Если не можешь любить. 1 страница

Сдал документы пограничникам и второй час жду решения. Впервые в жизни сталкиваюсь с оформлением выхода в район пограничной зоны и испытываю какое-то чувство неподготовленности к этой процедуре. Как это делается? Не может быть правилом такое положение, когда в неизвестности люди должны пребывать пусть даже эти два часа. За два часа все равно ничего не узнаешь. Естественно, все было бы проще, если бы было указание сверху, ну, допустим, от главного управления пограничных войск. Тогда просто делал отметку на заставе о том, что иду туда-то, буду тогда-то и сдавал бы им список экипажа, как это делают рыбаки.

Чего только не передумаешь в такие часы, кому только не пошлешь пару "ласковых" слов за то, что побоялись помочь там, на месте. Кругом перестраховщики.

А почему так? Почему? Все это мучает меня, и я стараюсь разобраться в своих ошибках. Хожу и вспоминаю:

Москва. Идет заседание президиума одной организации.

Прослушав мой доклад о подготовке к плаванию вокруг света без остановок, да еще в одиночку, убеленные сединой товарищи задумались. Неуверенно, как-то неопределенно выступил один из замов моего начальника Богатырев, сказав о том, что он слышал об этом, но ничего конкретного не знает. Слушаю его и думаю, почему он так говорит? Боится, но чего? Ведь я приглашал его на заседание океанографической и полярной комиссии Географического общества при АН СССР, он там был, в конце концов, он читал об этом в нашей областной газете, а может быть, и в "Известиях". За четыре месяца разговоров можно было многое узнать.

Собственно, это напоминает обычную попытку уйти от изложения своей точки зрения и подождать, что скажут другие. Самое интересное - это откровение человека, когда он в горячке проговорится, выдаст свои сокровенные мысли. Таким было выступление генерала Иванова И.И. Помню, сказав несколько слов о том, что это плавание ничего не дает, что нашей организации оно не нужно, от него никакой пользы, он, в конце концов, сказал: Он пойдет, погибнет - ему что, а нам отвечать за него придется.

Колоссальная мысль! "Отвечать за него".

Интересно, в какой плоскости нужно рассматривать это "отвечать". Что я, преступник? Не понимаю. Я прослужил в вооруженных силах более 29 лет. Сейчас, имея помощь от своего государства, я все равно работаю и пока меня не ругали ни разу за эти пять лет. Когда это я успел потерять доверие и стать потенциальным врагом? Или это в другом плане? Я утону, погибну. Мне-то что? Мне ничего, а им отвечать нужно. Вот как.

После окончания совещания собрались почти все те же товарищи в коридоре и начали, как говорится, после драки махать руками.

- Нехорошо выступил Иван Иванович.

- Старик стал осторожничать.

- Непонятно, почему с возрастом приходит трусость, ведь будь он молодым, наверное, сам захотел бы пойти в такое плавание...

И, конечно, начали успокаивать меня:

- Ты не переживай. Председатель сказал, что после испытания яхты обсудим все снова. Тогда будут конкретные результаты. Мне понравилось это заявление моего сослуживца. А раньше, на президиуме, он с таким искренним возмущением, в котором сквозило неподдельное удивление, высказывал общие мысли, о которых в той или иной степени говорили многие.

Вот если бы человек пьянствовал, тратил свои деньги на развлечения, женщин, вел, так сказать, аморальный образ жизни, не принося обществу никакой пользы, жил бы в свое удовольствие, то это считалось бы нормальным. Вот на такое же совещание, и, то, в крайнем случае, его бы вызвали, пожурили, потом в этом же коридоре похлопали бы по плечу и разошлись. И все же это не считалось бы аномальным.

Получается так, что самое главное в жизни, особенно в нашем возрасте, это быть таким, как все. Быть довольным тем, что тебе дано, и, не беспокоить других, не выделяться.

А ты? Ты задумал такое, что дух захватывает. Это же не только прекрасно, это настолько колоссально, что обыватель просто не представляет, да просто он не в состоянии представить, что это такое, для чего это? И, естественно, у него возникает вопрос:

- А зачем это все?

Ведь не только тебе задавали этот вопрос. Попробуй, дай на него односложный ответ, хотя бы одним предложением, не упомянув слов "я хочу" или "это моя мечта"... А отсюда у таких людишек рождается подленькая мысль:

- Наверное, здесь что-то не то... Все это не так просто, нужно разобраться...

Таким образом, возникает настороженность, подозрительность. Они могут бросить даже обвинение в твой адрес.

Для посредственных людишек ты странный человек, даже нет, хуже, ты страшный человек. Нет, они не тебя боятся. Они боятся твоих дерзаний и своего "я", которое затухло и погребено. Они боятся увидеть себя на фоне твоих мечтаний! А раз так, то проще тебя не пускать, чтобы не отвечать за тебя.

Если ты будешь здесь так же работать, то им будет спокойно. Даже если несколько раз напьешься, то они будут довольны. Они с удовольствием начнут тебя воспитывать...

А так, кто ты сейчас? Вот так мы и пришли к Райкинской проблеме: «Докажи, что ты не верблюд».

Трудно, да?

Во время этих успокоительных разговоров, которые дословно нельзя вспомнить, я молчал, ибо понимал, что несмотря на всю их справедливость и полезность, их в протокол не запишешь. Они все это говорили для того, чтобы смягчить нанесенный мне удар. Они не знали, что это не первый! Что я уже битый!

Вот один из примеров, когда вопрос был закрыт из-за простой необходимости жить спокойно, делать только-то дело, за которое платят деньги и не отвечать за кого-то.

Но это было и уже прошло. А сейчас я жду. В человеке заложено какое-то необъяснимое чувство требования чего-то нового, какой-то перемены, свершения чего-то в том плане, что человек, любой человек, не любит ждать. Он или нетерпеливо требует, надоедает или старается заняться другим делом, чтобы отвлечься. Почему-то никто не хочет ждать.

Если рассуждать с точки зрения законов физики, то любое состояние будет устойчивым, когда на его поддержание затрачивается минимум энергии. А когда человек ждет, наверное, у него большое нервное напряжение, и требуется на его поддержание большая энергия. Вот он и стремится скорее избавиться от этого. Воспоминания нахлынули на меня, я хожу и думаю, думаю, хотя вряд ли это что изменит, только в будущем, возможно, сделаю меньше ошибок.

Как-то один журналист передал мне, что в редакцию звонил Кошелев и пытался дискредитировать меня.

- Ничего на свете не бывает без причины, - говорил он. - Ты же изучал диалектику. Все в природе взаимосвязано: и явления природы, и поступки людей. Тебя удивляет то, что председатель крейсерской комиссии Кошелев распускает слухи, звонит в газеты, которые о тебе что-то писали, старается рассказать, конечно, не что-то хорошее, а наоборот, говорит, что ты плохой яхтсмен, что у тебя яхта никуда не годится и тому подобное.

А почему? Кошелев сам яхтсмен и, по заявлению его коллег, он хотел бы пойти в океан, а, может быть, и в кругосветное плавание. Но он избрал другой путь. Хорошо освоив парусное дело, он просит, чтобы ему купили польскую яхту. Тогда он пойдет. Он вербует на свою сторону авторитетных людей, а ты со своей идеей стал ему на пути. И не просто на пути.

Во-первых, ты сделал яхту, пусть ты ее делал сам, но по типовым советским проектам, из наших материалов, тебе помогали наши конструкторы, спортсмены. То есть в этом плане всё советское, и тебе не нужно рекламировать чужое.

Во-вторых, не менее важно и то, что ты сразу взялся за большое плавание, за такое, что не каждый способен совершить, и не потому, что он боится, а просто не все подготовлены к этому. Им здесь тоже трудно бороться с тобой по той причине, что ты моряк и видел море.

И, в-третьих, да-да, есть и третье. Своей работой в течение 5 лет ты показал не только умение, целенаправленность, трудолюбие, но и свой характер. Я бы сказал просто, что ты завоевал моральное право идти. Вот Кошелев и поставил задачу убрать тебя со своего пути.

- Но, почему? Пусть идет сам. В конце концов, в океане места хватит.

- Да потому, что если ты пойдешь сейчас, то он теряет пальму первенства. Вот, пожалуй, объяснение того, почему тебе Григорьев говорил, чтобы ты подождал два-три годика, поплавал. Кроме того, вряд ли он когда-либо планировал идти без заходов в порты. Тебе же рассказывали его товарищи, что он мечтает побывать в других странах, пройти через Атлантику и т.д. Вот он и поставил себе цель и прилагает все усилия, чтобы добиться своего. Как и ты - своего.

- Получается все как-то пакостно. Я слышал от яхтсменов много плохого о Кошелеве. Один сказал о нем просто - "склизкий". Не просто скользкий, а липкий. То есть после него неприятно, хочется руки вымыть, хотя внешне он выглядит интеллигентно.

- Если бы это все было не так, то, наверное, в нашей стране было бы другое положение с крейсерскими плаваниями. Ведь диву даешься, когда сравниваешь с тем, что было, какие традиции, именно славные традиции русского парусного флота похоронили у нас. Что, не в моде парусный флот? Нет, тысячу раз нет. Его любят не только моряки, а в последнем тебе была предоставлена возможность убедиться самому, когда ты шел по Волге и Дону, когда плавал в Азовском море. Ты должен был это понять, получая сотни писем - откликов на публикации в наших газетах, журналах о предстоящем плавании. Скажи, разве мало желающих пойти с тобой в кругосветку? А сколько человек спрашивали, как тебе удалось добиться разрешения на выход? Я говорю не только о мальчишках или спортсменах - парусниках. Вспомни, как к тебе приезжал убеленный сединами адмирал.

Наверное, здесь не место говорить о Герое Советского Союза адмирале Балякине В.Н. Когда-нибудь о нем напишут мои коллеги. Мне просто хотелось подчеркнуть то, что он, начальник одного из управлений Военно-морского флота, нашел возможность выбраться к тебе. Надеюсь, ты понимаешь, что причина здесь в любви к парусному флоту, к тем людям, которые пытаются возродить наши традиции, не считаясь ни с тяжестью ноши, которую они на себя берут, ни с затратами. И прав Смирнов Е.Е., который говорит, что он за тебя, потому что видит в тебе будущего человека, который будет бороться за развитие крейсерских плаваний, чтобы воссоздать то, что развалили Снегиревы, Якшаровы, Кошелевы, Промысловы и им подобные.

- Ты спрашиваешь, на что он рассчитывает?

Очень просто. Он будет клеветать на тебя, доказывать, что ты плохой яхтсмен. И не потому, что он уверен в этом, а просто он знает, что у тебя нет документов, и ему этого достаточно. Кто тебя будет отстаивать? Рядовые яхтсмены? Но кто их услышит?

Одновременно он будет говорить, что у тебя плохая яхта, что она не выдержит такое колоссальное испытание, как плавание в штормовых условиях ревущих сороковых широт.

А чтобы ты не доказал, что яхта у тебя хорошая в условиях плавания хотя бы Черного моря, он будет всем доказывать, что ее нельзя выпускать даже в прибрежное плавание.

Кто, скажи, кто подпишется под тем, что яхта выдержит испытания кругосветного плавания?

Никто! Тем более, если кто-то "авторитетный" заявил о том, что она плохая.

Да, это плохо, это грязно. Но этот "товарищ" пользуется всем, ибо он следует принципу: цель оправдывает средства. Есть поговорка, что "грязь, к чистому не пристает", но, видишь ли, отмывать ее нужно, а это сложно и трудно.

- Что же мне делать?

- Готовых рецептов нет. Но мне кажется, что нужно искать друзей и работать. Может быть, это громко будет сказано, но не умею по-другому: трудись и верь, что правда всегда восторжествует.

- Почитай высказывания Тура Хейердала на заседании Английского королевского общества. Он там говорил, что главный двигатель научного поиска - это сочетание одобрения и противодействия. Одобрение - желанная награда, противодействие - вызов, не позволяющий успокаиваться. Вот и борись. Тебе еще далеко до того, чтобы почивать на лаврах.

- Да я не об этом. Просто мне нужна помощь. Я исчерпал все свои экономические возможности, и мне уже не 30 лет. Трачу свои силы на борьбу с противниками плавания вместо того, чтобы плавать и учиться.

Мы много тогда поговорили, есть что вспомнить, и с пользой.

Прошло два часа ожидания. Много или мало? Не пора ли идти к начальству лично и доказывать, что нужно, очень нужно плавать. Существует какое-то неписаное правило, которое определяет момент личного контакта с начальством. Нам, просителям, нужно его знать в совершенстве. С одной стороны, нельзя надоедать, это усугубляет отношения, так как назойливость вызывает внутренний протест. Нужно сделать выдержку. Но, с другой стороны, нельзя, чтобы о тебе подумали, что твое дело не очень тебя волнует.

Рассыльный дежурного по КПП провел меня к командиру части.

Обычная военная обстановка. В кабинете стол, шкаф, стулья и под занавесками карты, расписания и другие документы не для чужих глаз. После обмена приветствиями он сказал мне, что командование на обеде, а мой вопрос дежурный по управлению решить не может.

Я решил начать атаку, тем более что он не подозревает о моих "военных" действиях. Разворачиваю силы на глазах ничего не подозревающего "противника", захватываю инициативу и принуждаю сдаться.

Практически это выглядит так. Сначала я дал им почитать газету "Известия" с сообщением о подготовке кругосветного плавания. Затем рекомендательные бумаги высоких учреждений. Когда они начали высказывать свое удивление, я пошел в словесную атаку. Рассказал им о море, о том, какое оно прекрасное, о плавании яхтсменов вокруг света, заставил их переживать и задать самим себе вопрос, а почему наших там нет? Постепенно создалась дружеская атмосфера. Просто как-то интуитивно чувствую, что они одобряют мою затею, что в этом плане они на моей стороне. Теперь они не безучастные исполнители. Это очень важно.

И действительно, когда позвонили из округа, то командир докладывал обо мне с симпатией, рассказал о моих планах, задачах. В общем, он был за меня.

Да, хоть маленькая, но победа. Все сразу нельзя, а то можно умереть от счастья или зазнаться.

- Вам "добро". Так, кажется, говорят моряки, - с улыбкой сказал он мне.

Заместитель по политической части пошел меня проводить.

Несколько минут ожидания, и мы на машине преодолеваем керченские проспекты. Все бегом, все скорее и скорее. Я просил разрешения выйти в 16 часов, а уже начало пятого.

Прощай, Керчь! До свидания, Ким!

Пограничник, пожелав нам счастливого плавания, уехал, сказав, что мы должны уходить немедленно, так как время выхода прошло.

Ни ветерка. Когда мы были маленькими, то смачивали палец и поднимали его над головой, чтобы узнать, откуда дышит бог ветра. Вместо пальца на топе мачты была флюгарка, но она совсем скисла.

Протягиваемся вдоль причала, стараясь разогнать яхту так, чтобы она по инерции отошла подальше от берега. Паруса висели как тряпки, не колышась, и заметить движение яхты можно было только по едва заметному прохождению мимо борта мусора, который скапливается у пассажирских причалов. С трудом вышли из-за дока и получили в награду первую порцию ветра. Я сел за руль и повел яхту к Керченскому каналу.

Ким стоял на причале и махал рукой:

- Счастливого плавания! Пишите, как пройдут испытания.

Моряк по призванию, он всей душой рвался с нами и весь свой опыт, знания, всё, что мог, стремился передать нам. Но, кроме желания, есть еще и обязанности.

Ветер быстро набирал силу, как будто он специально распределил свои резервы - чем дальше от берега, тем он сильнее. Ночь спустилась на море как-то сразу, без перехода, и берег засиял тысячами огней, несущих людям свет и уют, но затрудняющих навигационную обстановку. Из-за них было трудно найти сигнальные огни.

Яхта шла со скоростью около пяти узлов. Встречные суда появлялись как-то совсем неожиданно, так что приходилось быть осторожным. Во-первых, следить за каналом, чтобы вовремя увидеть встречное судно, правильно по курсу вести яхту и, в то же время, находить створы, по которым нужно держать курс, чтобы не налететь на мель и правильно определить фарватер, ведущий в открытое море.

Из-за того, что весь день провел в делах и оформлении выхода у пограничников, не успел изучить лоцию, огни и знаки канала и Керченского пролива, курсы выхода в море, створы, и теперь трудно было ориентироваться. В кокпит карту не возьмешь, здесь темно и мокро.

Чуть не налетел на землечерпалку. С моря шел теплоход, я взял вправо и вдруг прямо по курсу огни. Откуда? Пока разобрался и отвернул влево, оттуда нас осветили прожекторами, не думая о том, что ослепляют нас. Черт те что! И так не знаешь что делать, а они еще слепят, не думая о том, что мешают, да еще в такой сложной обстановке.

Около 19 часов вышел на вахту Иван Иванович. Ему легче, так как он несколько раз плавал в Керченском проливе. Но все равно нужно было ему помогать. Я спустился в каюту и начал, считывая обстановку с карты, кричать ему наверх о тех знаках и створах, которые мы в это время проходили.

Наконец с правого борта показались створы выходного фарватера. Мы повернули и, оставив створы за кормой, пошли в море. Предстояла еще одна встреча с пограничниками, которые где-то здесь стояли на брандвахте. И действительно, не прошло и полчаса, как в нашу сторону замигал прожектор и, получив ответное "Я - яхта "Русь"", выпустил нас в море.

Володя разогрел воду, приготовил мой любимый кофе "Бон", и мы дружно набросились на московскую колбасу, которую привез нам журналист.

Ветер посвежел до 5-6 баллов, но дул с берега, поэтому волны были небольшие. Яхта шла спокойно, без рывков, с креном около 15°, а наклонение каюты стало для нас уже привычным.

- Мне нужно написать обо всем этом, - сказал журналист. - Давайте поговорим. В газету надо будет дать материал, начиная с постройки яхты. Как Вы пришли к этому решению, собственно, как решились. Короче говоря, меня интересует все, включая и то, как вы пошли в плавание. Он взял блокнот и вооружился ручкой.

- Как сказать? Это было давно, и потом я просто не знаю, что сказать такое, что вызвало бы интерес у читателей газеты.

- Ну, Вы не скромничайте. Сделать хотя бы просто яхту, - это уже много.

- Нет, серьезно. Все дело в том, что решенные проблемы - это уже не проблемы. Мелочи и острые моменты со временем стираются, а они подчас и служат той квинтэссенцией, которая делает чтение газеты или книги интересным. А в газете много не напишешь. Читатель, открывая газету, смотрит после новостей какой-нибудь фельетон или рассказ о подвиге разведчиков. У меня же все было довольно буднично.

Чертежи я сделал, ещё когда служил на флоте. Дважды показывал их знающим товарищам в Ленинграде, на судоверфи, в журнале "Катера и яхты". Учили меня, порой было стыдно за то, что так мало знаю, но терпел. Днями бывал в цеху, где делали корпуса яхт Л-6 и "Дракон".

Строить яхту начал с изготовления набора. Согнул из труб шпангоуты, заготовил из уголкового железа стрингера, нанял сварщика Тарасова Александра Сергеевича. Вот о сварщике я могу Вам рассказать. Замечательный человек! Не только потому, что он не клянчил деньги, не обижался на сумму, которую я платил ему за работу. Нет, главное - в его отношении к работе, ко мне. Он переживал за все так же, как я. Работал не ради денег, а просто для того, чтобы помочь мне. Скромный, тактичный, он видимо был воспитан на уважении к людям.

За воспоминаниями быстро пролетело часы моего отдыха.

- Много было приключений, различных интересных случаев за время строительства. Но все за два-три часа не расскажешь. А сейчас мне пора заступать на вахту.

Мой гость снова прилег на диван и задремал. Изучив карту, огни и знаки по нашему маршруту, я надел пару костюмов и резиновую спецовку и пошел на вахту.

Темная ночь. Небо и море - черные и отличить одно от другого можно только потому, что море мокрое и блестело, а небо далекое и матовое... Ветер как будто был задан по программе - шесть баллов и ни грамма больше. Волнение как раз такое, что яхта вписывалась в волну и шла в полный бейдевинд строго по курсу под креном примерно 15 градусов. Она, слегка покачиваясь, когда подходила крупная волна.

Снасти, обдуваемые ветром, гудели. Но этот шум не раздражал, а, наоборот, в сочетании со зрительным восприятием моря и наполненными ветром парусами, создавал приятное впечатление полета.

Яхта буквально летела в брызгах светящейся воды, далеко откинув белый шлейф. Я смотрел на окружающий меня мир, и на меня снизошло какое-то ощущение единства всего, чувство взаимосвязи неба, моря, яхты, ветра. Нет никакого диссонанса, а полная гармония удивительно прекрасной природы.

Это ли не счастье? Я как-то незаметно влился, вошел в этот огромный, непередаваемо прекрасный мир и наслаждался его великолепием.

Что может быть лучше?

Наверное, это чувство влечет яхтсменов в океан без страха, без боязни одиночества, даже с риском для своей жизни.

Отрегулировав руль, паруса, я открыл люк капа. Слева на диване лежал мой гость - журналист.

- Борис Львович, поднимитесь наверх. Как здесь прекрасно. Непередаваемо. Яхта буквально летит, ну все как в лучших сказках. Ради этого, только ради этого, чтобы увидеть такую вот красоту, почувствовать ее, стоит трудиться!

- Ладно, ладно. Хорошо. Я представляю, - не двигаясь, ответил он.

- Да, поднимитесь же. Никогда и нигде вы такого не видели и не увидите. Как же Вы будете писать о нашем плавании? О нас, если не увидите этого чуда!

- Хорошо, хорошо, напишу, напишу, - он махнул рукой и закрыл глаза.

А жаль! Стоит сделать усилие, пусть самое чрезмерное, чтобы увидеть это море и летящую в темноте яхту.

Ветер не меняется. Яхта идет в бейдевинд и держится на курсе устойчиво даже без моего участия. Иногда чуть-чуть сдвину руль, чтобы она плавно вернулась на нужный курс, который легко определить по оставленному далеко позади маяку, да смотрю за морем. Как ни пустынно оно в эти полночные часы, все же боюсь, как бы ни столкнуться со случайным кораблем.

Вахту мы стоим с Князьковым, но так как все спокойно, ничего вокруг, то он сейчас в каюте у штурманского стола рассматривает карту перехода, что-то записывает и иногда переговаривается с журналистом.

- Что будете пить? - Было два часа ночи, и он решил приготовить что-нибудь горячее. - Чай или кофе? - Спросил он, поднявшись на палубу.

- Конечно кофе, то, что привез наш гость.

Внимательность к людям, забота о них, как я уже отмечал, характерны для Князькова. Это сразу бросается в глаза, особенно на фоне поведения моих коллег, Титова и Жигомана, им то присущи больше слова "дай, хочу". Несмотря на то, что Князьков старше нас всех, и умница, он не проявляет неуместного высокомерия. Он одинаково заботлив по отношению ко всем, будь то молодой или старый человек, друг или просто знакомый. Замечательные качества. Вот, если бы все люди были такими.

Проходит час, два. Огни маяка остались далеко позади и чуть-чуть поблескивают около ахтерштага, помогая правильно удерживать курс. Кругом темнота. Очертания берега не видны, они теряются в пелене тумана и в низко расположенных облаках.

Вдруг, совершенно неожиданно на курсе возникли огни: несколько белых и один красный. Что это, берег? Корабли на якоре? Какое расстояние до них? Все это моментально приходит в голову, требуя немедленного ответа.

Первая реакция - лево руля. Уйти дальше в море! Хотя это и потеря времени, но рисковать нельзя. Яхта летит, и рассуждения оборачиваются кабельтовыми и милями. Да, правильно, нужно уходить. Через несколько минут хода стала довольно отчетливо видна группа кораблей на рейде. Что это за суда, в темноте не различить.

Прошли. Справа за ними далеко впереди замелькал огонек нового маяка. Это наш поворотный в сторону Феодосии. Времени около четырех, скоро смена вахты.

После долгого плавания по Азовью впервые чувствую себя хорошо, больше четырех часов на вахте и никакой усталости. На душе легко. И главное, здесь тепло! Наверное, градусов 10.

Вылез Иван Иванович. Люк на капе маловат, так что выражение "вылез" вполне соответствует. Рассказал ему обстановку. Он, молча сел в кокпит и взялся за руль.

Едва он его переложил, может быть просто автоматически, как яхта, до этого хорошо слушавшаяся руля, на большой скорости рыскнула в сторону и большая волна накрыла яхту, обдав нас водой с головы до ног.

Хотя мы оба были в резиновых костюмах, все же часть воды попала за шиворот. Но зачем унывать! Это же просто легкий душ. Открываю люк и спускаюсь в каюту. С меня ручьем льет вода. Смотрю на журналиста и смеюсь. Напал смех не то от радости за это плавание, не то от счастья, потому что я в море, о котором мечтал столько лет.

Описать Черное море невозможно. Энциклопедические данные о том, что его длина по параллели - 620 миль, по меридиану - 332 мили, что оно образовалось в конце палеогена, когда в результате материковых катаклизмов образовались Кавказские горы. А последнее, его соединившее со Средиземным морем, произошло совсем недавно, всего-то 6-7 тысяч лет назад. Это никому не интересно. А рассказ о том, как оно прекрасно, вызовет улыбку, ибо миллионы людей, которые приезжают летом отдыхать, любят море. Правда, с берега.

Утро выдалось тихое, теплое и солнечное, но чреватое неприятными событиями. Иван Иванович ночью из-за трудностей подхода к Феодосии принял самостоятельное решение - идти в Судак.

- Почему ты так сделал? - возмутился я.

- Ветер был с берега, подходы к гавани очень трудные, так что мы не только испытали бы большие трудности, но из-за плохого входного фарватера в гавань под парусами зайти невозможно. А двигатель не работает. Вот я и решил идти в Судак, - объясняет он.

Да, тяжело в таких условиях, но главная трудность в том, смогу ли я объяснить пограничникам, почему мы не зашли туда, куда нас направили.

С двух сторон вход в естественную Судакскую гавань охраняют высокие горы. Справа приютились какие-то маленькие домики, а слева - старая генуэзская крепость. Почти прямо по курсу - поселок Судак.

Ветер почти совсем стих. Мы стоим, не двигаясь. И впервые за два месяца на палубе не холодно и приятно.

Но нам некогда, нужно ходить и ходить, ибо нам, даже не нам, а ИМ, нужны мили, пройденное расстояние, а не наши впечатления о природе, о море, или красивых берегах Крыма.

Примерно в полдень гладь залива вдруг покрылась мелкими морщинами, и с берега подул слабенький ветерок. Он чуть пошевеливал наши паруса, но радости нам не принес.

Тихо. Яхта медленно скользила по воде под замирающее дыхание берегового бриза.

За четыре часа мы едва прошли одну милю.

Ветер еле-еле шевелил паруса, и мы буквально ползли к берегу. Может быть, следовало сказать "медленно и торжественно", так как это наше первое плавание в открытом море. Но впереди на причале оркестра не было, а стояли два пограничника с автоматами в руках и готовились "побеседовать с чужеземцами".

"Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят..."

Мы пришвартовались. Было тихо. Пограничники стояли на пирсе и ждали, пока я сойду на берег. Нам предстояло расстаться с журналистом, поэтому я подождал, пока он соберется, и мы вместе поднялись на причал.

- Вы капитан яхты, - обратился ко мне сержант.

- Да.

- Вас вызывает начальник погранзаставы.

- Сейчас приду.

- Нам приказано сопровождать Вас.

- Хорошо. Подождите минутку. Володя, - крикнул я Князькову, - дай мне судовую роль и папку с документами.

- Почему вы так долго шли, - спросил пограничник. - Мы Вас больше часа ждем.

- Вы же видели, что ветра почти нет, к тому же он встречный, поэтому мы шли галсами, тихим ходом.

Я повернулся к журналисту.

- Жалко, что Вы уезжаете. Нужно было хоть разок поплавать с нами в штормовых условиях.

- Мне и шести баллов хватило.

- Да бросьте вы, это самая прекрасная яхтенная погода. В такой ветер самые хорошие условия для плавания, самая большая скорость, а вблизи берега и не качает.

- Скажете, как будто я сам не шел с вами.

- Я видел, что вы плохо переносите качку, но это с непривычки. Но сейчас я не о вас думаю. Я хотел бы, чтобы вы увидели яхту в экстремальных условиях и наши действия во время шторма. Тогда у вас было бы больше уверенности и в нас, и в яхте.

- Вряд ли изменилось бы что-нибудь из того, что я понял, изучая вашу пятилетнюю подготовку к плаванию, строительство яхты, и наблюдая ваше поведение в море. Вы любите море, любите все делать сами, и радуетесь своим успехам, как ребенок. Такая реакция редко сохраняется у человека до пятидесяти лет. Вы заслуживаете быть счастливым, и я желаю вам счастья и удачи.

- Спасибо вам, но это уж слишком. У меня и недостатков много и трудностей хватает. Но я, как всегда, с просьбой. Вы видели во время плавания наши трудности, недоработки на яхте. Нам нужна серьезная помощь и как можно скорее. Затягивать подготовку к выходу в океан больше нельзя.

- Все, что от меня зависит, я сделаю и постараюсь помочь. Я готовлю материал о Вашем труде, о Ваших успехах и трудностях. Я хочу написать, как наши советские люди, не только моряки, ждут Вашего плавания. Уверен, что нас поймут и помогут. И, если не дадут новую яхту, то помогут дооборудовать вашу всем, что требуется для одиночного плавания.

- Спасибо, Борис Львович! Передавайте привет всем, всем в Москве. Я тоже желаю Вам удачи. Мы приедем через пару недель. Защищайте нас там от Григорьевых. Вы же нас видели в плавании.

Дата добавления: 2015-06-04