Часть 4. О психотерапии истерии 1 страница

(Зигм. Фройд)

Мы уже сообщали в «Предварительном сообщении», что во время исследований, связанных с прояснением этиологии истеричных симптомов, нами был обнаружен терапевтический метод, который оказался очень эффективным на практике. «А именно, мы нашли, к нашему огромному удивлению, что отдельные истеричные симптомы мгновенно и безвозвратно исчезают, если у пациента удаётся в полной мере пробудить воспоминание о вызвавшем их к жизни событии, да при этом еще вызвать сопровождавший мучительную сцену аффект; остается только добиться от больного желания изобразить самым подробным образом это событие, облечь свой аффект в слова» (см. раздел 1 в части 1).

Мы и дальше пытались прояснить те условия, посредством которых наш психотерапевтический метод оказывает своё воздействие: «Он устраняет не отреагированное в своё время представление посредством того, что позволяет связанному с ним ущёмленному аффекту полностью исчерпаться в беседе, в которой совершается его ассоциативная корректура. Такая работа заключается в нахождении для него путей к обычному сознанию (и проводится в состоянии лёгкого гипноза) или же избавление от мучительного аффекта происходит под воздействием внушений врача, подобно тому, как это случается при сомнамбулизме, сопровождающемся амнезией» (см. раздел 5 в части 1).

Теперь я попытаюсь в целостности изложить всё то, что мы знаем об этом методе: о его показаниях и области применения, о том, где он оказывается эффективнее других методов, каковы используемые им техники и каковы трудности, которые могут встретиться в практической работе, хотя самое существенное из написанного здесь, читатель уже встретил в приведённых выше историях болезни. Мне так и не удалось при изложении данного материала избежать повторений.

Глава 1

В этой написанной мною части книги я бы тоже мог придерживаться идей, изложенных в «Предварительном сообщении». Но я вынужден признаться, что за прошедшие с тех пор годы – при неустанном столкновении с выдвинутыми там проблемами – я стал придерживаться новых точек зрения, которые по меньшей мере частично привели меня к другой группировке и пониманию известных ранее фактов и материалов. Было бы несправедливо, если бы я захотел навязать моему уважаемому другу Й. Бройеру слишком большую ответственность за новые идеи. Последующие выводы связаны прежде всего с моим личным опытом.

Когда я начал применять Бройеровский метод лечения симптомов истерии посредством их обнаружения и отреагирования в гипнозе на большем количестве больных людей, то стал всё чаще наталкиваться на две трудности, которые привели меня со временем к изменению взглядов как на применяемый метод лечения, так и на саму концепцию истерии. 1. Оказалось, что далеко не все пациенты, несомненно имеющие истеричные симптомы и по всей вероятности один и тот же психический механизм заболевания, в достаточно большой степени гипнабельны; 2. я должен был серьёзно прояснить проблему относительно того, что же на самом деле лежит в основе истерии, а также чем этот невроз отличается от всех других.

Я отодвигаю изложение того, как я преодолел первую трудность и чему я из неё научился на потом. А вначале покажу, каким образом я подошёл ко второй проблеме. Правильно оценить какой-либо случай невроза, не подвергая его основательному психическому анализу, очень трудно; я имею тут ввиду тот анализ, который характерен именно для применения Бройеровского метода. Но постановка диагноза и выбор метода терапии должны произойти до основательного изучения проблем больного. Так что мне ничего другого не оставалось, как выбирать для применения катартического метода такие случаи, которым предварительно можно было поставить диагноз истерия, в котором обнаруживались одна или несколько стигм или других традиционных симптомов истерии. Иногда оказывалось, что терапевтическая эффективность лечения не смотря на правильный диагноз истерии была низкой, и даже длительный психический анализ не приводил к существенному улучшению состояния пациента. В другие разы я пытался лечить Бройеровским методом неврозы, в которых наверняка никто бы не признал истерии, и я нашёл, что они тоже поддаются влиянию, оказываемому этим путём, пациентам даже удавалось полностью избавиться от страданий. Так было, например, при лечении мною невротиков с навязчивыми представлениями, с подлинными навязчивыми представлениями по вестфальскому образцу, в случаях, которые ни единой чертой не напоминали истерию. Так что психический механизм, открытый впервые в «Предварительном сообщении», не оказался специфичным (патогномичным) для истерии. Не мог я решиться и на то, чтобы из любви к открытому нами механизму бросить в одну кучу с истерией все другие неврозы. Изо всех этих разбуженных во мне сомнений меня, наконец, вывела идея, лечить другие более или менее подходящие неврозы подобно тому, как мы делали это с истерией, в каждом конкретном случае проясняя этиологию и уточняя вид психического механизма, а решение о справедливости в каждом конкретном случае ставить диагноз «истерия» делать зависимым от результатов лечения.

Вот так я и пришёл к тому, что начав применять Бройеровский метод, со временем стал заниматься главным образом этиологией и психическим механизмом вообще всех неврозов. Мне удивительно повезло, за относительно короткое время я добился ценных результатов. Прежде всего я обнаружил, что, поскольку мы говорим о мотивах заболевания, которые приводят к возникновению неврозов, то этиология неврозов лежит в сексуальном моменте. Оказалось, что различные сексуальные факторы, говоря очень обобщённо, приводят к различным формам невротических заболеваний. И теперь оказывалось возможным, в той степени, насколько справедливо последнее утверждение, отважиться на то, чтобы сделать специфичность этиологии исходным пунктом для характеристики неврозов, и уже на этой основе создать строгую классификацию форм неврозов. Если бы это оказалось верным, то тогда нам удалось бы заметить постоянное совпадение этиологической картины заболевания с клинической.

На таком пути я обнаружил, что неврастения по сути дела соответствует монотонной (с однообразным течением) форме заболевания, в котором, как показал анализ, никакой роли не играет «психический механизм». От неврастении чётко отличается невроз навязчивости (невроз подлинных навязчивых представлений), для которого характерен сложный психический механизм, а этиология его довольно схожа с истеричной и он имеет очень неплохие шансы на излечение посредством психотерапии. С другой же стороны мне кажется совершенно неразумным пытаться обособить от неврастении невротический синдром (симптомокомплекс), который полностью определяется сильно отличающейся, и даже можно с большой уверенностью сказать, противоположной, этиологией, хотя отдельные симптомы этого синдрома довольно прочно связаны между собой особым качеством, на что обратил внимание ещё Хэккер (см. работу E. Hecker`а в декабрьском номере журнала Zentalblatt für Nervenheilkunde за 1893 год). Я имею здесь ввиду или симптомы, или эквиваленты и рудиментарные остатки состояний страха, потому я и даю этому выделяющемуся из неврастении синдрому название невроз страха. Я могу смело утверждать, что появляется он в результате накопления психической напряжённости, которая опять же имеет в себе сексуальное происхождение. В основе этого невроза Вы не обнаружите никакого психического механизма, и тем не менее невроз этот довольно постоянно оказывает огромное влияние на психическую жизнь больного. К постоянным составляющим невроза страха принадлежат “тревожное ожидание”, фобии, гиперэстезия (повышенная чувствительность) по отношению к боли и другие явления. Невроз страха, так как я его понимаю, конечно, частично совпадает с неврозом, который наряду с истерией и неврастенией, фигурирует в некоторых классификационных системах неврозов – с „ипохондрией“. Только что-то ни в одной из них мне не удалось встретить выделение невроза страха в отдельную форму невроза, для самой же ипохондрии неизменно приписывается симптом „боязни заболеть“.

После того как мне удалось выделить такие простые формы неврозов как неврастения, невроз страха и невроз навязчивых представлений, я перехожу к рассмотрению наиболее часто появляющихся случаев неврозов, которые необходимо всегда иметь ввиду, чтобы не ошибиться при выставлении диагноза истерии. Я должен сразу же сказать, что совсем не годится нацепить бирку истеричный на какой-либо невроз только потому, что в комплекса его симптомов можно обнаружить некоторые признаки истерии. Такую существовашую довольно долго традицию очень легко объяснить, так как истерия несомненно является самым старым, наиболее хорошо известным и наиболее ярко проявляющимся неврозом. Но было бы слишком большим злоупотреблением со стороны врача относить на счёт истерии также разные черты перверзий и дегенерации. Как только в сложном случае психического вырождения обнаруживается хотя бы один истеричный признак, например потеря кожной чувствительности, характерный для этого невроза припадок, то всей болезни даётся название „истерия“, а после этого пытаются под эту бирку втиснуть даже то, что совершенно никак не может быть совместимо. Как видит читатель, такая диагностика совершенно недопустима, необходимо отдавать должное более подробному обследованию больного и прежде всего невротической стороне его заболевания. Так как теперь хорошо известны в их чистом виде неврастения, невроз страха и тому подобное, то нужно обращать внимание на их появление в компании с другими неврозами.

Поэтому наиболее справедлевым выводом был бы следующий: чаще всего появляются неврозы в „смешанной форме“; случаи неврастении и невроза страха можно встретить и в чистом виде, особенно если дело касается молодых персон. Но редко всретишь чистые случаи истерии и невроза навязчивости, обычно каждый из них дополняется ещё и неврозом страха. Столь частое появление смешанных форм неврозов объясняется тем, что в их этиологии переплетается влияние многих факторов, иногда их воздействие случайно, иногда можно выявить строгие закономерности в происходящих явлениях, которые порождают неврозы. Это довольно легко показать на отдельных случаях заболеваний. Но для истерии характерно также то,что вряд ли кому удастся рассмотреть её, вырвав из контекста сексуального невроза. Обычно видна только одна из сторон истерии, только один из аспектов сложного случая заболевания неврозом, на самом же деле лишь изредка можно встретить истерию изолированно, в чистом виде, а потому и лечение её не ограничивается только лечением истерии. Для целого ряда случаев будет справедливым, что правильный диагноз удаётся установить только в конце лечения.

Я хочу проверить насколько соответствуют представленные в данной книге истории болезни моему представлению о клинической несамостоятельности истерии. Может сложиться впечатление, что больная Бройера, Анна О., явно противоречит этому, являя собой чистую форму истеричного заболевания. К сожалению, этот случай, сколь бы ни был он плодотворен для понимания истерии, не был рассмотрен лечащим врачом под углом зрения сексуального невроза, а потому и сегодня эта история болезни никак не связывается с сексуальной патологией. Когда я только принялся за анализ фрау Эмми фон Н., история болезни которой следует в этой книге после истории Анны О., я ещё был очень далёк от мысли, что сексуальный невроз является почвой для развития истерии. Тогда я недавно как вернулся из школы Шарко и рассматривал любые попытки связать истерию с темой сексуальности не иначе как одно из ругательств – точно также как это делали и сами пациентки. Когда сегодня я просматриваю мои заметки об этом случае, я ни сколечки не сомневаюсь, что в этом случае я встретился с тяжёлым неврозом страха, для которого характерны тревожное ожидание и фобии, что объяснялось сексуальным воздержанием, это всё выступало вместе с истерией.

Наверное, наиболее близко к редкому виду чистой истерии подходит третий случай, история болезни мисс Люси Р. Это – короткая, протекающая периодами истерия с неизвестной для нас сексуальной этиологией, как часто бывает при неврозе страха. Обогнавшая по своему развитию сверстников, стремящаяся встретить свою любовь девушка, склонности которой по недоразумению были слишком рано разбужены. Но страх невроза так и остался мною незамеченным. Случай 4, Катарина, является прообразом того, что я называю страхом девственности, комбинацией невроза страха и истерии. Первый порождает симптомы, а вторая подкрепляет и использует их. А впрочем, это – один из типичных случаев, столь характерных для подростковых неврозов, которым часто даётся имя „истерия“. Случай 5, история болезни фройляйн Элизабет фон Р., опять же никак не был исследован в отношении сексуального невроза. Я выставил гипотезу, что её фундаментом являлась спинальная (спинномозговая) неврастения, но подтвердить мои предположения не смог. Я должен однако добавить, что с тех пор случаи чистой истерии стали ещё реже в моей практике. То, что называя все эти четыре случая истерией, я в то же время не учитывал при их объяснении решающие для сексуальных неврозов точки зрения, объясняется тем, что лечение проводилось давно, в те времена, когда я особое и обязательное выяснение невротического сексуального фундамента ещё не проводил. А то, что вместо того, чтобы убедительно показать, как в ходе анализа обнаруживается открытый нами психический механизм истеричных феноменов, скажем представив двенадцать или больше клинических случаев, я всё-же ограничился четырьмя, объясняется тем, что психический анализ этих случаев болезни одновременно приводил к тому, что они оказывались ещё и сексуальными неврозами, хотя, конечно же, ни один врач не преминул бы этим болезням дать диагноз „истерия“. Но более подробное рассмотрение сексуальных неврозов выходит за рамки этой нашей совместной с Бройером публикации.

Я не хотел бы, чтобы меня превратно понимали, словно я отказываюсь признавать за истерией самостоятельную форму невротического заболевания, словно она не представляет для меня ничего другого как только психическое проявление невроза страха, словно я приписываю ей только „идеогенные“ симтомы, а соматические симптомы (истерогенные симптомы, исчезновение чувствительности) отношу на счёт невроза страха. И всё в этом обвинении будет неверно. Я полагаю, что в любом отношении можно спокойно излагать очищенную от разнообразных наслоений истерию, только не нужно это путать с терапией. Так как при лечении истерии речь будет уже идти о практической стороне работы, о устранении тягостных состояний у страдающего человека. А так как чаще всего истерия проявляется в виде смешанного невроза, то это напоминает случай сочетанной (смешанной) инфекции, где для выживания заболевшего человека никак не обойтись победой только над одним видом возбудителей болезни.

Поэтому для меня представляет огромную важность обособление доли истерии в проявлениях смешанных неврозов от того, что можно отнести на счёт неврастении, невроза страха и так далее, так как только после этого разделения можно оценить истинную терапевтическую ценность катартического метода, что я и сделаю чуть позже в сжатом виде. А именно, я утверждаю, что этот метод в принципе очень эффективно устраняет любой какой бы то ни было истеричный симптом, и в то же время, как легко заметить, катартический метод совершенно бессилен в отношении феноменов неврастении, и только в исключительных случаях, да и то посредством обходных манёвров, удаётся оказать влияние на психические последствия невроза страха. Таким образом, терапевтическая эффективность этого метода в каждом отдельном случае будет зависеть от того, будут ли истеричные компоненты в проявлениях болезни занимать более значительное место по сравнению с другими невротическими компонентами.

Против эффективности катартического метода выставляется и второй барьер, о котором мы уже говорили в „Предварительном сообщении“. Метод этот не воздействует на действительные причины истерии, то есть никак не препятствует тому, что на месте устранённого симптома не возникнет новый. Но в общем я предоставляю нашему терапевтическому методу довольно значительное место в рамках психотерапии неврозов, но хотел бы предостеречь от попыток использовать его в ином контексте. Так как я не могу в этой книге изложить „терапию неврозов“ в том виде, в которой ею можно было бы руководствоваться во врачебной практике, то вышеприведённые мысли можно приравнять намёку на возможность в будущем более подробных рекомендаций. Но и сейчас неплохо добавить несколько замечаний и пояснений:

1 Я вовсе не утверждаю, что традиционные истеричные симптомы, на которые я воздействую посредством катартического метода, действительно будут устранены. Но я считаю, что в каждом конкретном случае встречающиеся на пути излечения препятствия будут зависеть от специфических обстоятельств случая и не являются принципиально неустранимыми. Я опускаю случаи неудачного лечения точно также, как это делает хирург в случае смерти больного от применения наркоза, из-за вторичного (послеоперационного) кровотечения, случайного заражения крови и тому подобного, после того как было принято решение о допустимости применения новой техники. Когда позже я буду говорить о трудностях и недостатках катартического метода, то я ещё раз вернусь к недостаткам такого рода.

2 Не стоит называть катартический метод никчемным только из-за того, что он является симптоматическим, а не каузальным. Так как каузальная терапия чаще всего является исключительно профилактической, она создаёт барьер для последующих вредных воздействий, но не обязательно устранит те симптомы, которые уже существуют. Как правило здесь необходим ещё какой-либо иной приём, помогающий справиться со второй задачей, и как раз для таких целей в случае истерии катартический метод подходит как нельзя лучше.

3 когда отзвучал острый истеричный пароксизм (приступ) и продолжают сохраняться в виде остаточных явлений только истеричные симптомы, там катартический метод удовлетворяет любым показаниям, приводя к полному и длительному лечебному успеху. Такое благоприятное положение дел в отношении терапии нередко встречается в области половой жизни, там, где мы встречаем большие колебания в интенсивности сексуальной потребности и где существуют очень сложные обстоятельства, приводящие к сексуальной травме. Здесь катартический метод способен реализовать всё, чего от него добиваются, если только, конечно, врач не пытается повлиять на саму природную конституцию истерика. Врач должен удовлетвориться уже тем, что он устранил страдание, к которому может приводить такая конституция при содействии особых внешних обстоятельств. Большим лечебным успехом будет уже то, что больной вновь становится работоспособным. Даже с учётом возможного будущего рецидива, это утешительные перспективы на будущее. Опытный врач хорошо знает главное в этиологии неврозов, то, что их появление чаще всего сверхдетерминировано, что невроз возникает тогда, когда совпадают несколько провоцирующих его появление факторов. Врач только может надеяться, что рецидив заболевания произойдёт не очень скоро, даже если некоторые из провоцирующих факторов так и не исчезли из жизни больного.

Кто-то, наверное, может возразить, что в подобно протекающих случаях истерии сохраняющиеся какое-то время симптомы исчезают совершенно спонтанно. На это можно легко возразить, что такие спонтанные исцеления довольно часто появляются спустя значительный интервал времени, да и не все симптомы полностью исчезают, так что вмешательство терапии здесь могло бы оказать необычайно большую помощь. А то, лечит ли катартический метод только то, на что способно спонтанное исцеление, или при случае и такое, что не под силу спонтанному излечению, не столь уж важно для сегодняшнего дня.

4 Но там, где наталкиваешься на острую истерию, являющуюся одним из проявлений среди наиболее яркой продукции истеричных симптомов, которая к тому же сопровождается последующим угнетением активности Я болезненными продуктами (истеричный психоз), там и катартический метод мало что сможет изменить в психических переживаниях и ходе болезненного процесса. Тогда находишься по отношению к неврозу примерно в таком же положении, в каком находится врач при обнаружении у больного острой инфекционной болезни. За прошедший промежуток времени этиологические факторы успели в полной мере проявить свою силу, лишая врача возможности каким-либо образом вмешаться в болезненный процесс – преодолев начальный инкубационный период патологические явления позволяют легко себя наблюдать, но прервать их не удастся. Необходимо выжидать их завершения, самое большее, что мы можем сделать, так это создать для больного на этот период наиболее комфортные условия. И всё же находится кто-нибудь, желающий устранить возникшую болезненную продукцию в этот острый период протекания болезни – и тогда в мгновение ока прежние симптомы заменяются новыми. Не может ускользнуть ни от кого удручающие результаты напрасно проделанной работы, огромные усилия, затраченные на оказание никому ненужной помощи, неудовлетворённость и раздражённость родственников, которым вряд ли хорошо известно о том, что и в случае острого невроза необходимо какое-то время выжидать, как и в аналогичных случаях острого инфекционного заболевания. Вот это и ещё кое-что другое по-видимому делает невозможным последовательное применение катартического метода для лечения подобных состояний. Но всё же остался совсем непрояснённым вопрос, не оказывает ли любое устранение болезненной продукции в случае острой истерии благотворное влияние за счёт того, что оказывается поддержка занятому защитами нормальному Я больного человека, предохраняя от ещё более худшего состояния, от возможности появления психоза, а возможно и от окончательного помешательства.

Чего можно добиться применением катартического метода в случае острой истерии, причём даже с успехом ограничивая новую продукцию болезненных симптомов, хорошо видно из истории Анны О., к которой Бройер впервые применил этот психотерапевтический метод.

5 Там, где речь идёт о хронически протекающей истерии с не сильно выраженной, но непрекращающейся продукцией истеричных симптомов, там больше всего можно сожалеть об отсутствии эффективной, каузальной терапии, но тогда же научаешься ценить по-настоящему значение катартического метода в качестве средства симптоматической терапии. В этих клинических случаях имеешь дело с вредным воздействием хронически существующих факторов, вызывающих и фиксирующих болезнь. И лечение тогда сводится к тому, чтобы укрепить нервную систему больного в её способности сопротивляться вредным воздействиям. В этих случаях необходимо себе сказать, что существование истеричного симптома означает для такой нервной системы ослабление его сопротивляемости и является одним из предрасполагающих к появлению истерии факторов. Как легко видеть из механизма моносимптоматической истерии, новый истеричный симптом чаще всего формируется по образу и подобию уже существующих. Место, в котором однажды уже удалось „прорваться“ (см. начало главы 3 „Истеричная конверзия“ в теоретической части), представляет собой слабый пункт, здесь можно ожидать появление симптома и в следующий раз. Однажды отколовшаяся психическая группа представлений играет роль провоцирующего кристалла, от которого и исходит с огромной лёгкостью формирование обычно невозможной кристаллизации представлений. Суметь устранить уже имеющиеся симптомы, добиться исчезновения лежащих в их основе психических структур, означает ничего иного как возвращение больным людям в полном объёме их прежней способности к сопротивлению, посредством которой они теперь смогут с успехом противостоять вредным воздействиям. Таким больным большую помощь можно оказать посредством длительного наблюдения и использования по временам «chimney sweeping» (см. выше историю болезни Анны О.).

6 Теперь мне остаётся только объяснить кажущееся противоречие между признанием в том, что не все истеричные симптомы психогенны по своей природе, и утверждением, что все они могут быть устранены в результате применения одного из психотерапевтических методов. Противоречие это объясняется тем, что часть не являющихся психогенно обусловленными симптомов хотя и является проявлением болезни, но не вызывает у пациентов никаких страданий, например стигмы. Так что и для успеха лечения никакого значения не имеет то, что они продолжают существовать и дальше после излечения от болезни. А некоторым другим симптомам, по-видимому, каким-то побочным способом удаётся вырваться из цепи психической обусловленности, хотя в определённые моменты зависимость от психических факторов скорее всего будет продолжать сказываться.

Теперь я обращусь к особым трудностям и недостаткам нашего терапевтического метода, поскольку это не каждому может быть ясно из изложенных во второй части книги историй болезни и из последующих замечаний о технике метода. – Здесь я хочу скорее бегло изложить мои взгляды, вряд ли это назовёшь подробным изложением всего того, что относится к применяемой мною технике: этот метод требует от врача больших усилий и отнимает много времени, здесь никак невозможно обойтись без большого интереса к психическим явлениям, а также личного участия в судьбе больного. Я не могу себе представить, что мог бы углубиться в изучение психического механизма истерии у какого-либо человека, кажущегося мне заурядным и неприятным, пациентом, который при более близком с ним знакомстве не мог бы пробудить у меня симпатию, в то время как лечение табикера[i] или человека, страдающего ревматизмом, может проходить вне всякой зависимости от такого личностного благорасположения. Не менее трудные требования и по отношению к больному. Ниже определённого уровня интеллекта наш метод вообще не применим, любая долька слабоумия чрезмерно затрудняет работу врача. Психотерапевт нуждается в добровольном согласии пациента на применение метода и его активном участии, а прежде всего в доверии, так как психический анализ неизменно приводит к самым интимным, потаённым мыслям и желаниям. Добрая часть больных, хорошо подходящих для такого лечения, отказывается от него, как только начинает догадываться о том, что же уготовит им это настойчивое исследование их психики врачом. Для таких пациентов врач так и останется чужаком. У других пациентов, решившихся всё-таки на то, чтобы уступить просьбам врача и довериться ему, что, конечно же, возможно получить со стороны пациентов только добровольно, но никак не потребовать, так вот, у этих других вряд ли получится избежать того, чтобы у них хотя бы на какое-то время в неподобающем виде на передний план не вышли личные отношения к врачу. И даже складывается впечатление, что именно такое воздействие врача на больного и является тем условием, при наличии которого только и возможно разрешение проблемы пациента. Не думаю, что в таком положении дел что-то существенно изменится от того, что конкретно будет применяться, гипноз или он будет заменяться чем-то иным. Справедливость требует обратить внимание читателя на то, что эти трудности, хотя они и неизменно присутствуют в нашем методе, вовсе не порождаются им самим. Легко заметить, что они существовали ещё задолго до лечения как предварительное условие для возникновения невроза и лишь заново появляются в прежней силе при оказании невротикам любой врачебной помощи, была бы она только достаточно интенсивной, чтобы вызвать у больного психические изменения. Я не могу связывать с применением гипноза нанесение вреда пациенту или какую-либо опасность, так доказывает мой огромный опыт использования этого средства. Если такое и происходило, то причины ущерба для пациента имели другой и более глубокий источник. Когда я рассматриваю накопленный мною психотерапевтический опыт прошедших лет, с тех пор как сообщения моего уважаемого учителя и друга Й. Бройера предоставили мне в руки катартический метод, то вижу, что намного больше и чаще мне удавалось помочь, чем нанести пациентам вред, я добивался в исцеление пациентов такого, чего невозможно получить применением любого другого терапевтического средства. В целом, как об этом уже говорилось в «Предварительном сообщении», это можно считать «выдающимся терапевтическим успехом».

Я должен подчеркнуть ещё одну пользу от применения этого метода. С любым сложным случаем невроза с более или меньшей долей истерии невозможно, на мой взгляд, лучше справиться, как подвергнуть такого пациента психическому анализу посредством Бройеровского метода. Тогда вначале исчезает то, что показывает истеричный механизм. В ходе психического анализа я научился истолковывать остаток патологических проявлений болезни и выявлять этиологию, приобретая таким образом опорные точки для того, чтобы обнаруживать какой же арсенал средств используется больным неврозом на психотерапевтических сеансах. Когда я сравниваю обычно всегда имеющиеся различия между моим мнение о конкретном клиническом случае заболевания неврозом до и после проведённого мною психического анализа, то я почти всегда попадаю в искушение, считать таковой анализ абсолютно необходимым для понимания любого невротического заболевания. А кроме того я уже привык связывать применение катартической психотерапии с постельным режимом лечения, который может доходить до дополнения лечения серьёзным курсом усиленного питания по Weir-Mitchell. То, что я выигрываю посредством этого, так это то, что с одной стороны устраняются столь сильно мешающие во время проведения психотерапии посторонние вмешательства, появление у пациентов новых сильных впечатлений, а с другой стороны преодолевается скука курса усиленного питания, когда больные нередко впадают в различного рода вредящие им мечтания. Можно ожидать, что появятся возражения, противопоставляющие спокойный курс лечения больных по системе Weir-Mitchell той часто очень обременительной психической работе, которая налагается на больных катартическим методом, вызывающим возбуждение в результате последействия происшедшей репродукции травматических переживаний, уменьшая таким образом надежду на успех, который можно бы было ожидать от психотерапии. Но это-то как раз и не соответствует реальности. Посредством одновременного применения обоих методов, Бройеровской психотерапии и терапии по системе Weir-Mitchell, можно достигать всех тех соматических улучшений, которые приносит с собой применение последней, и добиваться столь огромного воздействия на психическое состояние больного, которое никогда не произойдёт, если ограничиться одним только постельным режимом с усиленным питанием.

Дата добавления: 2015-06-04