А.Н.Леонтьев 27 страница

ческий подход ко всем проблемам психологии личности..."137. То, что

внешнее действует через внутреннее, верно, и к тому же безоговорочно

верно, для случаев, когда мы рассматриваем эффект того или иного воз-

действия. Другое дело, если видеть в этом положении ключ к пониманию

внутреннего как личности. Автор поясняет, что это внутреннее само зави-

сит от предшествующих внешних воздействий. Но этим возникновение личнос-

ти как особой целостности, прямо не совпадающей с целостностью индивида,

еще не раскрывается, и поэтому по-прежнему остается возможность понима-

ния личности лишь как обогащенного предшествующим опытом индивида.

Мне представляется, что, для того чтобы найти подход к проблеме, сле-

дует с самого начала обернуть исходный тезис: внутреннее (субъект)

действует через внешнее и этим само себя изменяет. Положение это имеет

совершенно реальный смысл. Ведь первоначально субъект жизни вообще выс-

тупает лишь как обладающий, если воспользоваться выражением Энгельса,

"самостоятельной силой реакции", но эта сила может действовать" только

через внешнее, в этом внешнем и происходит ее переход из возможности в

действительность: ее конкретизация, ее развитие и обогащение - словом,

ее преобразования, которые суть преобразования и самого субъекта, ее но-

сителя. Теперь, т.е. в качестве преобразованного субъекта, он и выступа-

ет как преломляющий в своих текущих состояниях внешние воздействия.

Конечно, сказанное представляет собой лишь теоретическую абстракцию.

Но описываемое ею общее движение сохраняется на всех уровнях развития

субъекта. Повторю еще раз: ведь какой бы морфофизиологической организа-

цией, какими бы потребностями и инстинктами ни обладал индивид от рожде-

ния, они выступают лишь как предпосылки его развития, которые тотчас пе-

рестают быть тем, чем они были виртуально, "в себе", как только индивид

начинает действовать. Понимание этой метаморфозы особенно важно, когда

мы переходим к человеку, к проблеме его личности.

3. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ОСНОВАНИЕ ЛИЧНОСТИ

Главная задача состоит в том, чтобы выявить действительные "образую-

щие" личности - этого высшего единства человека, изменчивого, как измен-

чива сама его жизнь, и вместе с тем сохраняющего свое постоянство, свою

аутоидентичность. Ведь независимо от накапливаемого человеком опыта, от

событий, которые меняют его жизненное положение, наконец, независимо от

происходящих физических его изменений, он как личность остается и в гла-

зах других людей, и для самого себя тем же самым. Он идентифицируется не

только своим именем, его идентифицирует и закон, по крайней мере в пре-

делах, в которых он признается ответственным за свои поступки.

Таким образом, существует известное противоречие между очевидной фи-

зической, психофизиологической изменчивостью человека и устойчивостью

его как личности. Это и выдвинуло проблему "я" в качестве особой пробле-

мы психологии личности. Она возникает потому, что черты, включаемые в

психологическую характеристику личности, выражают явно изменчивое и

"прерывное" в человеке, т.е. то, чему как раз противостоит постоянство и

непрерывность его "я". Что же образует это постоянство и непрерывность?

Персонализм во всех своих вариантах отвечает на этот вопрос, постулируя

существование некоего особого начала, образующего ядро личности. Оно-то

и обрастает многочисленными жизненными приобретениями, которые способны

изменяться, существенно не затрагивая самого этого ядра.

При другом подходе к личности в его основу кладется категория пред-

метной человеческой деятельности, анализ ее внутреннего строения: ее

опосредствований и порождаемых ею форм психического отражения.

Такой подход уже с самого начала позволяет дать предварительное реше-

ние вопроса о том, что образует устойчивый базис личности, от которого и

зависит, что именно входит и что не входит в характеристику человека

именно как личности. Решение это исходит из положения, то реальным бази-

сом личности человека является совокупность его общественных по своей

природе отношений к миру, но отношений, которые реализуются, а они реа-

лизуются его деятельностью, точнее, совокупностью его многообразных дея-

тельностей.

Имеются в виду именно деятельности субъекта, которые и являются ис-

ходными "единицами" психологического анализа личности, а не действия, не

операции, не психофизиологические функции или блоки этих функций; пос-

ледние характеризуют деятельность, а не непосредственно личность. На

первый взгляд это положение кажется противоречащим эмпирическим предс-

тавлениям о личности и, более того, объединяющим их. Тем не менее оно

единственно открывает путь к пониманию личности, в ее действительной

психологической конкретности.

Прежде всего на этом пути устраняется главная трудность: определение

того, какие процессы и особенности человека относятся к числу психологи-

чески характеризующих его личность, а какие являются в этом смысле нейт-

ральными. Дело в том, что, взятые сами по себе, в абстракции от системы

деятельности, они вообще ничего не говорят о своем отношении к личности.

Едва ли, например, разумно рассматривать как "личностные" операции

письма, способность чистописания. Но вот перед нами образ героя повести

Гоголя "Шинель" Акакия Акакиевича Башмачкина. Служил он в некоем депар-

таменте чиновником для переписывания казенных бумаг, и виделся ему в

этом занятии целый разнообразный и притягательный мир. Окончив работу,

Акакий Акакиевич тотчас шел домой. Наскоро пообедав, вынимал баночку с

чернилами и принимался переписывать бумаги, которые он принес домой, ес-

ли же таковых не случалось, он снимал копии нарочно, для себя, для

собственного удовольствия. "Написавшись всласть, - повествует Гоголь, -

он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то

бог пошлет переписывать завтра".

Как произошло, как случилось, что переписывание казенных бумаг заняло

центральное место в его личности, стало смыслом его жизни? Мы не знаем

конкретных обстоятельств, но так или иначе обстоятельства эти привели к

тому, что произошел сдвиг одного из главных мотивов на обычно совершенно

безличные операции, которые в силу этого превратились в самостоятельную

деятельность, в этом качестве они и выступили как характеризующие лич-

ность.

Можно, конечно, рассуждать и иначе, проще: что в это-де проявилась

некая "каллиграфическая способность", заложенная в Башмачкине от приро-

ды. Но рассуждение это уже совершенно в духе начальников Акакия Акакие-

вича, которые постоянно видели его все тем же самым прилежным чиновником

для письма, "так что потом уверились, что он, видно, так и родился на

свет...".

Иногда дело обстоит иначе. В том, что с внешней стороны кажется

действиями, имеющими для человека самоценное значение, психологический

анализ открывает иное, а именно, что они являются лишь средством дости-

жения целей, действительный мотив которых лежит как бы в совершенно иной

плоскости жизни. В этом случае за видимостью одной деятельности скрыва-

ется другая. Именно она-то непосредственно и входит в психологический

облик личности, какой бы ни была осуществляющая ее совокупность конкрет-

ных действий. Последняя составляет как бы только оболочку этой другой

деятельности, реализующей то или иное действительное отношение человека

к миру, - оболочку, которая зависит от условий, иногда случайных. Вот

почему, например, тот факт, что данный человек работает техником, сам по

себе еще ничего не говорит о его личности; ее особенности обнаруживают

себя не в этом, а в тех отношениях, в которые он неизбежно вступает, мо-

жет быть, в процессе своего труда, а может быть, и вне этого процесса.

Все это почти трюизмы, и я говорю об этом лишь для того, чтобы еще раз

подчеркнуть, что, исходя из набора отдельных психологических или соци-

ально - психологических особенностей человека, никакой "структуры лич-

ности" получить невозможно, что реальное основание личности человека ле-

жит не в заложенных в нем генетических программах, не в глубинах его

природных задатков и влечений и даже не в приобретенных им навыках, зна-

ниях и умениях, в том числе и профессиональных, а в той системе дея-

тельностей, которые реализуются этими знаниями и умениями.

Общий вывод из сказанного состоит в том, что в исследовании личности

нельзя ограничиваться выяснением предпосылок, а нужно исходить из разви-

тия деятельности, ее конкретных видов и форм и тех связей, в которые они

вступают друг с другом, так как их развитие радикально меняет значение

самих этих предпосылок. Таким образом, направление исследования обраща-

ется - не от приобретенных навыков, умений и знаний к характеризуемым

ими деятельностям, а от содержания и связей деятельностей к тому, как и

какие процессы их реализуют, делают их возможными.

Уже первые шаги в указанном направлении приводят к возможности выде-

лить очень важный факт. Он заключается в том, что в ходе развития

субъекта отдельные его деятельности вступают между собой в иерархические

отношения. На уровне личности они отнюдь не образуют простого пучка, лу-

чи которого имеют свой источник и центр в субъекте. Представление о свя-

зях между деятельностями как о коренящихся в единстве и целостности их

субъекта является оправданным лишь на уровне индивида. На этом уровне (у

животного, у младенца) состав деятельностей и их взаимосвязи непос-

редственно определяются свойствами субъекта - общими и индивидуальными,

врожденными и приобретаемыми прижизненно. Например, изменение избира-

тельности и смена деятельности находятся в прямой зависимости от текущих

состояний потребностей организма, от изменения его биологических доми-

нант.

Другое дело - иерархические отношения деятельностей, которые характе-

ризуют личность. Их особенностью является их "отвязанность" от состояний

организма. Эти иерархии деятельностей порождаются их собственным разви-

тием, они-то и образуют ядро личности.

Иначе говоря, "узлы", соединяющие отдельные деятельности, завязывают-

ся не действием биологических или духовных сил субъекта, которые лежат в

нем самом, а завязываются они в той системе отношений, в которые вступа-

ет субъект.

Наблюдение легко обнаруживает те первые "узлы", с образования которых

у ребенка начинается самый ранний этап формирования личности. В очень

выразительной форме это явление однажды выступило в опытах с детьми-дош-

кольниками. Экспериментатор, проводивший опыты, ставил перед ребенком

задачу - достать удаленный от него предмет, непременно выполняя правило

- не вставать со своего места. Как только ребенок принимался решать за-

дачу, экспериментатор переходил в соседнюю комнату, из которой и продол-

жал наблюдение, пользуясь обычно применяемым для этого оптическим прис-

пособлением. Однажды после ряда безуспешных попыток малыш встал, подошел

к предмету, взял его и спокойно вернулся на место. Экспериментатор тот-

час вошел к ребенку, похвалил его за успех и в виде награды предложил

ему шоколадную конфету. Ребенок, однако, отказался от нее, а когда экс-

периментатор стал настаивать, то малыш тихо заплакал.

Что лежит за этим феноменом? В процессе, который мы наблюдали, можно

выделить три момента: 1) общение ребенка с экспериментатором, когда ему

объяснялась задача; 2) решение задачи и 3) общение с экспериментатором

после того, как ребенок взял предмет. Действия ребенка отвечали, таким

образом, двум различным мотивам, т.е. осуществляли двоякую деятельность:

одну - по отношению к экспериментатору, другую - по отношению к предмету

(награде). Как показывает наблюдение, в то время, когда ребенок доставал

предмет, ситуация не переживалась им как конфликтная, как ситуация

"сшибки". Иерархическая связь между обеими деятельностями обнаружилась

только в момент возобновившегося общения с экспериментатором, так ска-

зать, post factum: конфета оказалась горькой, горькой по своему субъек-

тивному, личностному смыслу.

Описанное явление принадлежит к самым ранним, переходным. Несмотря на

всю наивность, с которой проявляются эти первые соподчинения разных жиз-

ненных отношений ребенка, именно они свидетельствуют о начавшемся про-

цессе формирования того особого образования, которое мы называем лич-

ностью. Подобные соподчинения никогда не наблюдаются в более младшем

возрасте, зато в дальнейшем развитии, в своих несоизмеримо более сложных

и "спрятанных" формах они заявляют о себе постоянно. Разве не по анало-

гичной же схеме возникают такие глубоко личностные явления, как, скажем,

угрызения совести?

Развитие, умножение видов деятельности индивида приводит не просто к

расширению их "каталога". Одновременно происходит центрирование их вок-

руг немногих главнейших, подчиняющих себе другие. Этот сложный и дли-

тельный процесс развития личности имеет свои этапы, свои стадии. Процесс

этот неотделим от развития сознания, самосознания, но не сознание сос-

тавляет его первооснову, оно лишь опосредствует и, так сказать, резюми-

рует его.

Итак, в основании личности лежат отношения соподчиненности человечес-

ких деятельностей, порождаемые ходом их развития. В чем, однако, психо-

логически выражается эта подчиненность, эта иерархия деятельностей? В

соответствии с принятым нами определением мы называем деятельностью про-

цесс, побуждаемый и направляемый мотивом - тем, в чем опредмечена та или

иная потребность. Иначе говоря, за соотношением деятельностей открывает-

ся соотношение мотивов. Мы приходим, таким образом, к необходимости вер-

нуться к анализу мотивов и рассмотреть их развитие, их трансформации,

способность к раздвоению их функций и те их смещения, которые происходят

внутри системы процессов, образующих жизнь человека как личности.

4. МОТИВЫ, ЭМОЦИИ И ЛИЧНОСТЬ

В современной психологии термином "мотив" (мотивация, мотивирующие

факторы) обозначаются совершенно разные явления. Мотивами называют инс-

тинктивные импульсы, ибо логические влечения и аппетиты, а равно пережи-

вание эмоций, интересы, желания; в пестром перечне мотивов можно обнару-

жить такие, как жизненные цели и идеалы, но также и такие, как раздраже-

ние электрическим током138. Нет никакой надобности разбираться во всех

тех смешениях понятий и терминов, которые характеризуют нынешнее состоя-

ние проблемы мотивов. Задача психологического анализа личности требует

рассмотреть лишь главные вопросы.

Прежде всего это вопрос о соотношении мотивов и потребностей. Я уже

говорил, что собственно потребность - это всегда потребность в чем-то,

что на психологическом уровне потребности опосредствованы психическим

отражением, и притом двояко. С одной стороны, предметы, отвечающие пот-

ребностям субъекта, выступают перед ним своими объективными сигнальными

признаками. С другой - сигнализируются, чувственно отражаются субъектом

и сами потребностные состояния, в простейших случаях - в результате

действия интероцептивных раздражителей. При этом важнейшее изменение,

характеризующее переход на психологический уровень, состоит в возникно-

вении подвижных связей потребностей с отвечающими им предметами.

Дело в том, что в самом потребностном состоянии субъекта предмет, ко-

торый способен удовлетворить потребность, жестко не записан. До своего

первого удовлетворения потребность "не знает" своего предмета, он еще

должен быть обнаружен. Только в результате такого обнаружения потреб-

ность приобретает свою предметность, а воспринимаемый (представляемый,

мыслимый) предмет - свою побудительную и направляющую деятельность функ-

ции, т.е. становится мотивом139.

Подобное понимание мотивов кажется по меньшей мере односторонним, а

потребности - исчезающими из психологии. Но это не так. Из психологии

исчезают не потребности, а лишь их абстракты - "голые", предметно не на-

полненные потребностные состояния субъекта. Абстракты эти появляются на

сцену в результате обособления потребностей от предметной деятельности

субъекта, в которой они единственно обретают свою психологическую конк-

ретность.

Само собой разумеется, что субъект как индивид рождается наделенным

потребностями. Но, повторяю это еще раз, потребность как внутренняя сила

может реализоваться только в деятельности. Иначе говоря, потребность

первоначально выступает лишь как условие, как предпосылка деятельности,

но, как только субъект начинает действовать, тотчас происходит ее транс-

формация, и потребность перестает быть тем, чем она была виртуально, "в

себе". Чем дальше идет развитие деятельности, тем более эта ее предпо-

сылка превращается в ее результат.

Трансформация потребностей отчетливо выступает уже на уровне эволюции

животных: в результате происходящего изменения и расширения круга пред-

метов, отвечающих потребностям, и способов их удовлетворения развиваются

и сами потребности. Это происходит потому, что потребности способны

конкретизироваться в потенциально очень широком диапазоне объектов, ко-

торые и становятся побудителями деятельности животного, придающими ей

определенную направленность. Например, при появлении в среде новых видов

пищи и исчезновении прежних пищевая потребность, продолжая удовлетво-

ряться, вместе с тем впитывает теперь в себя новое содержание, т.е. ста-

новится иной. Таким образом, развитие потребностей животных происходит

путем развития их деятельности по отношению ко все более обогащающемуся

кругу предметов; разумеется, что изменение конкретно-предметного содер-

жания потребностей приводит к изменению также и способов их удовлетворе-

ния.

Конечно, это общее положение нуждается во многих оговорках и поясне-

ниях, особенно в связи с вопросом о так называемых функциональных пот-

ребностях. Но сейчас речь идет не об этом. Главное заключается в выделе-

нии факта трансформации потребностей через предметы в процесс их потреб-

ления. А это имеет ключевое значение для понимания природы потребностей

человека.

В отличие от развития потребностей у животных, которые зависит от

расширения круга потребляемых ими природных предметов, потребности чело-

века порождаются развитием производства. Ведь производство есть непос-

редственно также и потребление, создающее потребность. Иначе говоря,

потребление опосредствуется потребностью в предмете, его восприятием или

мысленным его представлением. В этой отраженной своей форме предмет и

выступает в качестве идеального, внутренне побуждающего мотива140.

Однако в психологии потребности чаще всего рассматриваются в отвлече-

нии от главного - от порождающей их раздвоенности потребительного произ-

водства, что и ведет к одностороннему объяснению действий людей непос-

редственно из их потребностей. При это иногда опираются на высказывание

Энгельса, извлеченное из общего контекста его фрагмента, посвященного

как раз роли труда в формировании человека, в том числе, разумеется,

также и его потребностей. Марксистское понимание далеко от того, чтобы

усматривать в потребностях исходный и главны пункт. Вот что пишет в этой

связи Маркс: "В качестве нужды, в качестве потребности, потребление само

есть внутренний момент производительной деятельности. Но последняя (вы-

делено мной. - А.Л.) есть исходный пункт реализации, а потому и ее гос-

подствующий момент - акт, в который снова превращается весь процесс. Ин-

дивид производит предмет и через его потребление возвращается опять к

самому себе..."141.

Итак, перед нами две принципиальные схемы, выражающие связь между

потребностью и деятельностью. Первая воспроизводит ту идею, что исходным

пунктом является потребность и поэтому процесс в целом выражается цик-

лом: потребность -> деятельность -> потребность. В ней, как отмечает

Л.Сэв, реализуется "материализм потребностей", который соответствует до-

марксистскому представлению о сфере потребления как основной. Другая,

противостоящая ей схема есть схема цикла: деятельность -> потребность ->

деятельность. Эта схема, отвечающая марксистскому пониманию потребнос-

тей, является фундаментальной также и для психологии, в которой "никакая

концепция, основанная на идее "двигателя", принципиально предшествующего

самой деятельности, не может играть роль исходной, способной служить

достаточным основанием для научной теории человеческой личности"142.

То положение, что человеческие потребности производятся, имеет, ко-

нечно, историко-материалистический смысл. Вместе с тем оно крайне важно

для психологии. Это приходится подчеркивать потому, что иногда специфи-

ческий для психологии подход к проблеме как раз и усматривается в объяс-

нениях, исходящих из самих потребностей, точнее, из вызываемых ими эмо-

циональных переживаний, которые якобы только и могут объяснить, почему

человек ставит перед собой цели и создает новые предметы143. Конечно, в

этом есть своя правда и с этим можно было бы согласиться, если бы не од-

но обстоятельство: ведь в качестве определителей конкретной деятельности

потребности могут выступать только своим предметным содержанием, а это

содержание прямо в них не заложено и, следовательно, не может быть их

них выведено.

Другая принципиальная трудность возникает в результате полупризнания

общественно-исторической природы человеческих потребностей, выражающего-

ся в том, что часть потребностей рассматриваются как социальные по свое-

му происхождению, другие же относятся к числу чисто биологических, прин-

ципиально общих у человека и животных. Не требуется, конечно, особой

глубины мысли, чтобы открыть общность некоторых потребностей у человека

и животных. Ведь человек, как и животные, имеет желудок и испытывает го-

лод - потребность, которую он должен удовлетворять, чтобы поддерживать

свое существование. Но человеку свойственны и другие потребности, кото-

рые детерминированы не биологически, а социально. Они являются "функцио-

нально автономными", или "анастатическими". Сфера потребностей человека

оказывается, таким образом, расколотой надвое. Это неизбежный результат

рассмотрения "самих потребностей" в их отвлечении от предметных условий

и способов их удовлетворения, и соответственно, в отвлечении от дея-

тельности, в которой происходит их трансформация. Но преобразование пот-

ребностей на уровне человека охватывает также (и прежде всего) потреб-

ности, являющиеся у человека гомологами потребностей животных. "Голод, -

замечает Маркс, - есть голод, однако голод, который утоляется вареным

мясом, поедаемым с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при

котором проглатывают сырое мясо с помощью рук, ногтей и зубов"144.

Позитивистская мысль, конечно, видит в этом не более чем поверхност-

ное отличие. Ведь для того, чтобы обнаружить "глубинную" общность пот-

ребности в пище у человека и животного, достаточно взять изголодавшегося

человека. Но это не более чем софизм. Для изголодавшегося человека пища

действительно перестает существовать в своей человеческой форме, и, со-

ответственно, его потребность в пище "расчеловечивается"; но если это

что-нибудь и доказывает, то только то, что человека можно довести голо-

данием до животного состояния, и ровно ничего не говорит о природе его

человеческих потребностей.

Хотя потребности человека, удовлетворение которых составляет необхо-

димое условие поддержания физического существования, отличаются от его

потребностей, не имеющих своих гомологов у животных, различие это не яв-

ляется абсолютным, и историческое преобразование охватывает всю сферу

потребностей.

Вместе с изменением и обогащением предметного содержания потребностей

человека происходит также изменение и форм их психического отражения, в

результате чего они способны приобретать идеаторный характер и благодаря

этому становиться психологически инвариантными; так, пища остается пищей

и для голодного, и для сытого человека. Вместе с тем развитие духовного

производства порождает такие потребности, которые могут существовать

только при наличии "плана сознания". Наконец, формируется особый тип

потребностей - потребностей предметно-функциональных, таких, как потреб-

ность в труде, художественном творчестве и т.д. Самое же главное состоит

в том, что у человека потребности вступают в новые отношения друг с дру-

гом. Хотя удовлетворение витальных потребностей остается для человека

"первым делом" и неустранимым условием его жизни, высшие, специально-че-

ловеческие потребности вовсе не образуют лишь наслаивающиеся на них по-

верхностные образования. Поэтому и происходит так, что когда на одну ча-

шу весов ложатся фундаментальнейшие витальные потребности человека, а на

другую - его высшие потребности, то перевесить могут как раз последние.

Это общеизвестно и не требует доказательства.

Верно, конечно, что общий путь, который проходит развитие человечес-

ких потребностей, начинается с того, что человек действует для удовлет-

ворения своих элементарных, витальных потребностей; но далее это отноше-

ние обращается, и человек удовлетворяет свои витальные потребности для

того, чтобы действовать. Это и есть принципиальный путь развития потреб-

ностей человека. Путь этот, однако, не может быть непосредственно выве-

ден из движения самих потребностей, потому что за ним скрывается разви-

тие их предметного содержания, т.е. конкретных мотивов деятельности че-

ловека.

Таким образом, психологический анализ потребностей неизбежно преобра-

зуется в анализ мотивов. Для этого, однако, необходимо преодолеть тради-

ционное субъективистское понимание мотивов, которое приводит к смешению

совершенно разнородных явлений и совершенно различных уровней регуляции

деятельности. Здесь мы встречаемся с настоящим сопротивлением: разве не

очевидно, говорят нам, что человек, действует потому, что он хочет. Но

субъективные переживания, хотения, желания и т.п. не являются мотивами

потому, что сами по себе они не способны породить направленную дея-

тельность, и, следовательно, главный психологический вопрос состоит в

том, чтобы понять, в чем состоит предмет данного хотения, желания или

страсти.

Еще меньше, конечно, оснований называть мотивами деятельности такие

факторы, как тенденция к воспроизведению стереотипов поведения, тенден-

ция к завершению начатого действия и т.д. В ходе осуществления дея-

тельности возникает, конечно, множество "динамических сил". Однако силы

эти могут быть отнесены к категории мотивов не с большим основанием,

чем, например, инерция движения человеческого тела, действие которой

тотчас обнаруживает себя, когда, например, быстро бегущий человек натал-

кивается на внезапно возникшее препятствие.

Особое место в теории мотивов деятельности занимают открыто гедонис-

тические концепции, суть которых состоит в том, что всякая деятельность

человека якобы подчиняется принципу максимизации положительных и миними-

зации отрицательных эмоций. Отсюда достижение удовольствия и освобожде-

ние от страдания и составляют подлинные мотивы, движущие человеком.

Именно в гедонистических концепциях, как в фокусе линзы, собраны все

идеологически извращенные представления о смысле существования человека,

Дата добавления: 2015-06-04