Основы психоанализа 2 страница

И еще один момент, принципиально важный для опре­деления сущности предлагаемого направления. В терапевтическом анализе не используются другие, неаналити­ческие теории и — особенно — техники и приемы ра­боты. Никакой работы с субмодальностями, эриксоновского гипноза, рефрейминга и техники "взмах". В противном случае это уже даже не эклектика.

Опытным психотерапевтам столь категорическая пози­ция, я думаю, понятна. И все же ее стоит прокомментиро­вать. Дело в том, что сформированная профессиональная идентичность терапевта практически всегда7 предполагает устойчивые индивидуальные предпочтения в системе дис­курсивных практик психотерапии. Организатор несколь­ких конференций, на которых рассматривались итоги сто­летнего развития психотерапии, Дж.Зейг правильно отмечает, что непримиримые теоретические противоречия между сторонниками различных школ — самая яркая и стабильная ее характеристика на сегодняшний день:

"Каждая из многообразных школ твердо держится за свои теории методы. Взаимообогащение идеями наблюдается в редких случаях. Превыше всего ставится чистота позиций. Эклектизм считается признаком отсутствия "породы"... Зна­комство с докладами убеждает: мало кто ссылается на рабо­ты представителей других школ, а тем более — признает их теоретическое влияние" [91, т. 1, с. 9].

И это естественно — таковы особенности любой иден­тичности, которая состоит в отождествлении себя с ка­кой-либо одной группой (профессиональной, этнической религиозной) и одновременном обособлении от осталь­ных, противопоставлении "мы" и "они".

Цитируемый автор считает такое положение дел непоз­волительной роскошью, демагогически упирая на то, что раз психотерапия вышла "на передовой рубеж борьбы за здоровье человека", то "для достижения цели позволи­тельно использовать все методы и техники, прошедшие испытание временем" (там же). Использовать, наверное, можно, но зачем же смешивать? Не окажется ли гибрид психоанализа и НЛП этакой внутривенной клизмой или сочетанием слабительного со снотворным?

К счастью, сами психотерапевты весьма решительно противостоят такому смешению. Многочисленные по­пытки вынужденного диалога между представителями различных направлений, примером которого служит упо­мянутая выше конференция, руководимая Дж.Зейгом, как правило, заканчиваются ничем. Характерен в этом смысле диалог психоаналитика Дж.Мастерсона и семей­ного терапевта Дж.Хейли, приведенный в первом томе материалов конференции [91, т.1, с. 47-56]. Выдержанные в классическом стиле "А ты кто такой, в нягуре?" вопро­сы и возражения Хейли по докладу Мастерсона можно свести к нескольким пунктам, а именно:

— у меня нет ничего общего с психоаналитиками;

— я не собираюсь обсуждать данный доклад;

— психоанализ умер в 1957 г.***, "и похороны все еще продолжаются в больших городах";

— у психоаналитически мыслящих психиатров "имеет­ся род фиксации на идеях", но этот вид терапии почему-то продолжает оплачиваться медицинской страховкой;

— пограничной личности не существует — и так далее.

Ответ Мастерсона тоже достаточно красноречив: "Гос­подин Хейли, Вы уверены, что не были тем самым "чер­ным рецензентом", который "зарубил" мои рукописи?... Я чувствую, что с Вашими взглядами что-то не так... Ваш способ игнорировать содержание моего доклада... обус­ловлен невозможностью выйти из узких рамок семейной терапии — единственной теории, в которой Вы хоть что-то понимаете" [91, т.1, с.53-55].

Столь обширная выдержка хорошо иллюстрирует пер­спективы слияния различных психотерапевтических школ. Вероятность этого вряд ли стоит обсуждать все­рьез. Что же касается глубинно ориентированных подхо­дов, то все они возникли в процессе дифференциации единого прежде психоаналитического знания и могут ис­пользоваться параллельно или в сочетании друг с другом.

Терапевтический анализ — это, в какой-то степени, попытка соединить феноменологические методы получения знания из опыта с герменевтическими принципами психоанализа. В этой книге, предназначенной для обуче­ния и адресованной прежде всего студентам, я попробую дать общее представление о сущности подхода, отложив на время его строгий методологический анализ. Необхо­димость последнего для меня очевидна, но это дело буду­щего. Ряд связанных с методологией и методами проблем обсуждается в следующем параграфе.

Как известно, психоаналитическая терапия в большин­стве случаев проводится индивидуально. Известный пси­хоаналитик Отто Кернберг однажды сказал, что не стал бы использовать групповую психотерапию даже под ду­лом пистолета. Однако известны примеры, когда этот принцип нарушался, особенно в процессе обучения пси­хотерапевтов (например, знаменитые парижские семина­ры Ж.Лакана). Я думаю, что терапевтический анализ — вполне приемлемая форма психоаналитической работы с учебной группой, он открывает широкие возможности для дидактического анализа будущих терапевтов. В груп­повой терапии многое зависит от начальной мотивации участников, а обучение навыкам и приемам аналитичес­кой работы — хороший стимул к успеху.

В индивидуальной форме терапевтический анализ мо­жет продолжаться от 1-2 месяцев до полугода (в среднем при частоте встреч 1-2 раза в неделю). От терапевта тре­буется хорошая теоретическая подготовка и пристальное внимание к рассказу клиента на протяжении всего сеан­са. "Свободно плавающего" внимания недостаточно, по­скольку нужно направлять ход сеанса, если клиент отхо­дит в своем рассказе от проблем, которые послужили поводом для обращения за помощью. Конечно, не стоит напоминать своими вопросами требовательного, контро­лирующего начальника (родителя), ведь даже при проч­ном и устойчивом терапевтическом альянсе клиенты, рассказывая о глубоко личных вещах, не уверены твердо в безоценочном принятии своих действий и поступков, бессознательные мотивы которых постепенно проясня­ются. На протяжении всего анализа они нуждаются в со­хранении теплых, сердечных отношений.

Особую проблему терапевтического анализа представля­ют неизбежно возникающие трансферентные реакции. Описываемая форма терапии не предполагает стимулиро­вания глубокого трансферентного невроза, однако сам феномен трансфера неизбежно присутствует. Аналитику следует быть очень внимательным и подробно комменти­ровать малейшие проявления трансферентных чувств. Нужно снова и снова объяснять клиентам подлинную при­роду этих переживаний, неустанно подчеркивая, что отно­шения закончатся по окончании терапии, и от правильно­го понимания ими своих чувств зависит не только успех анализа, но и дальнейшее эмоциональное благополучие.

Наиболее эффективной теорией, позволяющей разре­шать проблемы, связанные с переносом и окончанием анализа, практикуемого в групповой или краткосрочной форме, оказались лакановские представления о переходе за грань желания. В шестой главе я остановлюсь на этой теории более подробно, а здесь лишь замечу, что главный момент "перехода" (так Ж.Лакан называет окончание те­рапии) состоит в акцентировании когнитивной активно­сти клиента в отношении особым образом выстроенной речи терапевта. Переход желания в знание — вот цель, достижение которой знаменует успех анализа.

В заключении этого параграфа, посвященного описа­нию насущной необходимости терапевтического анализа в многоликом феноменологическом пространстве совре­менной отечественной психотерапии, я хочу процитиро­вать слова Н.Мак-Вильямс, вынесенные на обложку ее книги "Психоаналитическая диагностика": "Подобно по­литике, психотерапия является искусством возможного. Самым большим преимуществом для терапевта при тео­ретическом осмыслении клиентов с точки зрения разви­тия является возможность понять, чего было бы разумно ожидать в случае оптимальной терапии для каждого из них.. Как врач ожидает от сильного и крепкого человека более быстрого и полного выздоровления после болезни, как преподаватель полагает, что сообразительный студент усвоит больший материал, чем тугодум, так и терапевту стоит ожидать разного результата от людей с различным уровнем развития характера. Реалистичные цели защища­ют пациента от деморализации, а терапевта — от перего­рания". Именно в этом — в добросовестном глубинно-психологическом анализе проблем клиента и постановке реалистичных целей терапии — и заключается сущность терапевтического анализа.

1.3. Модели психотерапевтического взаимодействия

Поскольку терапевтический анализ как направление в психотерапии является сочетанием общих принципов психотерапевтической деятельности с аналитическими формами и способами ее осуществления, было бы полез­но рассмотреть существующие модели психологической помощи на предмет возможности их использования в данной форме терапевтической практики. В этом пара­графе я не ставлю цель рассмотреть все существующие модели и способы их классификации, а хочу прояснить, как конкретно описываемое направление соотносится с уже устоявшимися стандартами оказания психотерапев­тической помощи, принятыми в различных профессио­нальных группах.

Выделение и сопоставление моделей психотерапевти­ческой деятельности на основе их принадлежности груп­пам профессионалов не случайно. На мой взгляд, такой подход обеспечит наиболее продуктивное понимание аксиологических (ценностных) и праксиологических (связанных с содержанием деятельности) аспектов той психосоциальной практики, которая называется психоте­рапией. В конце концов, именно психотерапевты лучше других знают, что конкретно они делают в общении с клиентами, и способны рефлексировать теоретические и методические основания своего труда. В противном слу­чае психотерапевтическая деятельность утрачивает раци­ональные корни и вырождается до уровня своих истори­чески первичных форм — магии и знахарства.

Феноменология психотерапии чрезвычайно многообраз­на. Современные реалии бытия благоприятны для развития этой формы социальной практики. Бурный рост объема психотерапевтической помощи в бывших социалистичес­ких странах является естественной реакцией противостоя­ния сложившейся системе социальных взаимодействий в обществе, в котором, как пишет известный психотерапевт А-Ф.Бондаренко, обычная позиция личности — жертва.

Естественно, растет и число специалистов в области психотерапии. Традиционно профессиональными субъ­ектами в этой области являются врачи (прежде всего пси­хиатры), а также психологи и священники. И хотя между ними не существует больших расхождений в понимании целей и задач психологической помощи, модели психоте­рапевтической деятельности у этих трех профессиональ­ных групп существенно отличаются.

Религиозно окрашенные формы психологической по­мощи в нашем обществе обособлены от других психоте­рапевтических направлений. Парадигма святоотеческой психотерапии предполагает специфический взгляд на причины возникновения личностных проблем и психиче­ских заболеваний, их природу и сущность, описываемые посредством таких понятий, как грех, вина, наказание, искупление, покаяние и т.д. Пастырская помощь, в свою очередь, опирается прежде всего на систему нравствен­ных и религиозных идей, далекую как от психологичес­ких теорий, так и от психиатрических представлений о психическом здоровье, норме и патологии.

Традиция духовной помощи, сложившаяся в церкви, предусматривает наставления, связанные с таинством ис­поведи, пастырское окормление. Исповедь в православ­ной или католической традиции является таинством, по­скольку здесь происходит нравственное преображение личности, "второе крещение". Изложение грехов перед исповедником в православии называется "поновлением". В процессе исповеди между духовником и исповедую­щимся устанавливается известного рода гармония. Это бывает, когда духовник, подобно психотерапевту, живо входит в переживания кающегося, причем проявляет не только строгость судьи, но и попечительность, сострада­тельность любящего отца.

Пастырское окормление в православной традиции представлено "духовным отцовством". Это длительные, устойчивые и значимые отношения, которые могут быть описаны в категориях благословения (укрепление реши­мости) или совести. Суть православного пастырского "окормления" митрополит Антоний (Храповицкий) на­звал даром сострадающей любви.

Однако резких, непримиримых противоречий между религиозными и внеконфессисональными моделями пси­хологической помощи не существует. Можно считать, что именно из пастырства психотерапия заимствовала целый ряд своих этических принципов: идею служения, нравст­венное воздействие словом, сокровенность встречи, ис­кренность и сопереживание страждущему, необходимые советы по моральной поддержке — все то, что называет­ся духовным врачеванием.

Тем не менее, религиозно-пастырская модель психоло­гической помощи практически не оказала влияния на тео­ретические основы большинства современных психотера­певтических школ и используемые в них психотехнические приемы. Этические принципы и базовые коммуникатив­ные установки (эмпатия, безоценочность и т.п.) остаются главной точкой пересечения пастырской помощи и психо­терапии. Что же касается основополагающих гносеологиче­ских и эпистемологических (связанных с познанием) сто­рон терапевтической деятельности, то даже в работах самых известных священников-психотерапевтов, таких, как Пауль Тиллих и Ролло Мэй, эти аспекты фактически свободны от религиозных идей и церковных правил.

Я думаю, что для терапевтического анализа с его четко выраженной ориентацией на глубинно-психологические теории и аналитические методы работы, возможности синтеза с религиозно окрашенными формами терапии минимальны. Для работы с определенными категориями клиентов скорее подойдут юнгианские способы осмысле­ния человеческой духовности и ее архетипических основ. Хотя синкретизм юнговских идей и свойственное анали­тической психологии беспристрастное понимание рели­гиозных феноменов как специфических форм групповой

и индивидуальной психической реальности могут стать препятствием для ортодоксально мыслящих христиан, особенно православных.

Рассмотрим теперь модели психотерапевтической дея­тельности, свойственные психологам и психиатрам. Во-первых, есть существенные различия в понимании пси­хотерапевтического взаимодействия между представителя­ми различных отраслей психологии. Клинические, со­циальные и педагогические психологи, как правило, акцентируют внимание на разных аспектах психотерапев­тической работы. Могут различаться преставления о целях и задачах терапии, или же внутри сходного круга задач вы­бираются неодинаковые приоритеты.

Психологическая модель психотерапевтической помо­щи обычно и описывается как собственно психотерапия. Различия в формах и методах обусловлены выбором со­ответствующего направления (психоанализ, гештальт, роджерианство), при этом существуют устойчивые пред­почтения: клинические психологи ориентированы пре­имущественно на когнитивное направление, телесные техники и психоанализ; социальные — на индирективные подходы и трансактный анализ; патопсихологи естествен­но тяготеют к поведенческой терапии; у психологов, ра­ботающих с детьми, большой популярностью пользуются различные школы семейной терапии. Довольно большая часть клинических психологов предпочитает психиатри­ческую модель психотерапии с выраженной психоанали­тической направленностью.

На мой взгляд, больше всего различаются между собой модели терапии у психологов и психиатров. Будучи сама психологом, я попробую эксплицировать и описать свой­ственные психиатрам* представления и установки в сфере

психотерапии. Я хорошо понимаю, что это будет взгляд со стороны, точка зрения человека, имеющего весьма скром­ные знания о медицине и психиатрии, так что данное описание вряд ли совпадет с мнениями самих врачей. Тем не менее, учитывая наличие общности профессиональных интересов психиатров и психологов (психотерапевтичес­кая помощь), это может оказаться полезным.

В литературе эта проблема (где именно между психоло­гией и психиатрией располагается психотерапия) освеще­на достаточно подробно8. В качестве характерного приме­ра можно процитировать названия статей, составляющих сборник по итогам общеевропейской дискуссии о пробле­ме научного статуса психотерапии [55]: "Психотерапия как наука, отличная от медицины" (Э.Вагнер); "Является ли психотерапия самостоятельной научной дисципли­ной?" (Э.ван Дойрцен-Смит, Д.Смит); "Место психоте­рапии между психиатрией и психологией" (А.Фильц), "Психотерапия — наука о субъективном" (А.Притц, Х-Тойфельхарт), "Самостоятельность психотерапии в на­уке и практике" (Р.Бухман, М.Шлегель, Й.Фетгер).

С одной стороны, связь между психотерапией и меди­циной (в особенности психиатрией) настолько глубока и очевидна, что отнесение психотерапевтической практики "к ведомству" патопсихологии, клинической психологии и психиатрии вполне естественно. Тем не менее, в пси­хиатрии есть устойчивое мнение о том, что последняя имеет с психотерапией мало общего. Эта точка зрения опирается на нежелание многих психиатров объяснять душевные болезни в терминах духа (как это делал, к при­меру, Юнг) и лечить их с помощью речевого воздействия (talking cure). Одна из авторов вышеупомянутого сборни­ка пишет:

"Развитие психотерапии в основном происходило за преде­лами академической психиатрии и зачастую пренебрежитель­но рассматривалось психиатрами как поворот назад, к фило­софии природы. Психиатры, которые, подобно Юнгу и Блейлеру, практиковали и психотерапию, руководствовались побуждениями, полученными вне психиатрии. Мне неизвес­тен ни один психотерапевтический подход, который бы основывался на психиатрической теории — и это совсем не уди­вительно: психиатрия располагает каузальными или функци­ональными объяснениями для расстройств нервной системы, а также выведенными из них (или хотя бы связанными с ни­ми) физикалистскими методами лечения" [55, с.45].

В то же время академические психологи, рассматривая психотерапию как один из аспектов медицины, полагали, что, в силу наличия интенционалистских моделей и личностно обусловленных детерминант психотерапевтичес­кого дискурса, она не вписывается в систему строгого психологического знания. В истории психологии извес­тен факт игнорирования фрейдовской теории как субъек­тивистского и вообще "метапсихологического" подхода.

Известный психиатр и психотерапевт-психоаналитик Александр Фильц выводит специфику психотерапии из особенностей ее предмета, каковым, по его мнению, яв­ляется страдание (pathos). Его рассуждения сводятся к следующему:

• психология (называемая также "нормальная психоло­гия") есть наука о нормальной (здоровой) психической и душевной жизни;

• психиатрия, предмет которой несводим к "тотальной патологии" или "чистой не норме", занимается изуче­нием болезненного в нормальном. Именно это называет­ся в медицине нозологической формой или основной диагностической категорией;

• психотерапия описывает и концептуализирует отдель­ные факты болезненного и нормального на основе опыта лечения, непосредственно вытекающего из меж­человеческих отношений. Она имеет дело со страдани­ем ("патос"), которое, в отличие от "нозоса", указыва­ет на отношение страждущего к своему расстройству. Предмет психотерапии — страдание — это нормальное среди болезненного.

Исходя из этого, А.Фильц так описывает цели терапев­тической помощи внутри самой психотерапевтической среды:

"Патос — это целостная экзистенция с расстройством и в расстройстве, в то время как нозос отображает лишь одно из возможных расстройств экзистенции. Страдать можно и от неболезненных обстоятельств, скажем, от ограничения сво­боды или "плохих" отношений.

Патос — это выживание нормального и преодоление рас­стройства вопреки болезни, со стороны здоровых частиц чело­века. Нозос же — это преодоление здорового больным со сторо­ны болезненных процессов. И последнее — больное само по себе не страдает; это здоровое страдает от больного.

Отсюда следующая гипотеза: главным делом и сферой пси­хотерапии является в какой-то степени обратная сторона пред­мета психиатрии. Последняя идет от здорового к болезненно­му, а психотерапия — наоборот. Поэтому предмет психотерапии кристаллизуется как нормальное (здоровое) сре­ди болезненного" (55, с. 290, подчеркнуто мной — Н.К.).

Это определение представляется весьма продуктивным не только "на уровне здравого смысла", как считает его автор. Оно хорошо и точно "разводит" психиатрию и психотерапию не столько на уровне методов и целей (что, на мой взгляд, недостижимо), сколько на основе понима­ния основной интенции субъекта профессиональной де­ятельности, понимания им смысла последней.

На практике психиатрическая модель психотерапии от­личается рядом характерных особенностей. В понимании и особенно описании проблем психиатры, как правило, совершенно игнорируют личность и отталкиваются толь­ко от поведения. Столь естественный для психолога во­прос о мотивах повисает в воздухе. Иногда в разговоре с очень квалифицированным специалистом возникает впе­чатление, что для понимания и объяснения поведения пациентов (которые все-таки люди!) достаточно только этологии (науки о поведении). А как же психика, созна­ние? — Ну хорошо, пусть это будет этология человека (хотя, по-моему, чаще используется выражение "поведе­ние высших приматов").

Специфическая особенность психотерапевтического дискурса психиатров — стремление не использовать для понимания человеческих проблем слов и понятий, опи­сывающих человеческую духовность. Так, в монографии

В.П.Самохвалова "Эволюционная психиатрия"9, имею­щей подзаголовок "История души и эволюция безумия", само слово "душа" встречается лишь единожды — в на­звании книги.

И вместе с тем стремление исследовать природу выс­ших форм личностной активности у психиатров-психоте­рапевтов очень велико. Правда, при этом очень часто ве­дущим объяснительным принципом может выступать простая аналогия (О.В.Хренников, 2000), а то и просто пассажи из повести Венедикта Ерофеева "Москва-Пе­тушки" (О.А.Гильбурд, 1994, статья "Духовный смысл русского алкоголизма").

Для наглядности существующие различия в моделях можно обобщить следующим образом:

	Идея (цель)	Объект воздействия	Формы действия	Результат
Религиозная	Служение, забота, "окормление"	Душа	Церковные таинства и и обряды	Спасение души
Психоло­гическая	Помощь	Личность	Межличностное общение	Развитие и личностный рост
Психиат­рическая	Лечение	Поведение и психика	Модифициру­ющее влияние	Нормаль­ность

Впрочем, все это — не более чем взгляд постороннего. Возможно, наши (психологические) теории и дискурсив­ные практики выглядят для психиатров не менее странны­ми. Важно другое. Междисциплинарная кооперация в сфе­ре психотерапии имеет большое будущее, и существующие профессиональные модели психотерапевтической помощи способны взаимно дополнять и обогащать друг друга. Это, по всей видимости, должно стать одним из ведущих на­правлений развития теории и практики психотерапии.

Глава 2. Теория и техники терапевтического анализа

2.1. Структурирование отношений

Описание теории и практики терапевтического анали­за уместно начать с обсуждения различий между собст­венно психоанализом и предлагаемым подходом. По­скольку терапевтический анализ — не что иное как видоизмененная (сокращенная и упрощенная) психоана­литическая процедура, которая применяется в условиях групповой работы или как форма краткосрочной тера­пии, то различия, хотя и весьма существенные, касаются прежде всего способов аналитической работы, а не ее со­держания и теоретических основ. Кроме того, цели и за­дачи терапевтического анализа формулируются несколь­ко иначе, чем в классическом (фрейдовском) варианте психоаналитического лечения, они менее глобальны и более конкретны. Поэтому начальный этап анализа — те­рапевтический альянс, договор аналитика и клиента — имеет свою специфику.

Понятие терапевтического альянса в психоанализе ис­пользуется для обозначения рационального, нетрансферентного отношения пациента к процессу лечения и фи­гуре аналитика. Формы сотрудничества и взаимные обязательства оговариваются перед началом психоанали­тического лечения, которое, как это знает пациент, будет длительным. Психоаналитик предупреждает о труднос­тях, которые могут встретиться в анализе и объясняет, как будет происходить его завершение. Пациент, начав­ший курс психоанализа, готов к обстоятельному и по­дробному обсуждению любых, даже самых интимных мо­ментов своей жизни и знает, что аналитическая работа не должна прерываться в одностороннем порядке, по его желанию, прихоти или капризу. По крайней мере, он об этом предупрежден.

В наших условиях терапевтический договор заключается, как правило, вокруг одной актуальной проблемы (реже двух или трех, взаимосвязанных между собой). Клиента, например, тревожит его робость в социальных контактах или иррациональные страхи по поводу здоровья и благопо­лучия близких. Или прагматический вопрос: как сделать, чтобы муж регулярно приносил домой зарплату? К глубин­ному анализу бессознательных аспектов своей жизни кли­ент не готов и не чувствует необходимости обсуждать соб­ственные побуждения и мотивы. По большей части он стремится ограничить терапевтическое вмешательство. Женщина, которая жалуется на низкую успеваемость сына и хотела бы получить совет на эту тему, не предполагает, что анализ коснется нарушений внутрисемейной коммуни­кации и затронет болезненную, тщательно скрываемую проблему ее эмоциональной и сексуальной неудовлетво­ренности в супружеских отношениях. Студент, обсуждаю­щий на занятиях по психотерапии ссору с приятелем, спо­хватывается уже после того, как амбивалентная природа их "мужской дружбы" проинтерпретирована сокурсниками в рамках классической фрейдовской теории влечений.

Понятно, что о степени глубины аналитического вме­шательства клиента следует предупреждать заранее. Рав­но как и о том, что представляет собой аналитическая ра­бота и на чем она основана. Как правило, после этого многие люди колеблются в нерешительности, но обычно побеждает желание разобраться в себе и получить по­мощь. Успешному формированию рабочего альянса спо­собствует акцентирование внимания на конкретной психологической теории, которую предполагает исполь­зовать терапевт, общие разъяснения того, какую роль в формировании конкретного поведения личности играет бессознательное — как скрытые, плохо осознаваемые или не признаваемые желания и мотивы, так и более глубин­ные образования сложной символической природы. Уме­стно сказать клиенту о том, что после недвусмысленно выраженного запрета обсуждать те или иные аспекты его внутреннего опыта анализ будет прерван, и терапевтиче­ская работа продолжится только с его разрешения.

Таким образом, перед нами противоречие: как можно сочетать глубинный анализ с поверхностной мотивацией запроса на терапию? Наиболее очевидный способ его преодолеть — объяснить клиенту, что разумнее пережить и испытать представляющиеся болезненными аспекты личностного функционирования, чем посредством вытес­нения ограничивать пространство своих возможностей. Дж.Сандлер10 пишет о необходимости соблазнять клиен­та в психоаналитическое лечение [123]. Однако такое соблазнение усиливает перенос и зачастую способствует глубокой регрессии, что больше подходит для классичес­кой психоаналитической терапии, нежели для ее сокра­щенных вариантов.

И все же несколько точных, неожиданных интерпрета­ций, предложенных в самом начале работы, хорошо вы­полняют роль соблазна. Трудно удержаться от возможно­сти поговорить о себе самом с человеком, который так сильно заинтересован и так хорошо понимает "тонкие движения души". Доброжелательное внимание к подроб­ностям жизни клиента, профессиональное аналитическое выслушивание, интеллектуальная респектабельность интерпретативных техник — все это способствует установ­лению прочного терапевтического альянса.

Мой опыт практической работы показывает, что реше­ние начать анализ зависит от того, насколько успешно и быстро вскрывается бессознательная основа подлинной экзистенциальной жалобы клиента. Терапевтический анализ, в отличие от неаналитических форм терапии, ос­новное внимание уделяет не столько различию между тем, на что жалуется клиент и тем, что в действительно­сти является для него проблемой (помехой или препятст­вием в процессе приносящего удовлетворение и радость личностного функционирования), сколько изучению глу­бинных бессознательных причин этой проблемы. Приве­ду несколько примеров.

Клиентка А. обратилась за помощью в связи с предпола­гаемой изменой мужа. Довольно быстро в процессе работы с ней стало понятно, что женщина втайне считает себя плохой и полагает, что муж поэтому вправе ей изменять.

Иными словами, она чувствует себя виноватой в неверно­сти мужа, во-первых, и в том, что не может "исправиться", и винит мужа, упрекая его в измене, во-вторых. Однако выяснение бессознательных истоков ее всепоглощающего чувства вины заняло гораздо больше времени. В конце концов выяснилось, что бессознательная вина госпожи А. возникает в ситуациях, когда она теряет контроль над про­исходящим (в особенности это касалось межличностных отношений). Типично анальная проблематика (чувство ви­ны в связи с потерей контроля и тайным удовольствием от этой ситуации) представлена в ощущении "замаранности, грязи", которое навязчиво сопровождает клиентку в эпизо­дах, связанных с выяснением отношений. Характерно, что ее профессия (в которой госпожа А. очень успешна), обес­печивающая самоуважение и высокий социальный статус, связана с рекламой и торговлей дорогой косметикой и пар­фюмерией — "средствами чистоты".

Дата добавления: 2015-06-04