Аналитик — не.Бог

Скажу откровенно. В своей терапевтической деятель-! ности я допускал просчеты и ошибки. И, хотя подчас они'| приводили к мучительным раздумиям и вызывали различ­ного рода сомнения, каждый раз я пытался переосмыслить! их с точки зрения изъянов в собственном аналитическом! образовании и неумении вовремя заметить те или иные из-^| менения, происходящие в психике пациента и внутри са-' мого себя. Наряду с этим я не стыдился признаний в допу-| щенных мной промахах, обсуждал огрехи анализа с паци-^| ентами и более подробно, чем с ними, разбирал все сомни^Й

тельные ситуации, возникшие по моей вине, с теми, кто приходил ко мне на учебный анализ.

Хорошо помню одну из первых своих ошибок, которая была в общем-то не столь существенной, чтобы радикаль­ным образом повлиять на ход аналитической работы. Можно было не придавать ей особого значения, так как пациент-мужчина, с которым я работал, не воспринимал происходящее как ошибку, допущенную мной.

Так, на одной из сессий у меня вылетел из памяти эпи­зод, ранее рассказанный пациентом и относящийся к его взаимоотношениям с женой. Когда пациент обратил мое внимание на какую-то деталь из рассказанного им эпизо­да, сказав, что я, разумеется, помню об этом, я неожидан­но для себя подтвердил его слова, хотя никак не мог вспомнить, о чем же он мне говорил. Эта ложь не оставля­ла меня в покое. Через некоторое время, когда в тот день была завершена работа с другими пациентами, я специа­льно просмотрел свои записи, но к удивлению не обнару­жил той детали, о которой говорил пациент, то есть сам эпизод был зафиксирован, а наиболее важной информа­ции, связанной с его отношением к жене, не было. На сле­дующей сессии мы вернулись к обсуждению этого инци­дента. Я не стал настаивать на том, что ранее пациент не говорил мне о значимой для него детали в его отношениях с женой. И не потому, что не был уверен в собственной па­мяти. Просто не видел смысла в выяснении вопроса о том, кто из нас в большей степени прав. Но я признался паци­енту, что, во-первых, не помнил всех деталей ранее рас­сказанного им эпизода и, во-вторых, на прошлой сессии не сказал ему об этом, тем самым как бы введя его в за­блуждение. После этого пациент молчал несколько минут, переосмысливая, судя по всему, сложившуюся ситуацию. А затем, как бы в благодарность за мое признание и за про­явленную искренность по отношению к нему, без ка­ких-либо дополнительных вопросов с моей стороны на­столько подробно рассказал о различных аспектах отно­шений между ним и его женой, что, не будь этого инци­дента, мне потребовалась бы долгая и кропотливая работа, занявшая, возможно, не одну сессию. Допущенная мною ошибка и последующее признание ее привели к установ­лению более доверительных отношений с пациентом, чем это имело место до сих пор.

Впоследствии у меня были различные промахи и ошибки. Но не было, пожалуй, ни одного случая, когда бы мое чистосердечное признание в свершении их снижало степень доверия пациентов ко мне. Напротив, это сопро­вождалось, как правило, улучшением аналитических от­ношений и более плодотворной совместной работой. Бо­лее того, иногда признание в собственной ошибке приво­дило к такому неожиданному результату, когда действите­льно открывались новые грани в аналитической работе, о которых ранее даже не подозревал.

Однажды, когда у меня проходила учебный анализ одна девушка, я на первой же сессии с ней допустил та­кую непростительную для себя ошибку, воспоминание о которой до сих пор оставляет у меня неприятный оса­док. Находясь под впечатлением от встречи с другим че­ловеком, я в присутствии этой девушки высказал сужде­ние, которое просто не могло не задеть ее. Через некото­рое время я осознал, каким некорректным было мое суждение и какое негативное воздействие оно могло оказать на ни в чем не повинную девушку. Я моменталь­но отмел от себя возникшее в голове оправдание, явив­шееся не чем иным, как рационализацией моего оши­бочного поведения. Затем я не только извинился перед девушкой за свое некорректное высказывание, но и по­святил значительное время анализу своих собственных и ее чувств, вызванных данным эпизодом. В конечном счете это способствовало тому, что я не только не утра­тил авторитета в ее глазах, но уже на первых двух сессиях обрел доверие, столь необходимое для установления благоприятных аналитических отношений между нами, позволивших осуществлять учебный анализ.

Вспоминаю еще один случай, когда в процессе учебно­го анализа с другой девушкой также допустил досадную оплошность. Я не стал ее скрывать ни от себя, ни от нее. И в награду за свою откровенность я приобрел значитель­но больше того, что потерял, совершив оплошность. Во всяком случае во время обоюдного обсуждения моей оплошности девушка проявила такое сочувствие, что рас­сказала о своей сокровенной тайне, о которой никому ни­когда не говорила и которую скрывала от меня на протя­жении нескольких месяцев нашей совместной работы. Она как бы хотела подбодрить меня и, рассказав о своей тайне, дала понять, что по-прежнему доверяет мне. У меня

до сих пор сохранилось впечатление, что, если бы я не до­пустил оплошность или, допустив ее, не признался в ней, то, несмотря на ранее установившееся доверие между нами, девушка вряд ли бы поделилась со мной своей со­кровенной тайной. И я благодарен ей за ту поддержку, ко­торую она оказала мне в трудную минуту. Для себя же я вы­нес важный урок о необходимости проявления честности и правдивости по отношению к своим пациентам. Если психоанализ — это лечение истиной, а не ложью, что под­час имеет место при осуществлении иных видов терапии, то ориентация на истину как таковую должна быть не только основой анализа невротических симптомов и жизни пациента в целом, но и одним из важных принципов отношения анали­тика как к пациенту, так и к самому себе.

Аналитик может быть только благодарен тем пациен­там, общение с которыми не всегда доставляет ему удово­льствие, приводит подчас к глубинным переживаниям, вызывает внутреннее сопротивление и порождает контр-трансферные реакции, но в то же время приводит к от­крытиям, способствующим совершенствованию анали­тической техники, развитию теории и практики психоа­нализа. Остается лишь разумно использовать те неогра­ниченные возможности, которые открываются перед аналитиком в процессе его работы с пациентами. Но для этого аналитику необходимо продолжать свой самоана­лиз, не ограничиваться приобретенными навыками и приемами аналитической терапии и не поддаваться соб­лазнам терапевтического честолюбия и нарциссического возвеличивания своего собственного Я.

Полагаю, что не было бы большим ущемлением роли аналитика в психоаналитическом лечении и умалением терапевтической значимости психоанализа, если бы мы признали следующее. Аналитик — не всесильный Бог и не всемогущественный пророк. Он — обычный человек, воз­можно, несколько лучше других разбирающийся в прояв­лении бессознательных сил и процессов, таящихся в глу­бинах психики. Но, как и многие другие люди, он не за­страхован от различного рода промахов и ошибок. «Ана­литики, — замечал Фрейд, — это люди, обучившиеся вла­деть определенным искусством, но при этом остающиеся такими же людьми, как и все остальные» [16. С. 52—53]. Другое дело, что, углубляясь в дебри своего бессознатель­ного, исследуя не только изнанку души другого человека,

но и свой собственный внутренний мир, аналитик спосо-1 бен не только осознать совершаемые им промахи и ошиб-; ки, но и, избежав искушения терапевтического честолю­бия и нарциссичёскрго возвеличивания своего Я, попыта­ться предельно честно отнестись к своим огрехам, чтобы_у наученный горьким опытом, использовать их во имя не оправдания самого себя, а облегчения страдания пациен-* тов.

В этом отношении является достойным внимания скромная позиция Фрейда, который, несмотря на свою многолетнюю терапевтическую деятельность, не считал себя хорошим врачом и в назидание другим приводил по­говорку одного старого хирурга, содержащую следующее изречение — «Я облегчаю, Бог излечивает». При этом он добавлял, что чем-то подобным должен удовлетворяться и аналитик [17. С. 135].

Аналитик, как проводник, обнажающий истину перед |.путником, идущим своим путем по жизни и не ведающим того, Что разыгрывающиеся в его душе драмы и коллизии не позволяют ему выйти на другие, более приспособлен­ные для путешествия дороги, готов оказать помощь паци­енту, чтобы избавить его от излишних страданий. Но он не навязывает ему свои знания, не укоряет истиной, не | обещает быть постоянным спутником, неизменно веду­щим за руку пациента по дороге, ведущей в рай. Напро­тив, терпимый к его предшествующим неадекватным ре­шениям, но стойкий в своих убеждениях не поступаться истиной ради иллюзорного эрзац-удовлетворения жела­ний пациента, аналитик помогает ему осознать его бес­сознательные влечения, предоставляет ему возможность по-новому взглянуть на приемлемые способы разреше­ния внутриличностных конфликтов, оставляет за ним право выбора и принятия собственных решений на пути к выздоровлению.

Аналитик ничего не внушает пациенту и ничего не обещает ему. Он ничего не советует пациенту и не заставляет его насиль­но избавляться от заболевания. Избегая менторской роли, он стремится к созданию таких отношений,с пациентом, при которых тот мог бы самостоятельно принимать свои реше­ния. Терапевтическое воздействие аналитика на пациента состоит лишь в том, что он помогает ему выработать истин­ное отношение к самому себе и окружающим его^ людям. Пу­тем преодоления сопротивлений, устранения вытеснения

и переноса, превращения патогенного конфликта в нор­мальный в душевной жизни пациента осуществляется та­кое изменение, благодаря которому он поднимается на бо­лее высокую ступень развития. В этом смысле аналитиче­ская терапия имеет воспитательное значение и является, по выражению Фрейда, чем-то вроде довоспитания, поскольку речь идет о тех внутренних изменениях, которые происхо­дят в психике пациента. «К концу аналитического лече­ния, — писал основатель психоанализа, — само перенесе­ние должно быть устранено, и если теперь возникает или сохраняется положительный результат, то он обусловлен не внушением, а достигнутым с его помощью преодолени­ем внутренних сопротивлений, на происшедшем в боль­ном внутреннем изменении» [18. С. 290].

Вместе с тем следует иметь в виду, что аналитик не на­вязывает пациенту свою систему воспитания, а аналити­ческая терапия не представляет собой такое довоспита-ние, в результате которого пациент утрачивает свою инди­видуальность. Встречаются, правда, такие врачеватели души, у которых терапевтическое честолюбие и воспита­тельское тщеславие могут возобладать над здравым смыс­лом, но это свидетельствует о недостаточном понимании ими собственного бессознательного и существа аналити­ческой терапии, а не о разрушающих тенденциях психоа­нализа как такового.

То, что аналитик не навязывает пациенту свою систему воспитания, вовсе не означает, что аналитическая терапия не осуществляет никаких изменений в психике больного. Однако при успешном исходе лечения происшедшие в бо­льном изменения являются такими, что они, по сути дела, отражают его собственные внутренние потенции. «Выле­ченный больной, — подчеркивал Фрейд, —действительно стал другим человеком, но, по существу, он, разумеется, остался тем же самым, то есть он стал таким, каким мог бы стать в лучшем случае при самых благоприятных условиях. А это очень много» [19. С. 278].

Цель психоаналитической терапии — создание наибо­лее благоприятных психологических условий для реализа­ции человеком своего внутреннего потенциала. Это озна­чает, что в процессе аналитической работы человеку пре­доставляется "возможность, столкнувшись с истинным по­ниманием направленности развертывания своих бессоз­нательных сил и процессов, сделать свой собственный вы-

бор в пользу такого разрешения внутренних конфликтов, который не только не сопровождается возникновением невротических симптомов, но и способствует усилению и укреплению его Я. В этом отношении достижение тера­певтического успеха самым тесным образом связано с рас­крытием и пониманием зависимостей, взаимосвязей и от­ношений, имеющих место в структуре личности. Отсюда то важное значение, которое Фрейд уделял рассмотрению психологии личности, психологии Я.

Глава 16

Дата добавления: 2015-06-04