Конфликтуализация влечений к инкорпорации

В «Трех очерках» Фрейд, характеризуя детскую мастурбацию, утверждал, что девочка часто мастурбирует, сжимая бедра, в то время как мальчик предпочитает использовать руку, «что позволяет предположить важность, которую в мужской сексуальной активности приобретет влечение к господству».

Мне кажется, Фрейд фактически одновременно показывает важность, которую то же самое влечение будет иметь для женской сексуальной активности.

При коитусе вагина действительно будет замещать собой руку, как рука, она будет обхватывать пенис, о чем свидетельствуют фантазмы и нарушения женской сексуальности, возникающие, если конфликт связан с анальным компонентом контроля вагины.

В психоаналитической литературе существует достаточно работ, посвященных страху мужчины перед вагиной (Фрейд «Табу девственности», Карен Хорни «Страх перед женщиной»), но другой аспект проблемы, кажется, представлен слабо: речь идет о позиции женщины (Сверх-Я) по отношению к ее собственной агрессии к пенису мужчины, а эта агрессивность обычно приписывается:

• либо зависти к пенису;

• либо защите от приближения пениса, которое ощущается как опасное благо­даря осуществленным проекциям, не связанным с садистически-анальным компонентом сексуальности, как будто женское сексуальное желание само по себе не содержит садистических элементов.

В любом случае, агрессивность женщины по отношению к пенису не считается источником чувства вины. Ни в коей мере не отрицая существования форм жен­ской агрессивности, которые обычно упоминают, я хотела бы, в первую очередь, выделить здесь проблему женщины перед лицом основного женского желания инкорпорировать отцовский пенис, используя для этого садистически-анальный компонент сексуальности.

Затронутая нами тема требует, чтобы мы не упустили из виду, что в сексуальных взаимоотношениях женщина, на самом деле, инкорпорирует пенис мужчины. Если реально подобная инкорпорация является частичной и временной, то в фантазии она стремится к всеобщности и постоянству, и Фрейд пишет об этом в своей статье «О смещении влечений преимущественно в области анального эротизма».

Чтобы не делать лишних купюр в клиническом материале, я построю свое иссле­дование выделенных трудностей инкорпорации отцовского пениса вокруг одного-единственного случая, заметив, что материал, связанный с такого рода конфликта­ми, так или иначе, обнаруживается в анализе любой женщины.

Пациентка, о которой я собираюсь рассказать, я назову ее Анна, идеализирова­ла отцовский образ. Чтобы сохранить этот образ, она разделила собственные эро­тические объекты на два отличных друг от друга типа.

Первый, служащий заместителем отца, был представлен мужчиной, гораздо старше ее по возрасту, его она любит нежной и «чистой» любовью. Этот мужчина к тому же импотент. Он любит, защищает ее, он поддержал ее решение делать карьеру. В разговоре о нем у Анны проскальзывают те же самые нотки, что и в разговоре об отце; он давал ей теплый камень, чтобы зимой у нее не замерзли пальцы по дороге в школу, нежно обнимал ее или сидел с ней на скамейке перед домом, предлагая выпить стаканчик вина проходившим мимо соседям. Другой тип был представлен негром, к которому она могла позволить себе испытывать эротическое влечение, связанное с анальным влечением.

Во время своего анализа она скажет: «Раньше белый и черный были разделе­ны. Теперь они смешиваются».

Анна — женщина 40 лет, по профессии офтальмолог, замужем, мать 2 детей, живая и порывистая, но она буквально опутана глубоким конфликтом, проявляющимся в форме сильных страхов, деперсонализации и неожиданных побуждений броситься в воду или пустоту. Тема поглощения водой преобладает в ее исключительно богатом материале, ассоциациях, и трансферентном переживании.

Так, с самых первых сеансов у Анны возникает сильный страх, и она проецирует на зеленую стену моего кабинета образ аквариума. В этот момент она чувствует, что находится внутри этого аквариума и говорит мне:

«Я очень боюсь... Все эти истории об аквариуме, в них есть что-то зародышевое... Кажется, у меня начинается шизофрения».

Неоднократно в различные периоды анализа она следующим образом выражает свой страх:

«Я проваливаюсь, я тону. Мне нужна ветка, чтобы вылезти оттуда. Может, этой вет­кой станете вы?»

Она часто беспокоится, что я забеременею.

Кроме того, появляется материал клаустрофобического характера — страх ока­заться в комнате и не находить выхода из нее, страх в связи с пребыванием в лиф те. Ей снится, что она заключена в темной и тесной комнате, похожей на могилу,

и не может оттуда выбраться.

Анна — из крестьянской семьи. Ее, как и старшую сестру, строго воспитывала каст­рирующая и суровая мать. Отец был гораздо старше матери, она его вспоминает как

«нежного и доброго».

«Мать заставляла его делать то, что она считала нужным. Она держала всех в пови­новении. Мы все плясали под ее дудку. Отец был добрый, все ей разрешал. А она

этим злоупотребляла».

Многочисленные воспоминания свидетельствуют о кастрации отца матерью. При­веду хотя бы один пример: отец возвращается с рынка, где он немного выпил. Дома он ложится спать. Мать пользуется этим, чтобы вытащить у него деньги, а затем об­виняет его, что он потерял кошелек. Пёрвосцена, которая, казалось, вырисовывалась в ассоциациях Анны, строилась в соответствии с моделью садистического акта, в хо­де которого мать овладевает пенисом отца.

У меня нет здесь возможности проследить в деталях развитие анализа Анны. До­статочно сказать, что лечение концентрировалось вокруг трудностей материнской идентификации — главном препятствии для полноценной эдиповой эволюции.

Фактически все выглядело для нее так, будто сексуальная любовь к отцу была равносильна превращению в кастрирующую мать, садистически инкорпорирую­щую пенис и сохраняющую его в себе. Эта позиция запрещала ее любовь к отцу.

Указанный конфликт проявляется в анализе Анны достаточно скоро. В каче­стве примера приведу следующее сновидение:

«Это был очень страшный сон. Я шла вместе с матерью (попытка идентификации с матерью) на реку, и у меня впервые возникло желание броситься в воду. Мы иска­ли поставленные для ловли угрей сети. Это наводит меня на мысль о пенисе в вагине (садистический и кастрирующий характер коитуса). Моя мать плохо обращалась

с отцом. Сон внушает мне страх».

Сновидение той же ночью:

«Мать вернулась с реки в накинутой на плечи куртке отца. Она лишилась рассудка. На самом деле, это я испугалась, что сойду с ума и поддамся своим порывам».

Таким образом, за ее порывом броситься в воду или пустоту скрывается бес­сознательный фантазм идентификации с матерью, кастрирующей отца во время коитуса (мать возвращается с реки с курткой отца). Она переживает влечение к кастрации со мной в переносе различными способами, даже в почти бредовой форме. Например, она упрекает себя, убежденная, что, пожимая мне руку (чтобы попрощаться), она вывихнула мне запястье (ассоциации непосредственно указы­вают на отцовский пенис).

У меня нет возможности более подробно описать переживание садистически-анального влечения к пенису в переносе, наполненное страхом и чувством вины, которое длительное время преобладало в ее отношении ко мне.

Однажды Анна ассоциативно связала свое ощущение, что она проваливается и тонет в следующем воспоминании:

«Знаете, в Гаве есть пруды, знаете, с водоворотами, когда нет дна. Отец один раз чуть не утонул; он уже попал в водоворот, и его понесло. Он уцепился за ветку в самый

последний момент.

...Я боюсь лифтов. Эта клетка может упасть вниз вместе со мной внутри, Я представ­ляю пенис, которого жаждет вагина...»

Я думаю, что конфликт Анны отчетливо проявляется в нескольких приведен­ных здесь ассоциациях, связанных с фобией побуждения броситься в воду или

пустоту. Все происходит так (и мы располагаем новыми доказательствами этого), как будто коитус родителей представлялся Анне агрессивной инкорпорацией ма­терью пениса отца (куртка отца на плечах матери, угорь в сетях; отец, захвачен­ный водоворотом). Чтобы иметь доступ к Эдипу, ей необходимо идентифициро­ваться с кастрирующей матерью, то есть утопить пенис отца в ее вагине.

Иными словами, за симптомом болезни (фобия побуждения) мы наблюдаем инверсию фантазма: теперь она становится содержимым (пенис отца или отец) некоего вместилища (мать или вагина матери) с разрушительными свойствами (или, точнее, ее собственное тело или вагина идентифицируется с матерью или материнской вагиной. Фактически, разрушительные свойства вагины связаны с анальным «сфинктерным» компонентом).

Так, первый фантазм, который скрывается за симптомом, представляет собой компромисс между исполнением желания и наказанием.

Из-за чувства вины Анна реализует в воображении эдипово генитальное вле­чение («поглощение» пениса отца, как это делала мать), но делает это, обращая агрессию на себя; ее тело в целом идентифицируется с отцовским пенисом, а раз­рушающая вагина оказывается спроецирована на внешний мир, который пережи­вается ею как полость, где она исчезает.

То есть содержимое и вместилище поменялись местами. Она сама становится содержимым, исчезающим во вместилище.

Нам важно понимать, что первый фантазм (наиболее поверхностный), куда наказание (Сверх-Я) вмешивается, приводя к компромиссу между влечением и защитой, лишь покрывает более ранний фантазм, служащий непосредственным выражением влечения: «Я — дыра, которая поглощает отца (его пенис)».

Наконец, в данном фобическом симптоме существует некий двойной фантазм, во всех отношениях удовлетворяющий требованиям фрейдовской теории симп­тома (компромисс, за которым обнаруживается первичное влечение).

На самом деле, одним из «ключевых моментов» невроза Анны стала смерть отца накануне анализа, когда она была беременна.

Говоря о смерти отца, она всегда связывала ее со своей беременностью. В ходе анализа создавалось впечатление, что стоящий за этим фантазм представлял раз­рушение отца посредством инкорпорации. Ее страх того, что я забеременею, ее проекции аквариума на зеленую стену моего кабинета в сочетании с фантазмом, что она регрессирует, достигая внутриутробного состояния, были реакцией на симптоматичную инверсию ее фантазма, то есть страха оказаться самой погло­щенной и заключенной внутри меня, подобно плоду в материнском чреве матери, фекальному батончику в анусе, пенису в вагине.

Исследование многочисленных случаев женской фобии поглощения водой, клаустрофобии, фобии побуждений броситься в воду или пустоту, головокруже­ния в сочетании с фобией падения, — открыли для меня существование общего для них признака. Мне представляется, речь идет об инверсии вместилища и со­держимого; субъект посредством оборачивания агрессии против себя чувствует

себя как содержимое, которому угрожает опасное для него вместилище.

«Генитальный» уровень этих фобий не исключает глубоких повреждений Я и чувства вины в отношении с идеализированным отцом, часто обусловленным, как мы уже отмечали, многочисленными и серьезными ранними конфликтами

с первым объектом.

Сексуальные расстройства в этих случаях приобретают различные формы. Иногда разделения эротических объектов на два типа достаточно для поддержа­ния видимости нормальной сексуальности, однако зачастую эта сексуальность является клиторальной. Подобное сексуальное расстройство, по-моему, следует связывать все с тем же чувством вины за инкорпорацию, которое накладывает запрет на эротическую инвестицию вагины, места и органа этой инкорпорации, смещая инвестиции на клитор, внешний орган.

Анализ чувства вины за инкорпорацию очень часто делает возможным более или менее быстрое распространение эротической инвестиции с клитора на ваги­ну, высвобождая анальность, сообщающую вагине свои эротические и агрессив­ные компоненты.

Выдвижение на первый план активных гомосексуальных влечений может в неко­торых случаях иметь то же значение защиты от несущей конфликт инкорпорации.

Особый случай представляет диспареуния (в другом месте я уже имела воз­можность о ней говорить), которая проявляется в недостаточном сужении ваги­ны во время сексуальных отношений.

Данный симптом, по форме в чем-то противоположный вагинизму, встречает­ся довольно часто, однако пациентки, страдающие этим заболеванием, приписы­вают его анатомическому строению и осознают его психогенный характер лишь после его исчезновения в анализе.

Возможно, упомянутый симптом более чем любой другой выражает контрин­вестицию садистически-анального влечения к господству. Когда садистически-анальный компонент сексуальности лучше интегрирован, вагина может, наконец, выйти замуж за пенис, или, используя терминологию Фрейда, желание Эроса со­единиться с объектом будет удовлетворено благодаря влечению к господству, ко­торое начинает ему служить.

Дата добавления: 2015-06-04