XXXVIII 8 страница

– Насколько я понял, нет. Тот тип из министерства вышел из себя, стоило мне сказать, что рукопись понадобится для моей работы, и тут же завел шарманку про национальную безопасность. Если я буду настаивать, боюсь, это вызовет подозрения.

Багери оторвал взгляд от окна и, нахмурив брови, посмотрел на Томаша.

– Поскольку здесь затронуты национальные интересы Соединенных Штатов, имеется два варианта. Первый – бомбардировка здания, где хранится рукопись…

– Как? Бомбить Тегеран… из‑за… из‑за такого пустяка?

– Это не пустяк. Речь идет о проекте дешевой и простой в изготовлении атомной бомбы. А следовательно, об угрозе международной безопасности. Если иранскому режиму, связанному с террористическими группировками, удастся продвинуться в разработке атомной бомбы, которую, образно выражаясь, можно будет изготовить в домашних условиях, будьте уверены: отморозки вроде Усамы бен Ладена найдут им широкое применение. При подобных обстоятельствах разбомбить один дом в Тегеране – это, поверьте, наименьшее из зол. Тот факт, что вчера вы видели рукопись в министерстве науки, подтверждает имевшуюся ранее информацию о местонахождении документа. Тем не менее в этом первом варианте имеется два отрицательных момента. Во‑первых, подобного рода акция, то есть применение вооруженной силы, вызовет нежелательный политический резонанс, в частности – в исламском мире. Иранский режим предстанет в роли жертвы. Это, впрочем, вполне можно пережить, и все бы ничего, если бы не второй момент. Дело в том, что бомбардировка почти наверняка не решит нашу задачу. Рукопись, да, предположим, будет уничтожена, но нет никакой гарантии того, что у иранцев не останется записанная в ней формула, позволяющая легко и дешево производить атомное оружие. Они, конечно же, позаботились снять копии, которые хранят в других местах.

– Логично.

– В связи с этим я получил инструкции, в случае невозможности получения вами доступа к документу, приступить к исполнению плана по второму варианту.

– А что предусматривает второй вариант? – осторожно осведомился Томаш.

Багери глубоко вздохнул.

– Похищение рукописи.

– Но как вы намереваетесь его осуществить?

– Очень просто. Устранить охранника, проникнуть в здание, обнаружить и изъять документ.

– Тогда проще было бы его микрофильмировать. Зачем действовать столь явно? В конце концов похищение ведь тоже не решит проблему.

– Соединенные Штаты намерены представить документ в Совет безопасности ООН, а для этого потребуется доказать его подлинность. Поэтому мы должны именно изъять рукопись.

– Я начинаю понимать, что матушка неспроста так беспокоилась, узнав, что я уезжаю. Интересно, а что будет со мной, когда иранцы обнаружат пропажу документа? Они же понимают, что к чему, умеют связывать концы с концами. Вчера они показали мне рукопись, а через несколько дней… она испарилась. Это… как бы выразиться поточнее?.. немного подозрительно.

– Не стану отрицать, ваша жизнь подвергнется опасности. Но мы постараемся вывезти вас из страны.

– Но как? Мне было сказано, что я смогу выехать только после того, как сделаю свою работу.

– В данный момент я не уполномочен вам сказать ничего определенного, слишком много вопросов нужно урегулировать. На большую определенность, по моим прикидкам, можно рассчитывать уже завтра. Как только у меня будет информация, я заскочу к вам в отель. – Багери назидательно поднял палец. – Никуда не отлучайтесь из гостиницы, понятно? Делайте все как обычно, продолжайте расшифровку и ждите, когда я выйду на связь.

– Значит, если я правильно уловил, сразу после похищения документа вы появитесь в гостинице, чтобы вывезти меня из Ирана. Так?

Багери сделал вдох и задержал воздух в грудной клетке.

– Ну, более или менее так, да, – произнес он неохотно. – Видите ли… есть одна подробность, которую вы… не учли. Вы пойдете за документом вместе с нами.

Трибуны были забиты битком. И хотя среди собравшихся преобладали укутанные в черное женщины, на трибунах царило праздничное оживление. Кто‑то больно ударил Томаша сзади, заставляя встать на колени и опустить голову вниз. Краем глаза он увидел невдалеке группу мужчин в белых исламских одеяниях. Они неспешно подошли ближе и встали вокруг, словно отгораживая от мира, отрезая последнюю надежду на спасение. Вдруг из‑за их спин появилась Ариана. Очи прекрасной иранки тонули в печали, но она не осмелилась приблизиться к осужденному, лишь легким дуновением украдкой послала ему прощальный воздушный поцелуй. И тут же исчезла, а на ее месте возник Рахим. Глаза его горели праведным гневом, на боку сверкал огромный кривой меч. Рахим резким движением сорвал его с перевязи и сжал рукоять обеими руками. Затем, слегка приседая и одновременно прогибаясь назад, вознес смертоносный серп к небу и замер на миг. Это ужасное мгновение, не длившееся и секунды, показалось целой вечностью. Острый клинок, со свистом рассекая воздух, опустился вниз, и отделившаяся от туловища голова покатилась в сторону.

Томаш проснулся.

Со лба его катился холодный пот, пижама на груди и спине насквозь промокла от испарины. Он задыхался и спросонья не мог понять, действительно ли умер или нет. Наконец, приходя постепенно в себя от ужаса, с облегчением осознал, что все‑таки жив и находится в своем гостиничном номере. Покой и тишина, царившие в затемненной комнате, окончательно убедили Томаша, что ему приснился кошмар. Но тут же им овладел другой кошмар – вполне реальный, ощутимый и неизбежный. Тот, в который вовлек его недавний иранский знакомец с базара.

Португалец скинул с себя простыни, сел на край кровати и протер глаза.

– В какую же ситуёвину меня угораздило вляпаться… – пробормотал он и, пошатываясь, побрел в ванную комнату умываться.

Из зеркала на него смотрел мужчина с серым осунувшимся лицом и большими темными кругами под глазами – естественное следствие тревожного настроения и бессонницы, которую лишь перед рассветом прервало тяжелое короткое забытье. Он нервничал, и в поисках выхода из создавшейся ситуации бросался из одной крайности в другую. Из отчаяния и подавленности в связи с перспективой совершить ужасный проступок в стране, где приняты жесточайшие наказания, он впадал в состояние блаженного упования на то, что вдруг все еще в корне изменится, что нежданно‑негаданно произойдет нечто судьбоносное, проблема как по мановению волшебной палочки решится сама собой и он избавится от тяжкого бремени, которое вопреки его воле взвалили ему на плечи.

В моменты надежды Томаш изо всех сил цеплялся за вчерашнее обещание Арианы. Вот и сейчас, нанеся на лицо пену и примериваясь провести бритвой по щеке, он в очередной раз подумал, что министр науки наверняка сочтет его просьбу обоснованной и целесообразной. Министр просто не имеет права не согласиться с абсолютно здравым доводом относительно того, что ключ к шифру скрыт где‑то в тексте рукописи. Иначе и быть не может, развивал мысль португалец, чистя зубы. Ему непременно разрешат сверяться с текстом. И тогда он, наверно, найдет ответы на все волнующие ЦРУ вопросы, похищение документа потеряет всякий смысл, и он выпутается из положения, в которое попал как кур в ощип.

Томаш закрыл глаза и шепотом поклялся:

– Если подобру‑поздорову унесу отсюда ноги, обещаю в течение всего этого года молиться каждый день. – Приоткрыв один глаз, он по горячим следам взвесил, не слишком ли суров данный им обет. – Н‑да, каждый день в течение года – это, пожалуй, уж слишком. Обещаю молиться каждый день в течение всего следующего месяца.

Дыша новой уверенностью, которую в него неожиданно вселила клятва, Томаш открыл кран гибкого шланга, попробовал рукой воду и, удовлетворившись ее температурой, встал под душ.

Ариана появилась в холле гостиницы несколько позже, чем они договаривались накануне. Томаш уже позавтракал и нетерпеливо ждал ее на диване в баре. Они поздоровались, и иранка, сев напротив, заказала апельсиновый сок. Не дождавшись, когда она заговорит, историк спросил:

– Так что министр? Как он?

– А что с ним такое?

– Дал разрешение?

Ариана как будто даже поначалу не поняла вопроса.

– Ах, да! – воскликнула она. – Разрешение.

– Так он дал его?

– Гм‑м‑м… видите ли… нет, не дал. Я объяснила ему, что, по вашему предположению, в четверостишии закодировано сообщение, а ключ к коду можно найти в тексте. В ответ он сказал, что вы ни при каких обстоятельствах не можете быть допущены к документу. И если это повлечет за собой всего‑навсего задержку в вашей работе, вам не стоит беспокоиться.

– Но это может повлечь не просто задержку, а неудачу в расшифровке, – попытался настаивать португалец. – Это вы объяснили?

– Объяснила, конечно объяснила. Но он об этом и слышать не хочет. Говорит, национальная безопасность превыше всего, а что касается расшифровки, то это проблема не только Ирана, – и, указав пальцем на собеседника, добавила: – но и ваша. Кстати, из беседы с ним у меня сложилось впечатление, что ситуацию докладывали президенту. – Ариана жестом показала, что бессильна что‑либо сделать. – Так что, Томаш, сожалею, но вы обречены прояснить темные места и прочесть скрытые сообщения.

Историк тяжело вздохнул:

– Я пропал.

– Послушайте, – попыталась подбодрить его Ариана. – Ведь вы и сами знаете, что решите проблему. Зато мы сможем дольше работать вместе. Разве это вам не приятно?

– Это единственное, что удерживает меня от того, чтобы немедленно свести счеты с жизнью, – глядя на нее в упор, сказал он.

Ариана засмеялась.

– Так чего же мы ждем? Я готова работать!

Томаш извлек листок с головоломками, развернул его и положил на столик.

– Вы правы, – согласился он, доставая из кармана ручку. – Давайте работать.

Три часа они разбирали метафорические значения ключевых слов: «Terra», «terrors», «Sabbath» и «Christ», но кроме выводов, сделанных еще накануне, ни к каким новым заключениям не пришли.

Наконец Томаш извинился и отошел в туалет. В отличие от большинства иранских общественных уборных – сортиров с грязной дыркой в полу, в туалете одного из лучших отелей страны имелись кабинки с унитазами, писсуары и даже слегка пахло освежителем воздуха.

Стоя над писсуаром, историк вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал, как ему на плечо опустилась чья‑то рука.

– Ну как, профессор?

Это был Багери.

– Моса! – с облегчением выдохнул Томаш. – Как же вы меня напугали! Послушайте, – моя руки, через зеркало обратился он к Багери. – Я для таких дел не создан. Я взвесил все и… решил не участвовать в этом.

– Но это приказ.

– Что из того! Лично мне ни слова не сказали, что собираются задействовать меня в активной операции.

– Обстоятельства изменились. Вам не удалось ознакомиться с рукописью, и этот факт вынудил нас подкорректировать планы. Кроме того, из Вашингтона поступили новые директивы. Поймите, все это имеет непосредственное отношение к безопасности Запада. Если страна, подобная Ирану, будет располагать простой технологией производства атомного оружия, можете быть уверены, весь мир содрогнется. А потому, уж поверьте, Вашингтон менее всего заботит, нравится или не нравится нам с вами наша миссия.

– Но я ведь не коммандос, я и в армии‑то никогда не служил. И буду для вас только обузой.

– Я уже сказал: от вашего участия зависит успех операции. Во‑первых, – Багери отогнул большой палец, – только вы видели рукопись и, во‑вторых, – за большим пальцем последовал указательный, – только вы знаете, где она хранится. – Указательный палец опустился на уровень груди Томаша. – А отсюда логически вытекает, что вы нужны нам для обнаружения документа и его опознания.

– Но постойте, ведь кто угодно может…

– Довольно, – пресек его рассуждения Багери, едва заметно повысив голос. – Решение принято, и ни вы, ни я не можем ничего поделать. Слишком высоки ставки в игре, чтобы сомневаться и рефлексировать. И потом, скажите мне одну вещь, – он метнул быстрый взгляд в сторону двери.

– Да?

– Вы в самом деле верите, что после завершения работы эти люди позволят вам вернуться домой?

– Они мне обещали.

– И вы полагаетесь на их обещания? Послушайте. Не кажется вам странным, что официальный Тегеран, имея намерения сохранить все, что касается данной темы, в строжайшей тайне, даст вам спокойно уехать в родные края и увезти в голове то, что станет вам известно? Вы не считаете, что это представит серьезный риск для засекреченного иранского ядерного проекта? Вам не приходит в голову, что по завершении работ, когда вы превратитесь в носителя пусть даже части секретной информации, режим сочтет вас потенциальной угрозой безопасности Ирана?

Томаш замер у умывальника, пытаясь осмыслить только что услышанное.

– Э‑э‑э… неужели… – не находя слов, блеял он. – Вы думаете… действительно думаете, что они способны оставить меня тут… навсегда?

– Они либо ликвидируют вас, когда вы уже не будете нужны, либо оставят жить, но заточат в золотую клетку. – Багери снова бросил быстрый взгляд на дверь, дабы убедиться, что они по‑прежнему одни. – Второй вариант, с моей точки зрения, более вероятен. Во главе режима стоят фанатики‑фундаменталисты, но в этом есть и положительный момент. Будучи непреклонными и безжалостными в применении законов шариата, они глубоко и истинно верят в необходимость нравственного поведения, а посему, допускаю, что, не располагая мотивами, которые бы в моральном плане оправдывали вашу казнь, они не пойдут на это и лишь изолируют вас от внешнего мира. Однако не следует сбрасывать со счетов, что достойное оправдание любым действиям не так уж сложно придумать. Вы все поняли?

Историк закрыл глаза и помассировал виски.

– Я действительно пропал, – со вздохом сказал он.

Багери вновь, уже с некоторой тревогой, оглянулся на дверь.

– Послушайте, у нас времени в обрез, и я пришел сюда не для долгих разговоров, а только чтобы предупредить вас, что все готово. Сразу после акции мы вывезем вас в захолустное местечко на побережье Каспийского моря, неподалеку от остатков стены Александра Великого. В порту будет стоять зафрахтованная нами рыбацкая шхуна, которая доставит вас в Баку. Поняли?

– Более или менее. А вы поедете со мной?

Багери отрицательно качнул головой.

– Нет, я останусь в Тегеране, чтобы запутать следы. С вами будет Бабак. Тем не менее необходимо, чтобы вы запомнили следующее: когда найдете в порту судно под названием «Баку», попросите позвать Мохаммеда. А когда тот придет, спросите его, собирается ли он в нынешнем году на хадж в Мекку. Мохаммед ответит: «Иншаллах»[11]. Это – пароль и отзыв. – Багери взглянул на часы. – Все, я должен уходить. Ждите меня сегодня в полночь.

К Ариане Томаш вернулся таким взвинченным, что уже не мог сосредоточиться на работе. Чем больше он смотрел на четверостишие, тем дальше были мысли. Глаза глядели на нацарапанные на бумаге строки, но не видели их. Вряд ли ему разрешат взять с собой вещи. Значит, багаж придется бросить здесь, а с собой взять только самое необходимое. Ведь если его увидят выходящим в полночь из отеля с дорожным рюкзаком, это, конечно же, вызовет подозрения. И потом, пройти незамеченным мимо ресепшн, швейцара и других служащих невозможно. Не удивит ли их странный ночной выход постояльца? Не забьет ли гостиничный персонал тревогу? А когда они проберутся в министерство, как все сложится там?..

– Томаш! Томаш!

Историк встрепенулся, возвращаясь к действительности.

Ариана обеспокоенно всматривалась в его бледное лицо.

– Да все нормально, не беспокойтесь.

– Такое впечатление, будто вы не слышите, что я вам говорю. – Иранка склонила голову набок. – Вы устали?

– Э‑э‑э… м‑да, пожалуй, немного.

– Может, хотите отдохнуть?

– Нет‑нет, что вы. Давайте продолжим, а вот после обеда я лучше отдохну. Как вы на это посмотрите?

– Разумеется, поступайте, как вам удобнее.

Томаш вздохнул и вновь невидящим взглядом уперся в четверостишие.

– Я не знаю, как взломать код, не имея ни малейшего представления о тематике Эйнштейновой рукописи. – Томаш почти умоляюще посмотрел ей в глаза. – Может, вы приоткроете завесу таинственности? Совсем чуть‑чуть…

Ариана обеспокоенно оглянулась.

– Нет, это невозможно. В том числе и для вашего же собственного блага.

– Прошу вас…

– Нет.

– Послушайте, если вы ничего не подскажете, мы не продвинемся ни на шаг. Нужно, чтобы вы дали мне направление.

Иранка пристально посмотрела на него, словно решая, что делать.

– Я не раскрою вам содержания рукописи, это опасно и для вас, и для меня, – понизив голос, сообщила она. – Единственное, что я могу сказать: мы сами заинтригованы этим документом и полагаем, что только разгадка головоломок позволит его понять. – Ариана неопределенно пожала плечами. – И еще я могу определить место этой работы в научном наследии Эйнштейна. Вам это интересно?

– Конечно, я весь внимание.

Иранка откинулась на спинку дивана, собираясь с мыслями.

– Скажите, Томаш: вы когда‑нибудь слышали о так называемой теории всего?

– Прошу прощения, не доводилось.

– А что такое теория относительности представляете?

– Ну да, это как раз представляю.

– Так вот. Можно сказать, что подходы к теории всего побудила искать именно теория относительности. До Эйнштейна физика основывалась на трудах Ньютона, которые прекрасно объясняли мир, каким его тогда видели люди. Однако имелись две проблемы, связанные со светом, которые никак не удавалось решить. Первая касалась объяснения причин испускания света нагретыми телами, а вторая – определения постоянного значения скорости света.

– То есть свет на проблему света пролил не кто‑нибудь, а Эйнштейн, – скаламбурил Томаш.

– Именно. В 1905 году Эйнштейн предложил разработанную им специальную теорию относительности, в которой установил связь между пространством и временем и постулировал их относительность. Так например, движение тела в пространстве сопровождается изменением времени. Не относительно, а абсолютно только одно – скорость света. Эйнштейн предсказал, что при скоростях, близких к световой, время замедляется, а расстояние уменьшается, то есть происходит сокращение длин и длительностей.

– Это мне известно.

– Очень хорошо, я не буду тратить на это время. Итак, если все, за исключением скорости света, относительно, в таком случае относительны также масса и энергия. Более того: они не только относительны – масса и энергия являются двумя сторонами одной медали.

– Вы имеете в виду знаменитое уравнение Эйнштейна?

На листке черновика Ариана вывела формулу:

– Да. Энергия равна произведению массы на скорость света в квадрате.

– Если память мне не изменяет, именно это уравнение дало толчок к разработке атомной бомбы.

– Точно. Как известно, величина скорости света огромна. Возведенная во вторую степень, она выражается невероятным числом, которое указывает, что даже мизерная частичка массы обладает колоссальным количеством энергии. К примеру, возьмем ваш вес. В вас, должно быть, килограммов восемьдесят, да?

– Около того.

– Это значит, что в вас содержится количество материи, достаточное для производства энергии, которая может в течение целой недели обеспечивать электричеством малый город. Единственная трудность заключается в преобразовании данной материи в энергию.

– Это имеет какое‑то отношение к сильному взаимодействию, удерживающему в целостности атомное ядро?

Ариана подняла бровь.

– А вы и такое знаете…

– Должно быть, где‑то читал.

– Хорошо. Итак, прошу вас сосредоточиться на идее, что энергия и масса – две стороны одной медали. Это значит, что одну можно преобразовывать в другую, то есть энергию трансформировать в материю, а материю – в энергию.

– Иначе говоря, путем превращения из энергии можно получить, предположим, камень?

– Да, теоретически это возможно, хотя преобразование энергии в массу – нечто такое, что в обычных условиях мы не наблюдаем. Но это происходит. Например, при приближении скорости тела к световой время замедляется, а масса данного тела возрастает. В подобных условиях энергия движения переходит в массу.

– Но это хоть раз удалось зафиксировать?

– Да. На ускорителе частиц ЦЕРН[12], в Швейцарии, электроны разгоняли до такой скорости, что их масса увеличивалась в сорок тысяч раз. Есть даже фотографии следов протонов после столкновений, представьте себе.

– Карамба!

– Поэтому никакое тело не способно достигнуть скорости света. Случись подобное, масса данного тела возросла бы до бесконечных величин, а это, в свою очередь, потребовало бы бесконечного количества энергии для приведения его в движение. Одним словом, такого просто не может быть. Отсюда принято говорить, что скорость света – это предельно возможная скорость во Вселенной. Резюмируя: ничто не может достичь скорости света, поскольку если бы некое тело смогло ее развить, масса его стала бы бесконечно огромной.

– А сам свет из чего состоит?

– Из частиц, называемых фотонами.

– А у этих частиц не возрастает масса, когда они перемещаются со скоростью света?

– В этом‑то все и дело. Фотоны – это безмассовые частицы, которые находятся в состоянии чистой энергии, и даже время для них не существует. Поскольку они движутся со скоростью света, Вселенная для них является вневременной – она с точки зрения фотонов, рождается, растет и умирает в одно мгновение. – Ариана отпила глоток апельсинового сока и не глядя на Томаша продолжила: – Возможно, вы не знаете, что существует не одна теория относительности, а две… Как я уже отмечала выше, специальную, или частную теорию относительности Эйнштейн выдвинул в 1905 году. В ней он объяснил целый ряд физических явлений, однако его специальная относительность вступила в конфликт с классическим взглядом на гравитацию, и данную проблему требовалось решить. Ньютон считал, что резкое изменение массы предполагает моментальное изменение силы гравитации. Но такого не может быть, поскольку для этого требуется, чтобы существовало нечто более быстрое, чем свет. Предположим, что в данный момент на Солнце происходит вспышка. Специальная теория относительности предусматривает, что указанное событие на Земле ощутят по прошествии восьми минут, ибо ровно столько времени требуется свету, чтобы покрыть расстояние между Солнцем и Землей. По Ньютону же выходило, что эффект должен ощутиться мгновенно. То есть на Земле вспышку должны почувствовать в тот самый момент, когда она происходит на Солнце. Однако это невозможно, ибо ничто не перемещается в пространстве быстрее света, не так ли? Для решения этой и других проблем в 1915 году Эйнштейн создает общую теорию относительности, согласно которой чем большей массой обладает тело, тем более искривлено пространство вокруг него, а следовательно, тем большую силу притяжения это тело имеет. Например, у Солнца притяжение более сильное, чем у Земли, потому что оно обладает значительно большей массой. Это понятно?

– Гм‑мм… А можно поподробнее?

Ариана развела руки в стороны.

– Представьте себе пространство в виде туго натянутой простыни, которую мы держим за углы. А теперь представьте, что на эту простыню, посредине, поместили футбольный мяч. Простыня под мячом искривится, ведь так? Если я теперь брошу на нее, скажем, бусину, эта бусина покатится к середине простыни, притягиваемая мячом. Во Вселенной происходит то же самое. Солнце столь велико, что пространство вокруг него искривлено. Если какой‑либо внешний объект приблизится к Солнцу с незначительной скоростью, этот объект о него разобьется. Если же приблизится объект, сравнимый по своей массе и скорости движения с Землей, то, подобно нашей планете, он станет обращаться вокруг Солнца, не падая на него и не убегая от него. А если таким объектом будет фотон, двигающийся со скоростью света, то при приближении к Солнцу он лишь немного искривит свою траекторию и убежит от светила, продолжая свой путь. В этом состоит суть общей теории относительности. Все тела деформируют пространство, и чем большую массу имеет тело, тем сильнее оно деформирует пространство вокруг себя. А поскольку пространство и время – две стороны одной медали, как и некоторым образом энергия с материей, это означает, что тела деформируют также и время. Чем большей массой обладает тело, тем медленнее течет время вблизи него.

– И какое отношение все это имеет к рукописи Эйнштейна?

– Может, самое прямое, а может, никакого, не знаю. Однако важно, чтобы вы понимали, что рукопись вышла из‑под пера Эйнштейна в период, когда он работал над созданием единой теории поля.

– Ах да. Это еще одна теория Эйнштейна? Двух теорий относительности оказалось недостаточно?

– Эйнштейн сначала полагал, что достаточно, но вдруг столкнулся с квантовой теорией. – Ариана вновь склонила голову набок. – Надеюсь, вы знаете, что такое квантовая теория?

– Даже не знаю, что вам сказать.

– Не комплексуйте, – успокоила Ариана. – Некоторые ученые, работавшие над квантовой теорией, так и смогли ее постигнуть.

– Ну что ж, вы рассеяли мои тревоги.

– Итак, вопрос в следующем. Ньютонова физика отвечает потребностям нашей повседневной жизни. Чтобы построить мост или вывести спутник на околоземную орбиту, инженеры обращаются к физике Ньютона и Максвелла. Классическая физика дает сбой только тогда, когда мы сталкиваемся с тем, что не является частью нашей каждодневной практики и опыта, например, когда речь заходит об экстремальных скоростях или о мире частиц. Если для решения проблем, связанных с большими массами и высокими скоростям ми, появились две Эйнштейновы теории относительности, то для проблем мира частиц возникла квантовая теория.

– Таким образом, относительность – это для макро‑, а квантовость – для микрообъектов.

– Ну да. – Ариана поморщилась. – Хотя важно отметить, что проявления мира микрочастиц макроскопичны, что вполне очевидно. Итак, квантовая теория появилась в 1900 году как следствие труда Макса Планка об испускании света горячими телами. Позже ее развил Нильс Бор, создавший самую известную теоретическую модель атома – ту самую, в которой электроны вращаются по орбитам вокруг ядра, как планеты вокруг Солнца.

– Ну, это – широко известный факт.

– Но гораздо менее известно о необычном поведении частиц. Некоторые физики пришли к выводу, что субатомные частицы способны переходить с одного уровня энергии на другой, минуя переходное состояние.

– Минуя переходное состояние между двумя уровнями?

– Это весьма странное и спорное явление получило название квантового скачка. Его можно сравнить с подъемом человека по лестнице. Мы переступаем со ступеньки на ступеньку без каких бы то ни было промежуточных этапов между ними, ведь так? Между двумя ступеньками нет полуступеньки. Мы как бы подпрыгиваем и сразу оказываемся выше. И есть физики, которые отстаивают идею, что в мире квантов на уровне энергетических состояний происходит нечто подобное. Переход из одного состояния в другое выполняется без промежуточных стадий. Нам известно, что микрочастицы перемещаются скачкообразно. Но некоторые исследователи полагают, что когда речь идет о субатомном мире, пространство перестает быть непрерывным и становится как бы дробленым, порционным. То есть скачки совершаются без прохождения через промежуточное состояние. – Ариана опять сморщила лоб. – Должна сказать, лично я так не считаю и никогда не встречала никаких доказательств, это подтверждающих.

– Действительно, эта идея… э‑э‑э… довольно странная.

Ариана подняла кверху указательный палец.

– Это еще не все. Было установлено, что материя проявляется одновременно в частицах и в волнах. Как пространство и время или энергия и масса являются двумя сторонами одной медали, так же обстоит дело и с волнами и частицами, которые представляют две ипостаси материи. Проблема дала о себе знать, когда возникла необходимость перевести это в плоскость механики, которая позволяет предвидеть поведение материи. В классической и релятивистской физике механика детерминирована. Если, скажем, нам известно, где сейчас находится Луна, каковы направление и скорость ее движения, мы в состоянии рассчитать местоположение нашего спутника в определенный момент в будущем или прошлом. Например, Луна движется со скоростью тысяча километров в час в левую сторону от наблюдателя, это значит, что через час она переместится на тысячу километров влево. Это и есть механика. Благодаря ей, зная положение и скорость объектов, возможно предвидеть их эволюцию в пространстве. В квантовом мире все функционирует иначе. Даже если мы знаем координаты частицы, определить ее точную скорость нельзя. А если нам известна скорость, мы не можем зафиксировать точное местоположение. Это называется принципом неопределенности, идею которого сформулировал в 1927 году Вернер Гейзенберг. Принцип неопределенности сводится к тому, что мы можем знать достоверно либо скорость частицы, либо ее положение, но не то и другое одновременно.

– И как в таком случае узнают о перемещении частицы?

– В этом‑то и проблема, что не узнают. Я могу знать местоположение и скорость Луны и таким образом рассчитать ее путь в прошлом и будущем. Но никакой метод не способен точно определить положение и скорость электрона, а потому я не в состоянии вычислить его перемещения ни в прошлом, ни в будущем. Это и есть неопределенность. Чтобы разрешить ее, квантовая механика обратилась к расчету вероятностей. Если, допустим, имеется две щели, через которые может пройти электрон, вероятность прохождения через каждую из них – правую или левую – равна пятидесяти процентам.

Дата добавления: 2015-06-04