Из письма к Р. К. Таманцовой. Глубокоуважаемый и дорогой Николай Александрович!

Н. А. Семашко

Сентябрь (после 23-го) 1929

Баденвейлер

Глубокоуважаемый и дорогой Николай Александрович!

Я еще не могу оправиться после вынесенного мне докторами приговора об обязательном продолжении климатического лечения и о строжайшем запрещении ехать сейчас на холод.

Я с болью послал соответствующее прошение о продлении отпуска и жду ответа и указания из Москвы.

Беда в том, что всякий опаздывающий возвращением вызывает подозрение.

Знаю, что Вы не сочтете меня ни бегуном, ни симулянтом и поймете мои волнения и заботы о театрах. Про Художественный не говорю, он стоит на рельсах и катится. Но меня волнует и душа моя болит об Оперном. Два года вне его жизни -- эта меня пугает, тем более при всех неудачах с тенорами и при трудности предстоящих постановок.

Новая беда, которая одним махом может погубить все дело, -- соединение двух коллективов, которые несоединимы, как вода с маслом. Не оставляйте нас в такой трудный момент.

Помогите спасти хорошее дело, которое растет и начинает завоевывать большой интерес и здесь, за границей¹.

Еще просьба: помогите мне убедить тех, кто в Вашем присутствии будет ложно толковать мое запаздывание, если б оно произошло. Я всей душой стремлюсь к работе, но беда в том, что -- сам сознаю -- пока что у меня нет для этого достаточных сил и что доктора правы, говоря, что я просижу, как в прошлом году, всю зиму в одной комнате и сведу к нулю все, что в смысле здоровья сделано до сих пор.

Каждый день, каждый час думаю о Москве, и о студийцах, и об Опере. Как бы я хотел сидеть здоровым на своем режиссерском кресле. Всю молодежь люблю, обнимаю и прошу беречь студию, т. е. театр.

Жму Вашу руку и низко кланяюсь.

С искренним почтением и любовью

К. Станиславский.

26--10 -- 29

28--10 -- 29

Баденвейлер

26-28 октября 1929

Дорогая Рипси.

Пишу только несколько строк, чтоб успокоить Вас. Я на Вас сердился, это правда, но теперь не сержусь. Но только, ради всего святого, будьте внимательны к запросам, подтверждайте получение писем и следите за тем, что нужно по ним выполнить. Если что сделать невозможно, все-таки напишите: заметила, но сейчас сделать еще не могу.

...Мы, как всегда, здесь задержались. Стало холодно, на ближайших горах снег, и надо как можно скорее уезжать. Но без официального отпуска -- я не могу тронуться. Чувствую себя неважно, так как приходится почти все время сидеть в комнате. Кроме того, простудился или заразился. Весь пансион и из наших Игорь, Юрий Николаевич, Ляля¹ -- в гриппе. Не начинается ли у меня. Тогда это затянется на месяц. А здесь предсказывают большие морозы, как и в прошлом году (до 35R сентиграда). Что я буду делать, без шубы?! Еще задержка с визами. Наши визы взяты на границу, лежащую между Берлином и Парижем. Но нам не расчет ехать туда. Наш путь иной: в десяти километрах от нас Рейн и французская граница. Мы едем на автомобиле через Рейн до города Мюльгаузен. Там идет прямой поезд до Ниццы (17 часов). Если же ехать на Париж и Берлин, то это возьмет 2 Ґ суток, не считая остановок. Не дождемся выехать отсюда, где стало так холодно и неуютно (да и квартира не бог знает как приспособлена). А в Ницце, пишут, 15R тепла. Если же болезни нас задержат здесь -- беда.

Сейчас получил телеграмму о разрешении отпуска с сохранением московского жалованья. Напишите скорее: кого благодарить, т. е. кому писать благодарственные письма. Пока поблагодарите Владимира Ивановича и Михаила Сергеевича², которые, я знаю, хлопотали в этом деле.

...Получили поздравительные телеграммы от группы Книппер с самой юной молодежью (очевидно, группа "Дядюшкина сна"), от Вас, Подгорного, Леонидова и Николая Васильевича. Благодарю и всех нежно обнимаю. И от Михаила Сергеевича. Поблагодарите его очень, очень за внимание.

Еще поручение. Когда можно будет, постарайтесь узнать, в каких журналах Америки можно печатать отдельные главы книги³. Это дело надо готовить заранее. Конечно, ничего не будет напечатано без проверки Любови Яковлевны ⁴. А проверять ей придется много, так как по всей книге, в смысле научном, много вопросительных знаков. Пусть черкает без церемонии. Я больше ничего не понимаю, и теперь, когда книга расползлась, не улавливает моя память, что повторяется из этой же книги по нескольку раз. А может быть, я повторяю многое и из "Моя жизнь в искусстве".

Письмо Гавелла получил⁵. Что я могу решить? Вероятно, нам в театр он не нужен. Но, может быть, Михаил Сергеевич поговорит в Главискусстве. Не нужен ли он в другой какой театр. Он способный человек (за исключением его постановки "Свадьбы Фигаро")....При бедности режиссеров -- пригодится. Тем более что его гонят из империалистической страны. Тогда напишите, я отвечу по данному адресу.

...Мне писали из Берлина, будто Рейнгардта приглашают в Москву, с труппой. Вдруг он приедет, а автомобиля нет. Первое, что я должен сделать, -- это предоставить в его распоряжение на все время пребывания мой автомобиль. Хоть бы узнать, где он ⁶.

Поблагодарите Леонида Мироновича⁷ за его чудесное письмо. Оно попало не в архив писем, а в материал по книге. Обожаю, когда он говорит об искусстве. Целую его.

Доктор, если узнает, будет ругаться. Кончаю. Сегодня чудесный солнечный день, но холодище. Сижу в комнате. Отовсюду дует. Сейчас пришли сказать, что и у Киляли запершило в горле. Всех переберет. Обнимаю всех.

Спасибо Николаю Афанасьевичу за письмо. Николая Васильевича, Леонида Мироновича -- всех обнимаю.

К. Станиславский.

Не забудьте сказать молодежи, Кудрявцеву, которые меня балуют и помнят, самое душевное спасибо. Обнимаю их.

У меня с 27 октября и юбилеем связана годовщина болезни!

Дата добавления: 2015-06-04