Формула неверности 10 страница

— Только я. Мои однокурсники еще и думать не думают о специализации… Подозреваю, большинству все равно, кем стать.

— Может, еще надумают, ведь только на третий курс переходят.

— А я вот поняла, что хочу быть хорошим юристом, — упрямо сказала Александра и тихо добавила: — Может быть, и следователем. Знаешь, как у ребят в милиции много бумажной работы! Они просто завалены ею! А мне в деканате дали направление. Вроде как на практику.

— Боже мой! — схватилась за голову Таня. — И я узнаю об этом только сейчас? Так это и есть твой факультатив? Неужели я выгляжу такой идиоткой, что даже в нашем дворе буквально все считают своим долгом меня обманывать?

Саша смутилась и опустила голову. Таня невольно повысила голос:

— Тогда что ж, тогда без вопросов. Тебе не только надо вина налить, тебе нужно побыстрее к нему привыкать. Говорят, менты пьют по черному, а ты ведь теперь с ними не только общаешься, а хочешь быть, так сказать, полноправным представителем?

— Мама! Как ты можешь так говорить? — Александра в негодовании встала из-за стола и направилась к двери. Впрочем, не дойдя, она остановилась и горячо продолжила: — Ты даже не представляешь, какие в милиции работают люди. Я не говорю, что все без исключения, но есть такие… Они любят свою работу, хотя и получают за нее копейки, и сутками занимаются таким неблагодарным делом, как защита таких, как мы с тобой, от бандитов и прочей мрази…

— Ладно, — махнула рукой Таня, — не обращай на меня внимания. Тем более что в последнее время на меня внимания и так никто не обращает. Хотя не могу не заметить, что ты слишком близко к сердцу принимаешь работу нашей милиции.

— Папа на тебя внимание обращает, — стала успокаивать ее Александра. — Когда я сказала, что тебе плохо, знаешь, он как разволновался!

— Что-то по нему не очень видно было, — хмыкнула Таня.

— Просто ты жена другого человека, и он считает безнравственным переходить границы благопристойности или, например, делать тебе комплименты.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Таня. — Еще скажи, что замужним женщинам вообще не делают комплименты!

— Замужним вообще делают, а бывшим женам… наверное, это не очень легко говорить.

— Много ты понимаешь!

Только вот непонятно, чего она на девчонку злится? По сути дела, Александра все время предоставлена самой себе. Не назовешь же сопричастностью вопросы типа «Как дела в институте» или «Ты не заболела»? За что боролись… Сама во всем виновата. Упустила дочь. Хорошо хоть, та ее в известность поставила, а то окончила бы университет, а Татьяна так и не узнала бы, что за специальность теперь у единственного отпрыска!

Александра посмотрела на мать, что-то про себя прикинула и вернулась к столу.

— Решила на меня не обижаться? — усмехнулась Таня. — Хотела бы я посмотреть на этого молодого милиционера. Или немолодого?

— О чем ты говоришь, мама? — прикинулась удивленной девушка.

— О тех, настоящих, милиционерах, честных и преданных делу, которых ты так горячо защищала. А ты о чем подумала?

Она подняла бокал с вином и чокнулась с Александрой.

— Давай за здоровье Леонида Сергеевича.

— Давай, — согласилась Саша, весьма довольная тем, как она удачно выбрала время для своего сообщения — ни тебе угроз, ни истерик. И без смакования некой пока неудобной для девушки темы, которую она предпочла бы не развивать…. Раз так, Александра согласна выпить за кого угодно.

Она с сочувствием посмотрела на усталую и какую-то поникшую мать: сколько на нее всего свалилось! — и сказала с жаром:

— Я тебя так люблю, мамочка!

— Я тоже люблю тебя, Сашенька, — улыбнулась она. Аппетит, вспыхнувший было у Тани, сошел на нет, едва она съела пару кусочков голубца. Зато Шурка — что значит молодой организм! — расправилась с тремя голубцами, куском холодной свинины, салатом из огурцов и помидоров и запила все любимой пепси-колой.

— Я пойду спать, мама? — полувопросительно сказала Саша уже несколько сонным голосом.

— Конечно, иди, — спохватилась Таня. У двери дочь опять приостановилась:

— Между прочим, мама, с этой стрижкой и макияжем ты помолодела лет на десять.

— Спасибо, дорогая, — улыбнулась Таня. — Спокойной ночи, пусть тебе приснится… кто-нибудь хороший, а я сейчас со стола приберу и тоже лягу.

Лечь-то она легла, а вот сна все никак не было. Какое-то странное чувство не давало уснуть. Что-то она не поняла, что-то важное не узнала. Словно окружающие ее люди сговорились не волновать ее и потому скрывали от нее нечто важное, а из-за незнания его Таня вела себя не так, как надо, и делала совсем не то, что должна была бы делать. И это ощущение незнания и непонимания нисколько не делало ее жизнь легче, то есть давало противоположный результат от задуманного ее близкими.

К примеру, не сказала Маша, что Каретников к ней приходил. Себя предлагал. Это на поверхности. Но что-то в этом было еще, Саша говорила… нет, наверное, девчонка что-то не так поняла. Рассказала неправильно. Не может же быть, что Маша… что у нее с Леонидом… Вот и получается, что из-за недостатка информации она додумывает события, и от этого становится еще хуже.

Не думать! Просто запретить себе размышления на эту тему. Завтра утром можно будет пойти к Маше и все узнать. Маша никогда не была врушей…

Не была, да вот стала!

Таня вся извертелась на их с Леонидом двуспальной кровати. Не будь так поздно — Маша со Светланой, наверное, давно уже спали, — она побежала бы к сестре, чтобы та ее успокоила. Развеяла ее сомнения… Маленькая девочка ждет, чтобы ее погладили по головке. Она не готова к кардинальным переменам в своей жизни, которые вполне могут произойти, узнай она всю правду.

Таня не знала, что в другой половине коттеджа не спали.

Стороннему наблюдателю, точнее, слушателю или той же Тане, если бы она все же надумала проведать сестру, открылась бы истина. Но вряд ли она дала бы ей спокойствие.

Маша со Светой вовсе не спали. Они лежали рядом на такой же двуспальной кровати, просто каждая под своей простыней, и негромко разговаривали. Не потому, что их мог кто-то подслушать, а по извечной привычке людей ночью невольно понижать голос.

— Представь себе, — говорила, всхлипывая, Маша, — он появился на пороге моего кабинета. Бледный. Руку к себе прижимает. Я еще хотела съехидничать, что Леонид из себя Наполеона изображает, а он вдруг стал падать лицом вниз. Хорошо, Майечка встала из-за стола — ей в регистратуру выйти понадобилось, — успела его подхватить. Позвали Вадика, хирурга, оказали первую помощь, а там и «скорая» подъехала.

— И ты вместе с ним на «скорой» поехала?

— Конечно. Во-первых, я врач, а во-вторых, родственница…

— Машка, ну что ты передо мной-то выделываешься! Без тебя бы его до больницы не довезли!

— Я подумала: он в машине очнется и подумает, что его все бросили. Его и так никто не любит. Он, конечно, храбрится, говорит, что ему все по фигу, но я-то знаю… Ты не представляешь, какой он уязвимый!

— Он подумал бы, что его ТЫ бросила, — с нажимом подсказала Светлана.

— Не дави на меня, Светка, я и сама не пойму, что в нем нашла. Сравни их хотя бы внешне: Валентина и Леонида. Один — красавец мужчина, высокий, стройный, положительный…

— Потому и от семьи гуляет.

— Погоди, не ехидничай. А другой — тот, кто никогда не будет моим. Муж сестры, ради которой я не только мужчину, жизнь отдам!

— Умоляю, Маруся, только без патетики. По мне, так она всегда смахивает на истеричку. И вы все с ней носитесь: бедная Таня! Я видела, как твоя младшая сестра на своего бывшего мужа смотрела!

— Ну и что, — пожала плечами Маша. — Любит одного, живет с другим. Разве для нашей жизни это редкость?

— Тем более поговори с ней…

— Никогда в жизни! — вскричала Маша. — Я бы скорее сказала Тане, что Ленька ко мне пристает, этим и себе, и ему бы все пути отрезала. Пусть бы за ним последила, скандальчик устроила, может, он от меня бы и отстал.

— Говоришь, а сама в это не веришь, — усмехнулась Света.

— Поверишь тут! Ну почему я такая невезучая?

— Вот-вот, поразмышляй, почему ей все, а тебе — ничего.

— Какое там — все? Бедная девочка очень несчастна.

— О бедной девочке потом. Он приходил в себя или нет?

— Лучше бы не приходил, — опять заплакала Маша. — Попросил, чтобы я его за руку взяла, и стал говорить, что он умирает, а перед смертью люди не лгут…

— Он действительно так плох?

— Выживет. Крови много потерял, но мы привезли его вовремя.

— И что он говорил?

— Бормотал: «Машенька, я плохой человек. Я много чего в жизни делал не так. Никого не любил… Просто не знал, что это такое. А с тех пор, как тебя узнал, покой потерял. Засыпаю — о тебе думаю, просыпаюсь — ты перед глазами стоишь…» В общем, говорил всякую сентиментальную ерунду.

Маша резко оборвала себя.

— Все, давай спать. Мне завтра на работу к восьми часам — я должна выспаться.

— Может, тебе снотворного дать?

— Еще чего, организм баловать! Заснет как миленький.

— Тебе видней, — улыбнулась Светлана. — Надо же, и со своим организмом разговаривает по-военному. Нахваталась у друзей в мундирах. Валентина теперь восвояси отправишь?

— Пусть пока покрутится возле меня. Если, конечно, не будет докучать предложениями руки и сердца.

— Другие женщины любовников поедом едят: женись да женись, а эта…

Светлана вздохнула по-бабьи.

— У меня такое предчувствие, что мы на пороге великого перелома.

— Типун тебе на язык, — нарочито сонно отозвалась Маша.

Она представилась подруге засыпающей, хотя вряд ли Свету это могло обмануть. Ей больше не хотелось говорить о том, что и так терзало ее, как коршун мультяшного Прометея. Она не догадывалась, что одновременно с сестрой пытается приказать себе: «Не думать! Больше об этом не думать!»

Но разговора сестры с подругой Таня слышать не могла, как и мыслей Маши, но заснуть все-таки смогла, а проснувшись утром, первым делом стала упаковывать пакет с продуктами для раненого мужа.

После перенесенных волнений пробудилась она довольно поздно и Машу дома уже не застала. Та ушла на работу. Почему-то и машину она оставила во дворе.

Машина оказалась незапертой, и Таня при ярком солнечном свете еще раз обследовала ее салон на предмет наличия пятен крови. И ничего подобного не нашла. Но Маша так красочно живописала: весь салон в крови! Кто ее тянул за язык?

Конечно, она может теперь сказать, что все вымыла с утра пораньше, а на утверждение, что чехлы вовсе не были мокрыми, станет утверждать, что высушила их с помощью фена.

Но Таня не станет ловить ее на лжи. Значит, у Маши была какая-то причина, по которой она не сказала правду. И наверное, впопыхах выдумала эту историю, где концы с концами не сходятся. Пусть ее. Так ли уж важно, каким образом доставили в больницу Леню и как он возле Маши оказался. Странно другое: почему она плакала? А еще точнее, не тo, что она именно плакала, а КАК плакала. Отчаянно. Безнадежно. И при том уверяла, что рана Леонида не смертельная.

С другой стороны, если она увидела Каретникова раненным, в крови, без сознания, могла и заплакать. Наверное, боялась, что ее младшая опять без мужа останется. На этот раз, будучи вдовой…

Ответить на эти вопросы самой себе сейчас Тане все равно бы не удалось, но Маше она таки позвонила. Спросить, что можно нести Леониду, есть ли ограничения, и на ее вопросы сестра коротко ответила:

— Ему можно все.

— Маша, можно, я возьму твою машину? — спросила Таня.

— Во-первых, она вовсе не моя, а во-вторых, возьми, конечно. Техпаспорт лежит на журнальном столике. Да, а у тебя ведь нет доверенности.

— Я напишу ее сама, а твою подпись подделаю. Если что, скажешь, что это ты написала?

— Конечно, скажу!

И повесила трубку. Тане показалось, что она чем-то озабочена. Наверное, сестра как раз вела прием пациентов.

Но она ошиблась, потому что телефон зазвонил тут же, на этот раз звонила ей Маша.

— Прости, забыла спросить: у тебя нет запасных ключей от Лениного «форда»? А то надо бы его отогнать домой. Он стоит под зданием клиники. Вчера охранники разрешили его поставить, но сегодня главный уже намекал мне, что машину пора убрать.

— Хорошо, — сказала Таня, — вначале я заеду к Лене в больницу, а потом завезу тебе ключи. Ты можешь сама пригнать машину к дому.

— Сделаем лучше так, — предложила Маша, — ты пригонишь мою… вернее, твою машину, а домой поедешь на «форде»…

— Не хочу и слушать, — рассердилась Таня, — твои оговорки, чья машина. Твоя, поняла? Если это тебя так напрягает, когда-нибудь потом отдашь мне за нее деньги. Мы же договаривались!

— В самом деле, не будем спорить, — согласилась Маша; машину ей хотелось иметь. — Раз уж мы все равно ее купили.

Вот только, как она объяснит то, что Ленина машина оказалась возле здания клиники? Может, сказать, что к зданию ее подогнал кто-то из охранников по ее просьбе? Тогда как Ленька оказался у Машиной «десятки»? Поставил рядом свою и упал возле Машиной? Попятно, Таня повторяется, но она все равно готова утверждать: Каретников не знал, что его жена купила машину сестре!

Глава четырнадцатая

Говорят, у родителей первые дети рождаются более крупными, но на примере Тани с Машей это правило можно было бы рассматривать как исключение, то, что обычно пишется в сноске со звездочкой.

Маша, на взгляд сестры, была росточка небольшого — всего метр шестьдесят пять, а Таня на целых десять сантиметров выше ее. Конечно, Мишка со своими метр восемьдесят пять подходил Татьяне по росту куда больше, чем Леня, который выше жены всего на два сантиметра. И заметно это, только если они стоят рядом босиком, а так обычно кажется, что она выше его. Прическа, каблуки, пусть и самые маленькие…

Что у Татьяны с головой? Чего вдруг она занялась этими подсчетами?

Ничего не вдруг. Все можно объяснить, если не закрывать глаза на правду. Танина ностальгия по прошлому вполне объяснима. Они с Ленькой все больше отдалялись друг от друга, вот она и цеплялась за что-то основательное. Вспоминала то время, когда она не чувствовала себя ненужной и одинокой. За ее жизнь с Мишкой.

Зря она все время талдычит, что разбитого не склеишь. Никто не разбивал их жизнь. Их просто насильственно друг от друга оторвали…

«Замечательная теория, не правда ли? Прямо хоть собирай вещи и возвращайся к бывшему мужу. А Маше оставить Леньку, раз уж они друг другу так по росту подходят! Если захотеть, можно объяснить самой себе все, что угодно!

Пожалуйста, Татьяна Всеволодовна, думайте о своих насущных делах!»

Маша оказалась права, к ее приходу Леню уже перевели в общую палату, где вместе с ним лежали еще пятеро мужчин. Таня подумала, что, наверное, она слишком лихо расправилась с деньгами, врученными ей супругом. А вдруг ему захочется лежать в отдельной палате, и она совершенно не представляла, сколько это может стоить.

Леонид, как видно, чувствовал себя более-менее сносно, потому что, увидев Таню, даже слегка помахал ей рукой: мол, я здесь. Но в остальном… Сейчас он не был похож на себя, бледный, заросший черной щетиной, с черными кругами под глазами.

Она прошла мимо кроватей, на которых лежали или сидели другие мужчины, которые проводили ее заинтересованными взглядами.

Таня могла, конечно, в угоду Леньке, который привык видеть ее куда менее яркой, чем теперь, вернуться к своему прежнему облику, но ей не хотелось больше идти на поводу ни у кого. Пусть и Леня принимает ее такой, какая есть, вернее, такой, какой она хочет быть. Даже в этом белом халате, отглаженном и затянутом белым же пояском, — чего-чего, а в их доме халаты не дефицит.

Все труднее оказывается держать в руках это ее новое «я», неуместно себялюбивое и эгоистичное. О чем думает Татьяна, будучи в этом храме Гиппократа!

— Первый раз в жизни я в больнице, представляешь, — проговорил Леонид почти весело и кивнул на капельницу: — А уж чужой крови и так называемого физраствора в меня столько закачали, что от горячей крови Каретникова остались одни воспоминания.

Он взглянул на нее доброжелательно.

— А ты знаешь, я был не прав. Что поделаешь, привык к тебе той, а теперь надо привыкать к совершенно другой. Но такой облик тебе идет больше. Ты и похорошела, и помолодела…

Кажется, разбавили не только кровь Каретникова, но и его собственнический инстинкт. Впервые она услышала от него подобный комплимент.

— Погоди обо мне. — Таня наклонилась к мужу и поцеловала его, приятно удивленная такими изменениями. — Это же не я лежу в больнице. Лучше расскажи, как ты себя чувствуешь?

— Торчу, понимаешь, здесь и удивляюсь, почему я до сих пор не умер.

— Вот ты пошутил!

— А кто стал бы горевать? — Он усмехнулся и посмотрел Тане в глаза.

Она на один миг смутилась и пробормотала по возможности искренне:

— Давай не будем обсуждать то, что, я надеюсь, произойдет еще не очень скоро.

— Но надеешься, что произойдет?

Вот так всегда, он обязательно все испортит. Опять он недоволен. Таня-то здесь при чем?

— Скажи, а ты знаешь, кто ударил тебя ножом? — спросила она; не потому, что ее это так уж интересовало, но чтобы поддержать разговор.

Лицо мужа в момент стало отчужденным.

— Какая тебе разница кто, — сказала он грубовато, — главное, не до смерти зарезали, и на том спасибо.

— Но как же… ты так спокойно об этом говоришь, будто тебе просто на ногу наступили. Наверное, и милиция станет тебя расспрашивать.

— Уже расспрашивала, — хмыкнул Леонид.

— И что ты сказал?

— Сказал, что бандиты напали. А я их в темноте не разглядел…

У Тани тоже испортилось настроение. Видит Бог, она хотела в сотый раз попробовать перейти с мужем на доверительные отношения. Чтобы он видел в ней не только домработницу и спальную принадлежность. Потому она сказала внешне спокойно и даже безразлично:

— Ну ладно, не хочешь — не говори. Тут я тебе продукты принесла.

Она стала выгружать пакеты в тумбочку у его кровати.

— Может, тебе хочется чего-нибудь вкусненького, так ты скажи. Я приготовлю.

— Пока я и сам не знаю, чего хочу. Не суетись. Ты же знаешь, я до жратвы не очень жадный. И не привередливый. К тому же ты так готовишь, что любое блюдо становится шедевром…

Это он спохватился, что слишком резок с ней.

— Пожалуйста, Тань, подсуетись там, со старшей медсестрой поговори или кто у них на этой работе… У меня в барсетке был сотовый телефон. Ты скажи, чтобы мне его вернули… Нет, погоди. — Он наморщил лоб, вспоминая. — Может быть так, что я оставил его в машине. Ты знаешь, где стоит моя машина?

— Знаю, у здания Машиной клиники.

Он смешался, но только на мгновение.

— Тогда ты сотик найдешь. Принеси мне его. Я тут осмотрюсь, а потом позвоню тебе, что да как. Маша сказала, вроде мне какое-то лекарство нужно, но она сама его привезет.

— У тебя была Маша? — удивилась Таня.

Леонид кивнул, и на мгновение взгляд его затуманился, как если бы он вспомнил о чем-то приятном. Но для Тани он проговорил уже будничным тоном:

— Заезжала перед работой. Все-таки она мне «скорую» вызвала и сама со мной поехала. Потому и решила узнать, не загнулся ли я.

Он криво усмехнулся. Между ними будто холодок прошел, выдувая остатки добрых отношений. Сразу стало неуютно, и Таня, еще немного посидев возле Леонида, распрощалась. Им впервые стало не о чем говорить. Странно, другие пары несчастье сближает. Наверное, те, в которых муж и жена любят друг друга. Или хотя бы еще помнят о своей любви.

Уже уходя, она спохватилась:

— Леня, ты не возражаешь, если я пока на твоем «форде» поезжу?

Ее просьба так удивила Леньку, что он даже не сразу нашелся что ответить.

— Понимаешь, городским транспортом ехать долго: сначала трамваем, потом троллейбусом.

— Конечно, езди, — наконец выдавил он. — Только будь осторожнее, у тебя ведь так мало практики.

Но Таня по его глазам видела, что только собственная беспомощность вынудила его согласиться. Он небось нарисовал себе яркие картины ее кокетства, заигрывания с другими мужчинами, повод для знакомства. Да что там знакомства, измены! А главное, что он лежит в больнице и не может ее контролировать!

Да он просто собственник! И тут уж не имеет значения, любит Таню или нет. Пока она его жена…

Но тут же он будто опомнился, поманил ее поближе, попросил ее руку и поднес к губам.

— Прости меня, Таня, если сможешь.

Она едва сдержалась, чтобы не выдернуть у него руку. Ни к чему ей эти индийские страсти, когда их киношный злодей вдруг пробуждается для добра и любви. Леониду Каретникову идет смирение, как монашке мини-юбка.

— Прощай, — все же сказала она и пошла прочь.

— Не забудь про сотовый телефон! — крикнул он ей вслед.

Таня представила, как он сейчас лежит и злится: симпатичная женщина в модных тряпках, на которые он по собственной глупости выделил офигенные деньги, — за рулем сугубо мужской машины. Нет, он совершенно напрасно уступил ее просьбе. О своих словах — насчет прощения — он, конечно, тут же забыл!

Правда, Таня и не призналась мужу, что к больнице можно было бы вовсе не ехать долго и с пересадками, а просто сесть на маршрутку. Но рассказ о ее двойных пересадках звучал так жалостливо.

У нее мало практики, видите ли! А когда он пил в компаниях и Таня везла его по ночным улицам через весь город, практики у нее было достаточно.

Мысли хаотично прыгали у Тани в голове с одной на другую, пока наконец опять не свернули в колею, с которой она все тщетно пыталась уйти: кто ударил Леньку ножом? Кому он перешел дорогу и где? Смешно думать, будто на него мог напасть работодатель, чтобы покарать за некачественную работу. Уж скорее вычел бы нанесенный убыток из зарплаты…

Да и деньги ему за прорабство вряд ли платили такие большие, тут Шурка права. Значит, муженек влез в какой-то криминал. А где криминал, там разборки — в боевиках об этом всегда говорится.

Гадай не гадай, а лучше всего, наверное, спросить обо всем у Леньки. Не теперь, пока он в больнице лежит, а попозже, когда выздоровеет… Если, конечно, захочет говорить. Не отмахнется, как только что. Как же Таня дошла до жизни такой, что у нее с мужем нет контакта? Вообще никакой душевной близости? И ее совершенно не успокаивает знание, что таких супружеских пар много. Она вовсе не хотела принадлежать к такой же.

Ко всему прочему, ее не оставляла в покое мысль, которую Таня усиленно от себя гнала: почему соврала ей всегда такая честная Маша?

Да и Леонида она терпеть не могла. А тут вдруг — забота выше крыши. Неужели это все из-за нее, из-за Тани? Заехала проведать перед работой, привезет ему какое-то там лекарство… Попробуй разберись, что к чему.

Из больницы Таня поехала к своей подруге Соне, которая работала в администрации города — возглавляла бюро по работе с кадрами.

Они не виделись месяца два — только перезванивались. Ленька терпеть не мог, когда в его отсутствие к Тане приходили подруги. Ему казалось, что они не могут говорить ни о чем другом, кроме как обсуждать его персону или делиться впечатлениями о других мужиках, что было еще хуже.

Мысли его по этому поводу оригинальностью не отличались: раз Таня ушла от первого мужа, может уйти и от второго, если вовремя не пресечь ее контактов с подругами. Все они как на подбор, конечно, шлюхи, а если Тане все-таки очень хочется с ними общаться, то вполне можно делать это в его, Леонида, присутствии.

Секреты? Какие секреты могут быть у жены от мужа?

Вначале Таня смеялась, настолько его требования представлялись ей дикими, а потом смеяться перестала, когда поняла, что муж не шутит.

Она приводила в пример Сониного мужа — Дениса, который нарочно оставлял их наедине и, уходя, шутливо приговаривал:

— Посидите-почирикайте: кто кого разлюбил, кто кому изменил…

— Да не хочу я быть ни на кого похожим! — орал Ленька. — У меня свои представления обо всем, и опыт показывает, что в своих предположениях я еще ни разу не ошибся!

Наверное, каждый человек себя несколько идеализирует, но чтобы настолько!

Подруги уговорили ее уступить Ленькиным прихотям. Не разваливать же семью из-за ерунды. Общались с тех пор в основном по телефону. Поэтому Соня удивилась ее звонку. И сказала ей — видимо, в кабинете был кто-то посторонний:

— Минуточку, Татьяна Всеволодовна, сейчас я найду документ, который вам нужен.

В трубке был слышен какой-то разговор, а потом Соня сообщила:

— Ну вот, теперь я одна, и мы можем поговорить. Как дела, есть новости?

— Навалом!

— Тогда молчи, тогда ничего не говори. Не хочу разбавлять этот «навал» одиночными фразами. Ты сможешь сейчас ко мне приехать?

— Смогу.

— Вот и приезжай. Мое начальство в командировке. Закроемся в кабинете и спокойно поговорим. Я закажу тебе пропуск.

Соне можно было говорить все. Она была такой подругой, о которой можно только мечтать. И теперь, сидя у нее в кабинете и глядя на ее веснушчатое, лучащееся добротой лицо, Таня почувствовала, как ей не хватало Сони все эти месяцы, да что там месяцы, годы!

Итак, она уступила Леньке, перестала встречаться с подругами. А что получила взамен? Ленька смог восполнить ей их отсутствие? Ничуть не бывало. В конце концов Таня осталась одна, успев отлучить от себя не только подруг, сестру, но и родную дочь.

Интересно, если бы с Леонидом жила Маша… Вот как, мы уже стали допускать и такое?.. Разве нельзя просто предположить? Так вот, она тоже стала бы выполнять его такие нелепые требования или все-таки настояла бы на своем?

Подруга Тани — Соня Ильина — редкий тип женщины-бессребреницы. У нее не было трепетного отношения к деньгам. И по логике, их у нее не должно быть, но супруги Ильины богаты. Уж она-то тем более могла не работать, но вот торчала же в этом кабинете, в то время как ее сыновей-погодков воспитывала гувернантка.

«Копейка рубль бережет», — говорит народная мудрость, но семья Ильиных никогда не берегла копейки. Их девиз «Нет денег, и это не деньги!» повторяли теперь по случаю знакомые и друзья.

Правда, это вовсе не говорит о том, будто Ильины швыряли деньги направо и налево. Они, как и прежде, были скромны и гостеприимны. И у них так же любили бывать все их прежние друзья и знакомые, хотя далеко не все из них добились таких же успехов и могут считаться «полезными».

Таня еще помнила время, когда у Ильиных деньги не водились. Вернее, их частенько не хватало даже до зарплаты. Но чтобы Соня хоть раз устроила мужу по этому поводу скандал или стала спекулировать детьми — мол, дети голодают…

Скорее, наоборот, в ответ на сетования мужа Соня успокаивала его:

— Не волнуйся, с голоду не помрем!

Как-то муж Сони обмолвился одному из друзей, что накануне им пришлось занимать на хлеб у соседей. В те времена даже скромную зарплату могли задерживать месяцами.

— Если бы моей жене понадобилось занимать на хлеб, она выгнала бы меня из дома, — удивленно проговорил друг.

А Соня как раз в те времена со смехом рассказывала Тане, как в очередной раз извернулась и сделала «кашу из топора», то есть изобрела еще одно недорогое, даже очень дешевое блюдо, или смеялась, как ее дети лопали суп из пакета по пять пятьдесят.

В общем, Соня Ильина — такой непотопляемый человеческий экземпляр, любимый мужем, детьми и друзьями, который всегда придет на помощь, у кого всегда можно одолжить денег и даже пожить в их теперь огромном доме столько времени, сколько нужно для улаживания своих дел, и на чьем плече всегда можно поплакать.

Муж Сони, Денис, тяжело осваивался в мире бизнеса и долгое время не мог найти свою нишу, работая в подручных то у одного своего знакомого, то у другого.

Предприниматели любили Дениса за его безотказность, но хорошее воспитание служило ему обычно плохую службу: приятели ему хронически не доплачивали за работу, ссылаясь на тяжелое положение, Денис обычно не спорил.

— Да устрой ты и его на работу в администрацию, — говорили подруги, — будет сидеть в кабинете, получать твердый оклад.

— Ну уж нет! — фыркала Соня. — Я насмотрелась на тех, кто в этих кабинетах работает. Чтобы до верха добраться, язык сотрешь.

— Почему язык? — недоумевали слушательницы.

— Это же сколько задниц нужно ежедневно лизать! — хохотала Соня. — Разве это мужская работа?

И опять смеялась, поняв двусмысленность сказанного.

— Задницы-то в основноммужские, а у Дениса ориентация нормальная.

Но им повезло, как порой везет оптимистам, которые верят в успех иего добиваются. Продавалась с молотка небольшая типография: со старым оборудованием, на окраине города — так что желающих ее купить не оказалось.

А Сонины родители как раз незадолго до случившегося продали дом умершей в селе бабушки. Понятное дело, планов было громадье, но Соня упала в ноги:

— Повремените! Отдайте деньги нам. На год. Вернем.

И работа пошла. Всего через три года Денис смог повезти свою семью по туристической путевке в Египет, а на четвертый год приступить к строительству дома в трех уровнях…

Это воспоминание о Сониной жизни промелькнуло в голове Тани, как будто кто-то быстро пролистал перед глазами знакомую книгу. «Хорошие люди должны жить достойно», — подумала она, сознавая, что этот тезис не слишком оригинален и далеко не всегда подтверждается жизненными примерами.

— О, Карпенко, ты ли это! — воскликнула Соня, едва завидев Татьяну на пороге своего кабинета. — Никак, у тебя настали лучшие времена.

Дата добавления: 2015-06-04