КАНДИНАЛЬ 6 страница. Ахмет не надеялся на хороший сон после все­го, что случилось за этот долгий и трудный день: голова буквально гудела от впечатлений

Ахмет не надеялся на хороший сон после все­го, что случилось за этот долгий и трудный день: голова буквально гудела от впечатлений. Однако мягчайшие пуховые подушки и одеяло из овчины сделали свое дело...

Рано утром Мурад разбудил его.

- Хамзет хочет поговорить, с тобой до нашего отъезда. Я помогу тебе, пошли.

Мужчины пересекли площадь перед домом мул­лы. Еще до рассвета жители чеченской деревни были уже на ногах. Ахмет слышал мелодичные звуки азана, которым мулла сзывал всех на ут­реннюю молитву. Люди спешили, на ходу привет­ствуя друг друга, и Ахмет отвечал на приветствия вроде «добрый день» и «хвала Аллаху» на их собственном диалекте, как научил его Мурад.

Хамзет выглядел бледным и слабым, но жара у него не было. Состояние его было не из легких, но он уже мог обойтись без постоянного присмот­ра. Он показал Ахмету швы на спине.

- Чистая работа, - оценил Ахмет. - Кто лечит тебя здесь?

Мурад перевел.

- Был тут один туркмен, который годами ез­дил по этим горам. У него был дар лечить - от Бога. Причем безо всяких заклинаний, никакого колдовства, как у многих здешних странствую­щих лекарей. С тех пор, вот, женщины наши справляются.

- Моя мать, да упокоит Бог ее душу, тоже исцеляла всех в деревне. Ничего, Хамзет, теперь ты пойдешь на поправку.

Ахмет протянул руку, и раненый с чувством пожал ее в знак признательности. Он улыбнулся - и тут Ахмет заметил поразительное сходство: те же светло-серые глаза, те же шелковистые каш­тановые волосы. Человек, спасенный им, был братом девушки, которую он полюбил.

- Дочь муллы!- Ахмет непроизвольно выска­зал вслух свою догадку. Но получить такую де­вушку в жены можно было только за огромный выкуп.

Мурад засмеялся:

- Так я и думал! Сестру Хамзета зовут Цема. Я заметил, как ты смотрел на нее вчера вечером. Она чудесная девушка.

- Цема… - задумчиво произнес Ахмет.

Услышав имя своей сестры, Хамзет весь на­прягся, приподнялся над подушками, не выпус­кая руки Ахмета. Многозначительно посмотрел на Мурада, как бы умоляя его объяснить чужаку чеченские обычаи. Ведь он искренне полюбил Ахмета и хотел видеть его среди своих друзей. Мурад понял это.

- Среди этих людей будь особенно осторожным и щепетильным в делах сердечных. Ты шапку уронишь, а они обидятся. Какие они горячие, ты сам знаешь, - мягко заметил Ахмету Мурад. - Никогда не заводи речь о его сестре при нем или при ком-нибудь из их семьи. Потом я расскажу тебе об их Хабза.

Ахмет согласно кивнул. Хамзет вдруг начал что-то возбужденно говорить Мураду, по-прежне­му держа Ахмета за руку. Возможно, это было следствием всего пережитого. Конечно, нельзя было даже мельком упоминать его сестру! Глаза Хамзета наполнились слезами и он весь задро­жал. В этот миг он напомнил Ахмету красивого крупного жеребенка арабской породы, очень не­рвного, возбудимого, который нуждается в забот­ливом уходе.

- Что он говорит?

- Он говорит, что очень хочет дружить с тобой и чтобы ты остался жить с нами... А теперь нам пора идти, ему нужно отдохнуть.

Когда они вышли за дверь, Мурад тихо ска­зал:

- У тебя появился хороший союзник, Ахмет. Хамзет сказал, что был бы счастлив иметь тебя в качестве малхи. Но ты должен довериться мне в этом деле, если этому суждено быть.

Сейчас такое привычное слово малха странно прозвучало для Ахмета. Только представить себе: после всех бед, причиненных Ахмету зятем его собственной семьи, он сам станет зятем для дру­гого молодого человека! Ахмет поклялся, что если это случится, он выполнит свой долг с честью. Для адыга малха - один из ближайших родствен­ников, и это звание накладывало на мужчину обязательства не менее священные, чем супру­жеские.

Хамзет напомнил Ахмету самого себя. Каза­лось, он был таким же очень давно, а в действи­тельности - не более одиннадцати месяцев назад. Его жизнь тогда была иной: он был молодой необстрелянный воин, родители еще живы, и вот в их семье появился малха. Ахмету так хотелось уважать его, признавая превосходство старшего родственника...

Покидая дом муллы, Ахмет мечтал хоть кра­ешком глаза увидеть Цему, но ее нигде не было. Когда друзья подошли к дому родственников Мурада, лошади уже были оседланы, и они не мешкая пустились в дорогу, провожаемые добры­ми напутствиями и пожеланиями.

* * * * *

Генерал Комаров нежился в постели, устроен­ной на французском диване. Слуги готовили для него ванну. Это был последний день дома. Он лвякн Екатериноград, но не за то, на что наме­кал генерал Якоби: Комаров не искал легкой жизни. Хотя, сказать по правде, за годы много­летней службы на переднем крае здесь, на Кав­казе, он старался не упустить любую возмож­ность расслабиться.

Городок этот находился в очень красивом мес­те, на горном кряже, лицом он был обращен на север, на матушку Россию, и в то же время смотрел вниз на бегущую там реку Малку. Город переживал подъем. Благодаря прибытию коман­дования русской армии и притоку казаков из грязноватого поселка он стал превравчаться в |мж1ма торговый и политический центр. Новые дома строили из бруса, были они, в основном, одноэтажные, однако в последнее время вокруг главной плошрдя выросло несколько многоэтаж­ных домов с каменными фасадами. Разрастаясь, поселок приобретал форму гоггиуголышка: две стороны его были защищены крутым обрывом, а остальные три прикрывали бастионы, рвы и ли­нии обороны. Екатериноград был неприступен.

Этот город-крепость имел ключевое значение для русских на Кавказе. Все земли вокруг - к западу до Пятигорска и к востоку до Терека -были очень плодородными. Татары называли этот район Беш Тамак, что означает «Пять уст» - в честь рек, пересекающих эти равнины и впадаю­щих затем в могучий Терек: Баксана, Малки, Чегема и Черека. Екатериноград лежал выше главного брода через Малку, куда пригоняли скот и держали до тех пор, пока не спадет весенняя вода и можно будет перейти через реку. Тот, в чьих руках был Екатериноград, был хозяином положения на черкесских равнинах.

Генерал Комаров владел одним из самых больших брусовых домов с балконом в центре города. Кроме него, там жили его супруга с сыном и его гувернером. Госпожа Комарова любила поиграть в карты и побаловаться крепким кавказским чаем. Теперь, когда Комаров получил звание генерал-бригадира, он мог меньше заниматься семьей, чем в те времена, когда был полковником и только-только обзавелся своим собственным гнездом. Когда генерал был в отъезде, его жена принима­ла у себя кое-кого из холостых офицеров их полка, но супруг верил в ее нравственность. А она, красавица, графиня, женщина, которую он знал еще со времен учебы в Московской Академии -она была слишком умна, чтобы наделать глупос­тей. Как бы в наград}' за ее верность, Комаров не скупился на подарки: она ведь пошла под венец, имея громкий титул, но без богатого при­даного. Теперь же графиня имела лучшие брил­лианты на Кавказе и дом, полный изысканных французских вещиц. Екатериноград - не Петер­бург, но они жили там с особым шиком. Возмож­но, графине Софье нравилось чувствовать себя крупной рыбой в маленьком пруду или, может быть, ее как заядлую наездницу, привлекала возможность часами скакать по кавказским про­сторам. Муж не вмешивался, главное - чтоб жене было хорошо.

Нашествие русских не помешало привычному ходу торговли на Кавказе. Калмыки, турки, ка­бардинцы, русские, ногайцы, татары, черкесы и карачаевцы, как обычно приезжали в Екатери­ноград поторговать. Действительно, насколько мог судить генерал Комаров, новая потемкинская кампания, лишь оживляла здесь коммерцию. Там можно было встретить торговцев лошадьми, ору­жием там лекарей, купцов с товарами, а там оружейных мастеров, были и держатели прито­нов... Город стоял на пороге большой) будущего.

Комаров был командирован в Горный корпус из Санкт-Петербурга еще кадетом и поступил в драгунский полк, где дослужился до капитана.

Это было чудесное время, когда молодой человек мог частенько позволить себе поудить снежную форель в верховьях Кубани. Денщиком у него тогда был полукровка-карачаевец с ужасным шрамом от сабельного удара на щеке, неописуе­мый сквернослов, к тому же коварный, как за­коренелый разбойник. Еще давным-давно Кома­рову внушили, что все местные жители - воры с рождения. Денщика звали Хашим. У Хашима была прекрасная борзая, сопровождавшая его повсюду. Комаров очень привязался к собаке, но однажды денщик проиграл ее в карты. Хашим говорил, что он карачаевец по происхождению, однако по-русски говорил весьма прилично и мог вполне сойти за жителя северных районов Кавказа, ко­торый превратился в плавильню множества на­ций и языков. Единственной чертой в натуре Хашима, свойственной горцам-карачаевцам, было его пристрастие к гаданию. В карманах он пос­тоянно таскал сорок одну голубую бусину и, слу­чалось, пытался угадать будущее, бросая их по несколько штук на стол. Если выпадало что-то недоброе, Хашим мог отложить любое дело до тех пор, пока бусины не предскажут удачу. Это было просто невыносимо: приказывать карачаев­цу ехать, если бусины велели ему не двигаться, было все равно, что пытаться свалить дуб махом руки. Однако с годами Комаров благодаря Хашиму узнал о горцах немало хорошего, и начал их искренне уважать.

Время шло. Комаров получал повышения по службе, но предпочитал оставаться на Кавказе, отклоняя предложения принять участие в более престижных кампаниях. Год отдал он Польской кампании, но все это время очень скучал по Кавказу и поклялся никогда больше не покидать его. С большим трудом Комаров выучил чеченс­кий язык, чтобы иметь возможность проверять армейских переводчиков: они зачастую искажали показания пленных. При этом он строго блюл «честь мундира», да и вообще, среди русских офицеров «хождение в местный народ» не было принято. Тем не менее, ему не был чужд дух приключений среди гор, и он отчетливо понимал, что положение России во многом зависит от ус­пеха этой кампании, хотя, в отличие от Суворо­ва, считал что она будет нелегкой и затяжной. Комаров осознал это, проведя не один долгий вечер за рюмкой в обществе карачаевца Хашима, который немало порассказал ему о жизни и ук­ладе горцев: о свободных союзах племен; о том, что вождям подчиняются и чтят: их лишь до тех пор, пока их дела отвечают интересам племени; о «кровном родстве» и «кровной мести», сближа­ющих или разделяющих различные кланы; об обычае брать на воспитание чужих детей, чтобы укрепить родственные связи. Чеченцы почти ни­чем не отличались от остальных племен, за ис­ключением того, что у них не было князей.

Узнав все это, Комаров пришел к твердому убеждению: у горцев есть свое мировоззрение, свое отношение к жизни, и поэтому их будет нелегко победить. Это трудно назвать «филосо­фией» в полном смысле этого слова: все-таки речь шла о диких жителях гор. Их растили не просто для войн, но для геройской смерти на поле боя. Например, если человек умирал от болезни или другой «обычной» причины, ему ус­траивали пышные похороны и погребали головой в сторону Мекки, чтобы душа его обязательно попала в рай. Если же человек погибал в бою, все эти церемонии были не нужны: такая смерть уже сулила рай.

Кроме того, кавказцы очень любят свои горы и их преданность родной земле ничуть не мень­ше, чем у русских царю и Отечеству. Это был самый отчаянный противник, которого Комаров когда-либо встречал, и он даже сам невольно перенял кое-что от их романтического безрассуд­ства.

Суворов был не прав, рассчитывая на быстрое продвижение, смыкание оборонительной линии на юге - дело вовсе не легкое. Это будет стоить многих жизней, и большей частью полягут рус­ские, казаки. И Якоби заблуждался, считая, что Комарову по душе лишь классические поля сра­жении с четкими маневрами, заранее определен­ными началом и окончанием боя. Это была не та война, которую Россия могла выиграть военным искусством. Но его мнению, одержать победу можно было лишь перебив все местное население или вытеснив его из этих мест.

Теперь Комаров стал понимать, почему имен­но Суворов был поставлен во главе этой кампа­нии. Он здорово отличился, разгромив ногайских татар. Он доказал, что способен решиться на массовое истребление врага. Однако гоняться за черкесами или чеченцами по горам, чтобы при­кончить, все равно, что искать крупицы пороха на лугу. Комаров прекрасно осознавал, как силь­но отличаются эти горцы от нерешительных рав­нинных ногайцев.

Вот почему Комаров старался как можно боль­ше времени проводить в укрепленных городках Екатеринограде или Моздоке - еще одном торго­вом центре черкесов, захваченном русскими в тридцати пяти верстах отсюда - и там получать сведения о ходе событий. Если горцы начинали где-то собираться, он первым хотел узнать об этом. Его слуга-карачаевец давал ему дельные советы, как добывать ценные сведения. Разумеет­ся, в русской армии был свой штат осведомите­лей, среди которых было особенно много крепос­тных грузин и армян. Комаров, однако, тешил себя мыслью, что он может, не выдавая себя, зайти в харчевню и выйти оттуда, разузнав, что ему нужно, причем быстрее, чем его товарищи на передовой.

Комаров не спеша, тщательно облачился в штатский костюм. Это был последний день отпус­ка и он намеревался посвятить его удовольстви­ям. Строгий, отлично сшитый сюртук, казалось, добавлял легкости невысокому коренастому господину. Он давно уже оставил привычку молодых офицеров вне службы одеваться «по-черкесски». Глянув в окно, Комаров увидел, что Хашим ждет, держа под уздцы его оседланную лошадь, чудес­ную породистую немецкую кобылу ростом более 17 ладоней, не то что эти горные коротышки, на которых местные жители шныряют вокруг горо­да. Он собирался встретиться за картами со сво­им полковым адъютантом и двумя армянскими торговцами.

Комаров спустился вниз и обнаружил, что дома никого нет. Графиня Софья наверняка уже в чьей-нибудь гостиной флиртует с молоденьким офицером, попивая чаи из самовара. Их сын Алексей на охоте: унаследовал, видно, от матери эту страсть.

Перед выходом на свежий воздух Комаров вы­пил чашку горячего чая.

- Веди коня, Хашим. Я?пойду пешком...

Хашим добродушно сплюнул, взлетел в седло при помощи стремян и двинулся по улице, ведя в поводу кобылу хозяина. Он никогда не приста­вал с разговорами, если только изрядно не напи­вался.

Комаров проехал немного вдоль земляных ук­реплении, любуясь дальними горными пиками, озаренными розовым утренним светом. Неподвиж­ный воздух был чист и свеж. От одного глотка этого воздуха на душе становилось светлее. Кто бы мог предположить, что весь этот край вот-вот сотрясут конвульсии войны.

Накануне Комаров зашел в местную тюрьму поглядеть на пленного чеченца, сидевшего там. Чеченец был схвачен за попытку ударить ножом одного из офицеров, когда тот выходил из гости­ницы (употребляем это слово, чтобы не говорить «бордель»). Краем уха Комаров слышал, что ка­кая-то здешняя красавица, как магнитом притя­гивает к себе вновь прибывших русских офице­ров, жаждущих новых впечатлении. Этот случай вряд ли заслуживал личного участия генерала Комарова, но он, случайно бросив взгляд на ра­порт начальника тюрьмы начальнику гарнизона, заметил одну интересную деталь. Он как раз обязал своего адъютанта читывать подобные рапорты и замечать любопытные штрихи. «Обвиняемый пок­лялся именем шейха Мансура, что он и его люди скоро отомстят за растление их женщин», - гово­рилось в рапорте.

Уже не впервые Комаров встречал это имя - шейх Мансур. Осведомители, живущие в горах среди чеченцев, подтверждали, что среди горцев начал быстро завоевывать авторитет некий очень умный человек с задатками предводителя. Никто не знал точно, откуда он взялся. Было лишь известно, что незнакомец знает несколько язы­ков, что позволяло думать, что он иноземец, и его услуги оплачивают турки.

Комаров добрался до места условленной встре­чи - единственной приличной гостиницы в городе

- точно в назначенный час и расположился в курительной комнате. Вскоре подошли остальные. Двое армян были его старыми знакомыми. Один из них, высокий, худой, торговал пушниной, скупая шкуры лисиц, медведей и куниц у чечен­цев, другой занимался винами. Именно он принес бутылку грузинского вина в качестве приятного дополнения к маринованным огурчикам и копче­ному мясу, сервированным для них на столике, покрытом зеленым сукном.

- Ну где же Иванов? Опаздывает, как всегда!

- проворчал Комаров, любивший пунктуальность. И тут, легок на помине, адъютант словно вырос в дверях, заслоняя свет.

Он вошел, ловко щелкнув каблуками. Иванов поклонился присутствующим и уселся в кресло. Это был высокий широкоплечий блондин, боль­шой жизнелюб. Взялись за карты.

- Все готово к завтрашнему утру, Ваше пре­восходительство,. - сказал адъютант. - Мы высту­паем в Чечню и Кизляр согласно Вашему прика­зу.

- Спасибо, Иванов. Если меня завтра убьют, у тебя будут двое подозреваемых.

Несколько секунд он пристально смотрел на торговцев. Адъютант покраснел от смущения, и тут генерал вдруг разразился хриплым смехом.

- Ради Бога, господа, прошу меня извинить! Uous etes trop ardent, toujours!

Эту фразу Иванов растолковал как компли­мент и широко улыбнулся. Коммерсанты успоко­ились и наполнили бокалы.

- За Ваш успех, господин генерал, - произнес виноторговец, покручивая кольцо с крупным брил­лиантом, так называемом кабошоном, на своем коротком пальце.

- Спасибо... Кстати, господа, хотел бы я знать, как у вас идут дела...

Торговец мехами Артюнян постоянно курсиро­вал с товаром через Чечню и ^Дагестан, Чтобы убедить местное население, что он не связан с казаками, Артюнян несколько раз пускал слух, что его ограбили в дороге. А горцы, к какому бы племени они не принадлежали, имеют общую слабость - любят посплетничать. Новости разно­сятся в горах стремительно, как быстрый ручей, поэтому Артюняна везде встречали сочувственно и доброжелательно. Несмотря на высокий рост, он мог часами сидеть на подушках, поджав под себя ноги, и болтать без устали.

- Да, дела в порядке, идут потихонечку, -ответил он, пытаясь передернуть карты, пока все слушали его.

- Донесения сообщают, что турки засылают сюда секретных агентов, чтобы смущать души и будоражить умы.., - сказал Иванов.

Комаров отрицательно покачал головой.

- Ты не прав, Иванов. Черкесы набожны, но они не фанатики. Я видел, как воскресным ут­ром они молятся на дубовый крест, а вечером кладут поклоны Аллаху. Их привлекает не сам ислам. Их влечет высшее начало... Бог.

- Прошу прощения, но чеченцы отличаются от черкесов. Из всех горских племен это самые истые мусульмане, - заметил Артюнян, обращаясь к Комарову, - эти нехристи поражены каким-то безумием, это всегда меня отталкивало от них.

Комарову не понравилось это слово «нехрис­ти». Бывало, ему самому кричали в лицо «Гяур! Гяур!», в действительности имея в виду совсем другое. Сам он не был особенно религиозным и не мог понять, как можно воевать из-за веры. Считал, что все явления вызваны лишь полити­ческими причинами.

- Возможно. И если у кого-нибудь хватит на­стойчивости и умения использовать это «безумие» в своих целях, это здорово прибавит нам хлопот,

- согласился Комаров.

Виноторговец поджал губы, смакуя большой глоток красного вина.

- Причем замечу вам, что клятву приносят не обязательно господину или военачальнику. Зачас­тую, так подтверждают верность идее или лич­ности, если эта личность настолько сильна, чтобы олицетворять собой идею...

- Как, например, этот новый мессия Мансур..,

- вставил Комаров.

Армяне украдкой переглянулись. Хорошо же у генерала работают осведомители! Они-то надея­лись выслужиться, подарив ему это имя, а теперь не видать им яиц, не говоря уж о рябчиках.

Артюнян выпрямился в кресле, сосредоточен­но тасуя карты.

- Я не думаю, что ему платят турки. Мансур, может быть, хочет добиться их поддержки, но сам он, я думаю, полностью независим.

- Надежные источники свидетельствуют, что он поляк. Знает несколько языков. Это, вероят­но, изверившийся во всем офицер, дезертир, -заметил Иванов.

Виноторговец, стараясь опередить Артюняна, затараторил, пытаясь сообщить как можно боль­ше из того, что он зная.

- Он участвовал во многих сражениях. На коне скачет, как ветер, а саблей управляется просто играючи...

Комаров вягаурнлся:

- Уже стад легендой, как средневековый ры­царь какой то! Я на такте вггучхн не клюю.

Виноторговец улыбнулся, довольным тем, что успел высказать все самое важное.

Он зндетг как важен образ. Ездит на белос­нежном лошади, которую зовут Карабах. Отлича­ясь к бою, оо как бы ее придает значения этому. Чеченцы любят такой стиль.

Артииши доверительно ваял Комарова за руку.

- Это «не что, raon General, - сказал он. - То, что сльппал к> заинтригует Ваг ела? больше. Я утверждаю, что шейх Мансур не является турец­ким етаялеяпнком, потомут что on, прежде всего, политик, а уж потом духовное лицо. Мне рясека-зывали, что он не верит звездам, он просто верит в человека. Это не ислам. И он открыто высме­ивает все теории о прелопрепелеиностн судьбы н прочем таком.

- Ваш ход, милейший, - напомнил ему адъ­ютант Иванов.

- А где же он засел? - Комаров пристально смотрел на высокого армянина. - Вы знаете?

- В Чечне. Где-то в Черных горах. Его оттуда будет трудно выкурить.

Комаров улыбнулся, собирая свой выигрыш.

- Я не намерен рыскать за ним по горам. Если достаточно горцев соберется под его фаагами, он сам отправится искать нас... Время обедать, гос­пода. Потом мне нужно закончить с депешами.

Коммерсанты пошли в столовую первыми. Ко­маров прошептал Иванову:

- Артюнян хорошо говорит по-чеченски. Пош­ли его в веселый дом, пусть попробует уговорить сестру арестованного чеченца помочь нам. Так или иначе, но к шести пополудни мне нужно знать название той деревни, где скрывается этот человек. Мы пошлем туда своего разведчика, чтобы выяснить, многих ли удалось увлечь этому Мансуру. Зараза, кажется, стала распространяться, и я намерен незамедлительно представить Суворову свои соображения. Но для того, чтобы наши сведения заинтересовали его всерьез, нужна как можно более полная и точная картина.

Тушеное мясо под вино и, водку привели Ар-тюняна в замечательное расположение духа и он с готовностью согласился выполнить возложен­ную на него миссию..Виноторговец отправился восвояси, сокрушаясь, что ему по своим делам не приходилось бывать в столь отдаленных, но лю­бопытных уголках Чечни, как это удавалось Ар-тюняну.

Генерал Комаров возвращался в отличном на­строении. Он надеялся, что предстоящие сраже­ния будут более крупными, если, конечно, про­тивник будет представлять собой достойную силу, а не беспорядочную толпу, которую нужно лишь разогнать, как баранов. Это придавало какой-то смысл всему происходящему. Естественно, он не будет рисовать Суворову ситуацию в таком свете: ведь это лично ему хотелось настоящего ратного дела. Это так веселит кровь. Только бы не эти случайные кровавые стычки... Сыт Ими по горло.

* * * * *

Деревня, куда Мурад привез Ахмета, была очень мала - просто кучка крестьянских хижин. Однако местечко, где она находилась, было са­мым прелестным уголком, какой только можно себе вообразить. Домики полукругом раскинулись на плодородной равнине у подножия вздымаю­щихся ввысь гранитных великанов, составляю­щих главную кавказскую гряду. На такой высоте небо, казалось, нависло прямо над головой, а облака наперегонки неслись по небосводу, стал­кивались, сбивались в кучу, прокладывая себе дорогу сквозь нагромождения сверкающих снего­вых вершин. С севера деревня была защищена и неприступна, с юга ее заливало щедрое солнце. Дорога взбиралась на насыпь, а оттуда открывал­ся чудесный вид, на раскинувшуюся зеленую долину. С востока и запада деревню окаймляли густые грабовые леса, заросшие бузиной, непро­ходимой чащей ягодных кустарников и буйного папоротника. Луг был сплошь покрыт ромашка­ми, и как только лошади стали мять их ногами, в воздухе разлился какой-то тонкий, пьянящий запах. За всадниками тянулась цепочка их сле­дов, темнеющая среди серебряных блесток росы, еще не высушенной ласковым утренним солнцем.

Дома были выстроены из камня, а крыши сделаны из уложенных в ряд огромных бревен. Аккуратные заборчики отделяли домашнюю жив­ность от огородов, но на большей части луга не было никаких загородок. Одного лишь взгляда на этот луг было достаточно, чтобы Ахмет понял, что он осел бы здесь, будь на то его воля. Это место идеально подходило для воплощения его заветной мечты - коневодства.

- Да это просто рай! Вы здесь надежно укры­ты от налетов, - с восторгом сказал Ахмет Мураду.

Мурад пожал плечами.

- До сих пор никто не трогал. Казаки редко забираются так далеко. Они ведь не любят во­евать без своих пушек, а тащить их на эти кручи почти невозможно.

- А зачем им вообще соваться сюда? Они тут не держат коров или овец... Мурад мрачно усмехнулся:

- Русские не собираются возделывать землю, мой дорогой Ахмет. Речь идет о власти. О власти над этой землей. Они хотят, чтобы все жители этих гор подчинялись их князю. Поэтому они шлют сюда войска и генералов - управлять этим краем от его имени.

- Да, но Россия - большая страна. Там много земель. Зачем им еще наши?

- Ты прав, Россия велика. Она во много раз больше, чем весь Кавказ, Но нити политики так сложны и запуганы... И русский князь преследу­ет множество различных интересов. Он, напри­мер, - крупнейший властитель христианского мира. К югу от этих гор живут другие христианские народы- Царь решил распространить и на них свое влияние, присоединить их, чтобы защитить от врагов. А мы как раз у него на пути.

Ахмет приготовился услышать кое-что из ис­тории. Мурад гораздо лучше него разбирался в опросах большой политики, умел объяснить, что же происходит на Кавказе. Где-то в глубине души не хотелось вникать во все это - У Ахмета еще не появился такой вкус к политике, интригам и военным хитростям, как у Мурада,

Они подъехали к деревне. Из одного домика выпорхнула миловидная молодая женщина с ро­зовощеким ребенком на руках.

- Это моя жена Медина, - с гордостью произ­нес Мурад. Мужчины спешились. Мурад подхва­тил малыша на руки и принялся подкидывать его у себя над головой так, что тот засмеялся.

- Джафар! Мой маленький! Л привез тебе но­вого хорошего дядюшку. - Мурад, улыбаясь, по­вернулся к Ахмету. - В Кабарде я не смог бы выражать свои чувства так открыто. Старики сразу бы осудили..!

Ахмет кивнул.

Мурад быстро объяснил Медине, - кто такой Ахмет. Она почтительно улыбалась, и, краснея, извинялась, что не может разговаривать с ним на кабардинском. Конечно, для Ахмета она не была так прекрасна, как Цема, но он по достоинству оценил ее доброе открытое лицо, ясные зеленые глаза, ее красоту женщины, познавшей материн­ство, - все это даже смутило его поначалу. Из дома выскочил и бросился к отцу еще один маг лыш - мальчик около двух лет со светлыми куд­ряшками. Вскоре Мурад стоял перед Ахметом уже с двумя детьми на руках и смотрел на него с гордостью счастливого отца и мужа.

- Вот моя семья: Тимур - старший, Джафар - еще грудной, вот мой дом. Моя Медина гово­рит: «Пусть твой приезд принесет нам счастье. Так оно и будет, правда, Ахмет с Кубани?

Ахмет стоял возле лошадей, рассеянно погла­живая морду своей кобылы. В голове у него уже громоздились большие планы... Он попросит Мурада обучить его чеченскому языку, а потом постепенно выспросит у Медины, чего можно ждать молодому человеку от чеченской девушки и как с ней вести себя.

Одно особенно поразило Ахмета. Чеченцы были гораздо менее привержены условностям обычаев, чем его соплеменники. Для его отца, например, обнять сына прилюдно было так же немыслимо, как сдаться врагу на поле брани. Его мать, в соответствии с обычаями, не появлялась в гостях вместе с отцом за исключением особых случаев, и это несмотря на то, что их связывало настоя­щее чувство, с которым они вместе приняли смерть. Когда Мурад пошутил с Мединой и кос­нулся ее щеки, Ахмет понял, почему этот кабар­динец поселился здесь, оставив родное племя. Они с Мурадом были разными людьми, но оба испы­тывали страстное желание обрести личную свобо­ду - так орленок совершает свой первый полет, услышав зов матери с высокого утеса.

Здесь казаки не потревожат его. Возможно, туг и окончится его путешествие.

Как будто прочитав его мысли, Мурад пригла­сил гостя в дом:

- Сегодня переночуешь у меня, а завтра на­чнем строить для тебя дом. Бели б мы были сейчас в Великой Кабарде, я сказал бы «до за­втрашнего быка. Он явно сам любил слушать свой голос.

Это была большая честь для Ахмета. Если Му­рад собрался собственноручно заколоть быка, значит он был намерен завязать тесные узы друж­бы. Здесь, в маленькой горной деревне, вместо быка будут мед и ягненок, поджаренный в молоке, однако суть, ритуала та же - кровное братст­во.

* * * * *

В течение следующих недель Ахмет и Мурад с помощью слуг с усердием ^строили дом. В Ахмете, видимо, пробудилась тяга к обустройству, свой­ственная человеку, собирающемуся пустить кор­ни. Поставили заборчик, огород вскопали. Поме­щение для слуг соорудили вдоль хозяйского дома. Во время работы Ахмет старался выучить какие-то основные слова по-чеченски, а коль скоро нужда - лучший учитель, ему не понадобилось на это много времени, и вскоре Ахмет смог объясняться с работниками.

Вечерами, сидя у очага в доме Мурада, Ахмет рассказывал новому другу историю своей жизни, сначала несколько скупо, а потом все с большей откровенностью. Мурад несколько смутился, уз­нав о причинах ухода Ахмета из дома; так как и сам он когда-то покинул родные края и перебрал­ся сюда в горы из-за семейных недоразумений.

- Я сын великого князя Хапца, - признался Мувад, - и^взгляни на меня - живу как заправ­ский горный чеченец! Мне нравится такая жизнь и ты со ^временем, надеюсь, полюбишь ее. Я свободный человек. Здесь я сам себе хозяин и не завишу от гневных выходок моего отца.

Дата добавления: 2015-06-04