Аналитика 22 страница

Однако, вернемся к неврозу. Фрейд видел образование симптома невроза в том, что «какой-то душевный процесс не прошел до конца нормальным образом, так что он не мог

стать сознательным. Симптом представляет собой заместитель того, что не осуществилось»[170]. Другими словами, в основе нервных заболеваний, лежат некие психические процессы, не доходящие до сознания. А значит, «смысл симптомов всегда

бессознателен»[171]. И уже как следствие – эти психические процессы были когда-либо пережиты человеком (Кафкой?), и после чего – благополучно забыты. Или, если быть

точнее, -- намеренно забыты им. Впоследствии того, что, как писал Волошинов[172]: «…его сознание, по каким-либо причинам, или боится, или стыдиться самого воспоминания о них. Не проникая в сознание, эти забытые переживания не могут быть

нормально изжиты и отреагированы (разряжены); они-то и вызывают болезненные

симптомы…».

Вероятно, можно предположить, что нечто схожее мы наблюдаем и у Кафки. По крайней мере, подобное объяснение может быть проецировано и на его личность еще и по той причине (одной из?), что у Кафки был классический (прямо

таки «Фрейдовский») случай взаимоотношения с отцом, Германом Кафкой.

Ничуть не желая повторять то, что мы уже упоминали на страницах данного исследования (и в том числе части 1.1), заметим, сославшись на работу Иоахима Холя «Невротический конфликт»[173], что: «Невротический симптом является попыткой разрешения ключевого конфликта…Согласно Фрейду ключевой

конфликт в жизни индивида происходит в детском возрасте… Фрейд назвал этот конфликт «Эдиповым комплексом» и считал его… «конфликтом, лежащим в основе

невроза…».

«Этот конфликт оборачивается неврозом[174], -- пишет далее Холь, -- в том случае, если под давлением возросших потребностей… отказывают некогда эффективные

приемы психологической переработки переживаний… выражением этого состояния являются те или иные симптомы, а на уровне переживаний – душевные муки и страдания». К которым, заметим, Кафка был предрасположен на протяжении всей жизни. И в конечном итоге все это (наряду с существовавшим у него неврозом) могло вылиться

в его последующую болезнь (туберкулез, -- и приведший к летальному исходу), в возникновении которой он сам видел психосоматическую причину. «Кровохарканье, начавшееся в августе, писал Макс Брод[175], -- Франц считал вызванным психическим расстройством. Я нашел в моем дневнике записи, которые, без сомнения, подтверждают это: «24 августа 1917. Признаки болезни Кафки. Он настаивает на том, что это нервное, появившееся для того, чтобы спасти его от женитьбы»…болезнь была… результатом многолетнего стресса, усилий,

направленных на то, чтобы дать возможность развернуться своему

писательскому дару вопреки затруднениям, которые были вызваны нелюбимой

работой и неудавшимися планами женитьбы».

Ко всему уже вышеперечисленному, на наш взгляд, можно

добавить, что именно скрытность Кафки, его глубокая погруженность исключительно вглубь себя, препятствовали тому, чтобы поместить его страх и т. п. симптомы развивавшейся истерии в тяжелое душевное изгнание. «Найти выход из этого изгнания, -- писал Волошинов[176], -- такое изолированное

переживание не может: ведь нормальным выходом для него было бы какое-нибудь действие, поступок или хотя бы слова и разумные доводы сознания. Все эти выходы закрыты. Сдавленное со всех сторон… изолированное переживание начинает искать выходов на ненормальных путях, где оно может остаться не

узнанным, -- например, -- …в беспричинных приступах страха… Таким-то путем и образуется симптом истерии».

Кроме того, Фрейд полагал[177], что: «…невротические симптомы являются замещением сексуального удовлетворения…».

И это, как ничто иное, применимо по отношению к нашему

исследованию, ибо взаимоотношение Кафки с женщинами, и именно в плане удовлетворения желания (либидо) носили достаточно вымученный характер.

По всей видимости, можно даже признать, что собственно сексуальных отношений с женщинами (в прямом значении этого слова) у Кафки было не так много (вопрос – были ли вообще?). Но даже если они все таки были (по крайней мере, и на Фелицию, и на Милену есть некие ссылки в дневнике, которые при

должном желании – если закрыть глаза на «правильность» интерпретации -- можно отнести к неким доказательством сего факта), то оставляли в душе Кафки не слишком-то и положительные эмоции.

По крайней мере, ставится под сомнение немного натянутая реакция, так сказать «послесловие, после (реального? абстрактного? неудавшегося?…) сексуального акта.

«Несчастная ночь… Кроме как в Цукмантеле (не совсем удачный «опыт» с гувернанткой. С. З.), я никогда еще не был близок с женщиной. Потом еще со швейцаркой в Риве. Первая была женщиной. Я неопытный, вторая была ребенком, я совершенно растерянный. С Ф(елицией) я был близок только в

письмах, по человечески же лишь два дня назад, -- записал Кафка в дневник 6 июля 1916 года[178], когда, напомним, ему было 33 года. – Все совсем не так ясно, сомнения остались…», -- о каких сомнениях он говорит? Не о тех ли, кои и предположили чуть выше и мы?

Или. «Утром я думал: «Таким образом ты, наверное, сможешь жить, только оберегай теперь эту жизнь от женщин…»[179].

И, наконец, поистине, на наш взгляд, цитата, как бы подводящая итог размышлений Кафки о сексуальных отношениях. Цитата, относящаяся к периоду необходимости Кафки выбора между его прежней жизнью, (а значит – одиночеством), и

Дата добавления: 2015-06-04