О том, как герои разбойничьего стана подчинились Чао Гаю и как Лю Тан лунной ночью отправился в город Юньчэн 2 страница

– Моя дочка, – сказала старая Янь, – хороша собой, умеет петь, знает разные игры и развлечения. В Восточной столице она с малых лет забавляла посетителей увеселительных домов, и везде ею были довольны. Многие владельцы этих домов не раз предлагали мне отдать им дочь, но я всегда отказывалась. Отдай я ее туда, некому было бы кормить нас в старости. Я и подумать не могла, что сейчас она окажется в таком тяжелом положении. Когда же я ходила к господину Сун Цзяну поблагодарить его и увидела, что в доме у него нет женщины, то решила просить вас передать господину, что, если он хочет взять себе наложницу, я охотно отдам ему свою По‑си. Вы уж оказали мне услугу и помогли получить помощь от господина Сун Цзяна. Я же не смогла еще отблагодарить его и потому рада была бы породниться с ним.

Выслушав ее, старая Ван на следующий же день отправилась навестить Сун Цзяна и все подробно рассказала ему. Сначала он и слышать ни о чем не хотел, но разве можно было устоять против настойчивости этой женщины? И он в конце концов согласился, снял в переулке к западу, от уездного управления двухэтажный домик, купил мебель и домашнюю утварь и поселил там По‑си с ее матерью. Так и стали там жить обе женщины.

Не прошло и полмесяца, как По‑си разрядилась в шелка, а голову украсила жемчугом и бирюзой. Через некоторое время обзавелась одеждой и украшениями также и старуха Янь. В общем жила теперь По‑си в полном довольстве. Первое время Сун Цзян почти все ночи проводил у нее, но потом стал менее охотно бывать там. В чем же тут была причина?

Надо сказать, что характер у Сун Цзяна был хороший. Единственным его увлечением было искусство боя, а любовь он считал делом не очень важным. По‑си же была девушкой легкомысленной и непостоянной, как проточная вода. И если учесть, что ей не было и девятнадцати лет и она была в самом расцвете своей молодости и красоты, то Сун Цзян, понятное дело, не нравился ей.

Как‑то однажды Сун Цзян привел к По‑си выпить вина своего сослуживца Чжан Вэнь‑юаня, чего он, конечно, не должен был делать. Этот Чжан Вэнь‑юань служил вместе с Сун Цзяном, и все в управлении звали его Сяо Чжан‑сань, что значит – Маленький Чжан третий. Это был интересный молодой человек с густыми бровями и красивыми глазами, его зубы сверкали, точно жемчуг, а губы были яркопунцовыми. Он любил посещать всевозможные увеселительные места, и судьба бросала его в разные стороны, подобно тому, как ветер кружит лист, опавший с дерева. Он постиг все, что услаждает человеческую жизнь, но больше всего любил играть на лютне и других музыкальных инструментах; здесь уж поистине не было ничего такого, чего бы он не знал.

Красавица По‑си с детства пела в увеселительных заведениях. Чжан‑сань ей понравился с первого взгляда, и она захотела сойтись с ним поближе. А Чжан‑сань никогда не отказывался выпить и поухаживать и сразу заметил ее чувства. С первой же встречи они стали переглядываться, не скрывая своего влечения, и крепко полюбили друг друга.

Однажды, когда По‑си была одна, Чжан‑сань отправился к ней, прикинувшись, что пришел разыскивать Сун Цзяна. По‑си оставила его у себя и пригласила выпить чаю. За разговорами и болтовней дело как‑то и закончилось.

Две‑три встречи с Чжан‑санем разожгли в душе женщины любовь, а к Сун Цзяну она совсем охладела. И потому, когда Сун Цзян приходил к ней, она старалась оскорбить его и уже не делала попыток задержать его у себя. Но так как Сун Цзян был хорошим человеком, да и к женщинам его не тянуло, то стал он приходить к По‑си раз в десять дней или в полмесяца. Теперь Чжан‑сань и По‑си всегда были вместе. Он приходил к ней засветло и уходил лишь поздно ночью. Соседи знали все, и слухи об этом дошли, разумеется, и до самого Сун Цзяна. Хотя он не совсем поверил этим толкам, но все же подумал: «В конце концов она не жена, выбранная мне отцом и матерью. Так стоит ли беспокоиться из‑за того, что она не любит меня. Не буду к ней больше ходить, вот и все». Старая Янь много раз посылала к нему людей, приглашая его, но он всякий раз отказывался под каким‑нибудь предлогом и несколько месяцев не заглядывал к По‑си.

А теперь поведем рассказ в двух направлениях.

Однажды под вечер Сун Цзян вышел из уездного управления и, перейдя улицу, зашел в чайную попить чаю. Когда он сидел там, то вдруг увидел рослого мужчину в войлочной шляпе. Одет он был в халат из темнозеленого шелка, на ногах полотняные обмотки и конопляные туфли. За поясом у этого человека торчал меч и кинжал, а за плечами он нес большой узел. Шел он, видно, издалека, так как с лица его потоками струился пот и он тяжело дышал. Незнакомец все время глядел в сторону уездного управления. Это показалось Сун Цзяну странным, и он, быстро поднявшись со своего места, вышел из чайной и последовал за неизвестным. Пройдя еще шагов тридцать, человек этот обернулся и взглянул на Сун Цзяна, но, по‑видимому, не узнал его. Сун Цзяну же этот человек показался знакомым, в он подумал, что где‑то встречал его, но где – никак не мог припомнить. В этот момент незнакомец как будто признал Сун Цзяна. Он остановился и стал пристально смотреть на писаря, но обратиться к нему все же не решался. Сун Цзян же тем временем думал: «Как странно ведет себя этот человек. И почему он уставился на меня?»

Однако и Сун Цзян не решался задавать ему вопросов. Потом он увидел, как неизвестный подошел к цирюльне, находившейся прямо под открытым небом, и спросил цирюльника:

– Дружище! Не скажете ли вы мне, кто этот чиновник, что стоит там неподалеку?

– Это писарь уездного управления господин Сун Цзян, – ответил цирюльник.

Тогда человек вытащил свой меч, подошел к Сун Цзяну и, громко приветствуя его, сказал:

– Господин писарь, вы не узнаете меня?

– Ваше лицо как будто знакомо мне, – сказал Сун Цзян.

– Пойдемте поговорим, – сказал незнакомец.

Они пошли дальше, и, когда достигли глухого переулка, человек сказал:

– Я думаю, что в этом кабачке мы сможем спокойно потолковать.

Они вошли туда, поднялись наверх и, выбрав уединенный уголок, уселись. Человек вынул из‑за пояса меч и поставил его к стене; узел свой он положил под стол и затем земно поклонился Сун Цзяну.

Сун Цзян тоже поспешил отвесить ему поклон и промолвил:

– Могу ли я осмелиться узнать ваше имя?

– Неужели, благодетель мой, вы забыли меня? – удивился человек.

– Да кто же вы, дорогой друг? – допытывался Сун Цзян. – Лицо мне ваше знакомо, но кто вы, забыл!

– Я имел честь встретиться с вами в поместье старосты Чао Гая. Вы спасли мне жизнь. Зовут меня Лю Тан, по прозвищу «Рыжий дьявол».

Услышав это, Сун Цзян даже испугался и воскликнул:

– Дорогой друг! Какой же вы отчаянный человек! Хорошо еще, что вы не попались на глаза какому‑нибудь стражнику. Зачем же вы сами лезете на рожон!

– Могу ли я чего‑либо страшиться после того благодеяния, которое вы мне оказали! – отвечал тот. – Сегодня я пришел сюда с единственной целью – отблагодарить вас.

– А как поживает Чао Гай и остальные друзья? – спросил Сун Цзян. – И кто послал вас сюда, друг?

– Мой брат и предводитель Чао Гай велел кланяться вам, нашему благодетелю. После того как вы спасли мне жизнь, Чао Гай сделался вождем стана Ляншаньбо. Премудрого У Юна назначили военачальником, а Гун‑Сунь Шэн ведает вместе с ним всеми военными делами. Линь Чун расправился с бывшим предводителем Ван Лунем, и сейчас в стане всего одиннадцать главарей: трое прежних – Ду Цянь, Сун Вань, Чжу Гуй и восемь наших. В лагере находится около восьмисот разбойников и большие запасы продовольствия. Нас очень огорчало то, что мы не имели возможности отблагодарить вас, дорогой брат, за ваше благодеяние. Поэтому сейчас друзья и отправили меня сюда с письмом, а также вручили сто лян золота, чтобы отблагодарить вас и военачальника Чжу Туна.

Тут Лю Тан развязал свой узел, достал оттуда письмо и передал его Сун Цзяну. Прочитав письмо, Сун Цзян сложил его и спрятал в карман для документов под полой своего халата. Тем временем Лю Тан вынул из узла золото и положил его на стол. Сун Цзян взял один слиток, завернул в письмо и тоже засунул в карман, говоря при этом:

– Остальное, дорогой друг, возьмите обратно.

После этого он позвал слугу и приказал подать вина, мяса, закусок и фруктов. Затем он велел налить Лю Тану вина. Стало смеркаться. Слуга ушел, а Лю Тан, осушив чашку, снова развернул лежавший на столе сверток и хотел вынуть из него золото, но Сун Цзян остановил его:

– Послушайте меня, дорогой друг! Вы – семеро братьев – только что прибыли в стан и, конечно, нуждаетесь в деньгах. Мне же хватает на жизнь. Поэтому я и хочу оставить пока эти деньги в стане, с тем чтобы, когда буду нуждаться в них, прийти к вам и попросить помощи. Один слиток я оставляю себе в знак того, что высоко ценю ваши чувства. Чжу Тун тоже не из бедных и не стоит дарить ему денег. Я на словах передам ему вашу благодарность, и этого будет вполне достаточно. К сожалению, не могу предложить вам ночлега, дорогой друг мой, ведь, если кто‑нибудь узнает вас, вам несдобровать. Ночь сегодня будет очень светлая, поэтому не задерживайтесь здесь, а возвращайтесь‑ка лучше сейчас же в стан. Передайте от меня самые лучшие пожелания всем предводителям. Я очень сожалею и прошу простить меня за то, что не могу лично поздравить их.

– Мне так и не удалось отблагодарить вас, дорогой брат, за ваше великое благодеяние, – сказал Лю Тан. – Меня послали сюда специально для того, чтобы выразить вам нашу признательность и глубокое уважение. Таков именно был приказ брата Чао Гая – предводителя нашего стана, и его военного советника У Юна. Что же я скажу, когда вернусь обратно? Придется мне понести наказание.

– Ну, раз у вас так строго, то я напишу письменный ответ, который вы возьмете с собой, и все будет в порядке.

Как ни умолял его Лю Тан принять подарок, он наотрез отказался. Достав бумаги, Сун Цзян попросил у слуги кисточку и тушь, написал длинное письмо, передал его Лю Тану, и тот спрятал его в свой узел.

Лю Тан был человек прямодушный. Видя, как решительно отказывается Сун Цзян от подарка, он взял его обратно. Между тем наступила ночь, и Лю Тан сказал:

– Ответ вы написали, и я сегодня же ночью двинусь в обратный путь.

– Дорогой друг, – сказал Сун Цзян, – не смею задерживать вас, однако надеюсь, что отношения между нами останутся самые наилучшие.

После этого Лю Тан еще четыре раза поклонился Сун Цзяну, а тот, обращаясь к слуге, сказал:

– Господин оставляет лян серебра, а я приду завтра и расплачусь за все.

Взвалив на спину узел, Лю Тан взял меч и начал спускаться по лестнице вслед за Сун Цзяном. Когда они вышли из кабачка на улицу, небо уже начало светлеть. Была половина восьмого месяца, и круглый диск луны подымался над горизонтом.

Сун Цзян, поддерживая Лю Тана под руку, давал ему наставления:

– Берегите себя, брат, не приходите сюда больше. Здесь развелось очень много стражников, которым приказано вылавливать разбойников, а с этим шутить не следует. Дальше я не буду провожать вас, лучше нам расстаться здесь.

Озаренный луной, Лю Тан зашагал на запад и в ту же ночь возвратился в Ляншаньбо.

Дальше история рассказывает о том, что Сун Цзян, распрощавшись с Лю Таном, вернулся к себе домой. Он шел и думал:

«Хорошо еще, что никто из стражников не попался навстречу, а то могла бы случиться беда. Пришлось‑таки Чао Гаю пойти в разбойники! – продолжал он размышлять. – Ну и дела творятся!»

Не успел он свернуть во второй квартал, как услышал позади себя чей‑то голос:

– Господин писарь! Куда же это вы исчезли? Давненько мы с вами не видались!

Когда Сун Цзян оглянулся, душа у него ушла в пятки. Не произойди этой встречи, Сун Цзян, не отличающийся смелостью, не стал бы удалым молодцом, а его мягкое сердце не ожесточилось бы.

Но о том, кто позвал Сун Цзяна, вы, читатель, узнаете из следующей главы.

Глава 20

в которой рассказывается о том, как старая ведьма Янь, напившись, избила Тан Ню‑эра и как Сун Цзян в гневе убил Янь По‑си

Вы уже знаете о том, что Сун Цзян, расставшись с Лю Таном, медленно брел домой по залитым лунным светом улицам. И тут ему повстречалась старуха Янь, которая поспешила к нему со словами:

– Господин писарь! Я уже много раз посылала вам через различных людей приглашение, но столь почтенного человека трудно застать дома! Моя негодная дочь своими заносчивыми речами оскорбила вас. Но пожалейте хоть меня, старуху, зайдите к нам; я велю дочери извиниться перед вами. Раз уж посчастливилось мне встретить вас, пойдемте вместе!

– У меня сегодня очень много неотложных дел в уездном управлении, – отнекивался Сун Цзян. – Я приду как‑нибудь в другой раз.

– Не отказывайтесь! – настаивала старая Янь. – Моя дочь так ждет вас! Уж вы порадуйте ее, господин писарь, окажите ей хоть капельку внимания.

– Я, право, сегодня очень занят, но завтра приду обязательно.

– А я хочу, чтобы вы отправились со мной сейчас же, – решительно заявила Янь. И, схватив Сун Цзяна за рукав, быстро заговорила: – И кто это вас все настраивает против нас? Ведь мы обязаны вам своей жизнью, и если что и болтают, так нельзя же всему верить. Вы ведь сами лучше других все понимаете. Если дочь моя поступила дурно, так виновата в этом только я. Очень прошу вас, не отказывайтесь, пойдемте.

– Не настаивайте понапрасну, – сказал Сун Цзян, – я не могу бросить свои дела.

– Если вы даже и задержитесь, – не унималась старуха, – то начальник уезда не накажет вас за это. А если я отпущу вас сейчас, то больше, пожалуй, и не встречу. Так что пойдемте лучше сейчас, а дома я вам кое‑что скажу.

Сун Цзян был по натуре человеком сговорчивым и не мог устоять перед настояниями старухи.

– Ладно, отпустите‑ка мой рукав, я пойду с вами.

– Только не вздумайте убегать, господин писарь, ведь я старая и мне за вами не угнаться.

– Да разве могу я так поступить! – возмутился Сун Цзян.

И они пошли. У самого дома Сун Цзян в нерешительности остановился, но тут старая Янь опять схватила его за рукав, говоря:

– Раз уж вы здесь, то должны войти.

Войдя, Сун Цзян сел на скамейку. Старуха была очень хитра и, опасаясь, как бы Сун Цзян не сбежал, уселась с ним рядом и позвала:

– Дочка! Твой возлюбленный Сань‑лан пришел!

По‑си в этот момент валялась в постели и, уставившись на пламя светильника, мечтала о Чжан‑сане. Услышав слова матери, она решила, что пришел именно он, и, быстро вскочив с постели, стала приводить в порядок свои растрепанные волосы, обиженно приговаривая: «Ах ты, негодный! Заставил меня так мучиться. Вот я надаю тебе сейчас затрещин, тогда будешь знать». И она быстро сбежала по лесенке вниз. Но, подойдя к занавеске, закрывающей вход, она заглянула в щель и увидела Сун Цзяна, ярко освещенного лампой. Тогда По‑си кинулась назад, взбежала вверх по лестнице и снова улеглась в постель.

Старая Янь, услыхав, как дочь спустилась было вниз, а потом вернулась к себе, опять крикнула:

– Твой Сань‑лан здесь! Что же ты спряталась?!

– Моя комната не так уж далеко! – крикнула По‑си с постели. – Разве трудно найти дорогу? Он ведь не слепой, и сам может прийти сюда. Видно, ждет, чтобы я вышла встречать! – И она продолжала ворчать в том же духе.

– Экая негодница! Заждалась вас, – промолвила старуха, – а теперь сердится и хочет подразнить. Пойдемте, господин писарь, я провожу вас наверх, – оказала она, смеясь.

От слов По‑си Сун Цзяну стало как‑то не по себе, но старуха силой потащила его наверх.

Комната По‑си состояла из шести отделений. Впереди находился столик для еды и скамеечки. Во второй части – спальня, где в углу стояла расписная кровать с пологом из красного шелка, скрытая маленькими ширмами. У кровати на вешалке висело полотенце, по другую сторону лежали щетки и стоял умывальный таз. На лакированном столике с золотыми инкрустациями красовался оловянный подсвечник. На полу возле кровати были расставлены маленькие скамеечки, а напротив – четыре кресла вряд. На стене висела картина, изображающая красавицу.

Старуха Янь привела Сун Цзяна в комнату дочери, и он опустился на скамеечку. Стащив По‑си с кровати, мать сказала:

– Господин писарь пришел! У тебя, дочка, скверный характер, ты оскорбила его, и он перестал бывать у нас. Ты ведь сама, пока сидела здесь одна‑одинешенька, все время думала о господине писаре. А теперь, когда мне с таким трудом удалось привести его, ты не желаешь даже встать с постели и поговорить с ним. Какая же ты своенравная, никак тебе не угодишь!

– Что это ты так расшумелась? – сказала По‑си матери, отталкивая ее от себя. – Я не сделала ничего дурного! Он сам перестал ходить ко мне. За что же я должна просить прощения?

Во все время разговора Сун Цзян не проронил ни единого слова. Тогда старая Янь придвинула ему кресло и, подталкивая к нему дочь, сказала:

– Ну ладно, не хочешь извиняться, не надо, только перестань сердиться и посиди немного с Сань‑ланом.

Но По‑си ни за что не хотела садиться рядом с Сун Цзяном, отошла в сторону и села напротив. Сун Цзян сидел, низко опустив голову, и молчал, молодая женщина тоже отвернулась.

– Ну, как это говорится: «Без вина и закусок и песня не поется», – сказала, глядя на них, старуха Янь. – У меня припрятана бутылочка хорошего вина, а сейчас я пойду куплю фруктов, чтобы как подобает принять господина писаря. Посиди‑ка, дочка, с господином, не стесняйся, я мигом вернусь!

А Сун Цзян сидел и думал: «Попался‑таки я в руки этой ведьмы и теперь никак не вырвусь. Подожду, пока она уйдет, а тогда и выберусь». Старуха же словно прочла его мысли, так как, выйдя из дому, заперла двери на засов. «Перехитрила меня, проклятая!» – подумал Сун Цзян.

А старуха спустилась вниз и прежде всего зажгла у очага лампу. Над огнем в котле кипела вода. Старуха подбросила хворосту в очаг, захватила немного мелочи и вышла на угол купить свежих фруктов, рыбы, а также молодых цыплят. Вернувшись домой, она приготовила закуску, перелила вино в кувшин и опустила его в котел подогреть. Затем разложила закуски на тарелочки, прихватила три чашечки для вина и три пары палочек для еды и, поставив все это на поднос, понесла наверх. Там она расставила принесенные закуски на лакированном столике.

Сун Цзян по‑прежнему сидел, опустив голову, а дочь сидела, отвернувшись от него.

– Ну‑ка встань и налей вина! – обратилась она к По‑си.

– Сами ешьте, я не хочу! – отвечала та.

– Вот что, дочка! – сказала старуха. – Я привыкла к твоему характеру с тех пор, как носила тебя на руках, но при других вести себя так не следует.

– Ну, а что, если я не стану наливать?! Не выхватит же он свой меч, чтобы отрубить мне голову! – негодовала По‑си.

– Опять я виновата, – оказала старая Янь с деланной улыбкой. – Господин писарь человек обходительный, не тебе чета. Не хочешь наливать, не надо! Только перестань дуться и выпей чашечку вина.

Но По‑си продолжала глядеть и сторону. Пришлось старухе Янь самой налить вина и потчевать Сун Цзяна, который нехотя выпил чашечку.

– Не вините меня, господин писарь, – сказала с улыбкой старуха, обращаясь к Сун Цзяну. – Забудьте все пересуды, завтра я все вам объясню. Когда вы приходите сюда, люди сгорают от зависти и потому болтают по городу всякий вздор. Не стоит обращать на это внимания. А теперь прошу вас выпить еще чашечку вина, – она снова наполнила три чашки и, обращаясь к По‑си, сказала:

– Дочка, да не веди ты себя как ребенок! Выпей с нами вина!

– Отвяжись от меня, – бросила в ответ По‑си. – Я сыта и ни пить, ни есть не стану.

– Неужели ты не можешь составить компанию своему Сань‑лану? – приставала старуха.

Слушая мать, По‑си думала: «Все мои мысли только о Чжан‑сане. Что за удовольствие возиться с таким бирюком, как этот Сун Цзян. Впрочем, нужно напоить его пьяным, а то он все равно не оставит меня в покое». И с большой неохотой она все же взяла чашку и отпила половину.

– Ах ты, моя упрямица, – молвила довольная Янь. – Не думай ни о чем, выпей пару чашечек вина и ложись спать. И вы, господин писарь, тоже выпейте.

Сун Цзян, не в силах сопротивляться, осушил не менее пяти чашек. Старуха не забывала подливать и себе и несколько раз спускалась вниз подогревать вино. Сначала, видя, как По‑си упорствует, старая Янь была очень расстроена, но потом, когда поведение дочери переменилось и она выпила вино, мать успокоилась и подумала: «Если нынче ночью ей удастся снова завлечь его, он перестанет гневаться на нас и все забудет. Тогда мы сможем еще удержать его на некоторое время, ну, а там видно будет». Размышляя подобным образом, она стояла перед очагом и в одиночестве пила уже третью чашку вина, когда почувствовала, словно какой‑то зуд разбирает ее. Она зачерпнула еще чашку и выпила, а затем, наполнив кувшин, едва держась на ногах, взобралась наверх. Здесь она увидела, что Сун Цзян все еще молча сидит, понурив голову, а дочь ее, отвернувшись, теребит подол платья. Старуха расхохоталась и сказала:

– Да что вы, из глины, что ли, сделаны! Сидят и молчат, как в рот воды набрали. Будьте же мужчиной, господин писарь, ведите себя поласковей! Скажите какую‑нибудь любезность, пошутите!

Сун Цзян же, чувствуя, что находится в безвыходном положении, не знал, о чем говорить, и молчал. А По‑си думала про себя: «Однако ты пришел сюда не для того, чтобы посмотреть на меня. И если, как и моя мать, надеешься, что по‑прежнему будешь приходить сюда, что я извинюсь и буду снова развлекать тебя, то ошибаешься!»

Старая Янь совсем опьянела и что‑то бессвязно бормотала. И вот как раз, когда она перебирала недостатки всех своих соседей и пересказывала всякие сплетни, в дом их пришел Тан Ню‑эр, которого звали также Тан Эр‑гэ, так как в семье он был вторым сыном. Тан Ню‑эр торговал с лотка на улицах Юньчэна пикулями, соленьями, рассолом и разными приправами, он часто заходил к Сун Цзяну сообщить что‑нибудь новенькое и всякий раз получал за это вознаграждение. Если Сун Цзян давал ему какое‑нибудь поручение, Тан Ню‑эр готов был расшибиться в лепешку, но выполнить все, что от него требовали. В этот вечер Тан Ню‑эр проигрался и отправился в уездное управление разыскивать Сун Цзяна. Не застав его там, он поспешил к нему домой, но и там не нашел. Кто‑то из встретившихся ему на улице знакомых спросил его:

– Тан Эр‑гэ, куда это ты так спешишь? Уж не ищешь ли кого‑нибудь?

– Совсем с ног сбился, – ответил Тан Эр‑гэ, – нигде не могу найти моего покровителя.

– А кто это такой? – спросили его.

– Писарь уездного управления господин Сун Цзян, – отвечал он.

– А мы только что видели его, он проходил тут со старухой Янь, – сказали ему.

– Ах, вот как! – воскликнул Тан Эр‑гэ. – Эта подлая тварь Янь По‑си путается с Чжан‑санем и продолжает обманывать господина Сун Цзяна. Впрочем, он, верно, и сам об этом знает, так как перестал ходить к ней. Старая ведьма, видно, обманом затащила его сегодня к себе. Но ничего не поделаешь, раз в глотке пересохло, а денег ни гроша, пойду‑ка я туда и попрошу дать мне хоть на пару чашек вина.

И он направился прямо к дому старой Янь. Подойдя поближе, он увидел в окнах свет; двери не были закрыты. Когда он вошел в комнаты и приблизился к лестнице, ведущей наверх, то услышал хохот старухи Янь. Тан Ню‑эр бесшумно поднялся по ступеням и, заглянув в щелку, увидел Сун Цзяна и По‑си, которые сидели с угрюмым видом. По другую сторону стола сидела старая Янь и без умолку болтала.

Тан Ню‑эр проскользнул внутрь и, поклонившись по очереди старухе Янь, Сун Цзяну и По‑си, отошел в сторонку. Увидев его, Сун Цзян подумал: «Вовремя пришел этот парень» – и губами подал Тан Ню‑эру знак, указывая вниз. Тан Ню‑эр был человеком смышленым и вмиг понял Сун Цзяна.

– Я с ног сбился, отыскивая вас по городу, – сказал он, – а вы, оказывается, пьете и веселитесь здесь в свое удовольствие.

– А что, разве в управлении какое‑нибудь срочное дело? – живо спросил Сун Цзян.

– Неужели вы позабыли? – заметил на это Тан Ню‑эр. – Да то самое дело, которое находилось у вас еще сегодня утром. Начальник уезда уже там и раз пять посылал за вами людей, но вас нигде не могли найти. Он очень рассержен, и вам, господин писарь, лучше поскорее туда отправиться.

– Раз дело срочное, надо идти, – заторопился Сун Цзян, и, поднявшись, хотел уже спуститься вниз. Но старая Янь загородила ему дорогу, решительно заявив:

– Нет, господин писарь, не к лицу вам проделывать такие штуки. Ведь Тан Ню‑эр все выдумал. Вздумал провести меня, бандит несчастный. Вот уж поистине: нашла коса на камень. Это ты меня‑то вздумал надуть! Да начальник уезда давным‑давно ушел домой и попивает со своей женой вино. Какими там еще делами может он сейчас заниматься? Можешь чертей обманывать такими штучками, а меня не проведешь.

– Да я правду говорю, – возразил на это Тан Ню‑эр. – Начальник уезда вернулся в управление по срочному делу.

– Иди ты ко всем чертям! Что, у меня глаз нет?! Я же видела, как господин писарь сделал тебе знак губами. Вот ты и придумал все эти штуки. Вместо того чтобы вернуть господина писаря в наш дом, ты стараешься увести его отсюда. Недаром говорится: «Можно простить убийцу, но нельзя простить того, кто стремится внести раздор в семью».

С этими словами старая Янь вскочила на ноги, вцепилась в шею Тан Ню‑эра и, пошатываясь, стала выталкивать его на лестницу.

– Да что ты впилась в меня! – кричал Тан Ню‑эр. – Разве ты не знаешь, что лишить человека средств к существованию – все равно, что убить его отца, мать и жену. Покричи еще здесь, бродяга несчастный, я изобью тебя.

– Ну‑ка, попробуй! – крикнул Тан Ню‑эр, наступая на нее.

Старуха была сильно пьяна – она растопырила пальцы и, размахнувшись, так ударила по лицу Тан Ню‑эра, что он вылетел за дверь и повалился на спину. Продолжая ругаться, старая Янь быстро захлопнула двери и закрыла их на засов.

Получив затрещину и оказавшись на улице, Тан Ню‑эр принялся ругаться.

– Ах ты, гнида проклятая! – кричал он. – Подожди у меня! Если бы не господин Сун Цзян, я разнес бы твое гнездо в щепки. Ничего, ты еще мне попадешься. Не будь я Тан Ню‑эр, если не разделаюсь с тобой!

Бранясь и колотя себя в грудь, он ушел.

А старая Янь поднялась наверх и сказала Сун Цзяну:

– И вы не нашли ничего лучшего, господин писарь, как связаться с таким оборванцем? Этот мерзавец только и думает, как бы кого надуть да выпить. Подзаборный пьянчужка, у которого одна забота – ходить по домам честных людей и оскорблять их.

Сун Цзян был человеком честным, он понимал, что старуха права и что ему в эту ночь все равно уже не выбраться из ее дома.

– Вы уж не обижайтесь на меня, господни писарь, – сказала старуха, – я только хотела указать вам на это. Ну, доченька, выпей с господином Сун Цзяном еще по чашечке, вы ведь уже давненько не видели друг друга и, верно, хотите пораньше лечь спать. Я вот только приберу здесь немного и уйду.

Старая Янь заставила Сун Цзяна выпить еще пару чашек вина, затем собрала со стола всю посуду и спустилась вниз, к очагу. Оставшись наверху, Сун Цзян размышлял: «В каких отношениях По‑си с Чжан‑санем, я знаю лишь понаслышке. Сейчас уже поздно, так что придется мне, как видно, переночевать здесь. Кстати, посмотрю, как будет она вести себя со мной!»

Старуха же снова поднялась наверх и сказала:

– Поздно уже! Ложитесь‑ка вы поскорее с моей дочкой, господин писарь.

– Не твое это дело, – сердито бросила ей дочь. – Иди спать!

– Хорошо, хорошо! – бормотала старуха, посмеиваясь, когда спускалась с лестницы. – Укладывайтесь поудобнее, господин писарь. Нынче ночью много вам предстоит удовольствия, а завтра поутру не спешите вставать с постели.

Сойдя вниз, старуха прибрала у очага, вымыла руки и ноги и, погасив свет, легла спать. Сун Цзян же все сидел на скамейке и, искоса поглядывая на По‑си, беспрестанно вздыхал. Наступило уже время второй ночной стражи. Женщина, не раздеваясь, легла в постель, положила под голову расшитые подушки и, отвернувшись к стене, притворилась, что спит. «Вот чертова девка, – подумал Сун Цзян, – даже не взглянула на меня и спать завалилась. Заговорила мне зубы старая ведьма да еще вином опоила. Но ничего не поделаешь, время позднее, придется лечь спать».

Сун Цзян снял с головы косынку и положил ее на стол. Затем он скинул верхнее платье и повесил его на вешалку, а пояс, к которому были подвешены кинжал и кошелек, перекинул через спинку кровати. Наконец, сняв с себя башмаки и носки, он лег на кровать головой к ногам По‑си.

Прошла уже половина стражи, когда он вдруг услышал легкий смех По‑си. Это так огорчило Сун Цзяна, что он больше не мог уснуть. Ведь недаром еще в старину говорили: «За весельем и ночь коротка, когда же на душе тоскливо, то не дождешься, пока половина стражи пройдет». Время тянулось медленно, хмель проходил, и, как только наступила пятая стража, Сун Цзян поднялся, умыл в тазу лицо холодной водой, оделся и, повязав голову, громко выругался:

Дата добавления: 2015-06-04