История всемирной литературы 50 страница. Непосредственным продолжателем Кантемира

Непосредственным продолжателем Кантемира

334

как поборника независимости выступает Ион Некулче (1672—1745). Некулче был гетманом молдавского войска во время Прутского похода Петра I и вместе со своим господарем поселился в России после проигранного сражения под Стэнилешть. Прожив в России два года, Некулче решает вернуться на родину. Переехав в Польшу, он спустя семь лет добивается амнистии, возвращается в Молдавию и с 1733 по 1744 г. работает над «Летописью страны Молдавии от Дабижи-Водэ до второго пребывания господарем Константина Маврокордата». Летописи предшествуют исторические предания, имевшие устное хождение в народе, о наиболее значительных эпизодах из жизни молдавских государей, которые автор сгруппировал под общим названием «Избранные слова».

Как и Кантемир, которому, кстати сказать, отведено в летописи значительное место, Некулче далек от бесстрастного изложения событий. В «Летописи» с гневом и болью он пишет о турецкой тирании, о произволе фанариотов в стране. Этические требования к господарям он предъявляет не в абстрактных рассуждениях, а создавая краткие психологические портреты исторических лиц, давая им характеристики, положительные или отрицательные. Некулче за Кантемиром выдвинул вопрос об этическом облике правителя, что, в свою очередь, придало его историческому сочинению определенную художественную выразительность. Пристрастность в изложении, умелое использование живого разговорного языка подняли историческую хронику до уровня художественного обобщения исторических фактов. Летопись Некулче стала для многих писателей XIX и даже XX в. не только источником исторических фактов, но и образцом исторического повествования.

Идея романского происхождения румынского народа и его языка, а в связи с этим их права на собственное национальное развитие получают в конце XVIII в. дальнейшее развитие в работах представителей так называемой Трансильванской (Ардяльской), или Латинской, школы. Это Самуил Мику-Кляйн (1745—1808), Георге Шинкай (1754—1816), Петру Майор (ок. 1761—1821), авторы многочисленных и разнообразных трудов — в частности, «Краткого исторического описания происхождения и развития дако-романской нации» (1778, С. Мику), «Элементы дако-романского языка, называемого валашским» (1780, С. Мику и Г. Шинкай), «Хроника румын и других народов», над которой Шинкай работал более тридцати лет (опубликована после его смерти). Сюда же относятся «История о начале румын в Дакии» (1812) П. Майора и его «Разговор о начале румынского языка между племянником и дядей» (1819), а также «Словарь, изданный в Буде» (1825), многолетний труд ученого.

Но задача развития литературного языка требовала и теоретического осмысления. В связи с этим появляются различные грамматики. Одной из первых была грамматика Димитрия Евстатьевича, взявшего за образец грамматику Мелетия Смотрицкого. Эта же грамматика была и первым трактатом о стихосложении. Попытки версификаторства, встречающиеся в «Иероглифической истории» Д. Кантемира, получили свое развитие в рифмованных хрониках, но поэзия как жанр начала складываться только во второй половине XVIII в. под воздействием, в частности, новогреческой анакреонтической поэзии.

Анонимные авторы рифмованных хроник не пытались создавать летописей, дающих обзор событий за длительное время. Стихотворные хроники были посвящены, как правило, лишь одному событию. Мечта об освобождении от турецкого ига отражалась в стихотворных произведениях о русско-турецких войнах и русских полководцах. Такова частично сохранившаяся хроника с условным названием «Румянцев в сражении между русскими и турками» и другая — «Слово в стихах о крепости Хотине». В иных хрониках за основу бралась судьба, вернее сказать, трагический конец какого-либо исторического лица. Таковы «Песня Штефану и Константину воеводе, когда император им отрубил голову»; «История Иордаке Ставераке...»; «Стихи на смерть господаря Григоре Гики...»; «Стихи на гибель убиенного Манолаки Богдана, великого ворника, и Иоана Кузы, бывшего великого спэтара, которых порешил царский гнев и господарский меч в правление его величества Константина Димитрия Морузи воеводы в лето 1778, августа восемнадцатого дня». И наконец, «Песнь после успокоения пресветлейшего князя Григория Александровича Потемкина Таврического, великого гетмана и всеобщего архистратига, различных орденов кавалера, свершившегося в октябре месяце пятого дня в полдень лета 1791».

В этих хрониках главенствует двуединая патриотически-гуманистическая тема, воспевается выдающаяся личность. Это воспевание сохраняет еще вид обрядового плача по усопшему. Переходя от религиозного мышления к светскому, литература не могла сразу порвать с традицией религиозных легенд и житий, a потому выбирала не канонический вариант жития, а апокрифический, ведущий начало от языческого, не истребленного в народном сознании плача-причитания по покойнику или от героической гайдуцкой баллады. Если характеристики исторических деятелей в «Летописи»

335

Иона Некулче являются лишь сопутствующим событиям элементом, то в стихотворной хронике героизация личности становится главной целью.

Стихотворная хроника утверждала и субъективное отношение к личности. Тем самым стихотворная хроника подводила к лирической поэзии, зачинатели которой — Енэкицэ Вэкэреску (1740—1797) и его сын, Алеку Вэкэреску (1767—1799). Из немногочисленных стихотворений Енэкицэ Вэкэреску выделяются два, которые говорят, что поэт точно и ответственно понимал свои задачи и задачи последующих поколений. Первое гласит: «Муза, прошу: дай сил на мои реченья. /Скажи, как начать? как раскрыть мне мое мышленье?». И второе: «Потомки мои, на века//Наследие вам завещаю://Рост румынского языка//И честь родного края!»

И Енэкицэ и Алеку Вэкэреску были авторами элегических стихотворений, основоположниками лирики, утверждавшей право человека на чувство. В их стихах как бы довершается тот моральный портрет идеального человека, который начал набрасывать Д. Кантемир и продолжал рисовать Некулче. Поэзия как бы доказывает, что человек, помимо гражданских добродетелей, должен обладать и чувствительным сердцем. На протяжении XVIII в. идет упорный процесс становления национального самосознания, который заключается прежде всего в том, что деятели культуры освобождаются от религиозных догм и преодолевают давление иноземной культуры. Этот период является и началом становления современного национального литературного языка.

335

БОЛГАРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В развитии болгарской литературы XVIII век занимает особое место. В историко-литературном отношении он интересен тем, что тенденции средневековой литературы, еще чрезвычайно сильные, традиция дамаскинов, характерная для предыдущего столетия, несут в себе значительные элементы новизны. В то же время в литературе, во всем настрое пробуждающейся общественной мысли ощущаются зачатки болгарского национального возрождения, — как и в других странах, это возрождение проявилось в обращении к собственным культурным традициям, которые были ослаблены и прерваны иноземными захватчиками.

Османская империя и в XVIII в. вела неудачные войны с Австрией, Россией, Персией и другими государствами. Подвластные ей народы — в том числе и болгары — несли тяжелое бремя военных расходов. В Болгарии все более росло влияние России, получившей в 70-е годы XVIII в. право покровительства всему христианскому населению Порты. Успехи русского оружия, материальная и моральная поддержка из России, растущие культурные связи болгарского и русского народов еще больше укрепляли веру болгар в «дедушку Ивана» — в его освободительную миссию. Восходящие еще к XVI в. связи ряда болгарских монастырей с Россией продолжали развиваться как в XVII, так и в XVIII в. На русскую землю монахи шли за помощью и милостыней. Возвращаясь, они приносили все больше печатных книг канонического и светского содержания, были проводниками идеи братства с русским народом.

Центрами просветительской деятельности продолжали оставаться прежде всего монастыри, среди которых особенно выделяются Рильский, Драгалевский, Плаковский, Преображенский, Зографский и Хилендарский на Афоне — Святой горе и др. Рос уровень грамотности как в селах, так и в городах. Умножалось число переписчиков, переводчиков, грамматиков, из среды которых выходили «дамаскинари» — знатоки дамаскинской книжности, авторы-составители как дамаскинов, так и других сборников.

Такая литературная форма, как сборники смешанного содержания и дамаскины, продолжала процветать и в болгарской литературе первой половины XVIII в. Дамаскины (первоначально переводы сборника проповедей «Сокровище» греческого писателя XVI в. Дамаскина Студита, дополненные затем другими авторами) были своеобразным, очень распространенным на болгарской территории явлением, имевшим двухвековую традицию. Они не только многократно и в различном объеме переводились и переписывались, но с течением времени все больше и больше обновляли свое содержание. В XVII в. состав дамаскинов претерпел такие изменения, что они почти перестали отличаться от появлявшихся в течение этого столетия сборников смешанного содержания. Общими отличительными чертами таких сборников стали демократизм, тематическое разнообразие и доступность, народный, понятный, близкий к разговорной речи язык.

К XVIII в. относятся Врачанский дамаскин,

336

Свиштовский, Эленский, дамаскины Теофана, иерея Пунчо, Романский и др. История не сохранила имена многих дамаскинарей, но некоторые из них, жившие в XVIII в., известны науке. Это Иосиф Брадатый, работавший в Рильском монастыре между 1740—1757 гг., священники Пунчо, Тодор Врачанский, Никифор из Арбанаси, Теофан Рильский, иеромонах Роман.

Наиболее яркой и самобытной личностью среди этих деятелей болгарской книжности был Иосиф Брадатый, автор-составитель ряда сборников, где болгарские сюжеты занимают значительное по сравнению с другими дамаскинами место. Он смело перерабатывал поучения Дамаскина, включая в них мотивы, связанные с народной жизнью, идеи и образы, созвучные литературе болгарского возрождения. В дошедших произведениях Иосифа Брадатого обнаруживаются такие черты его творчества, как живое отношение к окружающей жизни, глубокое знание нужд и чаяний простого человека. В поучениях и словах, число которых достигает почти 150, Брадатый проявляет беспокойство и глубокую заинтересованность в будущем народа, в его духовном прозрении. Он говорит, что церкви должны «иметь книги поучительные на простом языке, и люди простые, бескнижные их понимать смогут». Иосиф Брадатый не только поучает — он активно воздействует на читателя. Пастырям народа, забывающим о своем пастырском долге, Иосиф Брадатый бросает резкие упреки: «Вместо книг — кошек держите или собак гладите... или табак курите и смрадными мокротами гнусно харкаете...». Иосиф Брадатый обличал монахов, попов-корыстолюбцев, бросал гневные упреки богатеям-чорбаджиям и ростовщикам, называя их «идолопоклонниками», которые, как «тати и хищники... пьют кровь бедняка».

Сборники, принадлежащие перу Иосифа Брадатого, а их насчитывается более шести, имели очень широкое распространение и неоднократно переписывались в 1750, 1751, 1753, 1757, 1768, 1778 гг., т. е. когда уже в полную силу развернулась деятельность первого яркого выразителя идей болгарского национального возрождения — святогорского монаха Паисия Хилендарского.

Деятельность Паисия Хилендарского (1722—1773) открыла новый этап в развитии болгарской литературы, которая все заметнее сближалась с народными интересами и чаяниями. В известном сочинении «История славеноболгарская» (1762) Паисий Хилендарский призывал к борьбе против османского ига, против засилья греческого духовенства, к борьбе за родной язык и национальное просвещение, независимую церковь. Он призывал добиваться политической свободы. Книга Паисия проникнута пафосом гражданского служения родине и народу. Это произведение о прошлом обладало для соотечественников богатым познавательным содержанием, выполняя дидактическую, воспитательную роль. В книге много сравнений и антитез, в ней слышны высокий пафос, обличение, звучат возвышенный призыв и добрый совет соплеменникам. Работая над сочинением, Паисий пользовался русскими переводами произведений Мавро Орбини и Цезаря Барония, которые в какой-то мере послужили основой его «Истории».

Паисий был отличным стилистом. С глубокой болью говорит он о рабстве народа, который обрисовывается им с любовью и уважением; с возмущением пишет он о предателях и родоотступниках; с чувством проповедника-трибуна взывает к народным массам, его беспокоит судьба родины, своего народа. Книга Паисия оказала большое влияние на последующую болгарскую литературу и в списках, которых свыше шестидесяти, ходила по всей Болгарии. Паисий Хилендарский и его современники — иеромонах Спиридон, а также анонимный автор «Зографской истории» — обращались в своих трудах к славному историческому прошлому, страстно призывали соотечественников быть достойными своих предков.

Самым талантливым продолжателем Паисия и его почитателем был Софроний Врачанский (1739—1813). Он обратил внимание в основном на народное просвещение. Это было в духе эпохи: для болгарского национального возрождения на раннем этапе характерен призыв к «любомудрию», повышению образованности, приобщению к культурному опыту развитых стран. Данный этап гармонировал с общими устремлениями европейского Просвещения, но задачи его были гораздо более скромные, просветительные (забота о грамотности, открытии светских школ; борьба за родной, а не насаждавшийся греческим духовенством «эллинский» язык).

Софроний и его продолжатели — Иоаким Кырчовский, Кирил Пейчинович и др. — считали образование, просвещение самых широких масс важнейшим делом, которое поможет народу в его борьбе за самостоятельность, возродит его к духовной жизни. Их идеи нашли благодарную почву в Болгарии, и демократическая система просвещения в дальнейшем получила широкую поддержку.

Софроний создал немало оригинальных произведений. Важное место среди них занимает его автобиография — «Житие и страдания грешного Софрония» (1805), где он нарисовал

337

широкую и правдивую картину жизни болгарского народа, его страданий и рабского положения. «Житие» Софрония было одним из наиболее самобытных произведений болгарской литературы переходного периода. Воспользовавшись старой житийной формой, он наполнил ее новым содержанием — создал не житие святого великомученика, а повествование о тяжкой доле одного из многих томящихся под османским игом.

Произведение Софрония — непринужденный, в мемуарном стиле, рассказ о виденном и пережитом им самим. С глубокой и подкупающей искренностью пишет он о себе, о своих чувствах, о своей беспомощности и трудности «живота своего». При этом дается широкий фон действительности, мук его соотечественников, терпящих, как и он, тяжелый османский гнет. Повествование очень часто оживляется драматическими диалогами, которые, органически вплетаясь в ход рассказа, придают ему необычайную для того времени и состояния литературы напряженность и динамику.

Автору присущи не только большая искренность, но и тонкое чувство юмора и художественный такт в изображении событий. Своим бесхитростным изложением и правдивым изображением действительности автобиография Софрония, бесспорно, оказывала огромное воздействие на читателя. Кроме того, многочисленные переводы Софрония знакомили болгарскую читающую публику с новыми идеями и веяниями. Он не был одинок в своих чаяниях и усилиях. Его дело, как и дело Паисия, продолжили болгарские просветители Иоаким Кырчовский, Кирил Пейчинович и др.

Так к концу XVIII в. болгарская словесность, восприняв идеи национального возрождения, утвердила новоболгарский народный язык, стала носительницей нового, светского мировоззрения. Наметился ее переход в самостоятельную национальную литературу.

337

СЕРБСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В XVIII в. сербский народ продолжает жить в условиях территориального и политического разъединения. Большая часть сербов остается под властью османских завоевателей. Сербы, бежавшие от врагов и переселившиеся в конце XVII в. на земли севернее Дуная, находились под юрисдикцией Габсбургской монархии. Эта область, получившая позже название Воеводина, и становится в XVIII в. центром развития сербской культуры и литературы.

Основная направленность развития сербской литературы XVIII в. связана с преодолением ею синкретического состояния и включением ее в общеевропейский литературный процесс. Сосуществование нового со старым представляет специфику развития сербской литературы в XVIII в. Главными очагами сербской словесности в первой половине столетия оставались монастыри. Продолжается рукописная традиция многовековой средневековой литературы, в развитии которой проявляется новый аспект, связанный с отпором народа ассимиляторским тенденциям поработителей и пробуждением национального самосознания.

Среди последних значительных представителей рукописной традиции были монастырские переписчики и писатели Киприан и Еротей Рачане. «Путешествие к граду Иерусалиму» (1727) Еротея продолжало жанр хождений, известный в литературе православных славян с XII в. и способствовавший становлению важных для сербской прозы XVIII в. жанров путешествий и мемуаров.

К 30—40-м годам относится творчество Гаврилы Стефановича Венцловича (ок. 1680—1749?). Здесь с достаточной наглядностью проявляются особенности литературного развития XVIII в.: наряду с перепиской часослова, житий, псалмов, поучений писатель занимается вольными переводами и компиляциями (в том числе проповедей украинского писателя Л. Барановича), в которых заметны барочные элементы. Венцлович первым обратился к народному языку и в зависимости от жанра произведения использовал книжный, основу которого составлял церковнославянский.

Развитию новых тенденций в литературе способствовало проникновение в сербскую среду просветительских и рационалистических идей. Особенность их восприятия здесь носила утилитарно-практический характер, т. е. приобщение соотечественников к знаниям, расширение их культурного и общественного кругозора, как необходимых условий активизации освободительных сил народа и возрождения национальной культуры. Важную роль сыграло в этом школьное образование, становление которого связано с деятельностью в первой трети XVIII в. русских и украинских учителей, присланных по просьбе церковных властей Воеводины из России. Так, в 1726 г. М. Суворов основал в Сремских Карловцах первую у

338

сербов светскую школу, которую возглавил затем приехавший с Украины Э. Козачинский. Ученики этой школы занимались по русским учебникам (в том числе по «Грамматике» Смотрицкого и букварю Феофана Прокоповича).

Э. Козачинский (1699—1755) стоит у истоков сербского театра. Ему принадлежит «Трагедокомедия» о последнем сербском правителе Уроше V, которую ученики Козачинского поставили в 1736 г. Написанное по образцу драмы Феофана Прокоповича «Владимир», произведение Козачинского представляло собой один из наиболее выразительных примеров проявления барочных тенденций в сербской литературе. Выступая в дальнейшем на разных стадиях литературного развития XVIII столетия, эти тенденции способствовали становлению новой жанрово-стилистической системы.

Расширению связей с русской и украинской культурой и литературой XVIII в. способствовала и учеба сербов в России, в частности в Киево-Могилянской академии, а также переселение сербов в XVIII в. на южные земли России и Украины. Из среды переселенцев вышли известные писатели — автор исторических сочинений П. Юлинац и С. Пишчевич, создавший в России свои мемуары. Это сочинение, остававшееся долгое время в рукописи, получило свое второе рождение в наше время, после его издания на современном сербохорватском языке (1963). В югославском литературоведении оно признано выдающимся памятником сербской литературы XVIII в.

Дальнейшему развитию новых явлений в сербской литературе способствовал известный прогресс в школьном образовании на землях, входивших в состав Австрийской империи в конце XVIII в. Расширяются контакты между деятелями сербской и европейской культуры. Открываются типографии, увеличивается число печатных книг, выходят газеты и журналы. Знаменательным событием в культурной жизни сербов стало первое периодическое издание — «Славено-сербский магазин» (Венеция, 1768), основанное выдающимся сербским писателем и деятелем культуры Захарием Орфелином (1726—1785). В предисловии к изданию, руководствуясь просветительскими идеями, Орфелин призывал к развитию образования и изучению истории. Важное место в приобщении сербской среды к более развитой европейской общественной мысли и литературе занимали переводы (в частности, романа «Велизарий» Мармонтеля, 1776), а также разного рода компиляции.

Одна из ранних сфер наиболее заметного проявления новых тенденций в сербской литературе связана с историческими сочинениями второй половины XVIII в. Одно за другим появляются «Краткое введение в историю происхождения славяно-сербского народа» П. Юлинаца (1765), двухтомная «История о житии и славных делах великого государя императора Петра Первого самодержца Всероссийского» З. Орфелина (1772), «История разных славянских народов, наипаче болгар, хорватов и сербов из тьмы забвения изъятая и во свет исторический произведенная» ученика Киево-Могилянской академии Й. Раича (в 4-х т., 1794—1795). Идея славянской общности была одной из центральных в исторических сочинениях того времени. В оценке исторических событий авторы придавали решающее значение в развитии своего народа и человечества в целом здравому разуму, просвещению. Обращаясь к истории, писатели стремились, с одной стороны, поднять патриотический дух народа, выявить и укрепить связь между современностью и героическим прошлым, с другой, — привлечь внимание народов других стран к трагической судьбе сербов. К «Истории» Раича восходят сюжеты многих произведений (особенно драматических) сербской литературы первой половины XIX в. «История о житии» Орфелина была одной из первых обстоятельных биографий Петра I. В этом сочинении, написанном горячим поборником русско-сербских связей, передавалась масштабность личности выдающегося государственного деятеля, высоко оценивалась его роль в преобразовании и просвещении России (в 1774 г. оно было переиздано в Петербурге. Сочинением Орфелина пользовался Пушкин в работе над «Историей Петра»). В художественном отношении авторы исторических сочинений, наследуя опыт старой, в том числе житийной, литературы, соединяли его с более поздней барочной традицией.

Одной из наиболее трудных проблем в развитии сербской литературы XVIII в. (особенно его второй половины) была проблема языка. Литература этого времени создавалась на нескольких языках. Одним из них был так называемый «русско-славянский», т. е. русская редакция церковнославянского языка, — высокого и среднего «штиля» (в зависимости от жанра произведения). Связанное с усилением сербо-русских контактов и возраставшим интересом к русской книге — источнику новых идей и литературно-эстетических концепций, — обращение к русско-славянскому определялось рядом внутринациональных обстоятельств жизни порабощенного народа, решающим среди которых было его сопротивление ассимиляторской политике Габсбургов. В этих условиях обращение к русско-славянскому поддеживало в сербах сознание причастности к славянскому миру.

339

На русско-славянском языке было написано немало значительных произведений, прежде всего исторических сочинений Орфелина, И. Раича, С. Пишчевича и др. Со временем этот язык, по признанию исследователей, менялся, и к концу XVIII в. утвердился так называемый «славяно-сербский» язык — своеобразное смешение русских и сербских элементов. Одновременно на протяжении всего XVIII в. предпринимаются попытки ввести в литературу народный язык, к которому авторы нередко прибегали в своем творчестве параллельно с русско-славянским и славяно-сербским — в зависимости от жанров произведений.

С развитием образования и печати вопрос о языке, доступном широкому кругу читателей, обострился. И хотя битва за становление литературного сербского языка на народно-разговорной основе произойдет в первой половине XIX столетия, начало этого процесса относится к концу XVIII в.

В высоком гражданско-патриотическом ключе написаны наиболее значительные образцы поэзии второй половины XVIII в. К ним относится «Горестный плач некогда славной Сербии» (на русско-славянском) и вариант этого лиро-эпического произведения на языке, близком к народному, — «Плач Сербии» (1761) Орфелина, его же «Песнь историческая» (1765). Орфелин обращается здесь к одной из центральных тем сербской литературы и фольклора — к теме Косовской битвы. В эпической поэме Й. Раича «Бой змея с орлами» (1791) воспевается в аллегорической форме борьба Австрии, России и порабощенных османскими завоевателями народов с Турцией в 1788—1789 гг. Заметную роль в развитии поэзии играл инонациональный опыт — как славянский (в том числе русской, украинской, польской поэзии барокко и классицизма), так и западный (одним из проводников которого была в ту пору хорватская поэзия). Это особенно сказалось на системе стихосложения (силлабической и затем сменившей ее во второй половине XVIII в. силлабо-тонической) и на развитии жанров, в частности, лирической поэзии. В XVIII в. интенсивно развивается народная эпическая поэзия.

С ростом городского сословия развивается так называемая городская поэзия (первые сербские песенники относятся к 70-м — началу 80-х годов XVIII в.). Эта поэзия — преимущественно анонимная, отмеченная многообразными влияниями, литературными и фольклорными, — была обращена к повседневной жизни горожан, отражала чувства и переживания простого человека. Ее основные жанры составляли любовные, юмористические, шуточные стихи. Городская поэзия XVIII в. оказалась непосредственной предтечей и одним из истоков сербской сентименталистской и романтической лирики, а также юмористической и сатирической поэзии XIX в. (Б. Радичевич, Й. Змай).

Поиски сербской литературой новых путей развития с наибольшей полнотой выразились в творчестве Досифея Обрадовича (1739—1811)— центральной фигуры сербской культуры XVIII в., выдающегося деятеля национального просвещения. Его жизнь — яркое отражение своего времени. Он начинал обучаться грамоте по русским учебникам и церковным книгам. Вдохновленный примером героев житийной литературы, он постригся в монахи. Однако реальный монастырский быт, неодолимая жажда жизни и знаний изменили его судьбу. Он покинул монастырь и стал учителем. Долгие годы странствований по городам Европы и Средиземноморья, хорошее знание языков, позволившее ему слушать лекции в европейских учебных заведениях, знакомство с деятелями культуры и науки, с прогрессивной мыслью европейских просветителей — все это сделало его одним из самых образованных людей XVIII в. у южных славян. Выходец из народа, Обрадович всей своей деятельностью стремился к его просвещению, усматривая в этом важное средство пробуждения национального самосознания и развития сербской культуры.

Борьба с невежеством и критика монастырей конца XVIII в. как главных его очагов, требование создавать школы, в том числе и для женщин («Книги, книги, а не колокола и колокольчики!»), переводить произведения, способные приобщить сербов к более развитой культуре других народов, писать на языке, в основу которого была бы положена народно-разговорная речь и который бы, таким образом, стал доступным не только узкой прослойке образованных людей, но и всему народу, наконец, забота о высокой нравственности своих соотечественников — вот круг идей творчества Обрадовича, начиная с его первого, программного сочинения «Письмо Харалампию» (1783). Весь этот комплекс вопросов сопрягался у него с остроразвитым чувством национального самосознания и патриотизма. На склоне лет Обрадович принял активное участие в освободительном движении сербов против османских завоевателей, начавшемся восстанием 1804—1813 гг. В образовавшемся сербском правительстве он был первым министром просвещения. С именем Обрадовича связано открытие в Белграде учебного заведения «Велика школа» (1808), на основе которого был создан впоследствии университет.

Творчество Обрадовича разнообразно. Он писал прозу и стихи, был переводчиком, публицистом,

340

баснописцем, автором ученых трактатов. Его главное произведение — автобиографическое сочинение «Жизнь и приключения Дмитрия Обрадовича, нареченного в монашестве Досифеем» (1—2 ч., Лейпциг, 1783, 1788). В занимательном изложении многообразных жизненных перипетий возникает яркий образ человека Нового времени. Герой произведения — деятельный, уверенный в своих силах человек. В преддверии освободительного восстания с особой очевидностью выступает национальное начало концепции личности у Обрадовича. В этой связи особую роль приобретает гражданственность позиции героя «Жизни и приключений», его патриотизм и озабоченность делами на пользу народа. Произведение было создано на пересечении жанровых традиций старой сербской литературы — житийной, проповеднической — и новой, в частности путешествий, автобиографических сочинений, воспитательного романа (героя Обрадовича воспитывает сама жизнь). Писателю близка и традиция реализма XVIII в. — она заметно проявляется в связи характера его героя с жизненными обстоятельствами, в критическом начале описаний монастырской среды. В сплаве этих разностадиальных литературных традиций возникает одно из самых значительных произведений сербской литературы. Кстати, эта особенность проявляется и в поэзии Обрадовича.

Дата добавления: 2015-06-04