М.И.КАНДУР 6 страница

Нахо едва ли успел что-либо толком рассмот­реть или расслышать в этом новом для него мире: открытый экипаж, куда они сели, стремглав пом­чался по узким оживленным улочкам портового района. Кожаные сиденья, скользкие от долгого употребления, нагрелись на солнце и издавали терпкий запах. От городского шума голова шла кругом. Нахо сразу оглох от звуков множества незнакомых языков, на которых все здесь, ка­жется не говорили, а кричали.

Как только они выехали из района Золотого Рога с его базарами, конторами, дворцами и двориками, мимо экипажа потянулись тихие ули­цы, обсаженные пыльными деревьями. Все во­круг было каким-то белым и сонным от дневной жары. Здесь стояли дома торговцев и банкиров, политиков и дипломатов, защищенные высокими заборами и крепкими ставнями на окнах. Среди них находился и дом Шамирзы Омара. От взгля­дов немногочисленных прохожих его скрывала высокая стена.

Ворота распахнулись, пропуская коляску. Дом был высокий, трехэтажный, выкрашенный свет­лой коричневато-желтой краской. За домом рас­положился квадратный дворик, где бил неболь­шой фонтанчик и был выстроен портик с колон­нам, в тени которого можно было укрыться от жары.

Мужчины вышли из коляски - вокруг них тут же засновали слуги с водой, салфетками, прохла­дительными напитками и сменной одеждой. Сатани, мать Нахо, в это время отдыхала на тахте в своей комнате. Через несколько минут после приезда, Шамирза Омар повел Нахо на женскую половину через темные обставленные в сдержан­ном стиле, комнаты и отделанные радующей глаз светлой керамикой коридоры своего жилища. Он отдернул муслиновые шторы, чтобы Сатани могла лучше разглядеть приблизившегося к ней Нахо.

-О-о-о, - произнесла она тихим голосом. - У тебя светлые волосы, а Имам был такой темный...

Нахо смотрел в ее голубые глаза, точно такие же, как и у него. Все остальные черты показа­лись ему поблекшими и постаревшими. Чувство разочарования, нахлынувшее на Нахо в этом мрачноватом доме и вызванное гнетущим ощуще­нием замкнутого пространства, захватило его. С легким смущением смотрел он на мать. Всю жизнь он лелеял в душе призрачный, неясный образ богини, воплощенный идеал красоты и доброде­тели... И что же он видел теперь? Слабую, немолодую женщину...

- Я уже не надеялась увидеть тебя вновь, - ее голос дрогнул. - Я должна была уехать, пони­маешь? Я ведь была так молода...

- Хвала Аллаху, мама, - Нахо упомянул имя Божие, чтобы подчеркнуть свои добрые чувства к матери. - Имам Тап Анвар, Казбек и дядя Анвар - все шлют тебе привет, и смотри, - он судо­рожно порылся в сумке и достал серебряную цепочку, завернутую в домотканый платок. - Моя жена Диса посылает тебе вот это в знак уваже­ния и с наилучшими пожеланиями.

- Ты женился! - только теперь Сатани немного оживилась. Шамирза Омар помог ей сесть на подушках. - Из какой же она семьи?

В то время как Нахо рассказывал о родствен­никах Дисы, Сатани протянула руку и коснулась пальцами руки сына. Она все время кивала голо­вой по ходу рассказа: никто и ничто не было забыто ею в Хапца за эти годы.

- Ты так долго не заводил семью. Я понимаю. Нам выпала трудная доля в этой жизни - и мне, и тебе, Нахо. И каждому было суждено свое: мне - уезжать, тебе - оставаться. Но послушай, - она подалась вперед. - Омар - хороший чело­век, и он сделает все, чтобы помочь тебе сейчас. До меня доходят такие страшные слухи... такие страшные... Я хочу лишь одного: перед смертью быть уверенной в том, что ты благополучно ус­троился.

- Но у меня и так все хорошо, мама! Тебе нечего волноваться. Наш табун процветает и...

Хрупкое тело Сатани напряглось от усилия. Муж быстро нагнулся к ней, чтобы помочь и на время отвлечь ее от волнующей темы, однако бедная женщина слишком долго ждала этого дня и теперь не хотела терять ни минуты.

- Послушай свою мать. Будет еще хуже. Дай мне слово, что не лишишь своих детей отца, а жену не сделаешь вдовой, как это случилось когда-то со мной. Пока жив дедушка, пока ты не был женат, я так не волновалась. Но пробьет час Казбека и мой - тоже…, - она коснулась своей груди. - Вот тут, Нахо, я чувствую слабость...

Сатани несколько раз глубоко вздохнула, а потом вдруг ее прорвало, и она разразилась речью, которую, видимо, твердила про себя все годы жизни на чужбине:

- Покинь же то проклятое место, дорогой сын. Видишь, у меня здесь хорошая семья, и всю жизнь я надеялась, что придет день, когда я смогу по­мочь тебе, и я воспитала своих мальчиков с мыслью, что однажды я попрошу их сделать это для меня. Аллах больше не требует от право­верных умирать там, на Кавказе. Неверные, гя­уры, казаки... Пусть они получат это! Господь дарует тебе новую родину здесь, а то, чего не даст он, ты получишь с помощью моего мужа и сыновей.

- Ну довольно этого, дорогая! - проворчал Шамирза Омар и помог жене поудобней устроиться на подушках. - Прости, Нахо, но я наста­иваю на том, чтобы дать ей немного отдохнуть. Нахо расстроено посмотрел на него, но Ша­мирза Омар сделал рукой утешительный жест.

- У вас будет еще время. Много времени, - прошептал он. - Сегодня она так разволновалась из-за твоего приезда. Подожди день-два - она успокоится, наберется сил.

Нахо почувствовал огромное облегчение. Вна­чале он был потрясен тем, что его мать показа­лась совсем чужой ему немолодой больной жен­щиной. Но как только она заговорила, ее не­жный голос перенес его в те давно забытые дни, когда она рассказывала ему сказки о нартах и о подвигах их предков таким же ласковым, певу­чим голосом, а он сидел у нее на руках.

Теперь, когда он вновь обрел мать, ему хо­телось, чтобы она жила еще долго-долго.

* * * * *

Генерал Кундуков ожидал в приемной генера­ла Омара Паши. Турецкий военачальник был за­каленным солдатом, с честью прошедшим Крым­скую войну, а затем - Персидскую кампанию. Теперь его обязанностью была реорганизация турецкой армии и подъем ее мощи. Хотя Париж­ский договор и предусматривал нейтралитет на Черном море, а также гарантии безопасности турецкой торговли и портов, Турция все же нуж­далась в хорошо подготовленных войсках для защиты с суши. Кундуков не очень высоко ценил среднего турецкого солдата, и считал, что Омар Паша взялся за безнадежное дело.

Наконец, Кундукова пригласили в хорошо об­ставленный кабинет. Всю середину его занимал огромный круглый стол, изысканно инкрустиро­ванный несколькими породами дерева. Повсюду горели тяжелые бронзовые лампы, так как став­ни на окнах были закрыты, чтобы жара не про­никла в помещение. Генерал Омар Паша вели­чественно восседал за французским письменным столом из красного дерева, роскошно отделанным в стиле Людовика XV. Подобно многим воена­чальникам, он понимал, какой мощный эффект производит совершенно пустой стол. Он наводил на мысль о силе и, одновременно, о прекрасных организационных способностях своего хозяина. Итак, перед генералом Омаром Пашой простира­лось пугающе чистое пространство, обтянутое дорогой марокканской кожей.

Турок беседовал, вернее, разглагольствовал о чем-то с двумя офицерами, стоявшими перед ним. Когда Кундуков вошел, оба офицера оглянулись. По их лицам и манере держаться, он сразу по­нял, что это черкесы. Те же, в свою очередь, были удивлены, увидев на генерале европейское штатское платье, а не русскую генеральскую форму, или черкеску.

Генерала Омара Пашу, казалось, позабавил такой наряд.

- Добро пожаловать, генерал, - произнес он вальяжно. - Перед Вами двое ваших соотечес­твенников, которые служат в турецкой армии. Знакомьтесь: генерал Хусейн Паша Барзег и ге­нерал Али Паша Сафар.

Они обменялись приветствиями. Кундуков уз­нал, что Барзег был из убыхов, а Сафар - из бжедугов - западных черкесов, недавно покорен­ных русскими войсками. Он слышал, что бои в долине Мцымты были длительными и жестокими. - Здесь, в Турции, много верных нам черке­сов, - промурлыкал Омар Паша, откидываясь на спинку своего Кресла: так было гораздо удобнее, ибо огромный живот мешал ему дышать. - Мы всегда смотрели на наших кавказских соседей- мусульман как на братьев. Многие из них рады подчиниться султану, не так ли, Хусейн Паша?

Он обращался к одному из генералов - высо­кому сухопарому человеку со многочисленными шрамами на лице и изуродованной левой рукой. Несомненно, этот черкес не раз участвовал в рукопашных схватках с казаками и солдатами русской армии.

Хусейн Барзег говорил по-турецки с сильным акцентом, хриплым голосом, так что было просто невозможно определить, искренни ли его слова, или он просто отделывается общепринятыми ба­нальностями. Его речь, напоминающая дребезжа­ние, звучала монотонно.

- Разумеется, Ваше превосходительство. Мы все - братья в Исламе, - изрек он.

Его коллега Али Сафар долго и напряженно всматривался в Кундукова. Тот чувствовал, как глаза этого человека буквально сверлят его, и знал почему. Для этого черкеса он, Кундуков, олицетворял самое ужасное предательство: пере­шел на сторону русских, а, значит, был причастен к истреблению собственного народа. Али Сафар был тоже старым седым воякой, таким же долго­вязым, как Хусейн Барзег, однако ему, кажется, больше везло в баталиях: на нем не было види­мых следов ранений. Кундуков обратил внимание на то, что, как только черкес начал говорить, его пальцы забарабанили по рукояти сабли с видом каким-то особенно мрачным. Он сдержи­вался лишь усилием воли, и в его голосе звучала затаенная ненависть.

- Можно ли узнать, сколько продлится Ваш визит к нам? - его глаза сверкнули как отшли­фованный гагат. - Не сочтите это за невежливость, - продолжил он, пытаясь подавить в себе
сильную волну раздражения, - я просто хотел бы пригласить Вас встретиться с другими черкесами, живущими здесь, в Константинополе.

Кундуков задумался над этими словами и стран­ными манерами генерала. Али Сафар не внушал ему доверия, и Кундуков очень сомневался, что с его помощью он сможет получить полезные све­дения. Они все равно не поймут, что он хочет своему народу только добра...

- Моя миссия уже почти завершена, причем, добавлю, успешно, - проговорил он, набычившись.
- Огромное спасибо Его превосходительству. - Кундуков поблагодарил генерала Омара Пашу уважительным поклоном. - Посмею воспользовать­ся Вашим гостеприимством еще два дня, чтобы встретиться с некоторыми осетинами здесь, в городе. Вы знаете, что я сам осетин и правовер­ный мусульманин, хвала Аллаху.

Омару Паше это очень понравилось: коренной житель Кавказа, находящийся на службе у рус­ского царя, да еще правоверный мусульманин! Он чувствовал, что должен в полной мере вос­пользоваться этой ситуацией. Омар Паша посмот­рел на Хусейна Пашу с откровенно довольной улыбкой:

- Буду счастлив, если Вы останетесь здесь так долго, как пожелаете, генерал, а мы простим Вам то, что у себя дома Вы носите русскую форму, не так ли, господа?

Генерал Хусейн Паша Барзег добродушно рас­смеялся, генерал Али Паша Сафар попытался сделать то же самое, но закашлялся.

- Простите, Ваше превосходительство, у меня запершило в горле, - он отдал честь и вышел из комнаты. Омар Паша знаком указал Барзегу, что он может идти вместе с гостем. Хусейн Барзег сделал широкий жест рукой:

- Прошу Вас, - и вышел вслед за Кундуковым.

Али Сафар исчез в поисках ординарца и ста­кана воды. Хусейн Паша поправил перчатки и посмотрел вслед русскому генералу. В этот мо­мент в конце коридора появился второй черкес. Еле слышным шепотом он произнес:

- У нас, кажется, есть информация, ценная для Вас. Если Вы заинтересованы в ней, будьте по этому адресу в десять.

К ним подошел молодой турок с подносом, на котором стояли два стакана воды. Генерал Али Сафар быстро выпил воду, поставил стакан на поднос и положил рядом с ним листок бумаги. Заинтригованный, Кундуков вместе со своим ста­каном взял листок и незаметно положил его в карман.

Через несколько часов посыльный прибыл в дом Шамирзы Омара с запиской для Нахо.

- Кундуков хочет, чтобы я вместе с ним встре­тился с черкесами - армейскими офицерами, - сказал Нахо отчиму. За те несколько недель, что они провели вместе, юноша привязался к старику и о многом откровенно рассказал ему, в том числе, и о своих страхах в связи с массовым переселением, которое планировали русские влас­ти.

Шамирза Омар был опечален, узнав о том, что пришлось пережить Нахо, но не развеял его страхов.

- Послушай, - сказал он однажды, когда они сидели у фонтана, разговаривая о самых разных вещах. - У твоей матери и так достаточно печа­лей. Твой отец погиб, когда она ждала ребенка - ни одна женщина не сможет забыть такое... И сейчас, когда она так слаба, воспоминания об этом вернулись к ней. Я хочу помочь тебе устро­иться здесь. Сделаю все, что в моих силах. Но черкесы, как народ, не должны оставлять своей земли. Они не должны подчиняться насильствен­ному переселению. У меня много родственников и друзей, которые хотят остаться на Кавказе, и это их право.

Теперь Шамирза Омар прочел записку, при­сланную Кундуковым.

- Будь осторожен, Нахо. Этот человек учился в России. Что бы он ни говорил, он не на твоей стороне.

- Я не могу отказаться пойти туда. Он помог мне благополучно добраться до вас, а я еще не виделся с ним с тех пор, как мы прибыли сюда. Мне кажется, что отказаться будет невежливо.

Шамирза Омар покачал головой:

- Но ты ведь не знаешь точно, в чем состоит его миссия?

Нахо задумался. В горах он спал рядом с Кундуковым, слышал от него о причинах его по­ездки, и верил, что у того добрые намерения. Однако, даже порядочный человек может ока­заться причастным к предательству.

Поздно вечером он, следуя указанному адресу, добрался до маленькой турецкой виллы в Галате. Это был дом черкеса Хусейна Барзега, в котором жила его жена, тоже из племени убыхов, и их дети. Сам Хусейн, сильно занятый службой, ред­ко бывал здесь, так что, это было удобное место, где он мог тайно переговорить с Кундуковым.

Хусейн Барзег был одет в шелковый турецкий халат и курил толстую сигару. Вошедший в ком­нату Нахо удивился, видя, что хозяин дома пьет бренди. То же самое делал и Али Сафар. Их представили друг другу. Кундуков был очень рад, что Нахо пришел.

- Рад видеть тебя. Твои родственники здоро­вы?

- Да, Тхамада, у них все в порядке.

Слуга подошел к ним с подносом, на котором стояли напитки. Нахо взглянул на Кундукова.

- Фруктовый сок, - четко произнес тот. Нахо скромно показал, что хочет того же самого.

Али Сафар предоставил Хусейну Барзегу пра­во начать разговор. Он выглядел нервничающим, если не испуганным. Кундуков был озадачен. Он взглянул на Нахо, чтобы понять, как тот реаги­рует на поведение черкесов, но лицо юного ка­бардинца было непроницаемо

- Хотим быть с Вами откровенны, генерал, - хриплый голос Хусейна Барзега отнюдь не улуч­шился от алкоголя, - Али Паша Сафар и я - старшие офицеры Османской армии, и наша
преданность ей в военное время безусловна. Но у нас есть более важные обязательства - перед нашим собственным народом.

Али Сафар прервал его. Он говорил быстро, низким голосом:

- Именно эти обязательства заставляют нас сообщить Вам, что-то, чем Вы занимаетесь - не праведное дело.

- Что? - Кундуков не верил своим ушам.

- Это противоречит интересам черкесского на­рода, - заявил Хусейн Барзег. - Это на руку Османской империи.

Кундуков был потрясен. Эти люди были стар­шие армейские офицеры. Говоря с ним столь откровенно, они нарушали все мыслимые поряд­ки.

- Господа, объяснитесь, пожалуйста. Вы пыта­етесь сказать, что я вовсе не служу интересам бедных переселенцев, которые хотят обосновать­ся здесь? - он взглянул на Нахо, надеясь на его поддержку.

- Послушайте их, генерал, - сказал Нахо. Сло­ва шли из глубины его сердца. - То, что они хотят сказать, без сомнения, очень серьезно.

Хусейн Барзег стал нервно ходить взад-вперед по комнате:

- Поймите нас правильно. Мы уверены в том, что у вас честные намерения. Однако, Вам извес­тно, что такое политика. Наши люди, которые приехали сюда в прошлом году, тысячи людей переносят огромные лишения. Юношей немедлен­но забирают в армию и отправляют в отдаленные провинции. Что касается женщин...

Али Сафар перебил его:

- Нам стыдно об этом говорить. Турки поль­зуются их положением и продают черкесских де­вушек в рабство. Их словно африканок продают в дальние провинции, где у них нет никакой защиты.

Кундуков вдруг почувствовал облегчение.

- А, понятно. Вам не стоит волноваться, гос­пода. Генерал Омар Паша лично обсуждал со мной эти злоупотребления, и именно поэтому я здесь. Я должен заключить официальное соглаше­ние между Российским правительством и Осман­ской империей. Мы хотим, чтобы все прошло как можно более организованно. Чтобы наши люди смогли начать новую жизнь, полноценную жизнь, достойную мусульман.

Сердце Нахо учащенно билось. То, что он здесь услышал, подтверждало его худшие опасения, а обещания Кундукова были не только пустым, но и опасным вздором. Нахо не осмеливался загово­рить. Черкесские офицеры смотрели друг на дру­га. Потом Хусейн Барзег глотнул бренди и по­морщился. Было ясно, что Кундуков его тоже отнюдь не убедил.

- Извините, генерал, но мы разбираемся в обстановке, и видим, что Вас умело дезинформи­руют. Ни туркам, ни русским нет дела до благо­получия черкесов. России нужно занять наши земли, Турция же заинтересована усилить свою армию за счет черкесских воинов. Вот что стоит за этим позорным «соглашением».

Али Сафар вторил ему:

- Вы должны верить нам! Теперь, когда Вы знаете обо всем, если Вы действительно хотите
служить своему народу - всем горцам: осетинам, черкесам, другим мусульманским племенам – то сделаете все возможное, чтобы затруднить пере­селение племен с их исконных земель. Отмените это соглашение!

Али Сафар подошел к окну и выглянул нару­жу. Тут же он сделал знак, чтобы мужчины прекратили беседу: какие-то турки остановились внизу под окном, увлеченно разговаривая между собой.

Кундуков понизил голос:

- Прошу прощения, господа... братья... Но я не думаю, что вы правы. Поверьте - я поступаю
так, как подсказывает моя совесть... Я прибыл сюда, чтобы исполнить свой долг. Судьбы многих тысяч людей зависят от результатов этой поезд­ки. Извините меня.

Хусейн Барзег замолчал. На его лице отрази­лось презрение. Кундуков заметил это. Его собес­едники ни за что не поверят, что он действитель­но озабочен благополучием своего народа - они видели в нем лишь слугу Российской империи.

Однако он знал, что черкесы никогда не вы­играют эту войну. С юных лет он воспитывался и учился в России: закончил кадетский корпус, Павловское училище, его обучили искусству боль­шой мировой политики, искусству понимать лю­бую ситуацию. Он вполне доверял верховному военному командованию в Санкт-Петербурге. Разве Шамиль не удостоился уважительного обращения с ним русских после того, как признал власть царя?

Русские - особенно солдаты - вовсе не похо­дили на чудовищ. Они были отважны, дисцип­линированы, обладали глубоким чувством долга. Кундукову и многим таким, как он, разрешили сохранить мусульманскую веру. Это еще больше утвердило его симпатии.

Хусейн Барзег сделал последнюю попытку:

- По крайней мере, поговорите с другими людь­ми в этом городе. Здесь есть много осетин. Мо­жет быть, это изменит Ваше мнение. И запомни­те: все сказанное должно остаться строго между нами. Ни лично Вам, ни нашему народу не по­может скандал, если выяснится, что мы, наделен­ные высоким доверием люди, поступаем так не­благодарно, по отношению к туркам.

- Разумеется. Можете не волноваться на этот счет. Наш разговор - это разговор между брать­ями.

- И ты, Нахо, учти это. Понимаешь? - про­говорил Хусейн Барзег, проницательно глядя на кабардинца. Нахо сначала обиделся, но потом понял, как опасаются эти люди, не доверяя с ходу даже своим братьям-адыгам. В конце кон­цов, они ведь видят его впервые.

- Пожалуй, я пойду, - коротко проговорил Кундуков, сильно разочарованный исходом раз­говора и особенно его содержанием.

- Ты идешь, Нахо?

- Меня ждет экипаж отчима. Я сам доберусь, - тактично ответил тот.

Кундуков растерялся. Он намеревался еще по­говорить с Нахо, убедить его не особенно верить всему тому, что понарассказали эти генералы-черкесы. Но сейчас не время, сейчас нужно быс­тро ретироваться. Этот разговор - оскорбителен для Блистательной Порты и может иметь самые неожиданные последствия для его планов. Беда, если содержание этой беседы станет известно кому не надо. Кундуков и сам был немало потрясен им, хотя и оставался тверд в своих намерениях продолжать ту же политику, что и ранее.

Нахо видел из окна, как Кундуков запахнулся в плащ, чтобы не быть узнанным и направился в сторону отведенного ему жилища.

Али Сафар устало опустился на диван:

- Я не доверяю этому человеку. Он давно уже у них на содержании.

Нахо резко повернулся к нему:

- У кого на содержании? Вы имеете в виду Османские власти?

Хусейн Барзег горько рассмеялся и покачал головой:

- Нет, даже я не могу этого утверждать. Нет. Кундуков для этого слишком честный и верный солдат. Он - просто марионетка в руках русских. Осетины никогда так не были разобщены, как мы. В большинстве своем они христиане, и сотрудничество с русскими их не мучит.

Нахо и не спорил с этим:

- Но Кундуков искренен в своих намерениях. Мы много времени провели вместе и я могу поклясться, что он - истинный мусульманин. Однако, если говорить начистоту...

Генералы переглянулись. Жребий уже брошен. Теперь им уже нечем особенно рисковать. Судя по тому, что Нахо не ушел с генералом и по тому, как он говорил, они утвердились в мысли, что он - самостоятельный человек и вовсе не зависит от Кундукова.

- То, о чем вы рассказали сегодня, подтверди­ло мои худшие опасения, - признался Нахо. - Я поехал с Кундуковым только для того, чтобы облегчить дорогу сюда и благополучно вернуться обратно. Очень благодарен вам за ваши рассказы. Ваши слова прозвучали не зря.

Али Сафар глубоко вздохнул и еще раз от­хлебнул из стакана. Потом он презрительно мах­нул рукой в ту сторону, куда ушел Кундуков:

- Если хочет, может вывезти оттуда всех осе­тин. Пусть трудится, пока там не останутся одни черкесы.

Хусейн Барзег хмыкнул:

- Ты не хуже меня знаешь, что турки не отличают одних от других. Они думают, что все кавказские горцы - черкесы. Даже чеченцы, да хранит их Аллах!

- Могу сказать вам, что Кундуков там тоже пользуется большим влиянием, - заметил Нахо. - Я видел толпы чеченцев, готовых немедленно выехать. Все это - тоже благодаря авторитету Кундукова.

Али Сафар пригнулся и заговорил хриплым шепотом:

- Так-то вот. Мы попали впросак с этим осетином. Теперь нужно думать: не проболтается ли он? Что, если он донесет на нас в министер­ство? Тогда нам конец. Как думаешь, Барзег?

- Мы знали, на какой риск идем. Ты, Али Сафар, немало рисковал в этой жизни. И потом, мы же решили, что дело того стоит, - он забрал у своего друга пустой стакан. - Теперь мы уже все равно ничего не сможем поделать.

Али Сафар казался подавленным. Он нервно потирал руки:

- Да, ничего не могу придумать...

Нахо встал. Он понимал, что черкесы в отча­янии не только из-за будущего своего народа. Они боялись и за свою собственную судьбу. Одна­ко он не допускал и мысли, что Кундуков может оказаться подлецом. Он, несомненно, заблужда­ется, но это честный человек. Честный, согласно своим убеждениям.

- Ну что такое говорите! - сказал он, стараясь развеять мрачное настроение генералов, которое, как ему казалось, было лишь следствием разоча­рования и больших доз спиртного. - Не стоит предпринимать никаких решительных действий. Подумайте, что выиграет Кундуков, предав вас? Зачем ему это нужно?

Хусейн Барзег насмешливо посмотрел на него:

- Ты не знаешь, как поступают в таких слу­чаях турки, Нахо. Особенно, сераскир. Он надзирает за армией и знает, что ей просто необхо­димы новобранцы для защиты Балкан. Стоит только Кундукову указать на нас пальцем, и мы погибли. И ты тоже, мальчик мой, - он толкнул Нахо в грудь, чтобы придать больше веса своим словам.

Нахо остался неподвижным. Он думал. Ху­сейн Барзег заметил его озабоченность и улыбнулся. Улыбка его перекошенными мышцами лица напоминала гримасу висельника.

- А может, ты и прав, - устало проговорил он.

- Может быть. Может быть, он и не предаст нас.

Эти произнесенные обреченным тоном слова вовсе не развеяли страхов Нахо.

Али Сафар все еще нервничал, он вовсе не смирился.

- Мне бы твою самоуверенность, - пробормо­тал он. Затем он поднял глаза на Нахо, и тот увидел в них последние проблески надежды.- Что ж, Нахо. Думаю, что при теперешнем пол­ожении вещей, нам будет спокойнее, если ты закончишь здесь свои дела и немедленно уедешь из Константинополя. Единственное, что мы мо­жем сделать, это отправить тебя на родину. Мы рассчитываем, что ты сможешь сорвать планы Кундукова относительно Кабарды.

Услышав слова Али Сафара, Барзег выпря­мился, оживившись.

- Решено. Чем скорее ты вернешься домой, тем меньше вреда нам сможет принести осетин. Наши люди - прямые и честные. Они могут поверить всему, что им скажет этот сладкоречи­вый предатель.

Нахо знал, что это правда. В глубине души ему самому хотелось верить в добрые намерения Кундукова. Однако, многое наводило и на другие мысли...

- Я собирался пробыть здесь еще месяц, - тихо сказал он. Долг вновь вступал в противоре­чие с его желаниями. Ситуация была серьезной, но ведь ему так хотелось побыть еще с матерью... Еще совсем немного...

- Я должен подумать, - произнес он. - Я подумаю.

Но подняв взгляд на генералов, он увидел, что они подавленно молчат, не в силах спорить с ним. Нахо стало стыдно. Он ставил свои чувства превыше интересов собственного народа, в то время, как эти люди рискуют не только карь­ерой, но и жизнью. Он понял, что хотя бы ради них должен покинуть Константинополь как мож­но скорее.

* * * * *

Вопреки своим намерениям, Нахо все же за­держался у матери. Он с радостью замечал, что Сатани становится все крепче и оживленнее с каждым днем его присутствия в доме. Казалось, рассказы о Кавказе вернули ей свежесть юности. Это заметила вся семья, в том числе младший сын Бурхан. Они собрались в саду своего дома, выкрашенного охрой. Сад был наполнен арома­том цветущего жасмина. Все ели медовые пирож­ные и пили сладкий напиток.

- Ты вызвал румянец на ее щеках, - сказал Бурхан. - А мы и забыли, что когда-то она была цветущей, молодой.

- Да, она прекрасно умела готовить и ткать. Она умела все, что положено уметь настоящей черкешенке. Так мне говорила моя бабушка Нурсан.

- А теперь, все, что маме нужно делать - это говорить слугам, что они должны купить на ба­заре, - подразнил ее Исмаил.

Нахо был предельно дипломатичен.

- Я не имел в виду, что там ей жилось лучше, - серьезно сказал он.

Бурхан взял его за руку:

- Тебе принадлежит особое место в ее сердце, Нахо. Так и должно быть, ведь ты ее первенец. Мы счастливы, что ты с нами, и рады видеть маму такой.

- Бедная Нурсан! - Сатани вспомнила эту за­гадочную темноволосую красавицу, которая была так добра к ней. - А что стало с тем третьим братом, который вернулся на Кубань?

- Азамат? Князь отдал ему участок земли, который когда-то принадлежал нашей семье. По-моему, несколько наших дальних родственников все еще живут на Кубани, и, кажется, довольно спокойно.

- Объясни, кто кем кому приходится, - поп­росил Исмаил, и Нахо еще раз вспомнил все
семейное древо Ахмета с Кубани - его троих сы­новей - Казбека, Анвара и Азамата; и то, как Казбек стал героем, сражаясь на земле шапсугов; и то, что Анвар, который еще жив, заботится о семейном табуне вместе со своими сыновьями; и то, что, согласно традициям адыгов, Азамат по­кинул отчий дом, чтобы свить свое собственное гнездо в другом уголке гор, и что он унаследовал семейное состояние.

- Ну что ж, - сказал Исмаил, - это только доказывает правильность старинной пословицы:
«Тот, кто никогда не делает ни шагу от родного очага, находит дохлую лягушку и радуется. А тот, кто путешествует в дальних краях, находит мешок золота.»

Дата добавления: 2015-06-04