Влечение к жизни и влечение к смерти 2 страница

Когда в процессе аналитической работы я спросил ее, какие ассоциации возникли у нее при неожиданном обна­ружении ею над кушеткой картины с изображением иду­щего по воде Христа, она после некоторого замешательст­ва вспомнила о том, что она увидела в зеркале ванной ком­наты, когда пыталась покончить жизнь самоубийством. Оказывается, она увидела не только отражение своего соб­ственного бледного лица, что вызывало у нее жалость к са­мой себе, к своей загубленной жизни, но и чуть светящий­ся ореол вокруг своей головы, который, как потом она по­няла, был ничем иным как брызгами, оставшимися на по-

верхности зеркала после того, как она, не помня ничего и не заботясь ни о чем, села в ванну, расплескав при этом воду. Впоследствии при обсуждении этого эпизода она со­гласилась с тем, что не только жалость к себе отобрала у нее последние силы, предотвратившие самоубийство, но и какое-то непонятное ощущение того, что увиденный ею в зеркале ореол над ее головой пробудил в ней смутное же­лание жизни. Только сейчас, говорила она мне, я вижу, что. тот зеркальный ореол как бы напоминает собой светлые лучи, прорисованные вокруг головы Христа и изображен­ные на висящей над кушеткой картине. Это был своего рода' символ жизни, бессознательно воспринятый Поли­ной во время попытки к самоубийству и предотвративший его. Причем этот символ жизни не являлся олицетворени­ем чего-то заданного извне, как некого знака, знамения, предпосланного ей сверху. Он знаменовал собой внутрен­нюю тенденцию, связанную с необходимостью сохране­ния жизни вопреки тем событиям, которые воспринима­лись ею столь трагически.

Кстати сказать, для некоторых пациентов свойствен­ны опасения за свою жизнь, обусловленные их желанием самоубийства. Подчас они охотно говорят о том, что спо­собны свести счеты со своей жизнью, а нередко как бы шантажируют близких им людей тем, что высказывают вслух мысли о самоубийстве. Но в отличие от истериков, впадающих в меланхолию, многие невротики в действитель­ности никогда не прибегают к самоубийству или в худшем случае организуют такое неудачное самоубийство, при кото­ром непременно остаются в живых. Нередко об их истинных намерениях можнасудить по тем сновидениям, в которых отражается картина их собственной смерти.

Так, одна из моих пациенток рассказывала, что она пыталась покончить жизнь самоубийством. Однажды, по­сле очередной ссоры со своим мужем, она проглотила пер­вые, как она говорила, попавшиеся ей на глаза таблетки. Вернувшийся с прогулки с собакой муж обнаружил ее ни­чком лежащей на кровати, быстро сделал все для того, что­бы вызвать у нее рвоту, а затем вызвал врача. Осмотрев бо­льную, врач сказал, что ей повезло, так как, если бы она проглотила все таблетки, а не оставила часть их в коробке, то смерть была бы неминуемой. Конечно, если бы эта жен­щина действительно хотела покончить с жизнью, то она, несомненно, проглотила бы все имеющиеся в ее распоря-

жении таблетки. Об имитации самоубийства, при помощи которой она хотела наказать своего мужа, и нежелании расставаться со своей жизнью может свидетельствовать рассказанный ею сон. В своем сновидении женщина виде­ла себя лежащей в гробу, муж стоял рядом и плакал, а бли­жайшие родственники говорили о том, какой она была при жизни хорошей женой и матерью. Она с удовольстви­ем слушала все надгробные речи, и вдруг ей захотелось не­заметно для окружающих поправить рукой свою причес­ку, чтобы выглядеть в глазах своего мужа привлекательной и чтобы он горько пожалел о том, что довел ее до смерти. Вполне очевидно, что женщина, стремящаяся быть краси­вой и заботящаяся о своем внешнем виде даже на смерт­ном ложе, не может помышлять о реальном самоубийстве. Если же она и предпринимает попытки подобного рода, то это делается только для того, чтобы тем самым наказать не себя, а других и вызвать у них сочувствие, повышенное внимание и заботу со стороны окружающих.

Что касается случая Полины, то о наличии у нее стрем­ления к жизни можно судить по тем элементам сновиде­ния, в которых проявилось направленное вовне ее агрес­сивное желание утащить своего возлюбленного на дно и увидеть свою лучшую подругу разорванной на две поло­винки. Направленная на сохранение жизни внутренняя тенденция столкнулась с противоположной, нацеленной на обретение смерти и обусловленной предательством со стороны любимого человека и лучшей подруги. Противо­стояние этих тенденций между собой привело к тому, что Полина осталась внешне живой, но внутренне убила в себе жизнерадостность. На этой почве у нее развился страх пе­ред тем, что она способна к реальному самоубийству, хотя само по себе возникновение страха подобного рода может быть наглядным свидетельством того, что до смертельного исхода дело не дойдет. Однако болезненные переживания действительно настолько омрачали жизнь девушке, что она решила прибегнуть к аналитической терапии.

7. Борьба между Эросом и Танатосом

Вернусь к выдвинутой Фрейдом дуалистической кон­цепции влечений и инстинктов. В конце работы «Я и Оно» основатель психоанализа подчеркнул, что в психике чело-

27. ЛейбинВ. М.

века протекает постоянная борьба между Эросом и ин­стинктом смерти. По его мнению, Я можно представить таким образом, что оно находится под властью немых, но мощных инстинктов смерти. Эти инстинкты как бы стре­мятся к достижению покоя и делают все для того, чтобы заставить замолчать Эрос, являющийся нарушителем спо­койствия и подчиняющийся принципу удовольствия. Но, в свою очередь, Эрос тоже проявляет свою активность, в результате чего противостояние между жизнью и смертью становится неотъемлемой частью человеческого существо­вания.

Дальнейшее обсуждение этого вопроса нашло свое отра­жение в работе Фрейда «Недовольство культурой», где он показал, что феномен жизни объясняется взаимодействием и противодействием Эроса и инстинкта смерти. Отмечая то обстоятельство, что уже в садизме и мазохизме наблюдается смесь эротики и деструктивности, он признал, что многие психоаналитики проглядели повсеместность невротической агрессивности и деструктивности и, следовательно, необхо­димо исправить данную оплошность и исследовать соответ­ствующие явления применительно не только к отдельному человеку, но и к культуре в цедюм.

Осуществляя свое исследование, основатель психоа­нализа отталкивался прежде всего от введенного им в на­чале 20-х годов предположения о наличии в человеке вле­чения к смерти и сформулированного им в конце 20-х — начале 30-х годов окончательного положения об инстин­кте смерти и агрессивном, деструктивном стремлении. Так, именно в работе «Недовольство культурой» он не­двусмысленно высказал свою точку зрения, согласно ко­торой «агрессивное стремление является у человека изна­чальной, самостоятельной инстинктивной предрасполо­женностью» [25. С. 115].

В понимании Фрейда, процесс развития культуры стоит на службе у сил Эроса, благодаря либидозной связи которого происходит объединение людей между собой в семьи, племена, народы, нации, человечество. Но, как показывает практика психоанализа и история человечест­ва, этой программе культуры противостоит природный ин­стинкт агрессивности, проявляющийся, в частности, в той враждебности, которая чаще всего наблюдается среди лю­дей по отношению друг к другу. Агрессивное влечение ока­зывается главным представителем инстинкта смерти, раз-

деляющего вместе с Эросом власть над существующим миром. С учетом всего этого проясняется и смысл культур­ного развития. «Оно, — заметил Фрейд, — должно нам продемонстрировать на примере человечества борьбу между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинк­том деструктивности. Эта борьба —сущность и содержа­ние жизни вообще, а потому культурное развитие можно было бы просто обозначить как борьбу человеческого рода за выживание» [26. С. 115].

В целях выживания человеческого рода культура стре­мится всеми силами сдержать и обезвредить противостоя­щую ей агрессивность. О том, что при этом происходит, можно судить по аналогии с историей развития индивида, когда он пытается нейтрализовать или обезвредить свое стремление к агрессии. Апеллируя вновь к индивиду, Фрейд обращает внимание на ту загадочность, которая имеет место в этом случае. Речь идет о том, что агрессия интроецируется, то есть переносится извне вовнутрь индивида и, фактически, возвращается туда, где она возникла. Перенесенная таким об­разом вовнутрь агрессия направляется против собственного Я индивида. Там она перехватывается той инстанцией, явля-йщейся частью Я, которая в психоанализе обозначается как Сверх-Я и олицетворяет собой совесть. Таким образом, та же самая готовность к агрессии, которая использовалась Я про­тив окружающих его людей, теперь используется Сверх-Я непосредственно по отношению к самому Я. У человека воз­никает сознание вины, обусловленное напряженностью между Сверх-Я и Я и проявляющееся как потребность в на­казании. Тем самым культура преодолевает опасные для окружающих людей агрессивные устремления индивида.

Осмысливая взаимоотношения между отказом от удов­летворения влечений,.совестью и агрессивностью, Фрейд исходил из того, что уже в раннем детстве налагаемые на ре­бенка первые запреты вызывают у него значительную агрес­сивность против тех, кто препятствует удовлетворению его инфантильных влечений. Под воздействием воспитания он вынужден отказываться от удовлетворения своей мститель­ной агрессии против окружающих его авторитетов, прежде всего против авторитета его собственных родителей. Это осуществляется благодаря механизму идентификации, то есть переносу внешнего авторитета вовнутрь самого ребен­ка, что ведет к образованию его Сверх-Я. Тем самым в его распоряжении оказывается вся та агрессия, которую в бо-

27*

лее раннем возрасте он направлял, как правило, против авторитета отца.

Если посмотреть на соотношение между агрессией и по­давлением влечений в общеисторическом плане, то есть че­рез призму филогенеза, то окажется, что после удовлетворе­ния в агрессии ненависти сыновей по отношению к праотцу в первобытном сообществе произошла идентификация Сверх-Я с убитым отцом. Это привело, по мнению Фрейда, к тому, что в наказание за отцеубийство, связанное с агрессив­ными действиями сыновей против своего отца, его власть как бы перешла к Сверх-Я. Но склонность к агрессии против отца повторялась во всех последующих поколениях, в резу­льтате чего у каждого представителя этих поколений сохра­нилось чувство вины, которое усиливалось по мере того, как осуществлялись попытки подавления самой агрессии и пе­ренесения ее в Сверх-Я. Отсюда проистекает, как считал основатель психоанализа, «роковая неизбежность» чувства вины, независимо от того, было ли совершено отцеубийство в реальности или от него воздержались. Так или иначе чувство вины возникает в любом случае, поскольку оно является вы­ражением амбивалентного конфликта, вечного противосто­яния между Эросом и инстинктом разрушительности, ин­стинктом смерти. По мысли Фрейда, то, что началось с отца в первобытной орде, впоследствии нашло свое завершение в массе людей. «Если, — писал Фрейд, — культура представля­ет собой необходимый путь развития от семьи к человечест­ву, то с нею неразрывно связаны последствия врожденного ей конфликта — вечной распри любви и смерти» [27. С. 124].

Аналогия между индивидуальным и культурным раз­витием позволила Фрейду говорить о том, что у общества, так же, как и у отдельного человека, формируется некое Сверх-Я, оказывающее влияние на развитие культуры. Если у индивида проявление агрессивности выражается в упреках Сверх-Я по отношению к Я, что осуществляется, как правило, на бессознательном уровне, то в массовых процессах действие культурного Сверх-Я оказывается бо­лее заметным и доступным сознанию. Однако в том слу­чае, когда действенность Сверх-Я индивида доводится до его сознания, оказывается, что требования индивидуально­го Сверх-Я совпадают с предписаниями Сверх-Я культуры.

Завершая свои размышления о направленности разви­тия культуры, предназначенной для обуздания агрессив­ного влечения человека, Фрейд высказал соображение о

возможной попытке применения психоанализа к культур­ному сообществу. На это уже обращалось внимание в пре­дыдущем разделе данной работы, когда говорилось о том, что он не прочь был поставить диагноз, согласно которому многие культурные эпохи и даже человечество в целом сделались невротическими под воздействием культуры.

И хотя основатель психоанализа воздерживался от об­щей оценки человеческой культуры, тем не менее он не мог не поставить перед собой и читателями его работы «Недовольство культурой» один из важных вопросов, ко­торый, несомненно, волновал его. «Роковым для рода че­ловеческого, — писал он, — мне кажется вопрос: удастся ли — и в какой мере — обуздать на пути культуры влечение к агрессии и самоуничтожению, ведущее к разрушению человеческого существования. Наше время представляет в связи с этим особый интерес. Ныне люди настолько дале­ко зашли в своем господстве над силами природы, что с их помощью легко могут истребить друг друга вплоть до по­следнего человека. Они знают это, отсюда немалая доля их теперешнего беспокойства, их несчастья, их тревоги. Остается надеяться, что другая из «небесных властей» — вечный Эрос — приложит свои силы, дабы отстоять свои права в борьбе с равно бессмертным противником. Но кто знает, на чьей стороне будет победа, кому доступно пред­видение исхода борьбы» [28. С. 134].

Спустя два года после написания и публикации работы «Недовольство культурой» Фрейду вновь пришлось обра­титься к размышлениям об агрессивности, деструктивно-сти, инстинкте смерти. Дело в том, что летом 1932 года Альберт Эйнштейн, которому было предложено подгото­вить второй том книги «Открытые письма» (первый том ее был опубликован в 1931 году) послал Фрейду письмо с просьбой принять участие в обсуждении актуальных проб­лем того времени. В частности, он попросил его высказать свои соображения по поводу того, имеются ли какие-либо пути освобождения человечества от зловещей опасности войны и возможности такого психического развития лю­дей, при котором были бы устранены их ненависть и жела­ние уничтожать друг друга. Фрейд откликнулся на просьбу Эйнштейна и в сентябре того же года написал ему много­страничное письмо, которое известно сегодня под назва­нием «Неизбежна ли война?»

Отвечая на вынесенный в заглавие написанного им ма­териала вопрос, Фрейд выразил свое согласие с предполо­жением Эйнштейна, что людям свойственен некий ин­стинкт ненависти и уничтожения, подталкивающий их к войне. В этой связи он изложил свою позднюю теорию вле­чений, согласно которой признаются двоякого рода влече­ния: стремящиеся сохранить и объединить (эротические, Эрос) и направленные на разрушение и убийство (агрес­сивные, деструктивные). Развивая мысли, ранее выражен­ные в работе «Недовольство культурой», основатель психо­анализа подчеркнул, что ни одно из этих влечений не может проявить себя, изолированно, но всегда переплетено и сплав­лено с другим. В частности, будучи эротическим по своей природе, инстинкт самосохранения нуждается в агрессив­ности, чтобы быть претворенным в жизнь. Направленное на внешние объекты любовное влечение также нуждается в соединении с влечением к овладению.

' Данная точка зрения основателя психоанализа нашла свое отражение и в одной из его последних работ «Конеч­ный и бесконечный анализ», где он заметил, что «только взаимодействие и противодействие обоих первичных вле­чений — эроса и влечения к смерти — объясняют разнооб­разие жизненных явлений, но не одно из них по отдельно­сти» [29. С. 47]. Кстати сказать, именно то, что влечения к жизни и смерти оказываются действенными именно в тес­ной связи друг с другом, рассматривалось основателем психоанализа в качестве надежды на возможный благо­приятный исход истории развития человечества.

В работе «Неизбежна ли война?» Фрейд констатировал то обстоятельство, что чаще всего поступки людей не явля­ются результатом какого-то одного, единственного проявле­ния влечения. Если среди людей раздаются призывы к вой­не, то это означает, что у них наличествует влечение к агрес­сии и разрушению. Причем его удовлетворение облегчается как раз потому, что имеет место переплетение деструктив­ных влечений с эротическими и идеальными. «Порой, когда мы слышим о чудовищных событиях в истории, — писал основатель психоанализа, — возникает впечатление, что идеальные мотивы были лишь поводом для разгула деструк­тивных страстей, в иных же случаях, как, например, в жесто-костях святой инквизиции, нам представляется, что идеаль­ные мотивы превалировали в сознании, деструктивные же давали им бессознательное подкрепление» [30. С. 333].

Давая разъяснение по поводу психоаналитического понимания влечения к разрушению, Фрейд подчеркнул, что, исходя из клинического опыта, можно сделать вывод, согласно которому это влечение содержится внутри каждо­го живого существа и направлено на разрушение его с целью свести жизнь к состоянию неживой материи. Это влечение может быть названо влечением к смерти, в противополож­ность эротическому влечению, представляющему собой стремление к жизни. Во имя сохранения своей жизни живо­му существу приходится разрушать чужую жизнь. Это озна­чает, что влечение к смерти становится разрушительным тогда, когда оно направляется наружу и обращается против внешних объектов. Вместе с тем, подчеркнул основатель психоанали­за, определенная доля влечения к смерти остается действен­ной и внутри живого существа. В психоаналитической прак­тике приходится иметь дело с тем, что у многих пациентов деструктивное влечение загнано в глубины их собственной психики. В связи с этим Фрейд писал: «Нетрудно заметить, что в случае слишком большой активизации этого процесса можно ожидать ухудшения здоровья, в то время как поворот этих деструктивных влечений во внешний мир облегчает живые существа и действует на них благоприятно. Это свое­го рода биологическое извинение всех ужасных и опасных устремлений, которые мы пытаемся преодолеть. При этом нужно признать, что они ближе к природе, чем наше восста­ние против них, для которого мы также еще должны найти объяснение» [31. С. 333].

Исходя из такого понимания природы деструктивного влечения, Фрейд пришел к заключению, что, с гуманисти­ческой точки зрения, вполне понятное желание лишить че­ловека его агрессивных наклонностей является не более чем иллюзией и практически неосуществимо. Но если это так, то не вытекает ли отсюда вывод, в соответствии с которым войны неизбежны и неотвратимы? Поясняя свою пози­цию по данному вопросу, основатель психоанализа недву­смысленно выразил свою мысль. Он считал, что речь мо­жет идти не о том, чтобы полностью устранить из жизни человека его влечение к агрессии. Речь должна идти о том, чтобы попытаться отвлечь это влечение от проявления и реа­лизации его в войне. Для достижения данной цели необхо­димо использовать опосредованные пути борьбы с война­ми и, в частности, направить против человеческого влече­ния к агрессии его извечного противника, Эрос. Это озна-

чает, что данному влечению должно противостоять все то, что объединяет между собой чувства людей. Прежде всего имеются в виду связи, основанные на чувствах любви и идентификации, а также на подчинении влечений разуму.

Заключительное суждение Фрейда по вопросу, связан­ному с пониманием человеческого влечения к агрессии и возможности предотвращения войн опосредованными пу­тями, сводилось к тому, что все способствующее культур­ному развитию в равной степени работает против войны. Он считал, что сопутствующие культурному процессу изме­нения в психике человека порождают у людей такие психи­ческие установки, которые вступают в явное противоречие с войной. И наконец, основатель психоанализа подчеркнул следующее: «Из психологических характерных черт культу­ры две представляются мне наиважнейшими: усиление ин­теллекта, который начинает подчинять себе жизнь влече­ний, и перемещение склонности к агрессии вовнутрь осоз­нающей себя личности со всеми вытекающими отсюда пре­имуществами и опасностями» [32. С. 337].

Таковы взгляды Фрейда на человека и культуру, соот­ношение Эроса и инстинкта смерти, существа человече­ского влечения к деструктивности и возможностей проти­востояния ему. Они вытекали из проведенного им сравни­тельного анализа между индивидуальным и культурным развитием и в определенной степени были связаны с его попытками обращения не только к индивидуальной, но и к социальной психологии. Последний вопрос, а именно обращение основателя психоанализа к социальной психо­логии, несомненно, заслуживает внимания, поскольку служит необходимым дополнением к его пониманию взаимосвязей между человеком и культурой, личностью и обществом. Освещению этого вопроса как раз и посвящен следующий раздел данной книги.

Глава 22

Дата добавления: 2015-06-04