КНИГА ПЯТАЯ 13 страница

— Но как ужесточить наказания, если все будет дозволено? — поинтересовалась я, и вопрос мой не был лишен логики.

— Значит, вы должны наказывать за добродетели или за неповиновение и не бойтесь: у вас причин найдется в тысячу раз больше, чем нужно, да и так ли уж они необходимы? Деспот проливает кровь, когда ему хочется, и для этого не требуется поводов — достаточно желания. В конце концов всегда можно обнаружить заговор, а потом предотвратить его, после чего по всей стране надо соорудить эшафоты и устроить кровавую бойню.

— Если Фердинанд предоставит это мне, — сказала Шарлотта, — я гарантирую сотни самых законных предлогов ежедневно; пусть он точит меч, а моя забота — найти жертвы.

— Ого, вы замечаете, кузен, что моя супруга становится кровожадной?

— Ничего в этом нет удивительного, — с возмущением произнесла Клервиль, — меня тоже переполняют эти чувства. Разве не обидно смотреть на ваши плотские забавы и не принимать в них участия, тем более имея такой темперамент, как у нас?

— В таком случае приглашаю вас на свежий воздух, — предложил князь, — может быть, в этой зеленой обители мы найдем, чем утолить пыл наших любезных дам.

Огромный сад был ярко освещен; мы не спеша проходили под апельсиновыми, абрикосовыми деревьями, под фиговыми пальмами и срывали плоды, прохладные от вечерней росы; мы шли по живописным дорожкам, ведущим к храму Ганимеда. В храме, под самым сводом, горели тонкие восковые свечи, которые создавали мягкий, приятный для глаз полумрак. Сооружение поддерживали колонны, выкрашенные в зеленый и розовый цвет, между ними вились гирлянды мирта и сирени, образующие красивые фестоны.

Когда мы вступили в храм, послышалась нежная музыка. Шарлотта, пьяная от похоти и разгоряченная вином и более крепкими напитками, сразу развалилась на ближайшей кушетке, мы последовали ее примеру.

— Теперь наступила их очередь, — сказал Франкавилла королю, — посмотрим, на что они способны и смогут ли оправдать блестящие рекомендации. Но у меня есть одно условие: они должны совокупляться только в зад — только он заслуживает поклонения в моем доме; малейшее нарушение этого правила влечет за собой немедленное удаление из храма. Впрочем, рыцари, которые будут предложены нашим дамам, надежны и верны своим принципам.

— Нам все равно, — заявила Клервиль, которая первой сбросила с себя все одежды. — Мы с большей охотой отдадим им задницы, нежели вагины, лишь бы нас хорошенько приласкали при этом.

Тем временем Франкавилла сбросил розовое покрывало, наброшенное на возвышение, которое мы вначале приняли за оттоманку. И мы застыли от восхищенного удивления при виде необычного предмета, скрывавшегося под розовым атласом. Представьте себе очень длинную кушетку с четырьмя отдельными ложами, напоминавшими стойла; женщина заходила туда и опускалась на колени на специальную подставку, высоко приподняв таз и широко раздвинув бедра; ее локти опирались на мягкие подлокотники, обтянутые черным атласом, под цвет всего этого необычного сооружения. По обе стороны от нее лежали накрытые черными покрывалами двое мужчин, обратив к ней обнаженные чресла с гигантскими членами; она массировала их, зажав в ладони до извержения, после чего они исчезали при помощи невидимого бесшумного механизма, и в тот же миг на их месте появлялись новые.

Еще более любопытный механизм располагался под животом женщины. Когда она устраивалась в ложе, ей приходилось опускаться и немного подаваться назад; тем самым она неизбежно насаживала свою вагину на мягкий и упругий искусственный фаллос, который посредством системы пружин и часового механизма автоматически и безостановочно перемещался взад-вперед и каждые четверть часа выбрасывал определенную дозу теплой липкой жидкости; эта жидкость имела такой запах и такую консистенцию, что ее невозможно было отличить от чистейшей и свежайшей спермы. Клитор ей ласкала языком прелестная девушка, чье тело, кроме головы, также было закрыто черным покрывалом. Прямо в лицо пациентки, находившейся в таком необычном, но весьма удобном и приятном положении, упирались обнаженные гениталии, менявшиеся по ее желанию, и она могла по своему выбору сосать пенис или клитор. Короче говоря, мы стояли на коленях на мягком возвышении, которое приводилось в движение при помощи рычагов, и получали несколько удовольствий одновременно: влагалище прочищал искусственный член, клитор лизала юная девица, в каждой руке мы держали живой трепетный член, а третий, еще более массивный, неистово содомировал нас кроме того, мы могли сосать пенис, влагалище или даже задний проход.

— Мне кажется, — сказала Клервиль, забираясь в стойло, — невозможно придумать ничего более пикантного и сладострастного. Вы не поверите, — продолжала она, — но я уже кончила, пока усаживалась в эту колыбель.

Мы трое — Олимпия, Шарлотта и я — заняли место рядом с Клервиль. Нам помогали четыре девочки с ангельскими личиками: они смазывали искусственные органы, чтобы облегчить проникновение, заботливо поправляли подушки, устраивая нас удобнее, потом, раздвинув нам ягодицы, увлажняли слюной задний проход и безотлучно находились рядом в продолжение всей процедуры.

Франкавилла дал знак начинать. Вошли четверо девушек, ведя за массивный мужской отросток четверых юношей великолепного сложения, и без промедления вставили их копья в наши седалища; вскоре измученную четверку сменила свежая, еще через некоторое время новые девушки привели очередной отряд. Пока юноши трудились в поте лица, девушки танцевали вокруг нас под негромкую томную музыку, принимали непристойные позы и обрызгивали нас жасминовым эликсиром, каждая капля которого приятно обжигала кожу и подстегивала, словно удар хлыста, наши страсти, и скоро мы пропитались ароматом жасмина и спермы с головы до ног.

Все сцены этого продолжительного акта происходили одна за другой без единой заминки, и наши наперсники действовали с удивительной ловкостью и искусством. Вагины, и члены, и ягодицы сменяли друг друга перед нашими лицами с той же быстротой, с какой менялись наши желания; не успевали извергаться горячие члены в наших руках, как тут же, словно по мановению волшебной палочки, в ладонях оказывались новые — наполненные силой; наши сосательницы сменялись в том же стремительном ритме, и анусы наши не пустовали ни единой минуты; три часа подряд мы изнемогали в истоме и в нескончаемом сладостном бреду; не менее сотни содомитов почтили присутствием наши потроха, а искусственный орган беспрерывно обрабатывал нам влагалище. В конце концов я едва не испустила дух, а Олимпия потеряла сознание, и ее пришлось снимать с кола; только Клервиль и Шарлотта стойко отражали приступ. Мы истекали спермой, жидкостью, которую выбрасывал механический пенис, потом и кровью. Когда первый акт подошел к концу, Фердинанд и Франкавилла пригласили нас на прогулку, и мы, поддерживаемые служанками, пошатываясь, направились в просторную летнюю резиденцию.

Она была украшена следующим образом: справа, приблизительно на метр от пола, возвышалась полукруглая платформа, нечто вроде амфитеатра, застеленного толстыми матрацами из пылающе-алого атласа; напротив стояла другая платформа, немного выше первой, такой же формы, обитая бархатом того же цвета.

— Давайте приляжем сюда, — сказал князь, увлекая нас к амфитеатру, — и посмотрим, что будет происходить.

Мы устроились поудобнее, и очень скоро в зал вошла дюжина восхитительных девушек от шестнадцати до восемнадцати лет. Они были одеты в греческие туники, оставлявшие обнаженным почти все тело; каждая прижимала к груди, твердой и белой как алебастр, младенца возрастом не старше одного года. Следом появились шестеро мужчин, державших в руках свои возбужденные органы; двое сразу овладели Фердинандом и князем, остальные с поклоном приблизились к нам и предложили свои услуги, которые мы тут же приняли без раздумья.

Когда мы утолили первые страсти, молодые женщины обступили нас полукругом; перед ними спустились на колени маленькие девочки, одетые в татарские одежды, и начали демонстрировать нам прекраснейшее собрание ягодиц юных матерей.

— Какие превосходные задницы, не правда ли? — сказал Франкавилла.. которого в это время не спеша содомировал устрашающих размеров член. — Но, к сожалению, они предназначены для жертвоприношения, и я не рекомендую вам слишком увлекаться ими… Однако прошу вас полюбоваться, как гордо посажены эти ягодицы, как безупречно они белы. Далее жаль, что им придется вынести предстоящие муки…

Девочки поднялись с колен и исчезли; их сменили двенадцать мужчин около тридцати пяти лет, очень мужественного и свирепого вида, обряженных в костюмы сатиров. Помахивая различными орудиями для флагелляции и поигрывая мышцами на обнаженных плечах, они подошли к молодым матерям, вырвали у них младенцев и швырнули одного за другим к нашим ногам, потом, схватив матерей за волосы, затащили их на другую платформу, грубо сорвали с них одежду и начали избивать с такой жестокостью — и продолжалось это довольно долго, — что брызги крови и кусочки плоти разлетались по всему залу и даже долетали до нас.

Никогда за всю свою жизнь я не видела такой порки — ни такой безжалостной, ни такой обстоятельной, потому что от шеи до пят на их телах не осталось живого места; вопли несчастных были слышны, наверное, за несколько лье окрест, но преступление совершалось совершенно открыто, и никто даже не подумал о том, чтобы заглушить их. Четверо женщин упали без сознания, но их тут же пинками подняли на ноги. После этого их повернули к нам спиной, демонстрируя двенадцать сплошных ран, и отпустили.

Вслед за тем началась общая суматоха; палачи и жертвы сбились в кучу и, толкая друг друга, сбежали с помоста; одни спешили заменить шестерых наших содомитов, другие лихорадочно искали своих отпрысков. Они поднимали их, бережно прижимали к себе, целовали дрожащими губами, кормили грудью, и вместе с пересохшим молоком младенцы жадно сглатывали лившиеся из глаз материнские слезы. К стыду своему должна признаться, друзья мои, что эта жуткая сцена, составлявшая резкий контраст с нашими, не менее сильными эмоциями, заставила меня испытать два оргазма, и я забилась в конвульсиях, извиваясь на толстенном колу, который обрабатывал мне зад.

Но передышка была недолгой; в комнату ворвалась следующая дюжина головорезов еще более жуткой наружности, чем первая, изрыгая дикие вопли и проклятия, размахивая тяжелыми бичами. Они опять оторвали детей от материнской груди и бросили их на пол еще с большей силой, чем в первый раз, в результате чего несколько крошечных черепов раскололись о дощатый настил нашего амфитеатра; потом снова затащили женщин на соседнее возвышение, и на этот раз град ударов обрушился на переднюю часть тела бедных матерей, прежде всего на нежные, полные молока, груди. Вскоре эти сладкие, трепетные и возбуждающие полушария, разрываемые хлыстами превратились в жуткое месиво молока и крови, и эта смесь фонтанами разбрызгивалась по комнате. Потом варвары перенесли удары ниже и с прежней яростью и силой принялись терзать живот, промежность, добрались до самого сокровенного места, перешли к бедрам и превратили всех в окровавленные куски мяса. Между тем мы продолжали наслаждаться, испытывая неземное удовольствие, которое можно получить лишь при виде чужих страданий. Мучители снова отпустили истерзанных женщин, чтобы прийти на помощь своим обмякшим и выжатым до капли коллегам, ублажавшим наши неуемные зады. Матери кинулись к своим детям — орущим и изувеченным, согревая их пылкими поцелуями и утешая нежными словами, и в своей радости, кажется, забыли о недавних муках; но распахнулась дверь, и ворвались еще двенадцать злодеев, страшнее и свирепее которых трудно себе представить.

Эти чудовища, похожие на прислужников Плутона, схватили младенцев — теперь уже в самый последний раз, — разрубили на куски огромными кинжалами и бросили останки к нашим ногам; затем собрали обезумевших от ужаса матерей в середине арены и устроили такую бойню, что в воздухе долго еще стоял сладковатый запах крови; потом, покрытые липкой кровью, отшвырнули в сторону наших содомитов, заняли их место и принялись содомировать нас, рыча от вожделения и удовольствия.

— Это был незабываемый спектакль, — проникновенно и благодарно сказала я Франкавилле, когда мы, обессиленные от долгой и жуткой оргии, выходили из этого ада.

— А вот ваша подруга, кажется, еще не насытилась, — заметил князь, оглянувшись на Клервиль, которая сосредоточенно переворачивала трупы, оставшиеся на поле битвы, и разглядывала их ужасные раны.

— Клянусь влагалищем, — задумчиво, будто про себя, бормотала она, — вид смерти никогда не надоедает. Только безумно жаль, что невозможно наслаждаться подобными утехами каждые четверть часа.

На этом празднество закончилось. Нас, едва державшихся на ногах, усадили в карету, доставили обратно во дворец князя, где после теплой ароматической ванны напоили горячим мясным бульоном, уложили в постель, и двенадцать часов спустя мы были готовы, если бы потребовалось, повторить все с начала.

Отдохнув от тяжких трудов, мы решили продолжить путешествие и из Неаполя направились на восток вдоль побережья. Если вас утомили длинные описания окружающих красот, я буду перемежать их рассказами о своих плотских впечатлениях, тогда читатель, подогрев воображение сладострастными эпизодами, с удовольствием переведет дух, усладит взор мирными картинами природы и сполна насладится повествованием, в котором, кстати, нет ни слова вымысла.

Вот так же и путешественник, спустившийся в долину и уставший от грандиозного пейзажа, не дававшего ему ни минуты отдыха во время поездки через Альпы, с облегчением видит перед собой цветущие долины с мягкими контурами виноградников и вязов, которые свидетельствуют о праздничном настроении Природы.

Итак, через неделю после незабываемой оргии в доме князя мы в сопровождении проводника, которого дал нам король вместе с самыми восторженными рекомендательными письмами, отправились в дорогу.

А перед тем мы обстоятельно осмотрели замок Фердинанда в Портичи. До тех пор мы видели только его будуары. Но в нем был еще и музей, и Фердинанд сам показал его нам. Эта огромная коллекция — осмелюсь сказать, самая любопытная и изысканная в мире — располагается в четырнадцати комнатах на одном этаже. Осмотр ее чрезвычайно утомил меня: я ни разу не присела, мозг мой находился в постоянном напряжении, равно как и глаза, и к тому времени, когда мы перешли в последний зал, все слилось передо мной в одно большое яркое пятно.

В другом крыле замка мы получили большое удовольствие от полотен, откопанных в Гераклануме и других городах, погребенных под лавой Везувия.

Во всех картинах я заметила одну общую черту: буйство поз и положений, которые бросают вызов естественным возможностям человека и говорят о необыкновенной гибкости жителей этой страны или об их извращенном воображении. Среди всех шедевров меня сразу привлекла смелая попытка показать сатира, совокупляющегося с козой, — удивительное произведение искусства, великолепное по замыслу и поразительное по точности деталей.

— Какой полет мысли, сколько здесь сладострастия — прокомментировал Фердинанд. — Между прочим, этот способ у нас широко распространен, я ведь неаполитанец, я сам пробовал его и не скрываю, что получил редчайшее удовольствие.

— Могу себе представить, — откликнулась Клервиль, — я столько раз мечтала об этом, и только ради этого хотела бы сделаться мужчиной.

— А знаете, мадам, любая женщина может без труда совокупляться с большой собакой, — сказал король, хотя мы к без него давно знали это. — Моя Шарлотта не раз испытала это блаженство и до сих пор с восторгом вспоминает его.

— Сир, — со своей обычной прямотой, но негромко, так, чтобы слышал только Фердинанд, заметила я, — если бы все принцы Австрийского дома только и делали, что сношали коз, и если бы все ваши женщины отдавались только бульдогам, сегодня земля была бы очищена от этой проклятой породы, от которой можно избавиться не иначе, как посредством всеобщей революции.

Фердинанд признал мою правоту, и мы двинулись дальше. Мы обошли останки Геракланума, но ныне там мало интересного, так как все изрыто раскопками, обезобразившими древний город. Когда мы возвратились в Портичи, Фердинанд передал нас в руки ученого проводника, после чего любезно пожелал нам приятного путешествия и особенно рекомендовал навестить в Салерно его друга Весполи, к которому дал нам рекомендательные письма и под чьей крышей, как он заверил нас, мы найдем все необходимое.

Мы доехали до Резины, откуда повернули на Помпею. Как и Геракланум, этот город был полностью залит лавой и засыпан пеплом во время того же великого извержения. Мы обратили внимание, что Помпея была построена на костях двух еще более древних городов, которые также испытали более ранние и неизвестные нам катастрофы. Как вы знаете, Везувий без следа поглотил, уничтожил все, что создали люди, однако неугомонный человек все отстроил заново. И все же, сколько бы ни свирепствовала в этих местах Природа, прекраснее окрестностей Неаполя ничего нет на земле.

Из Помпеи мы приехали в Салерно и провели бессонную ночь в знаменитом исправительном доме, находящемся в двух милях от города, — в том самом заведении, где грозный Весполи исполнял обязанности управителя.

Весполи, отпрыск одной из славнейших фамилий в Неаполитанском королевстве, когда-то был главным казначеем двора. Король, чьим удовольствиям он верно служил и над чьим сознанием немало потрудился, доверил ему неограниченную власть над этой жуткой обителью^[116], где, пользуясь королевским расположением, развратник мог творить все, что диктовали ему страсти. Надзиратель этот был невероятно жесток, поэтому Фердинанд так хотел, чтобы мы погостили в доме Весполи.

В то время ему было пятьдесят лет, он был высокий и сильный как бык и обладал зверской физиономией; он встретил нас очень приветливо, а прочитав письмо короля, несмотря на поздний час, немедленно дал распоряжение приготовить для нас ужин и постели. Наутро сам Весполи принес нам завтрак, после чего повел нас на экскурсию по своему заведению.

В каждой комнате, куда мы заходили, было все необходимое, чтобы дать пищу для самых непристойных и жестоких мыслей, и мы уже пребывали в сильно возбужденном состоянии, когда дошли до клеток, в которых держали умалишенных.

Управитель, который также возбуждался на наших глазах, вышел в окруженный высокой стеной двор, дрожа от вожделения; любимым занятием его было насилие над несчастными жертвами Природы, и он без обиняков спросил, не желаем ли мы посмотреть на его развлечения.

— Разумеется, — хором ответили мы.

— Хочу заранее предупредить, что я забавляюсь с этими созданиями довольно странным и жестоким образом, поэтому мне будет не совсем удобно делать это при свидетелях.

— Ерунда, — фыркнула Клервиль, — будь ваши капризы в тысячу раз неприличнее, мы все равно с удовольствием посмотрим на них. Так что не обращайте на нас никакого внимания, но особенно просим показать тех, кто страдает идиосинкразией^[117], ибо без этого мы не сможем в полной мере понять и оценить ваши вкусы и вашу душу.

— Так вы настаиваете? — еще раз спросил он, растирая при этом свой и без того уже отвердевший орган.

— А почему бы и нам не насладиться вашими сумасшедшими? — неожиданно поинтересовалась Клервиль. — Ваши фантастические идеи возбудили нас до предела, и мы не в силах больше сдерживаться. Надеюсь, эти твари не опасны? Нет? Ну и прекрасно, тогда мы готовы, только не заставляйте нас ждать, дорогой хозяин.

Клетки располагались по периметру двора, в котором росли высокие кипарисы, и сочившийся сквозь густую листву мрачный зеленоватый свет придавал всему окружающему кладбищенский вид. В центре двора стоял деревянный крест, обитый с одной стороны торчавшими гвоздями, к нему привязывал свои жертвы порочный Весполи. Нас с почтительным видом сопровождали четверо тюремщиков с дубинками, утыканными на конце шипами, один удар которых мог бы свалить с ног быка. Весполи привык к этим молчаливым свидетелям своих забав и не испытывал в их присутствии никакого смущения; он велел двоим из них встать возле нашей скамьи на всякий случай, а двое других должны были выпускать из клеток предметы наслаждения коменданта.

Первым выпустили красивого нагого юношу, настоящего Геркулеса, который вышел, озираясь, дергаясь всем телом и принимая уморительные позы. Прежде всего он присел и испражнился неподалеку от нас, и Весполи внимательно, с интересом наблюдал эту процедуру, не мешая ему. Потом помассировал себе член, обмазал его дерьмом и принялся прыгать и скакать как сумасшедший, а тем временем тюремщики схватили узника и крепко привязали его к кресту. Тогда Весполи, дрожа от возбуждения, опустился на колени перед Геркулесом, раздвинул ему ягодицы, проник между ними языком, некоторое время ласкал потаенное местечко, затем вскочил на ноги и, схватив бич, целый час истязал несчастного лунатика, который орал нещадно и непрестанно. Когда его ягодицы превратились в кровавые лохмотья, Весполи начал его содомировать, рыча в унисон стонам жертвы.

— О Боже! — то и дело взвизгивал бывший казначей. — Если бы ты только знал, как приятно в заднице сумасшедшего! Я тоже схожу с ума, черт тебя побери! Я сношаю сумасшедших, я кончаю в их задницы, и больше ничего мне от тебя не нужно.

Однако, желая поберечь силы, Весполи велел развязать юношу и выпустить на арену еще одного, который мнил себя Богом.

Всевышний получил такую же жестокую порку от руки презреннейшего создания, которое превратило его зад в мармелад, прежде чем подвергнуть своего Создателя содомии. Следом вывели очень привлекательную восемнадцатилетнюю девушку, которая считала себя девой Марией. И ее постигла та же самая участь.

Между тем Клервиль не могла более сдерживаться.

— Эй ты, злодей, — закричала она хриплым голосом, обращаясь к Весполи, — пусть твои подручные разденут нас и закроют в эти клетки — мы тоже хотим быть сумасшедшими. А потом пусть привяжут к кресту с той стороны, где нет гвоздей, выпорют и прочешут нам задний проход.

Эта мысль вдохновила нас, и мы покорно дали привязать себя к деревянному столбу. Когда это было сделано, на нас спустили десяток сумасшедших; некоторые сразу принялись пороть нас, других, тех, что отказались, выпороли самих, но все они содомировали нас, все, под умелым руководством Весполи, побывали в наших потрохах. Такая честь была оказана всем — и тюремщикам и главному смотрителю.

— Мы сделали все, что вы просили, — сказала Клервиль хозяину, — и теперь хотим посмотреть на вас в драматический момент оргазма.

— Всему свое время, — успокоил нас Весполи, — здесь есть один субъект, от которого я возношусь на седьмое небо; я никогда не ухожу домой без того, чтобы не совокупиться с ним.

По его знаку один из охранников привел старика лет восьмидесяти с белой бородой до пупа.

— Иди сюда, Иоанн, — ласково сказал ему Весполи, схватив его за бороду, и потащил через весь двор. — Давай, Иоанн, давай, шевели ногами, сейчас я пощекочу пенисом твою попку.

Почтенного старца привязали к кресту и безжалостно выпороли; потом Весполи долго целовал, облизывал, затем содомировал его древний, его сморщенный зад, а за несколько мгновений до эякуляции вытащил свой член и обратился к нам:

— Так вы желаете, чтобы я кончил? Но вы не знаете, что я никогда не дохожу до кризиса, пока не лишу жизни двух или трех этих несчастных.

— Тем лучше, — обрадовалась я, — но надеюсь, что при этом вы не обойдете вниманием ни Господа, ни Марию.

— У нас здесь, кстати, есть и Христос и прочие небожители; словом, все обитатели рая сидят в этом аду.

Тем временем к кресту привязали юношу с безумным взором, который называл себя Сыном Божьим, и комендант собственноручно подверг его экзекуции.

— Не стесняйтесь, добрые римляне, — кричала жертва, — я же сказал, что пришел на землю только для того, чтобы вкусить страдания, поэтому не надо жалеть меня. Я знаю, что погибну на этом кресте, но спасу человечество.

Под эти крики Весполи, взяв в каждую руку по стилету, заколол двух главных действующих лиц святой троицы и сбросил мощный заряд в потроха третьего.

Это зрелище привело Клервиль на грань безумия, она подбежала к Весполи и, встав перед ним в вызывающей позе, выкрикнула:

— Возьми меня, злодей! Приласкай это влагалище, принадлежащее такой же злодейке, как ты сам; измени хоть раз своей вере.

— Не могу, — отвечал итальянец.

— Я прошу тебя, я требую!

Мы принялись возбуждать упрямца, положив его на спину; скоро его фаллос взметнулся вверх, и мы ввели его в куночку Клервиль. Потом стали подзадоривать Весполи, прижимаясь ягодицами к его лицу, но он крутил головой и требовал сумасшедших: только когда один из них испражнился на его лицо, распутник сбросил последнюю струю во влагалище Клервиль. После чего мы покинули эту обитель несчастий и мерзких утех, в которой, даже не заметив этого, провели тринадцать часов.

Еще несколько дней мы оставались в заведении Весполи, потом, пожелав управителю всяческих благ, продолжили путь к знаменитым храмам Пестума.

Прежде чем отправиться осматривать эти древние памятники, мы нашли жилище в маленькой прелестной вилле, к обитателям которой имели письмо от Фердинанда. Это идиллическое поместье принадлежало сорокалетней вдове, жившей вместе с тремя дочерьми возрастом от пятнадцати до восемнадцати лет. Здесь царила такая атмосфера, словно на земле не существовало ни порока, ни злодейства, и если бы добродетель была изгнана из нашего мира, она непременно выбрала бы убежищем эту мирную обитель и навечно обессмертила бы благонравную и благородную ее хозяйку по имени Розальба. Она была исключительно доброй и щедрой женщиной, а красота ее дочерей была выше всяких похвал.

— Я, кажется, говорила тебе, — шепнула я на ухо Клервиль, — что скоро мы найдем такое место, где самая чистая добродетель непременно спровоцирует нас на преступление. Взгляни на эти восхитительные создания — ведь это цветы, которые предлагает нам Природа для того, чтобы мы сорвали их. Ах, Клервиль, я уверена, что благодаря нам в этом райском уголке воцарятся горе и уныние.

— Моя куночка трепещет, когда я слушаю тебя, — ответила Клервиль. Потом поцеловала меня и добавила: — Но их страдания должны быть ужасны… Однако давай сначала пообедаем, сходим полюбоваться на развалины, а уж потом займемся жестокостями.

Мы путешествовали со своим поваром, поэтому нам в любое время был гарантирован вкусный обед. После обильной трапезы, за которой прислуживали дочери хозяйки, нам указали дорогу к храмам. Эти три великолепных сооружения настолько хорошо сохранились, что им ни за что не дашь три или четыре сотни лет. Мы их внимательно осмотрели и, пожалев о том, что по всему миру тратятся огромные средства и усилия на божеств, существующих лишь в воображении глупцов, возвратились в поместье, где нас ожидали дела не менее интересные.

Клервиль объяснила хозяйке, что мы боимся спать одни в таком уединенном месте, и попросила позволения разделить ложе с ее, дочерьми.

— Ну, конечно, сударыня, — засуетилась добрая женщина, — мои девочки будут только польщены такой честью.

Каждая из нас выбрала себе наперсницу по вкусу, и мы разошлись по своим комнатам.

Мне досталась пятнадцатилетняя, самая младшая — очаровательнейшее и грациознейшее создание. Едва мы накрылись одной простыней, я начала нежно ласкать ее, бедняжка ответила мне нежностью, и ее безыскусность и наивность обезоружили бы кого угодно, только не меня. Я подступила к ней с расспросами, но, увы, невинная девочка не поняла ни слова: несмотря на жаркий климат Природа еще не вразумила ее, и бесхитростные ответы этого ангела диктовались только самой потрясающей простотой. Когда же мои шаловливые пальчики коснулись лепестков розы, она вздрогнула всем телом; я поцеловала ее, она вернула мне поцелуй, но такой простодушный, какой можно встретить лишь в обители скромности и целомудрия.

Когда утром мои спутницы пришли ко мне узнать, как я провела ночь, уже не оставалось сладострастных утех, которые я не испробовала в объятиях этого прелестного существа.

— Ну что могу вам сказать? Наверное, мои удовольствия ничем не отличались от ваших, — улыбнулась я подругам.

— Клянусь своим влагалищем, — проговорила Клервиль, — по-моему никогда я так много не кончала. А теперь, Жюльетта, прошу тебя отослать этого ребенка — нам надо кое-что обсудить.

— Ах, стерва, — не удержалась я, заметив металлический блеск в ее глазах, — вот теперь я вижу всю твою душу, в которой кипит злодейство.

— Действительно, я намерена совершить одно из самых ужасных, самых чудовищных… Ты знаешь, после такого сердечного приема, после такого удовольствия, которое доставили нам эти девочки…

— Ну и что дальше? Продолжай.

— В общем, я хочу изрубить их всех на куски, ограбить, сжечь дотла их дом и мастурбировать на пепелище, под которым мы закопаем их трупы.

— Идея мне очень нравится, но прежде давайте проведем приятный вечер со всем семейством. Они живут совершенно одни, на помощь из Неаполя рассчитывать им не приходится. Поэтому предлагаю вначале насладиться, а потом займемся убийствами.

— Выходит, тебе надоела твоя девочка? — спросила меня Клервиль.

— Смертельно.

— Что до меня, моя мне осточертела, — добавила Боргезе.

— Никогда не следует слишком долго тешиться с одним предметом, как бы хорош он ни был, — заявила Клервиль, — если только в кармане у вас нет смертоносного порошка.

— Вот злодейка! Но давайте сначала спокойно позавтракаем.

Нас сопровождал эскорт из четырех рослых лакеев с членами не меньше, чем у мула, которые сношали нас, когда у нас возникала потребность сношаться, и которые, получая очень большие деньги, никогда не подвергали сомнению наши распоряжения; поэтому, как только наступил вечер, все поместье было захвачено нами. Но прежде я нарисую вам портреты действующих лиц. Вы уже знакомы с матерью, которая, несмотря на возраст, отличалась удивительной свежестью и красотой; остается сказать несколько слов о ее детях. Самой младшей была Изабелла, с ней я провела предыдущую ночь; вторую, шестнадцатилетнюю, звали Матильда — с приятными чертами лица, с томностью во взоре она напоминала мадонну Рафаэля; имя старшей было Эрнезилла: и осанкой, и лицом, и телом она не уступала Венере, словом, она была самой красивой в семье, и с ней предавалась непристойным утехам наша Клервиль. Лакеев наших звали Роже, Виктор, Агостино и Ванини. Первый принадлежал мне лично, он был парижанин, двадцати двух лет, оснащенный великолепным органом; Виктор, тоже француз, восемнадцати лет, принадлежал Клервиль, и его оккультные качества были ничуть не хуже, чем у Роже. Агостино и Ванини, оба из Флоренции, были камердинерами Боргезе — оба молодые, красивые и прекрасно оснащенные.

Дата добавления: 2015-06-04