Том VIII 22 страница. По письму Вашему, докладывал я Государю Императору и Его Величество указать соизволил, чтоб Ваше Высокопреподобие

По письму Вашему, докладывал я Государю Императору и Его Величество указать соизволил, чтоб Ваше Высокопреподобие, приехали в первое воскресенье после возвращения Госуда­ря в С. Петербург к обедни в Аничковский дворец.

Поручая себя молитвам Вашим, честь имею быть с истинным почтением и таковою же преданностию

Вашего Высокопреподобия

Покорнейший слуга

Князь Александр Голицын.

Царское Село

14-го октября 1838 года

Письмо к святителю Игнатию от Духовника Николая Музовского

Ваше Высокопреподобие Милостивый Государь!

Государь Император Высочайше повелеть соизволил: вновь устроенную Церковь при Петергофском Военном Госпитале во имя Св. Николая Чудотворца освятить 25 сего марта, в день Праздника Пресвятой Богородицы.

А как в сей торжественный праздник в городе Петергофе свя­щенники все заняты, кроме протоиерея Л.-Г. Уланского полка Прокоповича, то я покорнейше прошу Ваше Высокопреподобие назначить двух иеромонахов и одного иеродиакона для освяще­ния означенной Церкви.

С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Вашего Высокопреподобия Милостивого Государя

Покорнейший к услугам

Духовник Николай Музовский.

16 марта 1842 г. Его Высокопреподобию Архимандриту Игнатию.

Письмо святителя Игнатия к графу Петру Андреевичу Клейнмихелю

Многомилостивый Государь! Граф Петр Андреевич!

Позвольте принести Вашему Сиятельству искреннейшую благодарность за то милостивое внимание, которое Вы, посреди Ваших многочисленных занятий, обратили на обветшавшие ча­совни Сергиевой пустыни. Возобновление их будет вполне при­надлежать Вашему усердию.

Таким образом Вы включили себя в число тех, о коих ежеднев­но в храмах Сергиевой пустыни произносится и будет произно­ситься сия глубокая и сильная молитва: Благословляяй, благословляющия Тя, Господи, и освяшаяй на Тя уповающия, спаси люди Твоя и благослови достояние Твое, освяти любящая благо­лепие дому Твоего: Ты тех воспрослави Божественною силою!

Граф! Сие благословение, сие спасение, сие освящение да ос­вятит Вас и все семейство Ваше к благополучию на земле и к блаженству на небе!

С чувством совершенного почтения и преданности имею честь быть <...>

19 июля 1845 Сергиева Пустынь

Тр. Клейнмихелю.

Письмо святителя Игнатия

К НЕКОЕМУ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОМУ ЛИЦУ

Со мною совершилось несчастие! 23-го августа, полубольной, я ехал к Преосвященному Митрополиту по делам Монастыря и Благочиния; на 10-й версте от Стрельны дорожный рабочий ис­пугал лошадь моего эпипажа, которая, выскочив из постромок, его задела, уронила, от чего он и умер. Дав знать о сем куда сле­дует, я возвратился в монастырь, сраженный болезнию и сер­дечною и телесною. Ныне немного оправясь телом и умом, ос­меливаюсь повергнуть к стопам Вашим... просьбу, извлекаемую из сердца, растерзанного горестию! Дозвольте мне... в глубоком уединении, вне всякой должности, — как бы заживо умершим, окончить дни мои! Для сего повелите уволить меня от Началь­ства Сергиевой Пустыни с дозволением избрать уединенное ме­сто, соответствующее моему слабому здоровью. — Понесу в мое гробище тяжкую мысль и тяжкое чувство, что за все милости... истекавшие ко мне прямо из глубины великой души Вашей, я принес Вам только одни огорчения!

Повергая сердце мое, уязвленное острым жалом скорби, к сто­пам Вашим, с глубочайшим благоговением и совершенною, нео­граниченною преданностью имею счастие, хотя и недостойный его, быть...

Сергиевой Пустыни Архимандрит Игнатий.

31августа 1845 Сергиева Пустынь

Подбор писем и комментарии А. Н. Стрижена.

Размышления

святителя Игнатия Брянчанинова о живописи церковной

Нахожу, что описание двух картонов, сделанное Вами, укра­шает эти картоны многими прекрасными мыслями. Этим опи­санием приготовляется воображение, приготовляются взоры, чтоб увидеть прекрасные иконы,— почти живые, говорящие по­учительнейшую проповедь. По крайней мере я получил такое настроение. Но когда перенеслись взоры из чтения на рисунки, мое ожидание не осуществилось: я увидел не иконы нашей Пра­вославной Церкви, но карикатуры икон. Словно если б певец с италианской сцены начал петь на свой лад с излиянием романи­ческого чувства нашу величественную Херувимскую Песнь.

О картоне Б—и

Прекрасная, возвышенная мысль — неизобразимое изобра­жением Божество изобразить словом Сый, от Которого — лучи!

Для чего же Ангелы отвратили взоры свои от изображенного так превосходно Божества? Они должны бы были учить пред­стоящих благоговению пред Божеством; в них бы должно пока­зать стремление к Божеству всем сердцем, всею душою, всем помышлением, всею крепостию, как этого требует, этому науча­ет Сам Спаситель. В этом состоянии находятся по самой вещи Ангелы, предстоящие славе Божией, как открывает нам Писа­ние. Напротив, здесь Ангелы оказывают мало внимания и ува­жения Божеству, ни один не удостаивает взглянуть на Него, все зевают (извините за выражение) по сторонам. И стоит уединен­но величественный Сый, отделенный, отсеченный от всей картины! Неужели у художника таилось в душе намерение напи­сать критику на наше время, намекнуть нам, что Бог нами забыт, что по видимому мы простираем к Нему руки, а по самой вещи отвратились от Него.

Четыре верхние Ангела суть фигуры женские. Этим нару­шено предание Православной Церкви, которая всегда изобра­жает Ангелов прекрасными юношами. Нет примера во всем Священном Писании, чтоб Ангел явился в образе женщины. Здесь дамы и не важные дамы. Судя по физиономиям, в кото­рых нет ничего Божественного, которые слишком обыкновен-ны, надо предполагать, что натурщицами были не более, как горничные девушки, а натурщицею для верхней фигуры на ле­вой стороне — какая-нибудь кастелянша немочка, уже, как вид­но, пожилая, с выражением беззаботного выражения на лице,— вероятно того чувства, которое было в ее душе в то время, ког­да она стояла пред художником. Отымите у фигур крылья, вме­сто Сый поставьте люстру и спросите, что представляет карти­на? — Пляску.

Для нижних трех Ангелов служили образцами мальчики. И на картине — мальчишки. Даже нет усилия произвести их в Ан­гелов. Средний — смотрит из окошка совсем должным внима­нием ребенка, на ходящий на улице народ и ездящие экипажи; а два ассистента резвились, играли и на что-то мимоходом взгля­нули — только не на Бога. До Него им совсем нет дела! В благо­воспитанных мальчиках преобладающее чувство — невинность и нежность. А здесь — здоровенького сложения ребятишки, спо­собные пошалить, для которых розга — не лишнее. Как должен быть осмотрителен, строг выбор натурщиков! Их чувства, их характеры, их нравственность, их способности переходят на кар­тины. От недостатка столь нужной священной критики у нас на новейших иконах, в которых искусство живописи достигло нео­споримо высокой степени развития, вместе видны и резкие не­сообразности. Не намерен я исчислять их, потому что они безчисленны, но выскажу ту несообразность, которая часто терзала мои взоры, когда они в тех глазах, из которых должна бы сиять Божественная Премудрость, усматривали выражение недостат­ка умственных способностей. Некоторый кучер, видный, но очень ограниченного ума, поступив ко мне в услугу, сам мне ска­зывал: «Я был натурщиком в Академии семь лет, в такой-то цер­кви такая-то икона писана с меня». Он исчислял иконы, для ко­торых служил оригиналом, которых не хочу наименовать! этого не стерпит мое сердце! Но вот причина глупых глаз на иконе: она — верный портрет статного кучера с глупыми глазами.

Иконописец должен твердо знать догматы Православной Цер­кви и вести жизнь глубоко благочестивую, потому что назначе­ние иконы — наставлять народ изображениями. Посему иконы должны сообщать понятия истинные, чувствования благоговей­ные, точно-благочестивые. В противном случае икона будет дей­ствовать так, как бы действовал с кафедры проповедник, зара­женный лжеучением или с одними познаниями литературными без познании богословских.

О картоне Р—а

Древние воины ни за что бы не остались в касках пред священ­ным изображением Живоначальной Троицы, вынесенным дла­нями великого угодника Божия, знаменитого преславными чудотворениями! Древние благочестивые воины преклонили бы колена! Перенеситесь к самому событию: Преподобный Сергий благословляет Димитрия Донского на поход против Мамая. При этом обстоятельстве какое было благоговение! Какие серьезные мысли и ощущения должны были наполнять всех и каждого. Шли на кровавую Куликовскую битву, против несметных полчищ та­тарских, имевших на своей стороне не только превосходство в числе, но нравственную огромную силу — воспоминание двувековых побед и владычества. Россияне ясно видели, что победа для них была крайне сомнительна, что следствия побеждения долж­ны быть самые бедственные. Пред очами всех носилась смерть! Она украшалась лишь тем, что с мыслию о ней соединялась мысль о венце мученическом, потому что в походе против Мамая все признавали не только необходимость отечественную, но и необ­ходимость религиозную. И точно! Поход этот был более плодом веры, нежели политических расчетов; поход — благословен Пре­подобным Сергием!

При совершении этого благословения могла ли иметь место легкость и ветреность, которая заметна в других и даже в неко­торых иноках? Здесь воины не могли иметь того чувства, кото­рое имеют наши современные герои, когда они в манеже ожида­ют развода. Есть картина — поставление в Царя Михаила Феодоровича Романова. Там довольно удовлетворительно выражено на всех лицах и в постановках фигур чувство благоговения и благочестия. Это чувство дает картине единство действия, мо­ральное и религиозное достоинство, достоинство иконы.

Не мое дело судить о самом искусстве и потому не обращаю внимания на то, что фигура Димитрия Донского кажется мне в неестественном положении. Но должен сказать, что и поныне благочестивые военные люди, намереваясь приложиться к Свя­тыне, снимают с себя и отлагают оружие. К чему Димитрий под­носит так близко к иконе меч свой? Не для благословения ли? Для этого мечу довольно лежать повергнутым на землю. Не сход­но с чувствами и понятиями проникнутого глубоким благочес­тием князя, чтоб он дерзнул поднести так близко к Святыне ору­жие, проливающее кровь человеческую. Вообще картон Р-а, не оживленный благоговением и прочими священными ощущени­ями, напротив того изображающий много светскости, далеко отстоит от достоинства иконы, имея, может быть, все достоин­ство картины.

В Вашем описании Вы похвалили произведения художни­ков, как художников,— и похвалили прекрасно, как литератор. Примите мои слова, — это искреннее, прямое выражение чувств моих; я не остановился пред некоторыми выражениями доволь­но резкими для того, чтобы нисколько не пострадала Правда. Пусть лучше немного пострадает ухо и нежный вкус! Согласи­тесь! Сколько должно страдать сердце, самые глаза истинного сына Православной Восточной Церкви, когда он видит на мес­тах, принадлежащих святым иконам, лишь картины, часто пре­красной кисти, но почти всегда чуждой Богословского позна­ния и чувства.

Поэтические опыты святителя

Игнатия Брянчанинова

В семействе Брянчаниновых увлечение поэзией было тради­цией. Определенную дань поэзии отдали оба деда святителя Игнатия. По материнской линии стихотворцем был Афанасий Матвеевич Брянчанинов, несколько его поэм дошли до нашего времени, а дружба с известным поэтом XVIII в. Михаилом Ни­китичем Муравьевым до сих пор привлекает внимание литера­туроведов. Увлекалась поэзией и дочь Афанасия Матвеевича, матушка святителя Игнатия, Софья Афанасьевна. Ее сохранив­шийся альбом свидетельствует о том, что она превосходно знала и русских, и французских поэтов. Очень сильным было увлече­ние поэтическими творениями и деда Святителя со стороны отца, Семена Андреевича Брянчанинова: он не только сам пытался сочинять, но на постановку комедий Мольера, Сумарокова и др. растратил ббльшую часть состояния.

Также известно, что в годы учебы в Инженерном училище, вращаясь в поэтическом кружке в доме А. Н. Оленина, Дмитрий Александрович пробовал свои силы в стихотворчестве. (Кста­ти, «кропанием» стихов занимался и его брат, Петр Александро­вич.) Однако юношеские стихотворения Дмитрия Александро­вича до нас не дошли. А в последующие годы его литературная деятельность перешла в другую область, хотя некоторые из его «Аскетических опытов» написаны как стихотворения в прозе.

В настоящее время известны четыре стихотворения святителя Игнатия, о которых священник Геннадий Беловолов писал: «Два из них [стихотворения] были опубликованы: «Убили сердце» — в книге С. Нилуса «Святыня под спудом» (Сергиев Посад, 1911. С. 11-12); «Совет душе моей» — помещено игуменом Марком (Лозинским) в выпуске «Богословских трудов» (Московская Ду­ховная академия, 1971. № 6). Два других стихотворения публи­куются впервые. Они находятся в рукописном сборнике художе­ственных произведений Игнатия, составленном им самим соб­ственноручно, хранящемся в Рукописном отделе Императорской Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге (ныне РНБ).

Свои стихи святитель Игнатий не включил в собрание сочи­нений и при жизни нигде не публиковал. Предназначались они, по-видимому, только для узкого круга знакомых.

Стихи святителя Игнатия очень разные как по форме, так и по настроению, что говорит о том, что писались они не система­тично, «по случаю». Они связаны с романтической традицией русской поэзии первой половины прошлого века Однако за ха­рактерным для романтической поэзии мотивом разочарования в стихах святителя Игнатия выражена идея монашеского отре­чения от мира сего. В них мы находим те же аскетические мысли и чувствования, что и в «Аскетических опытах».

Одно стихотворение — «К земному страннику» — датирова­но 15 декабря 1848 года Судя по тому, что в этой рукописной тетради прослеживается хронологический принцип расположе­ния, можно предположить, что помещенное рядом с ним стихо­творение «Жалоба» написано также в это время, а «Совет душе моей» несколько ранее. Стихотворение «Убили сердце» автор не включил в эту тетрадь.

Для первых двух стихов характерен мотив разочарования, жалобы, ухода от «ценностей» этого мира «Убили сердце...» (на­звание, видимо, дано С. Нилусом) написано с явной аллюзией на «скорбные строфы» Овидия. Стихотворение «Жалоба» вос­ходит к традиции русской романтической поэзии. Чтобы их по­нять, нужно знать, сколь скорбным было подчас настоятельство Игнатия в Сергиевой пустыни.

Стихи «Совет душе моей» и «К земному страннику» обра­щены к своему внутреннему человеку. Они являются прямым продолжением его «стихов в прозе». Их главной темой являет­ся то, что архимандрит Антоний (Бочков) в одном из писем назвал «поэзией покаяния». Для адекватности и полноты вос­приятия необходимо учитывать, что многие слова и образы в этих стихах (такие как «сердце», «плач», «пустыня», «стран­ник»), кроме поэтического, имеют еще и совершенно точный аскетический смысл: «сердце» — средоточие духовной, прежде всего молитвенной жизни человека, «плач» — покаяние о своих грехах, приводящее в состояние умиления, и т. д. Стихи для святителя Игнатия не были некой литературной самоцелью. Они немногочисленны, и автор никогда не публиковал их при жизни. И все же невозможно не ощутить абсолютной чистоты смысла, удивительной ясности мысли, молитвенного настроя стихов поэта-аскета»[294].

Стихи Убили сердце...

Здесь всё мне враждебно, всё смерти тлетворным дыханием

дышит: Пронзительный ветер, тяжелые воды, пары из болота, Измены погоды и вечно нахмуро-грозящее небо. Как бледен луч солнечный, Бельта повитый туманом и мглою! Не греет он — жжет!.. Не люблю, не люблю я сиянья без жизни! Сражен я недугом, окован как цепью, к одру им прикован, Им в келлии заперт. Затворник невольный, влачу дни ко гробу. А сердце мое?.. Ах! Убили его!.. Оно жило доселе, Страданьями жило, но жило. Теперь — тишина в нем могилы. Его отверзал я с любовью и верой, открытой всем ближним. Вонзили мне в сердце кинжалы; и были кинжалы наградой За дружбу, за слово прямое, за жизнь, принесенную в жертву!.. Уйду я, убитый, уйду от людей я в безвестность пустыни!.. Я вижу, что людям приятно и нужно: им нужны лесть, подлость, Тщеславие, чуждое истинной славе. Забыли, что слава—от Бога, От совести чистой. Но Бог им не нужен, и совесть — им бремя; Не нужны им в слуги наперсники правды с общественной

пользы желаньем: Им нужны рабы — орудья их воли развратной... Уйду от людей и в глубокой пустыне предамся рыданьям: Там в пищу мне будут лишь стоны, а слезы — напитком. Оплачу себя, мое сердце убитое, мир, в зло погруженный, — И сниду в могилу печальный, в надежде отрады на небе. (В кн.: Нилус С. Святыня под спудом.— Сергиев Посад, 1911. С. 11 -12.)

Жалоба

Для страждущей души моей Искал я на земле врачей, Искал я помощи, отрады: Моим болезням были рады.

Надежда тщетна на друзей Моих минувших счастья дней: Они со мною пировали — И одаль встали в дни печали.

Не утушит тоски вино! Напрасно сердцу утешенья Искать среди самозабвенья: Грустней пробудится оно.

И в развлеченье нет отрады!

Нет прочной в нем тоске преграды:

Еще веселья слышен шум,

А грусть, как ночь, туманит ум.

Испытан я судьбой, врагами, Изранен многими стрелами: Пытали клеветой меня, Предательством был мучен я.

И долго, долго я томился... Но наконец сквозь толщу туч, Сквозь мрак суждений мира, луч, Луч света радостный пробился.

Прозрел я, ожил. Оживленный, Святою верой просвещенный, Спокойно совершаю путь, Которым к вечности идут.

РНБ. Q. 1.1520. С. 280-282.

Совет душе моей

Какой подам душе совет, Когда Христос — от Света Свет Советует скорбей терпенье, Чтоб в горнее достичь селенье!

Плотская страсть, земная честь И тленного богатства лесть, Пленяющие человека, Пребудут ли при нем в век века? Приходит смерть; ее коса Лицеприятия не знает: Равно пред нею упадает Власть, сила, гений и краса. Бедняк забвенный — вот лежит Близ богача или героя. И червь, во тьме могильной роя, Главу надменного смирит! Душа, душа! Прими совет! Внестезь Его спасенья нет! Укрась себя постом, слезами, Молитвой, многими скорбями! Всвятый Божественный чертог, В светлейшую обитель рая Ты вступишь, радуясь, играя! Там ждет тебя с наградой — Бог!

РНБ. а 1.1520. С. 87-88.

К земному страннику

О путешественник земной!

проснись от сна:

Твоя сума грехов,

одних грехов полна;

Ты погружен, как в сон глубокий,

в нераденье.

Престань напрасно жизнь,

бесценный дар, мотать!

Не то придет к тебе внезапно

смерть, как тать.

А в вечности вратах —

ужасно пробужденье!

В последний жизни час...

15 декабря 1848 года

РНБ. Q. 1.1520. С. 280.

Публикация священника Геннадия Беловолова.

Ольга Шафраново

Родители, братья и сестры I

Родители святителя Игнатия Брянчанинова

В жизнеописаниях святителя Игнатия достаточно подробно рассказывается об отношениях между его родителями и их деть­ми. На характере отца, Александра Семеновича Брянчанинова (7 мая 1784 — 19 апреля 1875), быть может, сказалась неудачно сложившаяся его жизненная ситуация. Получив образование в аристократическом Императорском пажеском корпусе (в кото­ром воспитывались дети Императорской Фамилии), он вынуж­ден был отказаться от великосветской карьеры и вернуться в провинциальную Вологду, чтобы спасать свое имение от окон­чательного разорения. Еще в 22-23-летнем возрасте ему при­шлось предпринимать героические усилия, чтобы избавиться от долгов, оставшихся ему от его родителя. Именно этим, скорее всего, объясняется та экономия, даже скупость, о которой упо­минается в жизнеописаниях. Тем не менее, к его чести следует сказать, что женился он не по расчету, так как его жена, Софья Афанасьевна не была наследницей богатых имений. А также и то, что детям своим он постарался дать прекрасное воспитание. Со временем Александр Семенович примирился с участью про­винциального помещика, поселился в своей родовой вотчине — селе Покровском, из которого «воля его и вкус создали малень­кий Версаль». А свои амбиции он старался реализовать через своих детей. Именно поэтому желание самого талантливого из них уйти в монастырь встретило столь жесткое сопротивление. И даже когда Дмитрий Александрович стал уже известным архимандритом Игнатием, отношение к нему его отца оставалось если не отчужденным, то всегда сдержанным. И навестил он его лишь спустя пять лет после его назначения настоятелем Сергиевой пустыни.

С матерью, Софьей Афанасьевной (урожденная Брянчани-нова; 1786 — 25 июля 1832), отношения были несравненно теп­лее. Еще в детстве он был ее «любимчиком». И непреклонное отношение к его желанию уйти в монастырь, возможно, прояв­лялось у нее под влиянием мужа Во время ее последней болез­ни «сын священноинок старался приготовить ее к переходу в вечность беседами духовными... духовные понятия Софьи Афа­насьевны сделались неузнаваемы: она не знала, как благодарить Бога, сподобившего ее счастья видеть своего первенца приня­тым Царем царствующих, Господом, Творцом и Спасителем на­шим в служение Ему священноиноческое»[295]. Сам святитель Иг­натий годы спустя писал: «Моя родительница много огорчалась при вступлении моем в монастырь; но на смертном одре, за не­сколько минут до кончины, произнесла: "Теперь, в этот час, у меня одно утешение: мой старший сын — в монастыре"»[296].

Впрочем, приведенные ниже письма Дмитрия Александро­вича — отца Игнатия, относящиеся ко времени его ухода в мона­стырь и к первым годам его службы в Сергиевой пустыни, сви­детельствуют о том, что он всегда был по отношению к родите­лям почтительным сыном, и значительно дополняют сведения, приведенные в жизнеописаниях, об их взаимоотношениях.

Письма святителя Игнатия к родителям —

Софье Афанасьевне и Александру Семеновичу

Брянчаниновым[297]

№1

Почтеннейшие Родители!

Наконец-то я вышел из больницы, где провел около пяти не­дель. Слава Богу, я чувствую себя гораздо лучше и надеюсь, что смогу догнать в учебе. Великий Князь засвидетельствовал боль­шое расположение ко мне: он посылал ко мне ежедневно своего доктора, и тот каждый раз, приходя ко мне, расспрашивал о моих недугах, говорил мне много приятного. Князь Сивере посылает papa поклон. Тетка моя, Сухарева, в прошлый четверг навещала меня, она стала гораздо добрее ко мне и говорила обо мне с гене­ралом Оперманном. Молодой М. Магницкий и М. Волоцкой посетили меня.

Время, проведенное в больнице, сделало меня более мудрым. Мне наложили на всю поверхность пластырь, и бедная моя спи­на превратилась в сплошную рану, которая не позволяла мне пошевелиться. В таком состоянии я пробыл целую неделю, уте­шаясь иногда чтением. Остаток времени я мог спокойно раз­мышлять, прикованный к постели, которую я не мог покинуть в течение всех следующих недель. Я много думал о ценности человеческой жизни и только теперь смог оценить все значе­ние известных слов Христа: Яесмъ Альфа и Омега, Начало и Ко­нец (Откр. 1.8). Эти слова заключают в себе все Священное Пи­сание, так Священное Писание позволяет нам понять наше на­чало, наше естество и законы, ведущие нас к концу, который должен быть столь же прекрасен, как и наше начало: наше про­исхождение от Бога неизбежно направляет нас к поискам наше­го конца в Боге.

Заранее предупреждаю вас, что не смогу вам много писать, так как должен нагонять класс, который за пять недель продви­нулся далее меня.

Я с нетерпением жду maman к 13-му, как она написала, и наде­юсь, что она уже в дороге и приедет точно. Мечтая о встрече, я буду трудиться с еще большим усердием, на какое только способен.

Целую братьев и сестер. Прощайте, мои родные.

Всегда ваш преданный сын — Димитрий Брянчанинов.

1823 года 10-го декабря. Перевод с французского А. В. Даниловой

№2

Почтеннейший папинька!

Покорнейше Вас благодарю за сообщенные исторические све­дения об отце Феофане[298], также и за пряники. Присылаю фасад нижнего этажа на цензуру и исправление; намерен сделать еще фасад с другой стороны и планы верхнего этажа и фундамента, которые, когда поспеют, намерен к Вам переслать. Мы, слава Богу, довольно здоровы; раза два на неделе ездим гулять. Любезнейшей маменьке всеусердный мой поклон, также братьям и сестрам.

Ваш покорнейший сын Дмитрий.

М<ихаил> В<асильевич> усерднейше кланяется.

1830 г.

№3

Любезнейшая маминька!

Письмо Ваше, посланное Вами с соловецким иеромонахом Моисеем, получил я от него перед самою Алексеевскою ярмонкою, которая кончилась два дни тому назад. Не грустите, что я от Вас уехал, и без того бы пришлось куда-нибудь выезжать в то время, когда вы из города стали бы перебираться в По крове кое: 200 верст не так далекое расстояние, и отчего бы мне бояться Вашего приезда. — Притом если б жил я где близко Вологды, то не было 6 мне покоя, пока не побывал бы в Новоезерском мона­стыре у отца Феофана, — теперь же это дело уже в шляпе. При­дется ли здесь мне жить, не знаю: место низкое, сырое, окружен­ное водою, — сказывают, что летом, когда подует ветер с Белого озера, то все ходят в шубах, иногда и в Петровки; весною, пока лед не растает, — воздух очень острый, а осенью холодный от воды. Также и вода здешняя не по моему желудку.

Приехав сюда, стал я чувствовать очень сильное биение серд­ца и боль в левом боку, почему и решился припустить три пьяв­ки, от которых мне сделалось большое облегчение, — биение сер­дца совершенно прекратилось, боль в боку пропала так, как и во всей груди. Между тем, мало-помалу, начало портиться пище­варение, и приключилась сильная лихорадка, в которой нахо­жусь и поныне, хотя и чувствую некоторое облегчение. Многие здешние рассказывают про Семигороднюю пустыню, что жить в оной ничем не хуже здешнего, а местоположение гораздо лучше, ибо лежит на лощине, окруженной лесом; в самом монастыре находится ключ; от Вологды только в 70 верстах; заутрени начи­наются с четырех часов, а здесь с двух; вообще вся служба не­сколько здешнего покороче. Все сие при моих обстоятельствах и здоровье весьма не худо; думаю, и Вы с этим согласитесь.

Об Новоезерском много чрезвычайного слышал; мало из слы­шанного увидел; порядок в Белых берегах гораздо строже и луч­ше, всенощные ровнехонько вдвое дольше, каша лучше здешней, рыбы здесь гораздо изобильнее. Братия очень свободны в обра­щении: про Михаила Васильевича говорят: «О! Это наш Ново-езерский», а про меня: «Это пустынный». Виделся с о. Феофаном несколько раз, и он рассказывал о себе, что служил в штатской службе в Москве, будучи осьмнадцати лет оставил мир, жил не­сколько времени в Санаксарской пустыне при о. Феодоре Уша­кове, потом в Молдавии при Феодосии, а Паисия Нямецкого и не видал, десять лет был келейником митрополита Гавриила и 30 с лишком здешним настоятелем. Из Молдавии в Россию приехал с племянником графа Потемкина, который ушел тайно из России в Молдавию и был лет около десяти конюхом в монастыре, коего настоятелем был вышеупомянутый Феодосии. Он из дворян и теперь семидесяти девяти лет от роду. До сих пор еще не дали нам своей постоянной келлии, а живем в чужих. Михаил о Василье­вич у Комаровского, а я у Яковлева; хотя и поместили нас обоих к Комаровскому, но мое пребывание у Яковлева есть следствие его особенного ко мне благоволения. Слава Богу, что брат Петр здо­ров и надеется вскоре возвратиться в Россию.

Михаил о Васильевич усерднейше Вам кланяется, теперь он здоров, а с приезда тоже прихворнул было лихорадкою. Нако­нец, прося молитв и родительского благословения как у Вас, так и у Почтеннейшего Папиньки и желая вам всем истинных благ, честь имею пребыть, почтеннейшие Родители, вашим покорней­шим сыном.

Димитрий Брянчанинов.

P. S. Любезным братьям и сестрам кланяюсь. Хорошо, если бы Вы изволили прислать за мною бричечку. Самсон с особен­ным усердием мне прислуживает.

1830 г.

№4

Почтеннейший Родитель!

Не нахожу довольно слов благодарить за все оказанные мне милости, кои трогают до глубины мое сердце.

Преосвященный[299] приехал к нам в пятницу вечером с двумя архимандритами. В субботу ездил освящать церковь в Рабанской волости на Сухоне, откуда возвращался со мной в бричке на двух воронках новых. Вечером приказал петь всенощную по монастырскому уставу, — а в воскресенье за обеднею меня по­святил в игумены и, отобедав, уехал в большом удовольствии.

Иван и Михайло действовали с полным усердием. Василий в стихаре подавал жезл и орлецы в монастыре и на освящении.

О. Виктор весьма беспокоится о деньгах, кои назначает он для своего несчастного сына, и просит убедительно, чтоб Вы не отказали ему в благодеянии взять оные деньги к себе для приращения и тем доставить кусок хлеба сколько-нибудь верный его сыну и Вашему крестнику.

За тем остается мне благодарить Вас за чашки и прочие при­сланные ко мне вещи и с искреннейшею преданностию и высокопочитанием пребывать покорнейшим сыном.

Игумен Игнатий.

Был я у Ж<андра>, который чрезвычайно был рад моему при­езду.

Любезнейшим сестрицам усердно кланяюсь и желаю им вся­кого благополучия.

[1833 г., конец января — февраль]

№5

Почтейнейший родитель!

При сем честь имею препроводить к Вам 100 рублей ассигна­циями, из коих 58 полагаю в уплату за работника Ефрема Семенковского; а из остальных всепокорнейше прошу приказать, чтоб люди Ваши купили повозку зимнюю с просторною и плот­ною кибиткою рогожною — мне для переезда отсюда в Москву, о чем до меня доходят довольно верные слухи. Весьма желаю при­ехать к Вам, или в воскресенье вечером или в понедельник: тогда обо всем подробно сообщу и дополню, чего о. Виктор не скажет. Затем с истинным почтением и преданностью честь имею быть

Дата добавления: 2015-06-04