Территория 12 страница

Когда они выворачивали с рулевой дорожки, Баклаков увидел мчавшуюся вдогонку машину и человека в кузове, который стоял, держась за кабину, и махал им рукой. Но в это время Боря Бардыкин, отчаянный первый пилот, дал газ и взлетел вкось взлетной полосы. Круглолицый, веселый и шумный здоровяк Боря Бардыкин был любимцем геологического управления. Во-первых, потому что он был пилотом-виртуозом, летал безотказно, было бы разрешение на полет. Во-вторых, рядом с Борей Бардыкиным всегда ясно ощущалась простота бытия: "Ничего, ек-коморок, с нами случиться не может. Все, ек-коморок, будет в полном ажуре. Хочешь лучше расскажу, как прошлый год в Коктебеле я с одной балериной. Про имя, конечно, молчу. Не веришь, ек-коморок? Ну и дурак! Я в тебе хочу пробудить интерес к жизни. Один раз живем, и когда-то взлетаем в последний раз..." Вторым пилотом с Бардыкиным летал тихий, только что из училища юноша, получивший кличку "Некто юный". Самолет шел на юг к долине Китама. За эти бездельные дни Сергей перенес со своей карты на штурманскую карту Бори Бардыкина все места, где требовалось выбросить бочки. Седой заготовил длинные вехи с флажками наверху - с вехой надежнее. Убедившись, что бочек шесть и флажков шесть, Сергей перелез через бочки и сел в проеме кабины, устроив себе сиденье из привязных ремней от правого и левого кресел. Самолет вел второй, но Боря Бардыкин молчал, может быть, обдумывая, с какого анекдота начать. Штурвал перед ним чуть заметно шевелился от движения второго и казался живым. Дымная котловина Поселка осталась внизу слева. Вправо белесым миражом виднелся равнинный остров, олений край, где кости оленей смешиваются с костями мамонтов, видно избравших в свое время этот остров центральным кладбищем. Через час они должны были прилететь в район холмов. Баклаков вынул карту и напомнил Бардыкину, покрутив пальцем вокруг трех коричневых пятнышек. Тот кивнул головой и весело скосил глаз. Мотор ровно гудел, по временам вспыхивал сверкающий круг пропеллера, вспыхивал на мгновение и исчезал. Покачивался светло-зеленый самолетик авиагоризонта, и в стеклянном окошечке плавали на черном цилиндре светлые цифры курса. Баклаков очнулся от не сильного, но ощутимого виража. Самолет пошел вниз, и Сергей увидел справа отдельную конусовидную сопку и вдалеке пятна - холмы Марау, Северозападное начало его кольца, Бардыкин продолжал снижаться. Баклаков крикнул: - Не надо! Просто осмотрим общий план! Самолет выровнялся, и Сергей увидел, что Бардыкин берет курс чуть левее холмов, чтобы их можно было видеть сверху и немного сбоку. Именно то, что надо. Вершины холмов чернели камнем, иногда можно было даже разглядеть крупноглыбовые развалы, и Баклаков с радостным возбуждением сказал себе: "Да-да, конечно, именно так". Он радовался, что сюда можно будет сделать зимний маршрут, как он и предвидел. Холмы Нганай издали дыбились на тундре пологим, полностью заснеженным куполом. Баклаков попросил сделать над ними круг. Видимо, здесь разместился снежный оазис - холмы лежали, заваленные ровным, даже без застругов, снегом. Самолет пронесся над самой вершиной, и Баклаков заметил два небольших бугорка - кучки оленьих рогов на том месте, где похоронен пастух. На юге холмов был обрыв, не отмеченный картой. Они снова заложили вираж. Баклаков отметил, что скалистый обрыв шел почти от вершины и тянулся метров на триста. Как раз под обрывом сходились Малый и Большой Китам. Широкая заводь была ровной - идеальная площадка для посадки. Бардыкин крикнул в ухо Сергею: - Гольцы! - и, бросив штурвал, показал размеры гольцов, которые тут водятся. Он подергал воображаемую блесну и показал большой палец. Они легли курсом на юг, где темной стеной уже выступало Кетунгокое нагорье. Первую посадку сделали там, где Малый Китам выходил из нагорья. Бардыкин издали заметил галечную косу, пролетел над ней, высматривая камни, и на обратном заходе сел. Второй пилот помог Баклакову вкатить на невысокую террасу бочку и камнями укрепить веху. Было тихо, грело солнце. - Так-то хорошо будет, - хозяйственно сказал второй. Чувствовалось, что ему нравится эта работа. - Ты вятский, что ли? - изумился Баклаков. - Конечно, вятский. Из Котельнича, - сказал второй. Но Бардыкин уже запустил двигатель. Они сбежали по снежному откосу. Баклаков не переставал удивляться: Котельнич был совсем рядом с его разъездом. В долине Трех Наледей мела отчаянная поземка. Сверху долина казалась просто огромной трубой, заполненной жидкостью молочного цвета. Бардыкин что-то крикнул Баклакову, заложил круг, другой и пошел на посадку. Самолет отчаянно запрыгал по застругам, потом ткнулся, как в стенку, и встал. Сергей открыл защелку, снял резиновый амортизатор запирающий дверную ручку, и снежный вихрь ворвался в самолет. - Закрывай, ек-коморок!.. - крикнул Бардыкин. - Куда бочку-то выгружать? Ни черта же не видно. - Сейчас люди придут. Скажут. - Ты что, Боря? Свихнулся? Откуда тут люди? Бардыкин вместо ответа аакурил, натянул натянул куртку. Баклаков выскочил из самолета. Снежная муть на мгновение прояснилась, и совсем рядом мелькнул отвесный борт долины. "Погибнешь с ним ни за грош", - подумал Сергей и тут же увидел тонконогую фигуру, которая, наклонившись, шла к самолету. "Пастух, - удивился Сергей. - Значит, Боря стадо заметил. Какое тут стадо? Оленей унесет ветром". Человек подошел к самолету, Баклаков узнал Кьяе. - Ты-ы! Привет! - радостно сказал он. - Хе! Судьба - индейка, а жизнь... - Здравствуй. Это ты? - без удивления откликнулся Кьяе. - Откуда? Откуда тут стадо? - Неправильно самолет посадили. Во-он там снег ровный, совсем тихо, сказал Кьяе. Бардыкин запустил двигатель, они порулили по снежной мгле, и вскоре мгла кончилась. Ветер шел по трубе, которая отворачивала в сторону от реки, и было странно видеть, как да расстоянии нескольких метров от них - пурга, бешеный снег, а тут почти штиль, снежинки искрятся в солнечном свете. Невдалеке стояла яранга и храпели привязанные ездовые олени. - Давай, - сказал Боря, - шевелись. Еще четыре посадки. Бардыкин ушел в ярангу. Они выкатили бочку, в Кьяе пообещал закатить ее на террасу. - Продукты не нужны? - спросил Сергей. - Недавно нарты пришли из Поселка. Все есть. - Где другие? - спросил Сергей. - У стада. Километров пять отсюда. Сергей хотел спросить про внучку, но что-то остановило его, и он промолчал. - Внучка в колхозе, - слазал Кьяе, точно читал мысли. - Будешь увидишь. На миг Баклакову вспомнилось: запах дыма, звериного жира, шкур, узкая девичья спина, взгляд вполоборота, точно мелькнувший из-за деревьев свет ночного костра, острая грудь, подпрыгивающая в такт шлепков по желтому тесту, и благостное чувство выздоровления. Кьяе стоял перед ним, еще более высохший и потемневший, узкие брюки из камуса, короткие торбаса - "плеки", старая кухлянка, подпоясанная под животом узеньким ремнем, на ремне нож в нерпичьих ножнах и нерпичий же кармашек для винтовочных патронов. Человек, более близкий к миру трав, животных, камней, кустарника, ветра, неба, чем к миру грохочущих поездов, самолетов, вращающихся роторов гидростанций, металлическому ритму заводов, шахт, нефтяных скважин, морских судов... Баклаков отвернул взгляд в белую стену пурги и улыбнулся криво, жалко и виновато. Не дури, Баклаков, не валяй ванечку. - Спасибо тебе. Помнишь осень? - Он расстегнул ремень и протянул его Кьяе вместе с ножом. Тяжелое лезвие из подшипниковой обоймы, медь и желтая мамонтовая кость на ручке, деревянные в меди ножны. - Возьми, Кьяе, на память. Кьяе взял нож, глянул на лезвие и протянул его обратно Баклакову. - Очень тяжелый. Железо твердое. Пастух носит легкий нож - с мягким железом. - Кьяе показал свой нож. Обычный кухонный с деревянной ручкой, лезвие от частой точки почти как шило. - Если можешь, отдай бинокль. Глаза постарели. - Сейчас! - Сергей сбегал к самолету, где бинокль болтался на ремешке, прикрепленный к стойке. Шестикратный, цейсовский. Он нашел его в совершенно исправном немецком "тигре", который тоже везли на переплавку, и не расставался с ним. - Совсем спасибо, - Кьяе радостно взял бинокль. - Зачем летаешь? - Продукты разбрасываем. Летом пойдем здесь маршрутом. - Как будешь идти? - От холмов Марау вверх по Китаму, потом сюда, дальше к Серой реке, по реке на лодках до устья, потом на вельботе к Поселку. Кьяе возбужденно переступал, пока Сергей перечислял пункты маршрута. Какой-то мальчишеский румянец проступил на его лице. - Очень хороший маршрут, - сказал он. - Очень много всего увидишь. - Еще раз спасибо тебе. Знал бы, что встречу, взял бы выпить. - Летом встретишь. Только опять будешь в плохой одежде. В твоей одежде в тундре всегда будешь больной. - Знаю, что кухлянка лучше всего. Где ее взять? - Скажи, сколько надо. Скажи куда. Принесу. Отдашь продуктами, чтобы нам далеко не бегать. - Пять кухлянок. Десять пар чулок меховых. На всякий случай, двое штанов. Для дальних маршрутов. Весну будем проводить на холмах Нганай. - Принесу, - просто сказал Кьяе. - На хороших оленях - день. - Продукты я на вас захвачу. Чай, сахар, мука, папиросы. Так? - Немного патронов к винтовке. Немножко выпить. Так! Из яранги вынырнул Боря Бардыкин, догладывая на ходу кость. - Давай, наука! - крикнул он. - Давай, ек-коморок, полетели. Они опять вырулили в снежную мглу, ветер даванул под крылья, и "Аннушка" взвилась, точно бабочка, подхваченная порывом ветра. На вираже мелькнула внизу фигурка с задранным вверх лицом. Последние посадки прошли благополучно. Солнце уже садилось к горизонту, когда они легли на длинный курс к мысу Баннерса. - Посадка на одномоторном аппарате АН-2 разрешается только при незашедшем или взошедшем светиле, - бурчал Боря Бардыкин. - Ты НПП знаешь? - Что-о? - крикнул Сергей. - Не знаешь ты НПП, в переводе "Наставление по полетам". Каждый пункт в оном, как утверждает замполит Савченко, вписан жизнью и кровью пилотов. Баклаков дремал. Лента Серой реки тянулась на север, еле угадываясь по снежным теням обрывов, коричневым пятнам островов и темным, обметенным ветром галечниковым косам. Железные, зашитые стальной проволокой бочки остались далеко среди камня и снега нагорья. Здесь, на этой реке, они будут кормиться рыбой, зверем и птицей. Но что делать, если, например, медведь порвет, укатит последнюю бочку, в которой лежат не продукты, а резиновые лодки для сплава? Это называется непредусмотренная случайность. Баклаков проснулся, когда внизу была ровная равнинная тундра, широкая полоса реки, четко отмеченная кустарником, уходила на запад. Самолет направился к мысу Баннерса. К колхозному поселку они подлетели, когда на снег внизу уже легли синие тени. Сверху виднелось тупое острие низкого мыса, окаймленного синей грядой торосов. На самом конце мыса, как спичечные коробки, стояли игрушечные домики, а поодаль - округлые конусы яранг. - Долго твоего кадра искать придется? - спросил Бардыкин. Уши уже притерпелись к самолетному гулу и можно было говорить нормально. - Нет, - сказал Баклаков. - Он опытный кадр. Должен ждать. - Тень! Ек-коморок, - сказал Бардыкин. - Гладко. На этом мысу проклятом никогда не угадаешь, есть ветер, нет ветра. Полированный этот мыс. Хоть флаг бы поставили, тунеядцы, рубаху бы на шест привязали. Было видно, как от домов и яранг бегут люди, видно, к тому месту, где обычно садилась здесь "Аннушка". Бардыкин заложил лихой вираж, опустил подкрылки и резко пошел на посадку. Лыжи коснулись снега, самолет запрыгал, в кабине резко потемнело, и Баклаков врезался лбом в приборную доску. Рука Бардыкина с силой отшвырнула его назад. И все стало тихо. У Баклакова по лицу текла кровь. В фюзеляже грохотала, откатываясь назад, бочка с бензином, взятая на непредвиденный случай. - Тень, ек-коморок, - печально сказал Бардыкин. - Соображаешь, язви его в посадку? Глянь! Сергей увидел покореженный винт. - Такие дела, - сказал Боря Бардыкин. - Кукуем. - Все-таки пешком надежнее, Боря, - зажав ладонью лоб, сказал Баклаков. - Лоб целый и вообще. - За лоб ты сейчас спасибо скажешь. Тут медсестра... - и Бардыкин прищурил глаза, вздохнул. - На! Прижми, пока все не вытекло, ек-коморок, он протянул Баклакову платок. Самолет окружили детишки в кухлянках, торбасах, потом подошли взрослые. Бардыкин тут был своим. - Иди, отбей эрдэ! - крикнул Бардыкин второму, который осматривал винт. - Наша с земли не возьмет. Или лучше я сам, а то сообщишь трагедию, ек-коморок. Бардыкин в окружении толпы ушел. Второй пилот вернулся в самолет готовить его к ночевке. Голова у Баклакова все кружилась, теплая кровь стекала за воротник- Он почувствовал тошноту. Кто-то потянул его за рукав. Он скосил глаза и заметил крохотного темноглазого пацана в росомашьей шапке. - Что тебе? - спросил Баклаков. - На медпункт. Приказано, - почему-то шепотом сказал пацан и опять потянул его за рукав. Баклаков покорно пошел за ним и увидел квадратную фигуру спешившего навстречу Куценко. - Все сделал. Сегодня утром вернулись, - тонко крикнул еще издали Куценко. - Уже лег спать, думал, не прилетите. - Прилетели, как видишь, - сказал Баклаков. - Прилетели и сели. - Ай те жалость какая произошла. Разреши? - Куценко отнял платок от лба Баклакова. - Глаз целый, кость торчит, распороло сильно. Лучше снег прикладывай. Кровь всосет и охладит. - Куценко валенком вытоптал кусок снега, протянул Баклакову. Пацан опять потянул его за рукав, - видно, желал во что бы то ни стало выполнить приказ Бардыкина. - Иди, Алексеич, на рацию. Сообщи, что застрял. Мутит меня что-то, сказал Баклаков и пошел на медпункт. Пацан отпустил рукав и бежал впереди, поминутно оглядываясь. Он был очень смешон - в пальтишке, торбасах и большой росомашьей шапке.

Баклаков лежал в крохотной, выкрашенной белой масляной краской комнатушке фельдшерского пункта мыса Баннерса. Фельдшерица, покорившая сердце Бори Бардыкина, оказалась толстенькой хохотушкой. Она относилась к Баклакову, как, допустим, относилась бы к бессловесному теленку, повредившему ногу. Два раза в день меняла повязку, кормила антибиотиками и исчезала в приемную, откуда слышался журчащий басок Бардыкина. Баклаков чувствовал себя лучше. Но аэродром Поселка был закрыт, значит, туда не могла прилететь вторая "Аннушка" и, следовательно, не могла доставить винт и механиков для ремонта на мысе Баннерса. - Отдыхай, ек-коморок, - просовывал голову в дверь Бардыкин. Вид у него был довольный. От него легонько допахивало вином. Неунывающий человек! - Отдыхаю, - говорил Баклаков и закрывал глаза. Было хорошо. На тумбочке стоял литровый термос с чаем, который два раза в день доставлял ему Куценко. В одиннадцать вечера поселковая электростанция переставала работать, и он зажигал свечку. Тихо потрескивал фитиль, снаружи мягко стукала об окно обитая оленьим мехом ставня, ездовые собаки поднимали разноголосый вой. В собачьем хоре слышалась усталость зимы, бесконечной езды в торосы за нерпой, вдоль побережья по разбросанным там капканам. Собаки стихали, и лишь одна продолжала жаловаться на луну, зимний холод, собачью жизнь. "У-а, у-а!" - говорила собака. Жалоба переходила в тихий визг, и все окончательно затихало.

Жора решил забросить на самолете АН-2 Салахова и вынырнувшего из безвестности Ваську Феникса с заданием: выбрать хорошее место для лагеря шурфовщиков, поставить две капитальные палатки. Вторым рейсом он хотел отправить взрывчатку и продовольствие. Третьим рейсом - шурфовщиков, руководить которыми предстояло Салахову. Сам же Жора с главным грузом и остальными, рабочими должен был выйти на тракторе. Когда погрузили брезент, деревянные рейки, спальные мешки и гвозди, Жоре Апрятину показалось, что места в самолете еще много. Взрывчатка находилась рядом с аэродромом на временном складе. - Таскай, так-перетак, - скомандовал Жора, и они втроем быстро перетащили триста килограммов взрывчатки и ящик с детонаторами. Перевозить взрывчатку и детонаторы в одном транспорте категорически запрещалось. Об этом Салахов и сказал Жоре. - Опасаешься раньше времени к богу попасть? - Жора сплюнул и поправил на поясе пистолет. - Давай я вместо тебя полечу. Так и эдак. Трусишь? Салахов ничего но сказал, только засунул детонаторы под брезент, чтобы их не заметил кто-либо из экипажа. Пришел бортмеханик. Перелезая через желтые бумажные мешки с аммоналом, сказал Апрятину: - Ты новенький, что ли, начальник? Самолет с ишаком путаешь? Это на ишака можно грузить все, что есть. Пока бортмеханик "гонял газ", Жора отошел от самолета и тут увидел Ваську Феникса с рюкзачищем. - Что это? - Жратва, - вытирая лоб шапкой, сказал Феникс. - В тундре всякое может быть. Прошлый год я этого самолета ждал, пока... - К черту! - приказал Жора Апрятин. Он очень боялся, что экипаж начнет сам перекладывать груз и обнаружит детонаторы рядом с взрывчаткой, - Ты не жрать летишь, а палатки ставить. Феникс послушно скинул рюкзак, но все-таки, опасливо косясь на Жору, сунул в карман полушубка три банки сгущенки и пачку галет. Салахов в это время сидел на ящике с детонаторами. Он отвечал за незаконную перевозку взрывматериалов по уголовной статье....Самолет благополучно ушел, но второй рейс в этот день сделать не смог - кончилось световое время. Предчувствие беды охватило Жору Апрятина. Из двух бывших на аэродроме самолетов АН-2 остался один, второй ушел "на форму" - смену двигателя, у которого кончился ресурс работы. Единственную оставшуюся "Аннушку" на второй день с утра забрали санитарным рейсом - где-то южнее мыса Баннерса в скалистой горной долине лежал пастух о переломанными ребрами - попал в пургу под обрыв. Самолет вернулся лишь поздним вечером - вначале искал стадо, потом ждал, когда пастуха вывезут в пригодное для посадки место. На третий день мертво задула пурга, и Жоре оставалось лишь ждать....Уже восемь дней, как Салахов и Феникс были закинуты в тундру за 350 километров от Поселка. Наконец, пришел погожий солнечный день с хорошим прогнозом. Примчавшись на аэродром, Апрятин узнал, что единственную годную к полету "Аннушку" захватил Баклаков, и что они уже вырулили на полосу. Апрятину оставалось только молиться, чтобы Сергей на своем идиотском маршруте с посадками в диких долинах не угробил машину, или чтобы вторая машина вернулась, сменив двигатель, чтобы у тех двоих хватило мужества ждать. В тундре морозы. Еды у Салахова и Феникса нет. Он сам приказал ее оставить. Есть печки, но нет топлива. И вообще ни черта нет, кроме спальных мешков. Все это подходило под рубрику преступного небрежения или, хуже того, зеленой тоскливой глупости. Апрятин понимал, что, если Салахов и Феникс погибнут, ему остается лишь застрелиться. Почему-то он очень жалел Феникса, жуликоватого завхоза, который в жизни ничего не умел делать толком, лишь умел каждую весну возникать неизвестно откуда с всегдашней готовностью бежать, куда пошлют, ждать, если прикажут ждать, бить канавы и шурфы или стеречь ящики с консервами и снаряжением, ночевать возле них, если назначат завхозом. Жидкобородый, покореженный севером, точно полярная лиственница. Не в силах сидеть в управлении, Жора перебрался на аэродром. В палатку Баклакова он не пошел, а торчал в захламленной комнате при отделе перевозок, пугая нескольких терпеливых пассажиров диким взглядом и льняными патлами, торчащими из-под маленькой, не по росту, шапки. Над аэродромом висела метель, которая всегда бывает в конце марта - начале апреля. Апрятин неотрывно читал надпись на стене, сделанную красным карандашом: "Аня! Я жду тебя. Толик". Вечером Жора узнал, что самолет с Баклаковым потерпел аварию на мысе Баннерса, а значит, надежды на него нет, он встал и деревянным шагом направился через бухту в Поселок. К утру он появился перед Чинковым. Чинков долго и томительно смотрел на стол перед собой. Темные с пухлыми пальцами руки его уперлись в кресло, как будто Чинков собирался встать. - Так что же вы ждете? - наконец, спросил он. - Не было погоды. Сейчас нет самолета. - Вы верите в бога, Апрятин? - Не знаю. Но в эти дни я молился. - Молитесь и дальше. Я много думал о вас, Апрятин. По просьбе Отто Яновича Калдиня. И не мог решить, что с вами делать. Сейчас я проверю вашу везучесть. Если вы человек везучий - я оставлю вас начальником партии. Если вы очень везучий - вы привезете мне осенью результат, и у вас есть шанс стать настоящим геологом. Если же вы неудачник и ваши люди погибли я вас отдам под суд и вышвырну из геологии навсегда. Идите на рацию и передайте от моего имени радиограмму в Город о том, что срочно нужен самолет АН-2 на лыжах. И молитесь, молитесь, Апрятин, вашему богу. На аэродроме все уже знали о случившемся, и шли жаркие споры, заключались пари: лежат ли эти двое в палатке или, плюнув на помощь, стали выходить на побережье. Западнее устья Лосиной стояла избушка охотника Малкова, Восточнее, в устье реки Лелю, была еще избушка охотника Атки. Но неизвестно, знал ли Салахов об этих избушках, а если знал, то все равно до любой из них двести километров без карты, компаса и лыж. Самолет АН-2 перегнали с дальнего аэродрома Реки. Встречать его приехал Будда, в полярном меховом костюме, похожий на памятник самому себе. С ним приехал Богода и еще незнакомый Жоре человек в полушубке с милицейскими погонами. Все четверо забрались в самолет. Прежде всего выВЕЗЛИ с мыса Баннерса пилота Бардыкина, потому что он высаживал Салахова и Феникса и знал местность. Все четверо молчали два часа полета, пока не вышли в слепящую снежную тишину. Темное пятно палатки торчало метрах в трехстах от них. Они пошли к палатке, проваливаясь между застругами, где снег был рыжий. Со странной отрешенностью Жора Апрятин заметил, что Будда умело выбирает дорогу по гребням застругов и идет по ним, как умная старая лошадь по топкому льду. - Или ушли, или умерли, - громко сказал милицейский товарищ. Снег около палатки был нетронут и чист. Вход заметен сугробом. Чинков подошел первым, но помедлил, уступая дорогу милицейскому человеку. Тот осмотрелся, не подходя к палатке, и в то же время сзади послышалось пыхтенье и скрип снега. Махая унтами, в распахнутой куртке бежал Боря Бардыкин. - Чш-ш! - сказал милицейский товарищ. И все вдруг услышали слабые голоса, доносившиеся из палатки. - Сил у меня нету, - говорил один голос. - Были бы силы, я бы тебе врезал за то, что... - А я!.. Чинков рывком дернул палаточный вход, но полотнище оказалось плотно застегнутым изнутри. Он протянул руку назад, и Жора ручкой вперед подал ему финку. Будда просунул лезвие в щель и стал опускать его вниз, перерезая застежки. - Свет! - сказал Чинков, и кто-то закинул наверх полотнище. У дальней стенки в разных углах лежали в кукулях две высохшие темные мумии. Из заиндевевших меховых опушек спальных мешков торчали только впалые, заросшие, острые носы и жутко блестевшие открытые глаза. Салахов и Феникс, видимо, были в бреду, потому что, не обращая никакого внимания на вошедших, продолжали переругиваться друг с другом и, что было страшнее всего, они именно разговаривали между собой, а не бредили каждый по отдельности. Кто-то задрал второе полотнище входа, солнце ворвалось в палатку, и лицо Салахова стало осмысленным: он повернул взгляд, дернул головой и, уставившись на Будду, прошептал запекшимися губами: - Мать твою... начальник. Где же ты раньше-то был? Чинков ничего не ответил, а сзади просунулся Боря Бардыкин с литровым термосом в руках, отвинтил крышку и налил в нее темную дымящуюся жидкость. - Давай, Саша. Кофе с коньячком. Изобрази аристократа, - сказал Бардыкин. Жора Апрятин потряс Феникса. Тот узнал его, и по непутевому фениксовому лицу потекла и затерялась мутная слезинка. - Феникс! Живой Васька! - сказал Жора Апрятин. Чинков засмеялся и вышел из палатки. На улице он поковырял маленькую кучку снега и вырыл куропаточьи крылья, головы с красными точками бровей. - Ага! - говорил, вырывая остатки куропаток. - Ага! В самолет Салахова и Феникса пришлось отнести на руках. Боря Бардыкин по радио сообщил на аэродром о том, что нашли живых, оттуда позвонили в Поселок, и в "Скорой помощи" оказалось битком народа. Салахов и Феникс во время полета выдули весь термос, в котором коньяка было, видимо, больше, чем кофе. Они оживились и стали похожи на людей, если бы не шальные, ввалившиеся от истощения глаза и отсутствие координации движений. Еще у Феникса почему-то валилась набок голова, и он поправлял ее рукой в рукавице. "Скорая помощь" в сопровождении грузовиков, газика, райкомовской "Победы" и еще каких-то машин прибыла в Поселок. У входа в больницу стояла густая толпа - все геологическое управление. Салахова повели под руки, но когда он увидел, что его ведут в больницу, он уперся и сказал: - Желаю в двадцать пятый барак, желаю к ребятам. Феникс послушно, точно привязанный, стал загибать за ним, и вся толпа развернулась, так и не дойдя до больничного крылечка. На черном лице Салахова сверкала улыбка. СержантСержант десантных войск Салахов, Сашка Цыган, знал, что с этого дня он окончательно свой в управлении, срок испытания прошел, и он ввинчен в сей коллектив, как наглухо загнанный крепежный болт в металлическую конструкцию. Когда проходили мимо дома, где жили семейные, кто-то сказал: "Зайдем, ребята, ко мне, вспрыснем возвращение к жизни". Начальники партий и Феникс с Салаховым заполнили комнатку. Толпа забила коридор, по рукам пошел спирт, блюдо с закуской, и уже стал раздаваться смех. Салахов рассказывал, что он имел с собой нелегальную малокалиберную винтовку. Укороченная на бандитский манер, она держалась под курткой. Патронов была неполная пачка, и они кормились куропатками. Потом патроны кончились. После перешли в следующий дом, и там Феникс рассказал то, что не рассказал Салахов. Кончилось тем, что Феникс сел на включенною электроплитку, и это заметили только тогда, когда дым от горящих ватных штанов заполнил всю комнату. Так, в раскатистом хохоте здоровых и подвыпивших людей, закончилась история гибели и спасения Феникса и Салахова. И лишь поздней ночью, когда уже расходились и шли в двадцать пятый барак, кто-то сказал в темноту: - Эта весна плохая, ребята. Вот увидите: Территория в эту весну свое заберет. Сашка Цыган вынырнул, Феникс вынырнул. Значит, будет кто-либо другой. Фразу запомнили.

О том, что Робыкин собирается быть на защите отчетов, Чинков не знал. В день защиты Робыкин с утра появился в управлении. Его сопровождала свита из экономистов, плановиков и начальников отделов центрального управления. Отменять или переносить защиту на другой день было бессмысленно и опасно. Посему Чинков передал гостей начальнику управления Фурдецкому и тотчас вызвал к себе Гаврюкова и Голубенчика. Гаврюков через минуту вылетел из кабинета Чинкова и бегом кинулся к рации. Голубенчик вышел не спеша, спустился в свою комнатушку, и через мгновение из кабинета его дробью сыпанули снабженцы. Сам Голубенчик, выйдя на центральную улицу Поселка, остановил какой-то газик, втиснул двухметровое тело в кабину и махнул дланью в сторону аэропорта. Пока Фурдецкий показывал гостям строительство - два двухэтажных дома из архангельского сборного леса, в кабинете его снабженцы, скинув кожаные пальто, со сноровкой бывалых официантов накрыли роскошный даже для "Северстроя" стол. Защита началась ровно в двенадцать, как и было намечено. Гости заняли ближний к столу Чинкова ряд стульев. Было заметно, что кое-кто по командировочному обычаю хлебнул коньячку. Первым защищался Жора Апрятин. Его партия по проекту была сугубо съемочной, и никто не знал, что Жора Апрятин еще бил и шурфы. Все сошло гладко, лишь один раз Робыкин задал вопрос: - Как вы расцениваете перспективы золотоносности? - Никак, - сказал Жора и в упор посмотрел на Чинкова. - Хороший ответ, - вздохнул Робыкин. Семен Копков быстро изложил суть рекогносцировки, но, перейдя к месторождению киновари, стал заикаться и даже рассказал, как выглядит месторождение в вечернем августовском освещении. - Ближе к делу, - сказал кто-то из приближенных Робыкина. Копков остановился и долго смотрел на сказавшего. - Я в-вам разве ан-не-к-кдоты рассказываю? - спросил он. Положение спас Саня Седлов. Он вышел и вернулся с охапкой образцов киновари. Киноварь пошла по рукам. Робыкин осмотрел всех сидящих в кабинете и многозначительно глянул на Генриха Фурдецкого. Впрочем, Копкова в Городе хорошо знали. Вопросы пошли как положено: не встречались ли признаки самородной ртути, как глубоко может залегать продуктивная зона, величина эрозионного среза....Вышел Баклаков. Он поймал брошенный из-под век взгляд Будды: "Спокойно, и не зарывайся". Баклаков и начал нарочито спокойно. Он описал геологическое строение долины реки Эльгай. С подробными петрографическими данными рассказал о двух типах гранитов - более древних, за пределами работы партии, и молодых, распространенных, видимо, по всей Территории. Вскользь рассказал о возможном делении на формации лав Кетунгского нагорья. "Касситерита на территории партии не обнаружено, - сказал Баклаков. - Причина, по вашему мнению, заключается..." - Об олове мы знаем достаточно, - перебил его Робыкин. - Но странное дело! На реке Эльгай работает разведка. О ней мы не слышали ни слова. Или в Поселке не знают, сколько стоит день работы разведки и сколько стоит один шурф? - Робыкин обвел всех присутствующих взглядом, как бы приглашая понять столь очевидную нелепость. - Или нечего сказать, иди засекречено, - сказал тот же приближенный Робыкину голос. Баклаков опять поймал взгляд Чинкова, внимательный и настороженный. - В приближении к отчету изложены возможные перспективы золотоносности. Данных по разведке просто пока нет, так как промывка шлихов приурочена к весне. Есть предположение... - Об этом позвольте мне, - сказал Чинков. Он встал, - В отчете изложено мнение Сергея Александровича Баклакова о возможном для Территории типе ловушки для золотых россыпей. Эти ловушки приурочены к зонам пересечения разломов. По предварительным данным разведки... В это время раскрылась дверь, и, как в кино, возник Монголов. На мгновение в проеме мелькнула победная фигура Голубенчика, который за пять часов успел захватить самолет, поймать Монголова и доставить его в управление. Монголов был небрит и, как никогда, походил на кадрового армейского неудачника. За Монголовым топал Малыш с фанерным листом на вытянутых руках. На листе лежали пронумерованные мешочки со шлихами. - Как подтверждение взглядов авторов отчета на золотоносность, мы можем продемонстрировать пробы из долины реки Эльгай, - закончил Чинков. Еще раз напоминаю, что пробы намыты именно в том месте, которое теоретически предсказал инженер Баклаков. Баклаков поймал на себе мгновенный фотографирующий взгляд Робыкина. Малыш хотел положить фанеру на стол Чинкова, но передумал и сунул лист на колени сидящего рядом с Робыкиным представителя Города. Все мешочки были заполнены равномерным желтым песком о самородками. В нескольких лежали отдельные крупные яйцевидные с вкраплениями кварца куски золота. Когда улегся шум, встал Робыкин, откашлялся и печально сказал: - Мы являемся свидетелями уникального, можно сказать, открытия, ознаменовавшего успех многолетних поисков. Мы видим, наконец, золото Территории. Вот оно - перед вамп. Здесь все мужики, и я позволю себе непринужденную шутку: если люди из дерьма делают конфетку, то неужели из золота Территории мы не сможем сделать простой Государственной премии? Но даже не в этом дело, товарищи. Всеобщее распространение золотых знаков на Территории позволяло предполагать, что существует хотя бы одно, пусть небольшое, промышленное месторождение золота. Оно открыто. Радостно, товарищи, сознавать, что ключевую роль в его открытии сыграл молодой инженер Сергей Александрович Баклаков. Мы видим кадры, которые сменяют нас, стариков. Специалист-геолог растет медленно, медленнее, чем в большинстве профессий, - он должен накопить огромный опыт изучения недр, прежде чем станет специалистом. Тем приятнее сознавать успех Сергея Александровича Баклакова, который как бы знаменует весну, пришедшую на смену традициям "Северстроя". Тем приятнее отметить, что он является учеником всеми уважаемого Владимира Михайловича Монголова, руководящего разведкой реки Эльгай. - От имени всех присутствующих позвольте поблагодарить начальника управления за лестные слова, - Будда говорил ровно и даже несколько сонно. Лишь тонкая усмешка как бы застыла в углах рта. - Но до победных реляций еще весьма далеко. В отчете Баклакова изложены принципы быстрой проверки на золотоносность долин рек Эльгая, Ватап, Лосиной. Пока мы имеем лишь одну шурфовочную линию с хорошим золотом. В перспективе мы можем иметь все или ничего. Можно лишь утверждать, что деньги, вложенные в разведку долины Эльгая, будут оправданы. Защита кончилась. В коридоре к Баклакову подошел Гурин. - Поздравляю, стари-и-ик! - сказал он. - С чем? - Если ты немедленно перейдешь в Город, карьера твоя обеспечена. Из тебя сделают противовес Будде. - Ты всегда меня дешево ценил, Доктор, - сказал Баклаков. В коридор вышел Робыкин. Он шел, выдвинув вперед округлый живот и смешно выбрасывая ноги с развернутыми носками. За ним плотным кольцом шли приближенные Робыкина и Фурдецкий. Позади всех сонно шагал Чинков. Поравнявшись с Баклаковым, Робыкин повернулся и пожал ему руку пухлой ладонью. - Поздравляю, - сказал Робыкин. - Будем иметь в виду, Нам нужны молодые кадры, очень нужны. - Все правильно, - сказал Гурин, когда процессия спустилась по лестнице. - Ничто не меняется в мире. Греция, Рим, Венеция, Территория. - Пойду повидаю Монголова, - сказал Баклаков. - Веришь не веришь, не видел его небритым. - Нет, не верю, - усмехнулся Гурин. - Не верю, потому что так не бывает. И не может быть. - Что именно? - Будда подумал, решил рискнуть и, используя связи, добыл деньги на разведку. Баклаков подумал и придумал тип ловушки для россыпей. Бац золотая россыпь. Теперь мы побегаем лето по тундре - бац, золотоносная провинция. Лауреаты появляются пачками. Газеты пестрят портретами. Если это действительно так, мне пора бросать геологию и идти торговать пивом. Баклаков не успел ответить. Снизу послышались шаги, и на лестнице показался Будда. Он, видимо, усадил приезжих в машину и шел к себе в кабинет. Чинков поднялся по лестнице и прошел мимо них. Но вдруг стремительно обернулся и тихо раздельно сказал: - Если вы, Баклаков, поверили хоть единому слову, сказанному на техсовете о вас, я уволю вас по статье дураков. Начальник партии обязан верить только себе и природе.

Дата добавления: 2015-06-26