Том VII 25 страница

Прилагаемый при сем конверт запечатав, доставь по надпи­си. Тут вложена коротенькая брошюрка поэтическая: Воспоми­нание о Бород<инском> Монастыре. — Прочитай. Если напеча­тают и тебе представят несколько листочков: то штук двадцать отправь в Бородинский М<онастырь>, несколько ко мне, а про­чий раздели по братии и знакомым. А мне бы хотелось, чтоб на­печатали.

Всем кланяюсь и братии и знакомым. Христос с Вами.

Архим<андрит> Игнатий. 18-е сентября

Побывай у В<еры> Иван<овны> Анненк<овой>. И свези просфорок и булок. — Лучше всего в 12-й час пополудни.

№14

Истинный друг мой Отец Игнатий!

Извещаю тебя, что здоровье мое лучше и лучше; лицо и глаза совсем переменились; только от декокта чувствую себя време­нем слабым и должен много лежать. Ногам тоже гораздо лучше. Приложенный при сем конверт, запечатав, доставь А. А. Алексан­дровой[222]. Тут маленькое мое сочинение для них; прочитай его, толь­ко другим не давай. Степану тоже гораздо лучше. Когда Сисой совсем поправится, то хочу заставить Степана попить декокт; по­тому что от нескольких его приемов ему сделалось лучше.

Христос с тобою. Тебе преданнейший друг

А<рхимандрит> И<гнатий> 1847 года. Сент. 22-го дня

№ 15

Поздравляю тебя, истинный друг мой, с праздником Богоспа­саемой обители нашей. Дай Бог, чтоб Вы провели этот день в радости и благополучно. Надеюсь, что милосердый Господь уст­роит это. К нашей обители есть милость Божия: потому что в ней, хотя и не столько, сколько следовало бы, есть люди, имею­щие намерение быть приятными Богу. Господь посылает и ис­кушения: кому посылаются скорби, тот, значит, есть часть Бо­жия; а кому идет все как по маслу — тот часть диавола. А когда Господь восхощет взять его из части диаволовой, то взимает по­сланием скорбей. Скорби — чаша Христова на земли. Кто на зем­ли участник чаши Христовой — тот и на небе будет участником этой чаши. Там она — непрестающее наслаждение. Четырнад­цать лет, как мы с тобою плывем вместе по житейскому морю. Не видать, как они прошли; не увидаем, как и остальная жизнь пройдет. Временная жизнь, когда в нее вглядишься, только льстит. Блезир, как Русские говорят, — не более того.

Лечусь; всего перебирает; чувствую облегчение; но ослаб, дол­жен долго лежать.

Присылаю письмо кронштадтского плац-Адъютанта, как оно ко мне пришло. Согласись, что очень странное, наверное, он в умоповреждении. Лучше советовать ему в Оптину, где ныне и Шемякин. Христос с тобою.

Тебе преданнейший друг

Арх<имандрит > И<гнатий >. 25 сентября

№ 16

Истинный друг мой,

Отец Игнатий!

Новости мои одни и те же: безвыходно в комнате, чрезвычай­но ослабел, но вместе с этим вижу, что боли разрешаются; обиль­ный пот льет из ног моих, чего с ними давно не бывало. Как-то вы поживаете? Как проводили праздник?.. Писал мне добрей­ший Феодор Петрович Опочинин, как он гостил в Сергиевой Пустыне, как остался всем доволен. Прилагаю при сем письмо Параскеве Ивановне Мятлевой, поздравляю ее с днем ее Ангела (14 Окт.). Если она будет справлять свои именины на даче, то потрудись доставить сам, а если в городе, то перешли.

Потрудись прислать по почте мою песцовую шубу. Пожалуйста, не забудьте. Извини, что мало пишу; очень слаб. Письмо к Мятлевой написал в три приема, в три дня. Поправлюсь — напишу побольше.

Христос с тобою.

Недостойный Арх<имандрит> Игнатий. 29 сентября 1847 года

Прилагаю при сем описание о посеве клевера, сделанное од­ним из знаменитейших здешних агрономов. Подумайте — нельзя ли у вас завести одного участка чисто клеверного. От О<тца> Моисея получил из Гефсимании письмо от 23-го, что ему выда­ют паспорт.

№17

Истинный друг мой,

О<тец> Игнатий!

Хотя понемногу, — а все тебе пописываю. Дня с три, как на­чал чувствовать себя крепче и крепче, а то был очень слаб и по­чти непрестанно лежал. Кажется, есть со мною милость Божия: ревматизмы мои тронулись с места, с ног льет сильный пот и разрешаются те тяжкие, невидимые узы, которыми они были связаны, которые простирались до головы и делали меня сла­бым, совершенно не своим. Мой характер, паче же милость Бо­жия помогала мне не подавать вида той хворости, которая во мне была; но по самой вещи я был чрезвычайно расстроен.

Думаю, что Николушка уже отправился ко мне. Если не от­правился, то отправь; Сисой все еще лежит, Стефана временем схватывает, да и ему надо тоже полечиться и во время леченья быть безвыходно в келлии. Я по сим причинам выписал из де­ревни моего родителя мальчика, вкупе и повара, который теперь у меня и прислуживает. Васе скажи, если он не уехал, что ему очень скучно и грубо здесь покажется; впрочем, как хочет. Если приедет, то думаю отправить вместе с ним по первопутку Сисоя; а если Бог даст, ворочусь при Стефане и Николае.

Писал я тебе о брошюрке: Валаам, чтоб три экземпляра были посланы в Бород<инский монастырь> — Сделано ли это? Изве­сти меня; также три экземпляра назначены Ш<ереметевым>, а два Мальцеву. Все это — сделано ли? — Теперь ты посвободнее, извести о всем. Я о брошюрке писал в Москву, и потому мне нужно сведение от тебя о исполнении.

Также шубу не забудь прислать по почте. Скажи всей братии мой усерднейший поклон и прошение их Св<ятых> Молитв. Христос с тобою.

Недостойный Арх<имандрит> Игнатий.

2-го октября

№ 18

Секретно

Истинный друг мой,

Отец Игнатий!

Письмо твое от 29-го я получил. Очень рад, что ты проводил праздник благополучно и без дальней церемонии. Ивану Васи­льевичу Бутузову напишу; только теперь очень слаб. Также и Пр<еосвященному> Харьковскому, поокрепнувши, думаю на­писать. Впрочем, чувствую себя гораздо лучше: вышло и выхо­дит множество дряни. Очень, душа моя, в Петербурге я был болен!

Благодарю за все твои заботы о мне. Господь да благословит тебя за все. О книжках — Потемкиной. Я бы и согласен был по­слать ей книжки, да она употребит их во зло мне, оно уже часто бывало, и начнет показывать дружкам своим, Гедеону Войцеховичу, Муравьеву и подобным. Разве сам отдашь — пропев пол­ный контракт. Думаю, что лучше не посылать. Авось между де­лами — эта безделица ускользнет из-под ее взоров. А если и уз­нает, то можешь и извиниться, сказав, что ты полагал наверно, что послал; а если я и не послал, то за многими хлопотами при отъезде. Думаю: жаль сделать лучше. Нечего последние пальцы в рот совать: уже многие изволили откушать.

Прости, что не пишу много — слаб. В уединении совершен­ном, мало пользуюсь им: потому что все время проходит в лече­нии и лежании.

Господь да укрепит тебя: Он попускает возлюбленным своим утомляться, по выражению Отцов, а после уже показует им мало-помалу Свои духовные дарования. Надеюсь, что милосердый Господь, видя твое и мое произволение, даст нам пожить сколь­ко-нибудь и для душ наших, а не для одного временного. Христос с тобою.

Арх<имандрит> Игнатий.

О представлении Стефана к монашеству — не забудь. Пред отъездом я узнал, что Протасов[223] действует против меня чрез Киселева, — до сих пор забывал писать тебе.

№ 19

Благодарю тебя, истинный друг мой, за присылку Николая, который прибыл благополучно 15-го и доставил мне все, послан­ное с ним, исправно. Приложенное при сем письмо потрудись прочитать братии в трапезе. По милости Божией чувствую себя лучше и лучше. Только слаб: очищает на все манеры: из ног ис­париной; из носу и глаз течет материя, отчего голове и глазам несравненно легче. Боли в ногах прошли до самых -колен. Те­перь идет броженье в самых следах. Декокт остается пить толь­ко неделю; почему исполнив срок, окончу.

Когда, Бог даст, укреплюсь, напишу Ивану Васильевичу по­подробнее и кое о чем спрошу совета Христос с тобою. Желаю тебе всех истинных благ.

Преданнейший тебе друг

Арх<имандрит> Игнатий. 16-го октября

№20

Истинный друг мой,

Отец Игнатии!

Приятное дружеское письмо твое от 9-го окт<ября> я полу­чил. Утешаюсь вполне, что произволение твое к духовной жиз­ни развивается. В свое время Бог устроит все; наилучшее — пре­даваться Его святой воле и не думать о завтрашнем дне, когда нет особенной причины думать о нем. А то многие живут в буду­щем мечтами и заботами своими, а настоящее выпускают из рук. Сердечно радуюсь, что Праздник провели все благополучно, в своем семейном кругу, без всякой заплаты. Так эти чуждые зап­латы нейдут к нашему обществу! Всегда эти подлости чем кон­чаются? Прочеловекоугодничают век свой, остаются чуждыми всякого Божественного чувства, предают, предают и, наконец, сами предаются смерти, сколько не отнекиваются от нее. Упот­реби на Власа оставшиеся мои деньги; очень рад, что он поправ­ляется. Сисою лучше, хотя до сих пор он не выходит из комнаты, где лежит. А поелику и я не выхожу, то мы с ним не видались с конца августа Я нанял для него прислугу и трачу деньги на лечение; также по получении от тебя 170 руб. серебром купил ему зимнее платье. С сего дня начинает лечиться Стефан уже у здешних докторов, какие есть. Дай Бог ему поправиться: он стал немного получше. Никола прислуживает мне очень усердно и хорошо, — помогает и писать, что при настоящей моей слабос­ти мне не мешает. Со мною делаются чудеса: чистит уриной, сильная мокрота идет носом, глаза очищаются текущим гноем, ноги возвращаются. Только слаб — почти ничего не делаю: все лежу. — Кушанье готовит мальчик из нашего села, он же и при­служивает вместо лакея. Подумай же, что здесь живут на своем иждивении сам-шесть; на всем покупном. В начале декабря по­трудись прислать жалованье, и в начале января и кружку за ис­ключением 100 руб. серебром на твои расходы и 50 — на Павла Петровича. Он мне ничего не отвечает на последнее мое пись­мо? Напишу ему, думаю, не уехал ли в Зеленецкий. Если он дома, напомни ему о лебединых перьях и карандаше, которые мне очень нужны. Христос с тобою! Будь здоров и веруй! Проволочимся как-нибудь во время этой краткой земной жизни — лишь бы Бог принял нас в вечные кровы. Тебе преданнейший друг

Арх<имандрит > Игнатий.

Потрудись передать всем знакомым мой усерднейший поклон; не пишу, потому что слаб; особливо — нельзя ли передать ми­лым Головиным; их письмо предо мною, посмотрю на него, по­любуюсь, а не отвечаю.

Ты не пишешь, был ли у Анненковых? Побывай у Мальцевых, поблагодари за все ласки мне оказанные и, когда он приедет к нам в монастырь, прими его поласковее. Пишет мне, что получил от тебя В<алаамский> М<онастырь> при преприятном письме.

20 бктября

№21

Истинный друг Отец Игнатий!

По милости Божией я почувствовал особенное облегчение на сей неделе по извержении многих мокрот. Ты знаешь, что я обык­новенно к этому времени, т. е. к ноябрю, расхварываюсь. Теперь наоборот — вижу себя гораздо в лучшем состоянии; только ноги, в особенности левая, еще побаливает, хотя и им гораздо легче.

Письмо твое от 14-го получил. Предоставь воле Божией — мой приезд; я имею намерение такое: тогда выехать отсюда, когда уве­рюсь, что я выздоровел и окреп совершенно, что могу пуститься в дорогу безопасно, что, приехав к Вам, не буду лишь лежать в праз­дности, но и споспешествовать общей пользе. Сознаюсь — в пос­леднее время у меня очень было на совести, что я мало занимался братиею, то есть назиданием их. Это занятие намереваюсь возоб­новить, когда милосердый Господь возвратит меня с обновлен­ными силами. Глаза мои так поправились, что пишу свободно при одной свечке. Но все еще слаб и больше лежу. — Настоящее твое положение хотя и сопряжено с некоторыми скорбями, но оно тебя формирует, укрепляет. Я очень рад, что Бог, столько к тебе мило­сердый, дарует тебе способ сформироваться правильно, на пути прямом, чистом. Беда, когда человек формируется на кривых пу­тях: во вся жизнь свою будет смахиваться в шельмовство. Итак, не скорби: втуне не желаю проводить здесь времени; но хочется радикально вылечиться; я даже не понимал, что я столько испор­чен простудой, особливо не думал, что голова у меня простужена сильно; приписываю боли и расстройство ее действию геморроя. Ничуть не бывало — простуда! Вспоминаю — точно простудил! Декокт мною употребляемый ничуть не опасен. Это не Стефаниева дрянь! Не нужно ни того тепла, ни той испарины, сыпи почти не производит, а действует всеми проходами, извергая мокроты. Когда нуждаюсь в испарине, то пью чай: он больше дает испари­ны. Он варится из сассапарели, которой кладут очень много, дают декокту упреть. Когда он упреет и остынет, то — точно кисель жидкий; такого декокту я пью 4 стакана в день. Ну уж и перераба­тывает; иные дни пролеживал в совершенном онемении. Здесь живет некоторый помещик, которого так вылечили в Париже; прежде никакие шубы не грели; а теперь одевается очень легко, переносит всякий холод. Благодарю за посланные шубу и другие вещи. Я их еще не получил. Граф<иня> Орлова приедет в Петер­бург, то отвези ей четыре экземплярчика Валаамского Монасты­ря: один для нее, другой в библиотеку М<онасты>ря, один О<тцу> Арх<имандриту> и один О<тцу> Владимиру. Павел Матве­евич пишет, что он рисунки монастыря велит отлитографировать. Христос с тобою.

Недост<ойный > Арх<имандирт > Игнатий.

23 окт<ября>

Жаль, что коров купить не на что. Задний участок, т. е. ту имен­но часть его, на которой очень плохо родилась трава, спахать и удобрить золотом, на нем посеем овес. А вместо ржаного поля от­делаем место за валом — надо же когда-нибудь его отделать.

Отдал ли А<лександровой> жит<ейское> море?

Также о брошюрке: Бород. М. ничего не пишешь.

№22

Истинный друг мой Отец Игнатий!

По милости Божией здоровье мое — лучше и лучше; самые ноги начинают оживать и поправляться. Остается одна — силь­ная слабость, по причине которой почти беспрестанно лежу и ничем на занимаюсь. Я не думал, что буду проводить здесь вре­мя в такой праздности; причиною этого расслабление; но при этом самом расслаблении чувствую гораздо больше твердости в членах. С исшествием простуды укрепились нервы. Просьбу Стефана я приказал переписать на твое имя, как управляющего монастырем; если подать от моего имени, могут обидеться, или подумать и придумать что-нибудь; а ты знаешь, как на это склон­ны. Бог даст поокрепну — напишу побольше. Благодарю за шубу и прочие присланные вещи; все получил исправно. Конечно, ты замечаешь по письму моему, что рука моя потверже. Приложен­ные письма потрудись доставить по надписи. Христос с тобою,

тебе преданнейший друг

Архимандрит Игнатий.

1847 года

Октября дня

Потрудись поздравить Госпожу Игумению Феофанию с днем ее Ангела, когда он настанет. Поручаю себя ее святым молитвам. И мать Варсонофия, конечно, я уверен, не забывает меня. Потру­дись дать знать Исакову книгопродавцу, чтоб он переплел следу­ющие мне тома Патрологии и доставил к нам в обитель; пусть они ждут меня там с прочими моими книгами, которые давно стоят спокойно на полках, в тишине шкафа свободно покрываясь пы­лью. Им больные глаза мои доставляли этот покой. Но глаза мои теперь поправляются.

№23

Истинный друг мой, Отец Игнатий!

По милости Божией здоровье мое — лучше и лучше. Но все еще крайне слаб: боли из всего тела приняли направление в же­лудок. Присланный французский пластырь Анною Александровною мне очень помог. Он есть у Исакова книгопродавца-, вели немедленно прислать мне шесть сверточков, по прилагаемой при сем бумажке печатной. Декокт оканчиваю — пью самый жидень­кий и перехожу к настойке сассапарельной. Глаза мои очищают­ся; но я крайне слаб. Пописав немного, должен лежать очень много. Приложенные при сем письма потрудись доставить по адресам со всею аккуратностью. Пожалуйста же потрудись при­слать по первой почте пластыря. В письмах по почте будь как можно осторожен.

Христос с тобою, душа моя.

Тебе преданнейший друг

Арх<имандрит> Игнатий. 2 ноября

Пожалуйста позаботься о пластыре! Пошли листочка три вос­поминанья о Бород<инском> М<онастыре> Б<аронессе> Фридерикс.

№24

Истинный, бесценный друг мой, Отец Игнатий!

Письма твои, в которых так ясно изображается открытая душа тюя, приносят мне особенное утешение. Уведомляю о себе, что чувствую себя гораздо получше, но все еще вертит и отделяются мокроты. Также — слабость. С неделю — как перестал пить де­кокт. В прошедшее воскресенье стала Волга; вчера и третьего дня была прекраснейшая погода, и я выходил в 12-ть часов на воздух. Какой здесь воздух! В ноябре он легче, нежели в Петербурге в мае. Хорошо бы мне пробыть здесь до весны; необходимо бы это нужно. Застаревшая моя простуда медленно выходит. Есть воз­можность попользоваться бардяными ваннами, чего бы мне очень хотелось. И все бы мы, зиму пролечившись, весной пожаловали в Сергиеву, выписанные из инвалидной команды в наличный строй. Прилагаю письмо к Екатерине Сергеевне Баташовой. Благодарю тебя, что напомянул, и впредь всегда так делай. Ты знаешь — я в таких случаях не всегда догадлив. Вели, друг мой, сделать мне подрясник из хорошей белки и покрыть черным лицемором — возьми на это из моей кружки. Моя песцовая шубка повытерлась; а случись необходимость выехать, надо выехать с хорошим запа­сом тепла Пришлешь на имя Николая Никандровича Жадовского, ярославского почтмейстера; да повели по приложенному об­разчику только несколько побольше сделать оплаток с буквою И. белого цвета — А. это мановение[224].

В Костроме Кн<язь> Суворов. От А. А. Кавелина получил премилейшее письмо, написанное из самого сердца — вот! Такая лю­бовь меня утешает. Пишет, что ты был у него. Христос с тобою и со всем братством. Будь здоров душою и телом. Тебе преданнейший

Арх<имандрит> Игнатий. 13 ноября

№25

Бесценнейший Игнатий!

К слову «бесценнейший» не прибавляю слова «мой», потому что все мы — Божий. Не желаю Божие похищать себе, а когда милосердый Господь дарует мне Свое — благослови душе моя Господа и вся внутренняя моя имя святое Его, — а Божие да пре­бывает Божиим, и я буду им пользоваться, как Божиим.

Письмо твое от 13 ноября получил, при нем пластырь от А., которым и обернул мои больные ноги.

Господь да подкрепит тебя в несении трудностей, с которыми сопряжено твое настоящее положение, которыми образуется разум твой и душа твоя. Вижу над тобою особенный Промысл Божий: Бог полюбил тебя и ведет к Себе. А потому показывает тебе мир во всей наготе его, показывает, как в нем все тленно, все пусто; как все занятия и хлопоты крадут у человека время и отводят от благочестивых занятий и добываемого ими блажен­ства вечного. Все это надо увидать ощущением души; а в книге не вычитаешь, доколе не отверзутся душевные очи. Возложись на Господа; в терпении твоем стяжевай душу твою. Терпение подается верою, а вера зависит от произвола человеческого: по­тому что она естественное свойство нашего ума. Кто захочет, тот тотчас может ее иметь в нужной для него мере.

Отсюда я ничего не писал тебе об уединении, хотя и очень помнил, что обещал написать пообжившись. Не пишу потому, что все время здесь, особливо время лечения, живу единственно для тела, а не для души. Мои мысли об этом предмете те же, что и в Сергиевой; мне нечего себя испытывать, а в мои годы и не время: образ мыслей сформировался, а годы ушли. Можно быть решительным. То, что я здесь не поскучал, можно сказать, ни на минуту, — нисколько не странно; противное было бы странно.

Пошедши в монастырь не от нужды, а по собственному избра­нию и увлечению, — пошедши в него не ветрено, а по предвари­тельном, подробном рассмотрении, — сохраняя цель мою неиз­менною доселе, я, по естественному ходу вещей, не скучал в мона­стыре, не скучаю и впредь надеюсь быть сохраненным милостию Божиею. Тот монастырь для меня приятнее, который более соот­ветствует монашеской цели. Здесь мне нравится уединение, про­стота, в особенности же необыкновенно сухой и здоровый воз­дух, чему причина грунт земли, состоящий из хрящу и песку. Место более уединенное можно найти, в особенности более зак­рытое лесом. Здесь роща с одной стороны, с прочих на десятки верст открытое место, почему ветры похожи на ветры Сергиевой пустыни, — сильны, но мягки, нежны. Я говорил, на всякий слу­чай, здешнему Преосвященному, чтоб нам дал не важный, но пользующийся выгодами уединения, местоположения и климата монастырек, на что он очень согласен. Здесь монастырей много, а монахов очень мало; по здешним местам наш монах 0<тец> Мо­исей мог бы даже быть хорошим Строителем, а в свое время и Игуменом. Кажется, по милости Божией, когда последует Его Святая воля, устроиться можно. А подумывать о себе надо: пото­му что те, которые взялись думать о нас, только воспользовались трудами нашими и отбрасывают нас, как выжатый лимон.

Лекарство, отнимающее у меня все время, отдающее его ле­жанью, различным в теле броженьям и всему прочему подобно­му, — действует на поправление здоровья отлично. С 6-го нояб­ря я кончил употребление декокта на воде. С этого времени на­чались здесь постоянные морозы и начала вставать Волга. Снег только отбелил поверхность земли; его так мало, что до сих пор нет санной дороги. С 6 ноября пью густую настойку на вине. Действие превосходное! Дней с десять как начал очень укреп­ляться, т. е. чувствовать крепость нерв; но вместе с сим из верх­ней половины тела полил сильный пот, оставляющий на белье, когда высохнет, желтоватую окраску. Вкус соли, хотя не совсем пропал во рту, — но очень уменьшился. Глаза мои необыкновен­но очистились; еще с половины сентября начались брожения в простуженной голове моей и из глаз пошла мокрота при некото­рых болях то в голове, то в глазах, эти боли головные, боли вре­менные продолжаются. Все жилы тянет от затылка, из левой руки, из ног, из всех простуженных мест в желудок.

От того так сильно болит левый бок; теперь эта боль меньше и спустилась ниже к двум проходам, которыми и выходит в виде различных слизей. Все дело состояло в том, что от простуды я был наполнен «холодными мокротами», которые препятствова­ли кровообращению, пищеварению, расстроили геморрой и не­рвы; по причине их я приходил в внезапное изнеможение, как бы рассеченный на части; по причине их нуждался зимой в особенно теплой комнате. Вышло их из меня множество и еще идут; по мере того, как выходят, чувствую себя лучше и лучше. Отсрочка мне была бы необходима: лечение надо продолжать до совершенного освобождения от мокрот, что окажется прекращением брожения во всем теле. В членах, вполне здоровых, я уже не чувствую ни малейшего брожения; теперь оно действует преимущественно в затылке и оконечностях ног, которые обернуты вновь прислан­ным пластырем. Если б дали отсрочку до 1-го июня, то я бы и вылечился, и исподволь привык здесь к воздуху, и попользовал­ся бардовыми ваннами, которые можно здесь иметь. Возвратный путь совершил бы чрез Москву, заехал бы в Оптину Пустынь и, может быть, в Воронеж, присматриваясь к местам и выбирая для себя удобнейшее. Нам много будет значить и то, чтоб в месте, ко­торое изберем, были нужные для нас потребности и были по де­шевой цене. Поздоровел бы здесь — и пописал бы. Это совсем не лишнее. В Москве я встретился с человеком, который пописыва­ет, пописывает слегка, не утруждая себя, — выручает тысячку, другую, третью в год и этим содержится. Это все при нашем поло­жении не надо выпускать из виду. Особенно приятен кусок хле­ба, приобретенный трудами рук своих! Приятна и независимость, в которую поставляют человека дельные руки, — дар Создателя. Вот тебе суждение мое о моей отсрочке, о которой, если возмож­но ее получить, пора уже подумывать. Подумываю и о возвраще­нии, потому что при моих обстоятельствах надо подумать и так и сяк. Приготовляю на всякий случай меховую шапку из мерлушек; мерлушки будут внутри и снаружи; конструкция шапки осо­бенная; эту конструкцию изобрели потребности распростуженной головы, имя шапке: «Шапка-ушанья». Потребность ног зас­тавила изобрести сапоги, которые бы влезали сверх моих теплых меховых сапогов, простирались донельзя сверх колен; так что ноги, в случае поездки, будут защищены троими сапогами. Верхние са­поги — уже более мешки, чем сапоги, — должны быть из овчин или оленьих мехов; не знаю — что найду здесь. Надо будет купить две зимние повозки: одну хорошую (здесь можно такую получить за 100 серебром), другую рогожаную для Стефана и Сисоя. Ехать надо будет на 5-ти лошадях. Если придется совершать путешествие зимою, то надо ехать на Тихвин и Ладогу; в Рыбинске у О<тца> Игумена Варфоломея можно будет отдохнуть, в Тих­вине у Архимандрита; пожалуй, можно будет проехать на Зеленецкий и Ладогу. Вот мои предположения; скажи о них свое мнение. О ходе болезни моей извести Ивана Васильевича. Я еще не собрался отвечать ему: видишь — и к тебе пишу первое пись­мо, которое сказывается некоторою свежестию мысли и руки.

От Аполлоса получил два-три письма, которые мне очень не понравились: шельмовские. В особенности не понравилось пос­леднее. Делает точно то же, что и с тобою: выпытывает — возвра­щусь ли в Сергиеву и когда возвращусь; распространяется, как все желают моего возвращения. И все это — так гадко! Хотел я в прошлом письме моем написать тебе об этом, да остановился, подумал: и без того у тебя много скорбей; что еще прибавлять им сообщение мыслей мрачных. По всему видно, что слухи, яко­бы он купил Настоятельство Сергиевой Пустыни, вполне спра­ведливы. Теперь продавщик водит покупателя за нос и еще об­надеживает успехом; а этот — как рыбка около приманочки. И Боярыня, достававшая деньги для покупки, — когда была ныне весною в Питере, вела себя такою же отвратительною шельмою, как и старец ее. Далеко отложилось сердце мое от этих людей: теперь они уже никогда не перестанут бездельничать. Надо толь­ко начать, вдаться; а потом уже и дело покончено. Другой такой же или подобный — Павел Чернявский. Что-то у этих людей в сердцах холодное! Ни одного чувства не могут принять в себя глубоко и сохранить его. Все у них так поверхностно, непосто­янно. От ума какой-то блеск — словно блезир, по выражению русского человека; ничего нет существенного.

Затем Христос с тобою. Поручающий тебя милости Божией и молитвам Пр<еподобного> Сергия.

Преданнейший друг

Архимандрит Игнатий. 27 ноября

В Костроме Князь Суворов; сбирается на часок прикатить ко мне по первому санному пути.

№26

Бесценный Игнатий!

После последнего письма моего к тебе меня повертело в тече­ние двух суток: некоторые жилы ножные освободились от своей мертвости. Предшествует разрешению всякой боли — верчение. Приложенное письмо, прочитав, доставь Снессаревой[225]. Вот об­разчик книги, которая давно формировалась у меня в голове, а теперь мало-помалу переходит из идеального бытия в существен­ное: это будет вроде «Подражания Христу» — известной запад­ной книги; только наша. (Включая тебя и прочих ради Бога единомудрствующих со мною в число сочинителей книги, потому употребляю выражение: -«наша».) Совершенно в духе Восточ­ной Церкви — и выходит сильнее, зрелее, основательнее, с со­вершенно особенным характером. Эту книгу желалось бы под­винуть хоть до половины, доколе я здесь — в уединении. Такое дело, сделанное до половины, почти уже сделано до конца.

Сегодня мне получше. Продолжает лить сильнейший пот, оставляющий на рубашке желтоватую окраску, — и рубашка делается как бы накрахмаленною — тверда.

Христос с тобою.

Тебе преданнейший друг

Архимандрит Игнатий.

1 декабря

[1847]

№27

В день общего нашего Ангела поздравляю тебя, бесценный Ан­гел, с днем Твоего Ангела. Желаю тебе всех истинных благ, а паче всех того, которое имел наш Ангел, по причине которого он назван Богоносцем. Утешаюсь тобою, радуюсь за тебя, надеюсь на милость Божию к тебе. С первых чисел Декабря началась со мною новая передряга. Лекарство проникнуло до оконечностей ноп они пораспухли, сделались как замерзшие и начали оттаивать (не подумай, что я их простудил — нет, я никуда не выходил); они сделались подобными двум кускам мерзлой семги, которая оттаивает. Это оттаивание так было сильно, что Николай, терший их, когда при­слонит ладони свои к подошвам, то ощущал тонкий ветерок, иду­щий из подошв моих, как бы ветерок от чего замерзшего.

Все мои болезни начались с того, что бывши еще юнкером, я жестоко простудил ноги, оконечности их; от различных меди­цинских пособий чувствовал облегчение временное, но оконеч­ности ног никогда не вылечивали, год от году приходили в худ­шее положение и наконец привели меня в такое состояние болезненности, которое тебе известно, как очевидцу. Теперь по милости Божией кажется радикально излечиваюсь. Но во всем идет сильнейший переворот, какая-то переборка, перерождение всего, отчего большую часть времени провожу в постели, в оце­пенении, не занимаясь ничем, почти ниже чтением. Боли повсе­местно уничтожаются, глаза поправляются, отделяется множе­ство самомерзостнейшей мокроты, нервы получают необыкно­венную забытую уже мною крепость. Степану и Сисою гораздо лучше. Иосиф Петрович Пряженцов, посетивший меня на пути своем в Петербург, дал мне обещание побывать в Сергиевой Пустыни и известить братию о моем бытье и состоянии. Преми­лый человек! Доставил мне из поместья своего железную ванну и другие мелочи деревенские, весьма страннику нелишние.

Радуюсь, что у вас идет все благополучно.

Разумеется, напрасно времени тратить здесь я не намерен; теперь выехать мне невозможно, и не знаю, скоро ли наступит эта возможность. Застарелая болезнь выходит не спеша. Пись­мо к Т<атьяне> Б<орисовне> П<отемкиной> непременно по­стараюсь тебе выслать. При первой возможности постараюсь написать к Павлу Васильевичу[226]. Увидишь О<тца> Арх<имандрита> Симеона, свидетельствуй ему мое истинное почтение. Скажи добрейшему Ивану Васильевичу Бутузову, что милей­шее письмо его я получил, премного благодарю за него и буду отвечать при первых силах. И ныне бываю — уже дня с два — силен на полчаса в день, остальное время — все на постели.

Дата добавления: 2015-06-04