Фантастический рассказ 2 страница

Поэтому Ваня сдержался за ужином, но, улёгшись спать и дождавшись, когда квартира затихла, закрылся одеялом с голо­вой, вынул из-под подушки футлярчик, извлёк трубку, коснулся её губами и прошептал:

— Привет, тётя Атиса!

— Я к вашам услугам! — бодро долетело из поднебесья.— Что угодно, хозяин?

— Ничего, проверка слуха! — привычно пошутил Ваня.

— Пожалуйста! Может, спеть? Хочешь послушать романс Де­мона «На воздушном океане»?

— Нет.

— Чудак! Не я же буду петь, а Фёдор Иванович Шаляпин!

— Всё равно! Я не люблю романсов!

— Жаль, хозяин!

— Опять «хозяин»? — пристрожился мальчишка.— Мы же договорились!

— Ах, да! Прости, повелитель!.. А как это обращение? Старо­модно, конечно, немножко, но по существу верно! Не возража­ешь? Я долго думала и вот придумала: по-ве-ли-тель.

— Хорошее слово. Я тоже долго думал и тоже придумал, но другое — шеф! Ты можешь звать меня шефом?

— Шефом? Могу, шеф!

— Вот и договорились!

— А что ты так тихо разговариваешь?

— Наши спят уже.

— Понимаю. Разумно.

— Ну, спокойной ночи, тётя Атиса!

— Чао, бамбино! (Пока, парень!) — И гудочки.

Искушение получить вазу фруктов было пустяком в сравне­нии с тем искушением, которое Ваня испытал, собираясь утром в школу. Вопрос встал так: брать или не брать с собой волшеб­ную трубку?

Горы соблазнов рисовались мальчишке: от невинного вызо­ва к доске, где он мелет какую-то чепуху, но получает, однако, за это пятёрку, а Люська Зыкина, у которой урок, как всегда, отска­кивает от зубов, наоборот, получает «пару», до более серьёзных проказ, таких, например, чтобы все учителя начали путать свои классы и как угорелые бегать по всей школе, или бы заколотить парадные школьные двери двумя мощными досками крест-на­крест и повесить табличку — «Ремонт до Нового года!» Всё это были весёлые, конечно, затеи, но и грустные в то же время, по­тому что Ваня по своей натуре не был шкодливым, хотя любил наблюдать за «хохмами» других. Душевные боренья мальчика кончились тем, что он всё же взял трубку, но с условием, что совершит всего одну небольшую шкоду. Только одну! Одно чудо!

Но выбрать одну шкоду из бесконечной массы возможных оказалось очень трудно. Помог случай.

Был в их классе один противоза — Дима Кудимов. Он посто­янно всех задирал, особенно девчонок, тех, кто прилично учил­ся, обзывал почему-то «примусами», выматывал учителям нервы, и дня не проходило без его «номеров». Ваня ненавидел его всей душой и не раз жалел, что нет в нём достаточной силы и смелости начистить Димке физиомордию. И тут на втором уроке произошла такая история.

Во время перемены доску всю так исчертили мелом и так из­рисовали всякими рожицами, что Зинаида Николаевна ахнула, зайдя в класс и увидев не подготовленную к уроку доску.

— Кто дежурный? — спросила она.

— Я! — сидя ответил Кудинов.

— Немедленно вытри доску.

Димка покорно, как это ни странно, вышел и начал так раз­машисто вытирать доску, что только клубы пыли и мела полете­ли, потому что тряпка была предельно сухой и жёсткой.

— Ты что пылишь? Пойди смочи!

И опять Димка не ослушался, а сходил в туалет и смочил тряпку, но не отжал, а так и принёс мокрой, капающим комком плюхнул её на приступочку доски, так что брызги полетели, а потом спокойнёхонько сел на своё месте.

— Ты что? — удивилась учительница.— А кто будет выти­рать?

— Второй дежурный! — ответил Димка и кивнул на пустую­щее рядом место.— Нас же двое за партой.

— А где он? — спросила Зинаида Николаевна.

— Сегодня его нет, он болеет, — ответил Димка, и все по­чувствовали, что вот он, концерт, начинается.

— Ну раз его нет, значит, ты один за двоих дежуришь!

— Ещё чего не хватало, за двоих! С какой это стати я дол­жен за двоих дежурить? Все по двое дежурят, а Димка Кудинов один за двоих дежурь! Нашли дурака! — и он скорчил кислую обиженную физиономию.— Я не виноват, что он болеет! Пусть скорей выздоравливает, приходит и вытирает доску! Он будет хворать себе на здоровье, а я за него вкалывай! А может, он уже тут, да притворяется невидимым, чтобы отлынивать от работы,а?' Он такой! Эй ты, лентяй! — Он толкнул локтем воображаемого соседа.— Чего расселся? Иди вытирай доску, видишь, целый класс тебя ждёт! Не хочет! Он не желает, Зинаида Николаевна! Поставьте ему двойку, выгоните из класса, и пусть без родителей не является. Бездельник! — разыграл целую сцену Димка некоторым на потеху, некоторым на осуждение.

Близсидевшие девочки зашикали на него: не ломайся, мол, бесстыжий! Кто-то из них даже руку протянул, прося разреше­ния за Димку вытереть доску, но учительница отвергла помощь, заявив, что нечего поощрять нахалов, что поскольку он закон­ный дежурный, то пусть и выполняет свои обязанности.

— Ну, Кудинов, ты будешь стирать с доски?

— Не-а! — развалясь, ответил Димка.

— Хорошо, мы подождём!

— Бесполезно!

— Но если ты сорвёшь урок, разговор будет другой!

Ване вдруг стало так пронзительно жалко Зинаиду Никола­евну, и весь класс, и себя самого, и даже грязную доску, что он решил прекратить эту издевательскую сцену и полез в парту за сумкой... Вот только какую небесную кару наслать на Димку? Может, пусть с потолка на макушку противозы обрушится шмат штукатурки, но так, чтобы не убить, а хорошенько оглоушить. Но как бы от такого удара Димка не сделался дураком, а то он уже и без того, кажись, полудурок. Нет, этот вариант отпадал, тем более что на потолке не было штукатурки, а лежали гладкие железобетонные плиты, только побеленные, без подштука-туривания. Конечно, если поручить дело тёте Атисе, то она и наведёт штукатурку, и обрушит её, а то и просто отломит кусок бетона от арматуры. Вот уж тогда точно Димку укокошит. И не только Дим­ку, но и весь класс погребёт, потому что арматура без бетона сразу согнётся, плита упадёт, потянет за собой другие плиты, и придёт кровавая мясорубка. Нет же, чур-чур, с потолком лучше не связываться!..

Может, пусть из пола ударит Димке под зад какой-нибудь чернильный фонтан? Или, например, пусть из сиденья парты ему кольнёт шилом — вот уж взорвётся противоза.

Но это больше походило на личную месть, чем на обществен­ное позорище... Что же, что же изобрести?.. Ване вдруг захоте­лось самого простого и естественного: чтобы сидевшая позади Кудинова девочка, а это была как раз отличница Люська Зыко­ва, имевшая на Димку зуб, выхватила бы из парты свой портфель и трахнула бы им выпендрялу по башке, да так, чтобы у того челюсти заклинило. Самое бы то наказание! Только ведь Димка, наверное, ответит тем же, завяжется потасовка. Но до­саднее и обиднее будет то, что чуда не произойдёт, а выйдет обыкновенная драчка, а надо, чтобы случилось именно чудо, то единственное чудо, ради которого Ваня и уговорил себя взять в школу волшебную трубку...

Ваня вынул сумку, просунул туда руку и приоткрыл футляр­чик... А может, вообще ничего не надо? Пусть всё остаётся как есть! И если бы Димка в этот момент вдруг успокоился, перестал паясничать, то Ваня бы и отказался от своей затеи, но Димка продолжал куролесить, и лицо учительницы, заметил Ваня, ста­ло от негодования и бессилия покрываться бурыми пятнами... Нет уж, противозу надо наказать, осрамить публично. Ваня ещё раз оглядел класс, и у него блеснула замечательная идея. Он наклонился к сумке и отдал распоряжение. Мокрая тряпка сор­валась с приступа доски и, разлетевшись, смачно врезалась в нахальную Димкину физиономию и прилипла к ней. Конечно, был взрыв смеха всего класса, был испуганный крик самого Димки, и была тщетная попытка Зинаиды Николаевны выявить проказника, и было главное— полное публичное посрамление этого губошлёпа.

Но этим дело не кончилось. Это было только начало номера! Чудесного номера! Димка мотал головой, стараясь сбить тряпку с лица, срывал её руками, но тряпка как приросла. Вдруг шея мальчишки начала вытягиваться, потянула за собой тело, и Ване стало совершенно ясно, что тряпка сама, впившись в лицо, тя­нет «героя». Вот она приподняла его, вывела в проход и повела к доске. Как Димка ни выплясывал, ни вертелся, пытаясь отде­латься от посторонней силы, всё было бесполезно, и он впервые подчинялся чужой воле. Кудинов, заплетаясь ногами, вышел к Учительскому столу, повернулся к классу, зачем-то поклонился, как настоящий артист перед своим коронным номером, затем устремился к доске и давай её вытирать своей физиономией. То есть тряпкой, конечно, но прижимал и двигал её лицом, а поскольку со стороны тряпку не было видно, то казалось совершенно чётко, что вытирал он прямо лицом — лбом, носом и щеками, благо, щёки его были мясистыми и пухлыми, то есть было чем вытирать.

Ваня удивлённо таращил глаза в недоумении, поскольку он ничего подобного не заказывал тёте Атисе, это она сама, по­нимая детскую психологию, додумала эти каверзные детали, а шеф, в общем-то, не возражал против такой самодеятельности.

Класс стонал, изнемогая от хохота. Зинаида Николаевна, в панике всплескивая ладонями, не знала, что и предпринять. Она то призывала класс:

— Тихо, дети! Успокойтесь! Ти-ши-на! — То кричала проказ­нику; — Кудинов, прекрати! Дима, это уж слишком! Перестань!

И даже пыталась ухватить мальчишку за плечо, но Димка увёртывался, мыча и продолжая полировать доску.

Хоть это было и весёлое, но чем-то и печальное зрелище. Сверхъестественные силы издевались над человеком, издева­лись безжалостно и откровенно, впрочем, сам Димка только что так же издевался над бедной учительницей. Может быть, именно вопреки этой безжалостности Ване вдруг стало жалко Димку, и он даже захотел прервать этот дикий, несуразный «концерт», но одновременно хотелось и досмотреть его.

А смотреть было на что! Кудинов творил прямо чудеса ак­робатики у доски. Докуда он не доставал лицом, дотуда пора­зительным, неимоверным образом допрыгивал, словно его, как куклу-марионетку, кто-то дёргал за невидимые нити. Изредка Димка зачем-то затравленно оглядывался на класс, его, очевид­но, считая виновником своего унизительного представления, но тут же отворачивался и с новым рвением продолжал вытирать доску и успокоился лишь после того, как последний меловой след был изведён. Доска сияла влажной чистотой, зато Димкина физиономия представляла собой такую несусветную мазню, какой ещё не видывали в школе, только выпученные глаза пер­возданно блестели среди грязевых разводов,

«Ну, кажется, всё!» — подумал Ваня с облегчением.

В этот момент тряпка отлипла от его лица, но не упала на пол, что было бы естественно, а мотнулась к доске на присту­почку, она как бы перепорхнула на своё законное место. Поняв, что эта жуткая вещь оставила его в покое, Димка сперва отдышался, потом покосился на чудовищную тряпку, не шевелится _ли она и не собирается ли вновь взнуздать его. Потом убедился, что лоб, нос и щёки в целости и сохранности, а не стёрлись до нуля, а потом пулей вылетел из класса. Вернулся он только к концу урока, когда Зинаида Николаевна начала уже волновать­ся и бросать на дверь тревожные взгляды — мол, где он и уж не натворил ли чего с собой с перепугу этот ершисто-взбалмошный мальчишка? Она даже чуть было не отправила в разведку двух шустрых пареньков, но тут дверь открылась и какое-то время зияла пустотой, словно её распахнуло сквозняком, и лишь спус­тя секунды показался Димка, умытый и вытертый до блеска, но пришибленный и вялый, как бы уменьшившийся в росте и объё­ме, с поверженными долу глазами, с выпущенными из пиджака ниже пальцев рукавами рубашки и с выбившимся из штанов по­долом, которым он, похоже, и вытирался, а уж заправиться как следует ему не хватило ни терпения, ни сил, ни старанья. Это был выжатый лимон, проткнутый футбольный мяч, а не человек. Еле плетясь до своей парты, он бессильно рухнул на сиденье и как бы окаменел. Он сполна сознавал своё положение и свой позор, но не имел ни малейшего представления, как выпутаться из этого нелепейшего положения.

Уже отхохотавший класс встретил его гробовым молчани­ем и с подозрением, даже с некоторым страхом воззрился на своего запасного хохмача, не выкинет ли он ещё какого-нибудь коленца, но тому было явно не до хохм.

Ваня заключил, что это конец программы, вздохнул и удов­летворённо шепнул в сумку:

— Спасибо, тётя Атиса! Всё, отбой до обеда! А в обед, уже дома, где опять никого не было, Ваня поставил Раскрытый футлярчик посреди кухонного стола и сказал:

— Тётя Атиса, я хочу тебя увидеть!

— С чего это вдруг, шеф? — удивилась волшебница.

- Не знаю. Захотел — и всё тут.

— Но я, шеф, большая!

— Всё равно!

— Очень большая!

- Тем более интересно! — настаивал Ваня.

— Я огромная!.. Чтобы дать тебе понятие о своей величине, я пошлю тебе маленький сувенир! Внимание! Три-четыре! В форточку со скрипом просунулась и со стуком упала на пол какаято полуметровая болванка с перламутрово-гладкой блестящей поверхностью.

— Что это? — спросил Ваня.

— Кусочек моего волоса. Это самое малое, что я могу пока­зать тебе!

— Ого-го!

— Да, вот такая я великанша! Теперь представляешь?

— М-да-а!..

— Но чтобы ты ещё чётче представил меня во всём, так ска­зать, величии, выгляни на улицу.

Ваня выскочил на балкон, который в полдень всегда ока­зывался на солнечной стороне и, не зная, куда смотреть и что искать, задрал голову кверху. Палящее солнце одиноко висело в синем небе. Но вдруг к нему устремилась какая-то бог весть откуда взявшаяся продолговатая розовая тучка. Она была такой плотной, что, когда наплыла на солнце, закрыла его, как заслон­кой, и даже контур её не осветился, как это обычно бывает у нормальных облаков. На земле вмиг потемнело, похолодало и подул ветер — то есть случилось затмение, натуральное солнеч­ное затмение, не предусмотренное, очевидно, никакими астро­номическими календарями.

Наплывя на солнце, тучка не двинулась дальше, как это по­ложено облакам, а замерла, точно навсегда решила погасить солнце.

Вглядевшись внимательней, Ваня вдруг с трепетом разли­чил в этой продолговатой тучке женский силуэт. Далёкая ог­ромная женщина, то ли совсем обнажённая, то ли в лёгком га­зовом одеянии, лежала в невесомости на боку, простерев одну руку вперёд, а другую, красиво изогнутую, положив на бедро. Длинные рыжеватые волосы дождевым занавесом спадали далеко вниз и шатались, ходили ходуном. Но вот та рука, что лежала на бедре, приподнялась и приветливо помахала ему, Ване. Это было что-то вроде космического дружеского посла­ния.

Вздрогнув и как бы испугавшись величия происходящего события, мальчик заскочил в комнату и, схватив трубку, зашептал задыхаясь:

— Тётя Атиса, это ты хулиганишь на небе?

— Я!

— Кончай! Открой солнце, а то на земле жутко, и люди пере­полошились!

— Но ты же хотел видеть меня, шеф! — с кокетливой капризностью ответила волшебница.

— Всё, спасибо, увидел!

— Ну и как?

— Моща!

— А не хочешь ли ты в гости пригласить вот такую, пока я в лирическом настроении, а, шеф? — со смешком и издёвкой поинтересовалась волшебница.

— Нет, тётя Атиса, едва ли...

— Что так?

— У нас тесновато для тебя. Вот если бы ты превратилась в маленькую девочку!..

— Ишь ты, шеф! Губа не дура! Девочку ему! Увы, шеф! С со­бою я ничего поделать не могу! Над собою я не властна!

— Жаль! А что мне делать с твоим сувениром? — и мальчик ногой колыхнул перламутровый обрубок.

— Что хочешь, хоть на дрова пусти!

— Ну, что ты! Такую красоту!.. О, тётя Атиса, идея! Сделай-ка мне из него турнирные шахматы. Мы с Щукой любим играть в шахматы...

Не успел Ваня договорить, как болванка рассыпалась на мно­жество перламутровых фигурок, чёрных и белых, естественно, появилась шахматная доска, которая своими крышками, как ди­ковинным ковшом, сгребла все фигурки, захлопнулась и прыгну­ла на стол, пред очи повелителя. Ваня в восхищении ощупал пер­ламутровые клетки, потом приподнял крышку, выхватил взглядом несколько нужных фигур и удовлетворённо вздохнул: всё в поряд­ке, морды коней были целы и невредимы, а на коронах шахматных монархов торчали, искристо мерцая, положенные пипочки. Не утерпев, Ваня взял одного коня, белого, в руки и пристальнее разглядел его. Оскаленная пасть, с закушенными удилами и частью поводов, была вырезана с такой достоверной тщательностью, что было даже страшновато держать фигуру в руках.

Конь, как живой, косил на мальчика бешеный глаз, так и ка­залось, что вот сейчас он встряхнёт своей почти натуральной гривой, всхрапнёт и издаст призывное ржание, по которому вся спящая королевская рать очнётся, встрепенётся и, постукивая подошвами, выстроится в свой законный боевой порядок. Вооб­ще все фигурки сияли таким таинственным внутренним светом, что казались самородками, только что извлечёнными из-под створок гигантских раковин-жемчужниц. «Теперь, Щурёнок, пос­мотрим, чьи шахматы лучше!» — радостно подумал Ваня, поло­жил коня на место и закрыл доску.

— Спасибо, тётя Атиса! — шепнул он и, спохватившись, то­ропливо распорядился: — Давай-давай, тётя Атиса, марш с солн­ца! Кончай затмение!

— Слушаю, шеф! — стало стремительно светлеть, и вот сол­нышко открылось целиком, и жизнь продолжилась, по-прежне­му радостная и тёплая. Ваня бросил последний взгляд на свою небесную покровительницу, но той уже не было: соскользнув с солнца, она куда-то мигом и бесследно исчезла, словно испари­лась. Правда, Ване показалось, что в последний момент к тёте Атисе подлетело другое продолговатое облако, тоже имеющее форму человеческого тела, только покрупнее, и то ли эти облака слились в одно и взаимо уничтожились, то ли большее поглоти­ло меньшее, то ли подхватило его и куда-то решительно увлек­ло — Ваня ничего не понял, ему хватило того, что небо расчис­тилось и мир просветлел.

И уж чего сполна, прямо по горло хватило мальчишке, так это воспоминаний и переживаний. Вспоминал он и переживал явление тёти Атисы до самого вечера, так что едва успел спра­виться с уроками и не захотел даже навестить своего друга Ваську, чтобы похвастаться новыми шахматами, а то и сгонять партию-другую.

Щука сам дал знать о себе. Уже около одиннадцати он поз­вонил и сказал:

— Привет, чудодей! Не спишь?

_- Нет ещё.

— Тогда принимай гостя!

— А не поздновато ли по гостям шляться?

— Для такого гостя никогда не поздно!

- Для какого это такого?

— Узнаешь. Иди к себе в комнату, открой форточку и жди.

Понял?

— Не-а! Зачем форточку открывать?

—Надо!

— Зачем надо?

— Балда! Ты же сам вчера говорил, что мы с тобой необык­новенные люди, то есть, что ты необыкновенный, а поскольку я — твой друг, то и я необыкновенный! Говорил?

— Говорил.

— Ну и вот!

— Что вот!

— Что я стал необыкновенный независимо от тебя! Понял?

— Не очень.

— Скоро поймёшь! Иди открывай форточку и жди!

— Она у меня всегда открыта.

— Тогда ступай к себе и жди! — повелительно заявил Щука.

— Есть, товарищ командир, — вяло, безо всяких претензий на остроумие, отозвался Ваня.

Однако ушёл в свою комнату.

Минуты через три в форточку влетело жужжащее существо, дало под потолком, возле светильника, круг и плавно опусти­лось на Ванин письменный стол, прямо на раскрытый дневник, который мальчишка приготовил для подписи родителей, но всё медлил, ибо дневник был перенасыщен тройками и неизбежно предстояли тягомотные объяснения. Но сейчас Ваня начисто за­был про дневник— всё его внимание сосредоточилось на ле­тательном приборчике. Это был тот самый пластмассовый вер­толёт-автомат, который тётя Атиса подарила Щуке.

Когда винты остановились, Ваня пальцем, осторожно, чтобы не вышло через силу, покрутил винты туда-сюда, потом мизинцем погладил весь вертолётик от носа до хвоста и вдруг заметил маленький клочок бумаги, торчавший в стабилизаторе. Он выдернул его и развернул. Там было написано фломастером всего четыре чётких знака: е2 — е4.

Значит, Щука предлагал сыграть партию по переписке. Не­плохо придумано! Браво, Щука-карась! Обычно, сидя друг против друга, они уже наигрались до тошноты, кажется, даже по телефону наигрались, а вот так, с таким почтальоном, будет конечно, интереснее. А может быть, Щука не столько сыграть захотел, сколько похвастаться тем, как он ловко научился уп­равлять моделью. Да, ничего не скажешь, управлением модели он владел мастерски! Да и сыграть было кстати! Сыграют они по переписке, а разбирать партию Ваня пригласит друга на новой доске — то-то Щука будет потрясён!

Не раздумывая далее, Ваня схватил со стола карандаш, приписал свой ход е7 — е5 и заткнул листок на место. Словно именно этого и дождавшись, модель засвистела, запуская мо­тор, рванулась, взлетела и исчезла в форточке. Следом Щука позвонил вновь и без предисловий спросил:

— Ну как гость?

— Моща!

— Чем я не волшебник.

— М-да!

— То-то! Не удивляйся, что я так быстро освоил модель! При ней была инструкция, такая подробная, что и дурак бы разобрал­ся, а я-то не дурак в авиации, скажи!

— Конечно, не дурак!

— Говорил тебе: выпроси такую же! Сейчас бы вместе пор­хали! — упрекнул Щука, но, не получив вразумительного ответа, примирительно заключил:— Ладно уж, одним наиграемся, но хозяином, чур, буду я!

— Согласен!

— Предлагаю неторопливую игру, чтобы растянуть удоволь­ствие: по одному ходу в день, не возражаешь?

— Не возражаю.

— Будем глубже рассчитывать варианты. Ну, пока, Вано!

— Чао, бамбино!

После этого Ваня раскинул на столе перламутровую доску любовно расставил божественные фигуры и, сделав записанные ходы, задумался: партия предстояла длинная и наверняка напряжённая — Щуке палец в рот не клади, он в блицах слабак, а когда есть возможность подумать, он — молодцом!

Но за всей этой приятной суетой Ваня не забыл свою небес­ную покровительницу. Перед сном, как и вчера, он забрался с головой под одеяло и вызвал её:

— Тётя Атиса!

— А-у, шеф!

— Добрый вечер!

— Добрый! У вас что, вечер?

— А у вас?

— А у нас что хочешь: повернусь лицом к солнцу — день, от­вернусь — ночь! Обычный эффект космоса!

— Ой, как интересно!

— Да, но слишком прозаично, без переходов, без игры све­тотеней, всё лобово-прямолинейно. Вот, например, замерла я профилем — так с одной стороны носа — ночь, с другой — день! Проза! Вот станешь космонавтом — сам увидишь!

— А я не хочу быть космонавтом! — вдруг ответил Ваня.

— По-моему, все мальчишки мечтают стать космонавтами!

— Кроме меня!

— Ну, шеф, это пока зависит от меня!

— А почему «пока»? — насторожился мальчик.

— Да уж так судьба поворачивается!.. Как хорошо, что ты вышел на связь! Самой-то мне не докричаться до тебя, потому что я не имею права орать на всю вселенную, а только через трубку. И это разумно, иначе бы мы оглушили мир своим громогласьем!

— Мы?.. Ты разве там не одна?

— Конечно, нет! Нас здесь целее скопище! Вернее — целая Цивилизация, клан чародеев и волшебников!

— Ого! А я у тебя единственный шеф или у тебя их много!

- Единственный!

— Это хорошо!

— Вот потому-то у меня к тебе, единственному моему шефу-делителю, есть срочный и серьёзный разговор! Жизненно важный, судьбоносный!

— Я слушаю тебя, тётя Атиса! — с некоторой важностью ц ленцой, словно поменявшись ролями с тётей Атисой и сам став всемогущим, отозвался мальчишка.

— Дело в том, шеф, что мы должны расстаться!

— Почему? Нет! Не хочу! — завосклицал мальчишка и кап­ризно задрыгал ногами так, что с него слетело одеяло. — Не хочу! Не хочу!

— Но так получается, шеф!

— Как это так получается?

— Я влюбилась!

— Ну и что?

— Да ты выслушай спокойно, шеф, и постарайся понять меня! Свои желания и страсти понимаешь, пойми теперь и мои! Я ведь тоже живое существо! У меня тоже есть желания и страсти!

— Конечно! — согласился Ваня, успокоившись. — Я слушаю!

— Итак, я влюбилась! А вернее, в меня влюбились! Влюбил­ся один дядя АТС. Атис, по-твоему — Автономный Трансцендент­ный Субъект! Влюбился давно, как он заверяет, страстно и почти безнадёжно, потому что до сих пор я не знала, что я — женщина и могу отвечать любовью на любовь. Но ты вчера открыл мне глаза, назвал меня женщиной, и вот я увидела его в новом све­те, и мне он очень понравился. Я вдруг стала без ума от него! Я его полюбила, что называется, с первого взгляда! Да ты его видел! Он снял меня с затемнения, видел?

— Видел! — сказал Ваня, вспомнив второе облако.

— Вот! Он подхватил и унёс меня на праздник! У нас сегодня было чудесное зрелище — парад планет! Это когда все девять планет солнечной системы выстраиваются по одной линии от солнца — фантастическая картина! И вот в конце парада Атис попросил моей руки! — Волшебница, чувствуется, так развол­новалась, что как будто даже всплакнула, голос её пресёкся и перешёл почти на шёпот.

— Ты, шеф, понимаешь, что значит «просить руки»?

— Это, когда, кажется, жениться хотят, — неуверенно отве­тил мальчик.

— Правильно, шеф! И я очень хочу выйти замуж за этого дядю' Я уверена, что буду с ним счастлива! А ведь счастья так хочется!

__ Ну и выходи на здоровье!

— Спасибо, шеф, но!.. В этом случае мы должны расстаться! Пело в том, что, выйдя замуж, я теряю все свои волшебные спо­собности!

— Как так?

- А вот так! Так замыслила природа!

— Так нельзя, тётя Атиса! — глубоко вздохнул Ваня.

— И это ещё не всё, шеф, для того, чтобы дальнейшая моя жизнь в браке сложилась благополучно, нужно, чтобы мой пове­литель и шеф, то есть ты, добровольно отрёкся от меня, дал своё разрешение на мой брак и даже благословил его — вот так!

Ваня охнул и застыл, приподнявшись на локтях.

— Тётя Атиса, а нельзя, чтобы и то, и то...

— То есть чтобы и волки сыты и овцы целы?

—Да!

— Нельзя, шеф! Так задумано свыше! Наверное, для того, чтобы я не раздваивалась, а все свои усилия сосредоточила на любви и потомстве! Да! У меня для тебя сюрприз: когда у нас ро­дится ребенок, он автоматически становится твоим слугой, всё равно кто: мальчик или девочка! Вместо меня!

— Вот это здорово придумано! А когда родится?

— Всё зависит от свадьбы: чем быстрее свадьба, тем скорее родится! Ну как, шеф, отпускаешь меня замуж?

Ой, как не хотелось мальчишке расставаться со своей все­могущей покровительницей, в сотрудничество с которой он ещё толком-то не вошёл, ой, как не хотелось! Но он представил, как бы было тяжело, если бы ему не разрешили сделать то, чего он хочет всеми силами души, и он смирился с мыслью о потере чуда. К тому же Ваня вспомнил, как в прошлом году его старшая сестра Наталья-каналья, учась ещё в десятом классе, вот так же захотела вдруг замуж, привела домой жениха, одноклассника, и они объявили родителям, что любят друг друга, жить друг без Друга не могут и решили пожениться. Отец спустил жениха по лестнице со второго этажа, а дочь запер в её комнате на два дня.

Наталья-каналья наглоталась сдуру таблеток и чуть не померла. Её отходили в больнице, но она грозилась всё равно отравиться или повеситься. И единственное, что спасло ей жизнь был японский магнитофон «Шарп». Потихоньку сестра успокои­лась, погрузилась в музыку и забыла жениха. Вот и сейчас из её комнаты просачиваются дёрганые звуки, и сама наверняка дёргается, сидя или стоя. Ваня и сам задёргался на перине в пред­чувствии какого-то радостного, облегчающего душу поступка.. А вдруг и тётя Атиса, не разреши ей замужества, наглотается чёрт знает каких небесных таблеток, а там-то таблетки, небось, покрепче земных, да и вообще, рассудил Ваня, каждый человек имеет право на счастье: великан ты или карлик, раб или госпо­дин, волшебник или простой смертный — просто у каждого своё счастье.

И ещё Ване льстило и согревало душу сознание, что вот от него, сопляка в сущности, зависит счастье космического сущест­ва, что ему доверяют как равноправному члену вселенской се­мьи, значит, надо оправдывать это доверие и не ударить лицом в грязь.

Неизъяснимое волнение сдавило грудь мальчика, он захлест­нул лицо ладонями, качнулся несколько раз торсом туда-сюда и, облегчая стесненное дыхание, зашептал в трубку:

— Да-да, тётя Атиса, я отпускаю тебя! И благословляю!

— Ой, спасибо, дорогой шефчик! Мой жених кругами плава­ет поодаль и ждёт твоего решения. Спасибо, Ваня! Ты спас от мук и страданий, ибо муки несостоявшейся любви — это самые страшные муки!.. Сегодня же мы сыграем небольшую свадеб­ку на кольцах Сатурна. Атис уже слетал туда, смахнул с колец космическую пыль. Сегодня же, шеф, трубка твоя исчезнет, но появится опять, как только мой первенец научится кое-чему. Ну, будем прощаться, шеф!

— Погоди, тётя Атиса! А на прощанье ты можешь кое-что сделать для меня? — спохватился вдруг Ваня.

— Могу! Только побыстрее, а то жених, по-моему, начал уже нервничать, как бы чего не натворил!

— Я быстро, тётя Атиса! Поехали: во-первых, сестре Ната­лье достань кассету с какой-нибудь потрясающей космической музыкой!

— Есть, шеф!

- Во-вторых и в-третьих, чтоб у дедушки исчезла тросточка, У бабушки — очки, то есть...

— Я поняла: чтобы у него пропала хромота, а у неё — близо­рукость. Будет сделано!

— В-четвёртых, хоть папа и мало курит и пьёт, но чтобы сов­сем не курил и не пил!

— Есть, шеф!

И тотчас в туалете, где только и разрешалось курить отцу, раздались ругань и кашель, дверь распахнулась, отец выскочил, откашливаясь и рассыпая проклятья на весь дом:

— Что за сигареты стали выпускать, чёрт бы их побрал! Га­дость!

Дата добавления: 2015-06-26