ВВЕДЕНИЕ 1 страница. * Переводы, кроме особо оговоренных, выполнены автором главы

Сноски

Сноски к стр. 362

^* Переводы, кроме особо оговоренных, выполнены автором главы.

366

ИРЛАНДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Середина XIX в. отмечена трагическими событиями в жизни Ирландии. Голод 1846—1847 гг., неудачное восстание 1848 г., казалось, окончательно разорили страну и повергли в общественную апатию. О первом десятилетии после голода Маркс писал: «Ни в одной другой европейской стране чужеземное господство не принимает такой прямой формы экспроприации коренных жителей» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 31. С. 318).

Период после голода был борьбой за выживание, за существование, которая велась на всех уровнях, в том числе в области культуры.

Всего десятилетие спустя после тяжелых бедствий начинается процесс национального возрождения в общественно-политической и культурной жизни Ирландии. В середине 50-х годов возникло новое революционное республиканское движение — фенианство, названное так в память о легендарном герое — воине Финне Мак-Куле. Фенианское братство, ядро которого составили участники восстания 1848 г., продолжило работу разгромленной «Молодой Ирландии». Организатором движения стала еженедельная фенианская газета «Ирландский народ» (1863—1865), редактором которой были деятели 1848 г. Томас Кларк Луби и Джон О’Лири, а одним из самых активных сотрудников — Чарлз Джозеф Кикхем. В пламенных редакционных статьях народ объявлялся законным владельцем страны, провозглашалась цель: «Избавить свою землю от грабителей и сделать каждого землевладельца хозяином своей земли». Редакция газеты не питала реформатских иллюзий. В последнем номере в статье Кикхема говорилось: «Наша единственная надежда на революцию».

В 1865 г. газета была разгромлена, и ее руководители приговорены к двадцати годам каторжных работ. Массовые аресты заметно ослабили организацию, способствовали ее внутреннему расколу, дальнейшему отходу от задач единения и революционной пропаганды к террористической деятельности. Несогласованность действий и, главное, отрыв от широкой крестьянской массы предопределили неудачный исход восстания 1867 г., на которое правительство ответило также массовыми арестами. После восстания начался процесс распада фенианского движения, в котором заметное влияние приобретали идеи бланкизма. Значительно больше, чем само восстание, утверждению идеи национальной свободы способствовало широкое движение за амнистию фениев, возглавленное

367

I Интернационалом, К. Маркс и Ф. Энгельс с глубоким сочувствием относились к мужественной борьбе фениев, поддерживали дружеские связи с руководителями движения, выступали с их защитой в печати. Для развития художественного самосознания нации фенианское движение сыграло не меньшую роль, чем «Молодая Ирландия».

Отводя большое место патриотической поэзии, «Ирландский народ» продолжал традицию выдающегося представителя «Молодой Ирландии» поэта Томаса Дэвиса, хотя его поэтические страницы были значительно слабее «Нации». Особенным успехом пользовалось стихотворение Джона Кейси «На восходе луны», в котором в традициях народной баллады рассказывалось, как вооружались крестьяне, готовясь к восстанию 1798 г. Казнь фениев в Манчестере вызвала взрыв негодования. Судьбе «манчестерских мучеников» посвящено стихотворение Т. Д. Сулливана «Боже, спаси Ирландию», которое вплоть до восстания 1916 г. было национальным гимном Ирландии. Заглавием и рефреном поставлены слова, которыми один из обвиняемых заключил свою речь на суде.

Душой фенианского движения был талантливый журналист, поэт и романист Чарлз Джозеф Кикхем (1828—1882). Полемический талант Кикхема раскрылся в его публицистических выступлениях, направленных на защиту фениев от нападок клерикалов. Большой успех имели его баллады, печатавшиеся на страницах «Ирландского народа». Своего героя он ищет среди простых крестьянских парней, готовых в любой момент откликнуться на призыв к борьбе.

После амнистии в 1869 г. Кикхем, несмотря на почти полную потерю слуха и зрения, возглавил реорганизованное фенианское движение. В эти же годы он пишет ряд романов. Спокойная авторская интонация, неторопливое объективное повествование заметно отличаются от страстных публицистических выступлений и поэтических опытов времени «Ирландского народа».

Наибольшей популярностью пользовался роман «Нокнегоу, или Жилища Типперери», в котором воссоздана панорама жизни сельской Ирландии в ее однообразном будничном течении.

Кикхем далек от идеализации патриархальной сельской жизни и раскрывает социальные конфликты: разорение мелких фермеров, вытеснение земледельцев в связи с переходом к пастбищному хозяйству, жестокая конкуренция среди арендаторов. Бытописательская манера повествования определила и последующие опыты ирландских реалистов. Многие литературоведы отмечают большую роль региона в ирландской литературе.

Романтическую линию младоирландцев продолжал поэт Сэмюель Фергюсон (1810—1886). Он родился в пору славы Т. Мура и был свидетелем первых шагов ирландского литературного возрождения конца века. Фергюсон не был сторонником отделения от Англии, но он выступал страстным защитником культурной самобытности Ирландии, подготовив тем самым культурнический национализм рубежа веков. Фергюсон стремился возродить в народе интерес к его древней героической истории и эпической поэзии.

Обследовав рукописный материал ирландских саг, поэт увидел, что наибольший интерес представляет самый древний цикл «Красная ветвь», или уладский, с центральным героем Кухулином. Он первый ввел в литературу героя, который стал воплощением мужества и духа свободы для писателей ирландского Возрождения.

Открытие Фергюсоном сокровищницы ирландских саг стало возможным в связи с развитием в середине века сравнительного языкознания, в котором особенно большую роль сыграли труды немецких ученых-кельтологов. Научное доказательство принадлежности ирландского языка к индоевропейской группе повлекло за собой изменение отношения европейцев к ирландскому наследию, о чем, в частности, свидетельствовала книга Мэтью Арнолда «Об изучении кельтской литературы» (1867). Перелагая сюжеты прозаических саг стихами, Фергюсон создавал произведения лиро-эпического жанра — от баллад до больших повествовательных поэм. В трактовку традиционных сюжетов он вводил новые мотивы, в опосредованной форме выражавшие тенденции современной общественной жизни. Не только их героический дух, но и трагическая тональность, передававшая горечь поражения, были созвучны современности.

К легендарным сюжетам Фергюсон подошел как к фактической основе национальной истории. В этом смысле У. Б. Йейтс назвал его «Гомером нашего времени», замечательным рассказчиком, обладавшим «достаточным воображением, чтобы прочитать историю как роман, и достаточной простотой, чтобы роман читался как история».

Сюжет самой крупной поэмы Фергюсона «Конгал» (1872) основан на средневековой легенде о борьбе в VII в. между королем Конгалом, защищающим древнюю языческую Ирландию, и королем Домнелом, представляющим новое, христианизированное государство. Сочувствие поэта на стороне Конгала, погибающего в неравной борьбе за обреченное дело.

368

В теме героического поражения и культе самопожертвования современники видели аналогию с фенианским движением.

Духом старинной ирландской поэзии проникнуто одно из лучших оригинальных произведений Фергюсона — баллада «Волшебный куст», в которой оживает таинственный и чудесный мир волшебной сказки, когда вера в потустороннее еще жила в народном сознании.

Уильям Эллингем (1824—1889) в большой поэме «Лоуренс Блумфилд в Ирландии» (1864) обратился к окружающему миру в его социальных контрастах и прозаической повседневности. Эта поэма заметно выделяется среди других его произведений, написанных в духе А. Теннисона и несущих на себе печать викторианских литературных вкусов. В ней Эллингем открыто поставил политические проблемы, волновавшие Ирландию, поднялся до реалистического изображения жизни ирландской деревни (по косвенным свидетельствам, поэма была высоко оценена Тургеневым). Поэма проникнута верой в потенциальные силы ирландских крестьян, в их творческие способности и высокие нравственные качества.

Развитие реалистической литературы шло через преодоление прочно утвердившихся в национальном сознании романтических канонов. Поэтому начало критического освоения ирландского опыта воспринималось как явление, враждебное национальным идеалам. Изображение противоречий национальной жизни, отрицательных характеров вызывало отпор не только литературных критиков, но и участников освободительного движения. Со времен Шекспира образ ирландца был привычным персонажем на английской сцене. Ирландец на сцене смешно коверкал английскую речь, был глуп и болтлив. В противоположность этой традиции утверждался образ «настоящего ирландца» со всевозможными идеальными качествами, отклонение от которых рассматривалось как аналог к «крикливо-болтливо-отчаянно бестолковому сценическому ирландцу». Чувство комического, в высокой степени развитое у ирландцев, наталкивалось на страх показаться в смешном виде перед ненавистными колонизаторами.

Жертвой предвзятого отношения на долгое время стало творчество Чарльза Ливера (1806—1872), одного из самых плодовитых и наиболее талантливых ирландских романистов XIX в. Лишь в XX в. Б. Шоу, а затем Ш. О’Кейси воздали должное мастерству Ливера. Англоирландское литературоведение лишь в самые последние годы приступило к объективной переоценке его наследия.

Ч. Ливер не создал таких широких социальных полотен, как его современники Диккенс и Теккерей, с которыми он находился в дружеских отношениях, но уже комические характеры его ранних романов, давшие повод для нападок на писателя со стороны блюстителей национально-романтического идеала, прокладывали путь реалистическому изображению ирландской действительности.

Бытовые карикатуры Ливера противостояли идеализации национального характера. В романах 40-х годов Ливер создал галерею национальных типов из представителей военных и аристократических кругов Дублина, мелкой земельной аристократии. Со страниц романов Ливера веяло ярмарочным весельем, они искрились забавными и далеко не безобидными шутками.

Новый период в творчестве Ливера начинается в середине 50-х годов. Романы этого времени о жизни крестьян и мелких помещиков («Баррингтон», 1863; «Люттрелы из Арана», 1865; «Сэр Брук Фоссбрук», 1866; «Лорд Килгоббин», 1872) отличаются спокойной бытописательской манерой с постепенным углублением сатирического мастерства. Комические персонажи отходят в них на периферию повествования, во взгляде писателя на жизнь появляются мрачные оттенки. В романе «Однодневная прогулка. История целой жизни» (1862), открывающем новый этап творчества Ливера, Б. Шоу увидел начало нового направления, связанного для него с именем Ибсена.

Сословно-кастовая, клановая в ее ирландском выражении замкнутость, воспринимавшаяся в первой половине века в романтическом ореоле, в романах Ч. Ливера критически развенчивается. Особенно показателен в этом отношении роман «Люттрелы из Арана». В мрачном образе старшего Люттрела, отвергнутого обществом и отвергшего всех близких ему людей, обнажаются черты эгоиста, который и в несчастье тешится тщеславием. Лишь младшее поколение, его сын Барри и приемная дочь, крестьянская девушка Китти О’Хара, пройдя через многие искушения и лишения, приходит к твердому убеждению, что «звание и происхождение не составляют еще всего».

С образом крестьянской девушки связаны надежды писателя на преодоление через страдания и добрую волю разрыва между классами (помещиков и крестьян) и религиями (протестантской и католической). Твердость характера, природный ум, внутреннее благородство нищих и невежественных крестьян противостоят в этом романе чопорности фамильной спеси, праздности аристократов. Да и в самом характере повествования нередко угадывается крестьянская точка зрения.

369

В романе «Лорд Килгоббин: Рассказ об Ирландии нашего времени» Ливер дает обобщенную критическую оценку политической и социальной жизни страны, изображая преступные результаты английского управления в Ирландии. В романе создается мрачная картина всеобщего упадка — разоряются еще недавно процветавшие поместья, массовые выселения крестьян обрекают их на нищенскую жизнь или эмиграцию. Бескрайние болота, окружающие замок Килгоббин, где происходит действие романа, и вечный дождь усугубляют мрачную атмосферу.

Политическая ситуация, сложившаяся в Ирландии после поражения фенианского восстания, оценивается в романе с точки зрения фения Дэна Доноэна, совершившего побег из тюрьмы. Доноэн уже не верит в успех фенианского движения, в которое проникают агенты и осведомители, оплачиваемые Дублинским замком, и в конце концов решает покинуть Ирландию.

Разрушение патриархальных отношений вызывает элегический тон повествования, заменивший эти отношения голый расчет рождает горькую иронию. Этот последний роман Ливера показывает, как далеко он ушел от образов-карикатур своих ранних произведений. Вместе с ними исчезла атмосфера бесшабашного веселья. Взгляд писателя проникает глубже, и ему открывается уже не внешний комизм, а трагическая сущность явления.

Линию Ливера продолжил Дайон Бусико (1820—1890). Популярный актер и режиссер, Бусико был автором многочисленных инсценировок и подражаний (особенно французской комедии), но своим местом в истории драмы он обязан нескольким пьесам об Ирландии, созданным в 60—80-е годы.

В ирландских пьесах Бусико («Светловолосая девушка», 1860; «Поцелуй», 1864; «Бродяга», 1874) обозначился переход от костюмной драмы к реалистической. Стремясь изобразить на сцене «реальную жизнь», Бусико придавал большое значение местному колориту. Его пьесы ближе всего по жанру бытовой, с изрядной долей сентиментальности мелодраме. Однако свойственный им комический тон создает вместе с тем впечатление пародии на мелодраму. Неуемная фантазия драматурга в самый неожиданный момент способна переключить бытовой реализм на театральную экстравагантность. Это сочетание было затем усилено в творчестве Шоу, Синга, О’Кейси и стало одним из обращающих на себя внимание признаков национальной драмы.

Живая реалистическая струя пьес Бусико особенно ощутима в созданных им комических характерах. Вместо шутовской фигуры ирландца, выставленного дураком перед англичанами, Бусико показал умного и привлекательного крестьянского парня, обладающего природным юмором. Мастер веселых проделок, он является не только источником всеобщего веселья, но и защитником справедливого дела. Неисправимый бродяга и конокрад, отрицающий викторианские стандарты поведения, он противопоставляется напыщенным и лицемерным городским джентльменам.

Если в первой из названных пьес комический образ еще слабо связан с основным сюжетом, то в последней он играет роль заглавного героя, который решительными и самоотверженными действиями спасает своего друга фения. В его характере подчеркнуто природное благородство, тираноборчество. Трюк с собственными похоронами — мотив, характерный для ирландского фольклора, — позволяет ему выйти победителем из неравной схватки с врагом. В последние годы Д. Бусико обратился к историческим и мифологическим сюжетам. В пьесах «Роберт Эммет» (1884) и «Фин Маккул» (1887) он создал романтические образы исторических и легендарных героев.

Вторая половина XIX в. была трудным периодом в истории ирландской литературы. Но, не учитывая ее пусть скромных успехов, трудно понять тот взлет, который литература пережила на рубеже веков.

Немецкая литература [второй половины XIX в.]

370

НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ОТ РЕВОЛЮЦИИ 1848—1849 гг.
ДО ОБЪЕДИНЕНИЯ ГЕРМАНИИ

Поражение революции 1848—1849 гг. оборвало бурный процесс формирования и расцвета политической поэзии и публицистики, который начался под непосредственным воздействием Июльской революции в Париже и продолжался в годы демократического подъема 40-х годов. Его участники или умолкли (как Веерт), или отошли от политической проблематики (как Фрейлиграт, Глассбреннер, в известной мере и Гейне). Почти все они были в эмиграции.

Вместе с тем завершился и блистательный период в развитии немецкой литературы, включавший творчество Лессинга, Гёте, Шиллера, романтиков. Литература второй половины века во многом утратила то мировое значение, которое она имела в предыдущие десятилетия.

Во второй половине XIX в. Германию захватывает общеевропейский процесс капиталистического развития, но национальные обстоятельства накладывают на этот процесс свой отпечаток. Прерванная, незавершенная революция порождает атмосферу неопределенности. В отличие от Франции, где противоречия между классами предельно обнажены, в германских государствах сказывается незрелость социального развития, питающая патриархальные иллюзии, консервативные мечтания о том, как задержать ход исторического движения.

Печаль пронизывает лирическую прозу Т. Шторма, изображавшего крушение близкого его сердцу патриархального уклада, не принимавшего новых хозяев жизни и не видевшего впереди просвета. Все светлое, как ему казалось, погибает под натиском нового. Рушится мир Птичьей слободы в произведениях Раабе. И любимые герои его, честные, немного наивные, живущие, как и у Шторма, в мире патриархальных представлений, не находят себе места в меняющемся мире. Много горечи в произведениях Фр. Рейтера, посвященных мекленбургской деревне.

Бросается в глаза изолированность писателей друг от друга, почти полное отсутствие ярко выраженных групп, школ. Отдельные писатели (Шторм, Раабе, Рейтер) подчеркивают приверженность своему краю. Никому из романтиков начала века с их любовью к местному колориту не приходило в голову писать на местном диалекте, как это делал Рейтер. В последнее десятилетие перед объединением Германии писатели будто торопятся запечатлеть черты местного своеобразия, патриархальный уклад немецкого захолустья, который начинает рушиться под натиском капитала.

Для понимания специфики немецкой литературы после 1848 г. весьма существенны размышления Ф. Энгельса о формировании типа немецкого мещанина в письме к П. Эрнсту (1890): «В Германии мещанство — это плод потерпевшей поражение революции, результат прерванного и обращенного вспять развития». Энгельс отмечает у немецкого мещанина «резко выраженные характерные черты: трусость, ограниченность, беспомощность и неспособность к какой бы то ни было инициативе» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 37. С. 351).

Если во французской, английской, русской литературах в полемике с романтизмом сложилось мощное реалистическое направление, то в Германии критика романтизма, начавшаяся в 30-е годы XIX в., носила в основном теоретический характер.

Ни «младогерманцы», ни Иммерман не создали художественных ценностей, равных тому, что было создано романтиками. Бюхнер, сделавший чрезвычайно много для развития реализма в драматургии, умер молодым. К тому же его главные произведения — «Войцек» (1835—1836) и «Смерть Дантона» (1835) — были опубликованы в 1875 и 1879 гг., а могучее их влияние стало важным фактором художественной жизни лишь в XX в. Гейне до конца жизни сохранял верность романтизму, несмотря на бурную полемику с ним.

Реализм в немецкой литературе 50—90-х годов также своеобразен. В творчестве Рейтера, Раабе, Шторма, Фонтане нет той эпической мощи, какой отмечены высшие достижения русского реализма второй половины XIX в. Однако было бы ошибкой видеть в творчестве этих писателей региональную областническую литературу — его значение гораздо шире. Немалый смысл для немецкой литературы, традиционно склонной к отвлеченному философствованию, имело само «накопление материала», художественное освоение конкретности жизни.

Но роль литературы, пытавшейся уловить существо современной действительности в многообразии текущей жизни, отнюдь не сводится к скромной задаче «собирания материала». Немецкий реализм этой эпохи не страдал плоским жизнеподобием. Термин «поэтический реализм»

371

применительно к этой литературе возник вполне естественно: в меньшей степени у Раабе, в большей у Шторма и особенно у Фонтане в ней проявилось высокое и приподнятое отношение к действительности, проявилась духовность, которую эти писатели искали в самой жизни.

Романтизм, эстетические принципы которого, казалось, были так основательно развенчаны немецкими писателями и теоретиками в 30—40-х годах, не только не сошел со сцены, но обнаружил себя после 1848 г. в новом качестве и в новых формах.

Действовало одновременно несколько факторов, обусловивших жизнеспособность романтических умонастроений, романтического метода, романтических художественных средств. Романтизм связан был и с патриархальными иллюзиями писателей, но не меньше и с тем противоречием, которое возникло между этими иллюзиями и суровой действительностью, их разрушавшей. Романтизм находил отражение в поисках героя, носителя тех или иных авторских идеалов, героя, которого автор противопоставлял окружающему миру: и дворянскому тщеславию, и мещанскому убожеству, и беззастенчивости «рыцарей наживы». Многие иллюзии и разочарование в них находили отражение и в творчестве реалистов и накладывали особый романтический отпечаток на их произведения.

Но в отношении таких выдающихся драматургов этого времени, как Фр. Геббель и особенно Р. Вагнер, можно говорить о целостной романтической поэтике. Уникальная особенность немецкой литературы после 1848 г. и состоит в том, что эпическая масштабность была достигнута не в жанре реалистического романа, а в романтической тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунгов». Характерно и то, что если в других литературах в той или иной форме протекает процесс преодоления романтизма, то Геббель, наоборот, отбрасывает опыт своей ранней реалистической драмы «Мария Магдалина», стремясь как бы «преодолеть» реализм во имя создания таких произведений, в которых самый конфликт трактуется как вневременной и внесоциальный.

Геббель поддерживает наиболее крайнюю индивидуалистическую концепцию романтизма. Неверие в массы сочетается у него с убеждением, что двигателем исторического развития является выдающаяся личность. Недаром он преклонялся перед Наполеоном, считая его деятельность «самым значительным явлением последнего тысячелетия». При этом Геббель развивал трагическую концепцию, согласно которой человек вообще обречен на одиночество, изначально отчужден от мирового целого.

В отличие от Геббеля, Вагнер проницательнее и исторически конкретнее подходит к пониманию трагедии личности. Этот историзм проявляется не в выборе сюжета: Вагнер еще более, чем Геббель, абстрагируется от современного быта и уводит зрителя и слушателя даже за пределы исторического прошлого, обращаясь к древнейшим мифам. Но на этом условно-мифологическом материале Вагнер ставит и решает острые вопросы современности. Лежащие в основе «Кольца Нибелунгов» идеи сближают ее создателя с самыми выдающимися европейскими художниками второй половины XIX в. Известно, как страшил Достоевского разрушительный импульс, скрывающийся в натуре человека, «сверхсильной» индивидуальности, и как неприязненно он относился к байроническому герою, к гордому отщепенцу. Жажда самоутверждения, противопоставление своего «я» людям и существованию приводят, по Достоевскому, к утрате человеческого не только в самой личности, но и в жизни. Именно так, как трагическую версию истории человечества, рожденную буржуазным веком, как космическое бедствие, как роковое нисхождение человека в бездну раскрывает ту же коллизию Вагнер.

Трагические концепции мира у Геббеля и Вагнера по-разному воплощают отрицание окружающей действительности, отсюда — разочарование и пессимизм.

Характерна судьба наследия Артура Шопенгауэра (1788—1860). Его хорошо знали Жан Поль, Гёте, Шамиссо. Но его главный труд «Мир как воля и представление», вышедший в 1819 г., не вызвал у современников интереса. Развивая идеалистические моменты философии Канта, Шопенгауэр создал свое учение, согласно которому отрицалось и всякое познание мира, и способность мира к развитию. Этот пессимистический постулат не могли принять не только Гёте, стоящий на позициях просветительского оптимизма, но и романтики, неизменно подчеркивавшие диалектику добра и зла в мире и в человеческом сознании.

Но в первые же годы после поражения революции 1848 г. идеи Шопенгауэра оказались созвучными настроениям немецких писателей, в том числе и той части, которая стояла на передовых, демократических позициях. Характерно, что внимание Вагнера к книге Шопенгауэра привлек Г. Гервег. В Шопенгауэре Вагнеру, несомненно, близко понимание мира как тщетно стремящейся к полному воплощению воли, как противоположности покоя, неудовлетворимого стремления, страсти, страдания. Ни один из писателей, проявивших интерес к Шопенгауэру — ни Геббель, ни Вагнер, ни Раабе, — не стал шопенгауэрианцем в точном смысле этого

372

слова, они откликнулись на общую тональность его философии, восприняли отдельные ее аспекты.

Плоский оптимизм насаждали в ту эпоху как раз официальные литераторы Пруссии и новой империи. Оптимизм сочетался с пропагандой национализма и шовинизма, с ненавистью к любым «смутьянам». Он имел при этом несколько вариантов, в том числе либерально-буржуазный, оптимизм новых хозяев жизни, которым было еще временами трудно при засилье юнкерства, но которые, приспособляясь, верили в свое конечное торжество. Делаются попытки идеализировать предпринимателя, представить его как созидателя, носителя материального прогресса.

Бестселлером на долгие годы в Германии стал роман Густава Фрейтага (1816—1895) «Приход и расход» (1855). Он расходился в десятках подарочных изданий, его вручали молодым людям наряду с Библией как учебник жизни. Наивная символика была заложена в самом имени главного героя — Вольфарт (что означает «добрый путь»). Это добропорядочный, честный юноша, который начинает свой путь конторским учеником и только благодаря своей добросовестности и трудолюбию становится владельцем большой торговой фирмы. Антитезой Вольфарту изображены, с одной стороны, презирающие всякий труд дворяне, а с другой — ловкий и не совсем чистоплотный в своих коммерческих операциях еврей Итциг: идеализация немецкого коммерсанта не обошлась без шовинистического выпада. И это не было случайностью, а отражало характерную черту официальной немецкой идеологии.

Уроженец Силезии (в 1839—1847 гг. — приват-доцент университета в Бреслау), Фрейтаг был свидетелем острых социальных конфликтов (в том числе «голодного бунта» в 1847 г.) в этой прусской провинции. Но в классовых битвах он всегда видел лишь нарушение общественного порядка и был наивно убежден, что каждому жизнь предоставляет равные возможности и каждый, как его Вольфарт, может достигнуть благосостояния упорным честным трудом. Образу купца и предпринимателя он даже придает героические черты и поднимается до пафоса, когда живописует горы ящиков и тюков на товарном дворе.

В этом смысле роман «Приход и расход» — одна из вершин охранительной литературы — антагонистически противостоит сатирической повести «Наброски из немецкой торговой жизни» Г. Веерта, в то время известной лишь узкому кругу читателей. Любопытно, что имя преуспевающего капиталиста у Веерта тоже символично — Прейс (т. е. цена), но эта символика имела иной подтекст — цена как единственный критерий человеческого достоинства.

Заметное место в официальной литературе Германии занимала историческая тема. Вдохновителями тенденциозного изображения прошлого были историки Генрих Трейчке (1834—1896) и Феликс Дан (1834—1912). Выступая в роли непререкаемых научных авторитетов, они внушали мысль о превосходстве немецкой нации. Ф. Дан был также автором исторических романов, фальсифицирующих историю древних германцев.

«Классиком опруссаченной Германии» назвал Фр. Меринг автора исторических драм Эрнста Вильденбруха (1845—1909). Казенный оптимизм особенно восторжествовал в пору создания империи. Правящим классам нетрудно было использовать давно жившее в народе стремление к единству для оправдания и прославления реакционного режима, осуществившего это объединение.

Нетрудно понять, что мыслящие писатели Германии, сохранявшие приверженность демократическим идеалам, ощущали себя одиночками, причем это ощущение подчас было весьма трагичным.

Большой интерес представляют суждения К. Маркса и Ф. Энгельса по вопросам эстетики и истории литературы, высказанные в 50—80-х годах. В то время они не получили широкого распространения, явились достоянием лишь узкого круга лиц, были собраны и опубликованы только в 30-х годах XX в. Но теперь, в перспективе истории, отчетливо вырисовывается их огромное значение как совершенно нового этапа в мировой эстетике. В своих суждениях и выводах К. Маркс и Ф. Энгельс опирались на весь опыт всемирного художественного развития. Современная им немецкая литература после 1848 г. давала мало материала для широких теоретических обобщений. Но самая слабость ее — порождение неблагоприятных общественных условий — давала пищу для размышлений. Поэтому существенно важно отметить, что многие высказывания основоположников марксизма, получившие позднее общетеоретический вес и значение, имели непосредственным поводом те или иные факты немецкой истории литературы и шире — культуры.

Дата добавления: 2015-06-04