Структура методологического знания. 38 страница

Вообще, отчужденность героев Кафки (своего рода «отрешенность» от внешнего мира) заметна почти во всех его произведениях. И помимо романов, подобное «внутреннее состояние», своего рода черта характера заметна в таких новеллах как: «Верхом на ведре», «Блюмфельд, пожилой холостяк», «Мост» (примечателен символизм подобного произведения), «Коршун», «Супружеская пара», «Перед законом», «Сельский врач», «Описание одной схватки», «Голодарь» и др.

Особенно характерна в этом плане новелла «Нора», где за метафоричностью (за иносказательностью) наглядно продемонстрировано бессознательное желание Ф. Кафки спрятаться, уйти в глубь, скрыться, избежать контакта с внешним миром, обезопасить себя.

«Я обзавелся норой, и, кажется, получилось удачно. Снаружи видно только большое отверстие, но оно в действительности никуда не ведет: сделаешь несколько шагов – и перед тобой стена из песчаника… Примерно в тысяче шагов от этого отверстия лежит прикрытый слоем мха настоящий вход в подземелье, он защищен так, как только можно защитить что-либо на свете, хотя, конечно, кто-нибудь может случайно наступить на мох и на этом месте провалиться, тогда мое жилье будет обнаружено… это я знаю, и… у меня не бывает ни одного вполне спокойного часа… в моих снах я частенько вижу, как вокруг нее неустанно что-то вынюхивает чья-то похотливая морда… Мирно живу я в самой глубине своего дома, а тем временем противник откуда-нибудь медленно и неслышно роет ход ко мне… И угрожают мне не только внешние враги. Есть они и в недрах земли… только они приблизятся и ты услышишь, как скребутся крепкие когти прямо под тобой в земле, которая является их стихией, и ты уже погиб… Но самое лучшее в моем доме – тишина… Я часами крадусь по моим ходам и не слышу ни звука… Веет лесным воздухом, в доме одновременно и тепло и прохладно. Иногда я ложусь на землю и перекатываюсь с бока на бок от удовольствия…»[279].

Вот к чему Кафка на самом деле и стремился. Стремился подсознательно. Но как же хотелось ему это реализовать и на самом деле. В сознании.

Однако, быть может, это и была самая большая «боль» этого человека. Он как бы изначально ставил себя в такие условия, из которых и выход-то возможен только один. Через ту же самую боль. Испытание ее. Ибо только тогда, словно стремясь заглушить все более и более разраставшееся чувство вины, вины заполняющей его сознание, так, что вроде бы, и сложно уже было подумать о чем-то ином, как не о боли. О той боли, которая почти без всяких сомнений является следствием вины. Вины достаточно абстрактной, потому как, казалось, и не было таких уж «страшных» поступков, за которые можно было бы страдать.

Ну а когда нет чего-то в реальности – почему бы это не выдумать?! Особенно с такой богатой фантазией как у Кафки?! И Кафка, попробовав раз – уже без особого труда находит причины, в которых, вернее – в возникновении которых – непомерно (и, конечно же, бессознательно; но в данном случае, как нигде, имеет место быть прямая проекция из бессознательного в сознание) возвеличивает свою роль. Главную роль зачинателя несчастья. Чуть ли не вселенских бедствий.

И если до столь масштабных обвинений дело не доходит – то это почти только потому, что с избытком хватит и того, в чем, на наш взгляд, и косвенно повинен.

Ну, например, взаимоотношения с невестами (которых он в конечном итоге бросал). Или, например, к родителям. Есть из-за чего переживать? Есть! Вина Ф. Кафки возможна?

Да. Но отнюдь не в роли единственного «подсудимого». Потому как, на наш взгляд, стоило его родителям изменить свое отношение к сыну, т. е. относится более с пониманием к его «творческому» характеру, душевному состоянию, другими словами – делать своего рода «скидку» на его непохожесть на других – и мы почти что уверены – причины конфликта вполне можно было бы избежать.

Об этом догадывался и сам Ф. Кафка, и быть может в еще большей мере – его друг Макс Брод.

«В моем восприятии родители, -- писал Ф. Кафка в письме Фелиции Б.[280], -- всегда были преследователями, до недавних пор, примерно с год назад, я был равнодушен к ним, как и ко всему остальному миру, словно некий неодушевленный предмет, но на самом деле это был лишь подавленный страх, а еще беспокойство и печаль…».

А вот строчки письма М. Брода Фелиции Б.[281]

«Мать Франца любит его безмерно, но не имеет ни малейшего понятия, кто ее сын на самом деле и в чем он по настоящему нуждается. Литература для нее – «время провождения»! Бог Ты мой! Как будто она не требует от нас всего нашего сердца – да мы и охотно приносим себя в жертву! – Я по этому поводу уже не раз с госпожой Кафкой объяснялся. Но когда понимание настолько отсутствует, никакая любовь помочь не в силах… родители не в состоянии понять, что для исключительного человека, каким Франц несомненно является, чтобы его тонкий духовный мир не зачах, нужны исключительные условия. Только недавно мне пришлось написать госпоже Кафке поэтому поводу письмо аж на целых восьми страницах. Родители хотели, чтобы Франц и во второй половине дня ходил на работу. Из-за этого Франц твердо решился на самоубийство и даже уже написал мне прощальное письмо. Лишь в последнюю секунду путем самого грубого вмешательства мне удалось спасти его от «любящих» родителей…».

Да ведь и сам-то конфликт, по большому счету и положа руку на сердце – никогда бы не смог разгореться в полную меру. Тем более, что можно заметить, он почти никогда и не горел-то по настоящему, не возрастал, а лишь, пожалуй, слабо «тлеял». «Тлеял» хоть тихо, -- но постоянно. А оттого, проходили годы, а взаимоотношения в семье (напомним, что почти до своей смерти Ф. Кафка жил вместе с родителями) оставались все такими же. И, несмотря на некий тайный (подсознательный) протест Франца Кафки к своему отцу – дело

Дата добавления: 2015-06-04