Скользящая дверь открылась с металлическим присвистом. Погру­женный в свои мысли, я не заметил приближения шагов по коридору

Но память — это инструмент обоюдоострый: я мог со всеми под­робностями вызвать в своем воображении все пытки, которым под­вергали меня китайцы. Они видели, как я нес бумаги из Поталы, и решили, что в них содержатся государственные секреты, поэтому они схватили меня и подвергли страшным пыткам, чтобы я их им выдал. Я, скромный священнослужитель, самым большим секретом которого являлось то, сколько съедает лама!

Моя память была заполнена до отказа. Я легко мог вызывать карти­ны, которые я видел в журналах, привозимых индийскими купцами, и картины, о которых я даже не подозревал, что видел их когда-нибудь.

Школа, толпа мальчишек, сидящих на полу и пытающихся писать на плитках горного сланца. Монах-учитель, переходящий от одного к другому, чтобы похвалить или сделать замечание, который говорит мне, что, если я буду хорошо заниматься, я останусь здесь дольше, потому что должен выучить больше своих товарищей.

Я вспомнил выражение тревоги на его лице и то беспокойство, которое вызывало у него мое красное морщинистое личико. Потом передо мной начали возникать сцены из раннего детства. Мои родите­ли всегда мечтали о сыне, который станет священнослужителем и принесет славу их семье.

Я вспомнил свое появление на свет. Свой первый взгляд на мир, в который я был ввергнут. Лицо своей матери. Морщинистое лицо ста­рой женщины, помогавшей при родах. Немного позже — своего отца, несущего новорожденного так, как будто он боялся меня, — первого новорожденного, которого довелось ему увидеть.

Я лежал и думал обо всем, что со мной произошло. Я ВЫНУЖДЕН был здесь лежать, потому что не мог двигаться! Определенно что-то сделали с моим мозгом: я стал более восприимчив. Мои мысли стали более ясными. Раньше было много путаных мыслей, потому что я не умел их сконцентрировать, я всегда натыкался на какой-то мешающий мне фон в своем сознании. Теперь ВСЕ мысли были чисты, как вода горных ручьев.

Женщина суетилась вокруг, передвигая разные предметы, я слышал удары стекла о стекло и металла о металл. Я слышал скрип, когда она нагнулась, чтобы поднять упавшую книгу. Взвизгнула какая-то перед­вигаемая мебель. Потом она по дошла к стене, и я услышал, как засколь­зила дверь, а потом с лязгом закрылась за ней. Донесся звук удаляю­щихся шагов.

Ритм храпа вдруг изменился, раздались шаркающие шаги, и женщи­на, издав странное восклицание, быстро вскочила на ноги и бросилась ко мне. Раздались щелчки и звяканье, и ритм движения жидкостей внутри моего тела изменился. Прошла минута, и пульсации в моем мозгу начали утихать. Давление на шею исчезло, и края распиленных костей перестали бренчать и дребезжать.

Женщина уснула, вслед за ней уснул и я. Но спал я недолго. Она ужасно храпела, а моя голова все время пульсировала. Мне казалось, что мой мозг разбухает и старается вышибить верхнюю часть моего черепа. Потом я услышал тяжелые удары в кровеносных сосудах своей шеи и почувствовал себя на грани гибели.

Своей шаркающей походкой старый отшельник вышел из внутрен­ней пещеры. Даже неопытному взгляду молодого человека было замет­но, что старик заметно ослабел. Медленно старый отшельник устроился на земле и завернулся в свою мантию. Потом он протянул молодому монаху свою чашу. Юноша наполнил чашу холодной водой и поставил ее рядом со старым отшельником, направив его пальцы на край чаши, чтобы старик знал точное ее положение. Потом он тоже сел на землю и стал ждать, когда старший заговорит.

Какое-то время не доносилось ни звука, пока старый человек сидел, упорядочивая свои мысли. Потом, несколько раз зевнув и прочистив горло, он начал:

Дата добавления: 2015-06-04