что более глупого и бессмысленного учреждения общественного питания в России нет. Даже какая‑нибудь чебуречная на трассе между Ростовом и Краснодаром честнее и приятнее, потому что она ничего из себя не изображает. А уж о том, что в чебуречной все вкуснее, нечего и говорить.

Весь этот дурацкий пафос и самоуверенность, а главное – жуткая некомпетентность, и создают в разных направлениях нашей российской жизни то, что мы называем смесью французского с нижегородским. Но в «Берёзке» всё это доведено до такого предела, что мне даже показалось, и я своим предположением развеселил моих товарищей по борщу с карасём… Я предположил, что «Берёзка» – не что иное, как результат спора двух циничных приятелей, которые заключили пари, мол, спорим, сделаю заведение, всё там будет плохо, буду кормить людей самой нечеловеческой дрянью и откровенным д…, но сделаю это так по‑модному, так их обману, такой этому придам пафос, что съедят и нахваливать будут.

Некомпетентность, самоуверенность, желание выпендриться, провинциальный апломб и прочее так уродуют и душат нашу жизнь и наши города, так запутывают и без того запутанную жизнь, так усложняют простое и хорошее, что иногда хочется всё это смыть прохладной чистой водой. А ещё хочется кому‑то чистой же водой промыть глаза и мозги.

Бедный карасик в мерзком вареве произвёл на меня гнетущее впечатление. В нём сошлись многие весьма символические образы. Он как бы всплыл, несчастный, посреди того, что представляется многим передовой, модной и прекрасной жизнью… А на самом деле он всплыл в пошлом болоте, в котором нет ничего общего с настоящим, весёлым, жизнерадостным и счастливым… Надолго я запомню этого карасика.

Вы же понимаете, что в слове «провинция» для меня ничего плохого нет. Но как только у кого‑то на российских просторах в результате появления денег и каких‑то вульгарных представлений о мире появляется желание сделать что‑то такое же, как в Париже, Лондоне или Милане, но только ещё лучше, тут‑то и возникает то самое, что было когда‑то названо смесью французского с нижегородским. То самое, от чего из нашей часто трогательной и милой провинции хочется бежать сломя голову.

А через четыре дня после борща с карасём я оказался в Копенгагене. Вечером по прибытии нас пригласили в ресторан «Noma». Можете набрать название в интернете и почитать про это чудо света. Недавно этот ресторан по версии «Мишлен» был назван лучшим рестораном мира. А повар этого заведения объявлен лучшим в мире поваром. Каково! То есть из «Берёзки» я попал в лучший в мире ресторан!

Но об этом расскажу завтра. Одно могу сказать, предваряя завтрашний рассказ… Шекспир был прав, когда написал: прогнило что‑то в Датском королевстве.

Должен сказать, что поездка в Копенгаген из Калининграда даёт ощущение лёгкости перемещения в пространстве. Туда летает небольшой самолёт компании SAS, и полёт занимает минут 48–50. Из‑за разницы во времени прилетаешь в Копенгаген минут на десять раньше, чем вылетел из Калининграда. Аэропорт в Калининграде небольшой, дорога к нему отличная, ехать до него от моего дома минут двадцать. То есть я вышел из дома и через два часа десять минут ступил на датскую землю. А в Копенгагене уже всё цветёт…

Тем, кто не был в Копенгагене, рекомендовать поездку в этот город не буду. Кому‑то может понравиться, кому‑то сильно не понравится. Кто хочет посмотреть красивую архитектуру – в течение одного дня сможет обозреть все красоты этой столицы. В отличие от Стокгольма в Копенгагене нет величия, он не наполнен дыханием большого количества великих мастеров литературы, театра, живописи и кино, как столица Швеции. Осло по сравнению с Копенгагеном – город маленький, но он удивительно красиво расположен на берегах фьорда, среди невысоких гор, а острова и корабли с катерами и лодочками, вписанные в городской пейзаж, создают неповторимую атмосферу. В Копенгагене всего понемножку: немножко писателей, немножко величия, немножко моря, немножко корабликов. Зато такого количества велосипедов я не видел нигде. Причём велосипедистов там не больше, чем в других европейских городах. Но велосипедов, кажется, больше, чем людей. Довольно странное ощущение, будто велосипеды накапливаются, а люди исчезают.

Любителям нашей телевизионной игры КВН в Копенгагене будет приятно. На корабликах, на многих такси, на некоторых зданиях можно увидеть эти три буквы. Мне сначала было непонятно, что это, а потом я вспомнил, что датчане называют свой город Kobenhavn. Международное сокращение слова «Копенгаген» – KPG, а местное – KVN. Поэтому весёлым и находчивым будет приятно бродить по Копенгагену и ощущать, что КВН и сюда запустил свои щупальца и метастазы.

Но рассказать я хочу не о красотах и достопримечательностях, а об ещё одном гастрономическом приключении, если не сказать – злоключении.

Зная о том, что я буду в означенные дни в Копенгагене, мой питерский добрый приятель подгадал себе дела в Европе, предложил поужинать в Копенгагене и взялся за выбор и бронирование ресторана. Он с гордостью сообщил, что ему удалось забронировать три места в знаменитом ресторане «Noma». Гордиться было чем, поскольку ресторан «Noma», по версии «Мишлен» и по разным другим версиям, неоднократно был объявлен лучшим рестораном мира. А его повар – лучшим поваром мира. Этакий многократный чемпион мира по еде.

Когда я знающим людям сообщал, что буду ужинать в этом ресторане, они говорили, что очень мне завидуют, мол, в Копенгаген если и стоит ехать, то только чтобы побывать в «Нома», и для многих это настоящая мечта. Когда я заказывал в гостинице такси и сказал, куда намерен ехать, консьержка восхищённо округлила глаза, покачала головой и сказала, что это чудесное место и что она тоже хотела бы хоть когда‑нибудь там побывать. Таксист спросил, бывали ли мы прежде в «Нома», и, узнав, что никогда не были, поцокал языком и сказал, что, наверное, нас ждёт нечто потрясающее, чего ему никогда в жизни не попробовать.

Ресторан находится в строгом старом здании портового пакгауза. Всё его убранство аскетично и при этом очень дорого. Официантов в нём больше, чем посетителей. Как только мы вошли, на нас напало сразу человек шесть. Нас ждал столик на троих, как мы и забронировали, остальные столы были либо заняты, либо определённо ждали гостей. Все посетители были американцы, странного вида, разного возраста и разной степени сумасшествия. Случайных людей среди них не было. Случайными, как выяснится позже, были только мы.

Едва мы сели, к нам тут же подбежал высокий парень с горящим взором и, как проводник в неведомый и чудесный мир, сообщил нам, что никакого меню у них нет и быть не может, все в их ресторане едят одно и то же, в продуманной поваром последовательности. Ещё он спросил, голодны ли мы. Мы ответили, что очень. Тогда он радостно разулыбался и сказал, что мы пришли по адресу. Но есть будем то, что дадут, другого у них нет…

Выбора напитков тоже не было. Можно было взять воду или белое вино. Или и то и другое. По поводу вина нам сказали то же самое, что и по поводу еды: нам нальют то, что сочтут нужным. Мы всё это выслушали, переглянулись и кивнули. И началось.

Сначала наш официант пододвинул нам ближе маленькую вазочку с букетиком из каких‑то растений. Мы недоумённо уставились на него. А он заявил, что среди этих растений находится хлеб, с которого трапезу следует начинать. Мы не смогли найти хлеб среди этих растений, и тогда он любезно достал из букета три сухих зелёных веточки‑палочки и подал нам. Это действительно оказались хлебные твёрдые палочки, обсыпанные пылью из какой‑то хвои. Заворожённые, мы съели эту дрянь.

После этого нам принесли сушёный мох. Слово «мох» было нам по‑английски непонятно, и официант объяснил, что то, что мы будем сейчас есть, растёт на деревьях у земли с северной стороны. Моха было мало, он сильно крошился, на вкус оказался горьковатым, будто нам дали погрызть высушенных до невозможности опят. Если наберёте в интернете название этого ресторана – там есть фотография мха, это у них фирменное блюдо.

Дата добавления: 2015-06-26