Воспоминания. Царствование Николая II 23 страница

Когда Плеве убили - Мещерский сейчас же окатил его помоями. Это в порядке вещей для Мещерского. Это он. Наконец, князь Святополк-Мирский сломал ему шею. Государь перестал писать Мещерскому, но последний продолжал писать Государю, и ничего не будет удивительного, если опять начнет влиять на Его Величество. Впрочем, теперь ему придется столкнуться с такою сволочью, как Пуришкевич, Дубровин и пр., которые, что касается интриг, подлости, лжи и угодничества, едва ли Мещерскому уступят.

Еще до увольнения моего с поста министра финансов, когда я еще не терял надежды остановить войну, я через князя Шервашидзе, состоящего при Императрице Марии Феодоровне, счел необходимым предупредить Императрицу, что, если резко не переменят курс политики, война с Японией неизбежна, и советовал Ей вызвать графа Ламсдорфа. Он был немедленно вызван и подтверждал мои предсказания, но по обыкновенно мягко и уклончиво. Затем мне известно, что Императрица говорила с сыном и Его Величество вполне Ее успокоил, заявив, что Он войны не хочет. Тем не менее, когда Государь меня уволил, Императрица Мария Феодоровна поняла причину моего увольнения и пригласила в тот же день меня завтракать в своем семейном кругу и была особенно относительно меня любезна. О делах не говорила, но только сказала, что Она чует, что Плеве доведет Государя до беды, прибавив, "не даром мой покойный муж ни за что не хотел назначить Плеве на самостоятельный пост".

Возвращаясь из Парижа в Берлин, я виделся с членом палаты господ Эрнестом фон Мендельсон-Бартольди, лицом близко знающим канцлера кн. Бюлова и пользующегося уважением Германского Императора. Он часто наедине или в интимном кругу у Императора завтракал и обдал. Мендельсон мне тогда передавал, что император очень смущен, что наш Государь находится у него в империи и не показывает никакого желания с ним видеться. 259 Такие отношения происходили потому, что Вильгельм довольно строго и свысока относился к великому герцогу Дармштадтскому, брату нашей Императрицы. Я просил передать Бюлову, что очень ему советую устроить свидание Императоров и что для сего пусть Вильгельм сделает первый шаг.

Затем свидание состоялось в Потсдаме, на обратном пути Государя из Дармштадта. Оно было кратковременное, в течение одного дня. Император Вильгельм был наедине с Государем, лишь предложив ему сделать прогулку в шарабане в парке.

После этого свидания Император Вильгельм рассказывал, что он был весьма удивлен, что в течение всего времени Государь с ним ни слова не говорил о политике вообще и, в частности, относительно дел на Дальнем Востоке. Может быть, это произошло вследствие того, что Государь чувствовал, что в сущности Император Вильгельм Его вовлек в капкан Дальнего Востока, вырвав согласие на Киао-Чау или, может быть, вообще Ему было неприятно выслушивать советы, может быть, благоразумные, а, может быть, коварные, немецкого Императора.

Государь не возвратился прямо в Петербург, а пробыл нисколько недель в Царстве Польском (в Скерневицах). Граф Ламсдорф вернулся в Петербург, да он и не был нужен, так как переговоры с Японией вел Алексеев. Граф Ламсдорф не терял еще надежды вывернуться и избегнуть войны, но при разговорах со мною я всегда разбивал его иллюзии, которые, впрочем, исходили не от разума, а от нервного желания, чтобы войны не было. Думать, что не будет войны, мог только тот, кто не знал характера (или бесхарактерности, как хотите) Государя и всю обстановку, неизбежно влекшую к войне. Я чуял, что во главе всего стоит Плеве, но он не демонстрировался. Когда он был убит и стали разбирать его кабинет, то оказалось, что все документы, касавшиеся дел Дальнего Востока, или в подлинниках, или в копиях, очутились у него. Бумаги его разбирал И. Н. Дурново.

Все бумаги, касавшиеся Дальнего Востока, Его Величество приказал передать адмиралу Абазе, управляющему делами комитета Дальнего Востока, сподручному и родственнику Безобразова. О нем говорить много не стоит.......*

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ВОЙНА С ЯПОНИЕЙ

* По возвращении моем в Петербург как то заехал ко мне Курино, японский посланник, человек умный, и его point d'honneur как посланника был, чтобы войны не было. Он любил Poccию, насколько японец мог ее любить. Он мне передал, что переговоры ведутся так, что Россия видимо хочет войны. Япония дает ответы немедленно, а Россия через недели или месяцы.

Ламсдорф ссылается на Алексеева. Розен и Алексеев на то, что Государь в отъезде.

Если бы в это время Россия не делала приготовления к войне, то Япония могла бы не беспокоиться. Между тем со всех сторон говорят о приготовлениях. Общественное мнение в Японии все более возгорается и правительству очень трудно его удержать. Япония такая же независимая страна, как и всякая другая, для нее унизительно вести переговоры с каким то наместником Дальнего Востока, точно Дальний Восток принадлежит России или Россия протектор Дальнего Востока. Я отвечал, что сделать ничего не могу, так как вне власти, и советовал обратиться к графу Ламсдорфу. Курино ответил, что Ламсдорф играет роль передатчика и в этих пределах себя держит.

В конце года Государь переехал в Петербург и в начале января начались придворные балы, как ни в чем не бывало. *

На одном из них я встретил японского посла в Петербурге - Курино, который подошел ко мне и сказал, что он считает нужным меня предупредить, чтобы я повлиял на министерство иностранных дел, чтобы оно дало скоре ответ на последнее заявление Японии; что вообще переговоры с Японией ведутся крайне вяло, ибо на заявление Японии, в течение целой недели, не дается ответа, так что, очевидно, все переговоры с Японией об урегулировании Корейского 261 и Манджурского дела нарочито замедляются, что такое положение дела вывело из терпения Японию, что он как друг наш, умоляет дать скорее ответ, ибо, если в течение нескольких дней не будет дан ответ, то вспыхнет война.

Этого Курино я знал еще до моего ухода с поста министра финансов; он мне и графу Ламсдорфу в июле месяце 1903 года, за месяц до моего ухода с поста министра финансов, представил проэкт нашего соглашения между Японией и Россией относительно дальневосточных дел, который, если бы был принят, устранил бы разрешение дальневосточного дела посредством войны.

По моему соглашение это было вполне приемлемо и я на этом настаивал; но мои настояния ни к чему не привели и все это соглашение было послано на заключение наместника Алексеева. Там застряло, или вернее говоря, вследствие этого заявления и начались бесконечные переговоры, которые тянулись с июля до января и ничем не кончились.

Такое решительное заявление Курино заставило меня передать его слова графу Ламсдорфу; граф Ламсдорф мне ничего определенного не ответил, а сказал только: "Я в этом отношении ничего не могу сделать, так как переговоры ведутся не мною".

Это было так, в середине января.

В конце концов, во время мы ответа не дали и 26-го января японские суда напали на нашу эскадру, около Порт-Артура, и потопили несколько из наших судов, а 27-го января последовал манифест о войне.

На другой день был торжественный молебен в Зимнем дворце; молебен этот был довольно печальный в том смысле, что тяготело какое-то мрачное настроение.

Когда Его Величество вышел из церкви и направился в свои покои, я был недалеко от Его Величества; когда Государь проходил мимо генерала Богдановича, Богданович закричал ура и это ура было поддержано только несколькими голосами.

Затем, в тот же самый день, я видел Его Величество проезжающим около моего дома на Каменно-островском проспекте, в коляске с Императрицей; Государь ехал с визитом к принцессе Альтенбергской. Его Величество, проезжая мимо моего дома, обернулся к моим окнам и, видимо, меня увидел, - у него было выражение 262 и осанка весьма победоносные. Очевидно, происшедшему он не придавал никакого значения в смысле, бедственном для России.

* Началось ужасное время. Несчастнейшая из несчастнейших войн и затем, как ближайшее последствие - революция, давно подготовленная полицейско-дворянским режимом или, вернее, полицейско-дворцово-камарильным режимом. Затем революция перешла в анархию. Что Бог сулит нам далее? Во всяком случае еще много придется нам пережить. Жаль Царя. Жаль России. Сердце и душа исстрадались и покуда нет просвета. Бедный и несчастный Государь. Что Он получил и что оставит. И ведь хороший и не глупый человек, но безвольный, и на этой черте Его характера развились Его государственные пороки, т. е. пороки как правителя, да еще такого самодержавного и неограниченного. Бог и Я.

Администрацией был устроен ряд уличных манифестаций, но они не встретили никакого сочувствия. Было сразу видно, что война эта крайне не популярна, что народ ее не желает, а большинство проклинает. Уже по одному этому ожидать хороших результатов от войны было невозможно.

Когда Куропаткин покинул пост военного министра и поручение ему командования армией еще не было решено, он упрекал Плеве, что он - Плеве был только один из министров, который эту войну желал и примкнул к банде политических аферистов. Плеве, уходя, сказал ему:

"Алексей Николаевич, вы внутреннее положение Россия не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая п о б е д о н о с н а я война."

Вот вам государственный ум и проницательность... Государь был, конечно, глубочайше уверен, что Япония, хотя может быть с некоторыми усилиями, будет разбита вдребезги. Что же касается денег, то бояться нечего, так как Япония все вернет посредством контрибуции.

В первое время обыкновенное выражение Его в резолюциях было "эти макаки". Затем это название начали употреблять так называемые патриотические газеты, которые в сущности содержались на казенные деньги. *

Главнокомандующим армией был назначен Алексеев, наместник на Дальнем Востоке; он мог быть таким же главнокомандующим, как и я, никогда он воином не бывал, дел с сухопутными войсками не имел и сделал свою морскую карьеру, более своею дипломатичностью, нежели морскою службою. 263 Будучи молодым морским офицером, Алексеев совершал путешествия с Великим Князем Алексеем Александровичем. Когда этот Великий Князь, будучи молодым, женился на Жуковской, то он был послан Императором Александром II, для отрезвления, в кругосветное путешествие. Как говорят, в Марсели, молодой Великий Князь с компанией товарищей моряков отправился ночью в веселое заведение с дамами. В этом заведении Великий Князь совершил различные буйства, и поэтому был привлечен к ответственности. Но вместо него явился молодой офицер Алексеев, который уверил, что это он совершил буйства и что буйства эти только по ошибке приписали Великому Князю, потому что фамилия его Алексеев, а французские власти не разобрали и вообразили, что буйства эти учинил Великий Князь - Алексей.

Затем, Алексеев понес наказание в виде денежного штрафа и все время был в большой дружбе с Великим Князем, который впоследствии при Император Александра III сделался генерал-адмиралом.

Таким образом, Алексеев и сделал свою карьеру; по рекомендации же Великого Князя он был назначен и начальником Квантунской области.

Конечно, генерал-адмирал никогда не мог и вообразить, что Алексеев потом сделается наместником Дальнего Востока, а в особенности, главнокомандующим русской громадной действующей армией. Это было такое сказочное явление, которое не могло придти и в голову Великому Князю Алексею Александровичу.

Я помню, что, когда я в 1903 году приехал в Порт-Артур, то когда Алексеев сделал смотр войскам и я, в качестве шефа пограничной стражи, имеющий поэтому военный мундир, пришел на смотр в военном мундире - думал, что Алексеев сядет верхом и будет делать смотр верхом, поэтому я сам собрался поехать верхом, так как проезжая по Восточно-Китайской дороге и осматривая пограничную стражу - я всегда ездил на эти смотры верхом. К моему удивлению Алексеев не сел верхом. Оказалось, что Алексеев не может ездить верхом и боится лошади.

Мне рассказывали анекдоты относительно Алексеева и его отношения к сухопутным войскам... И вот, вдруг такого человека сделали - шутка ли главнокомандующим действующей армией, которая в то время состояла из нескольких сот тысяч человек, а потом дошла до миллионного состава. 264 Под давлением общественного мнения, которое относилось крайне недоверчиво к назначению Алексеева, вскоре, а именно 8-го, февраля, командующим армией быль назначен военный министр Куропаткин.

Это назначение последовало по желанию общественного мнения; общественное мнение единогласно требовало назначения Куропаткина, питая к нему большое доверие. Таким образом, можно сказать, что это назначение было сделано не по инициативе Его Величества, и даже вопреки симпатиям Его Величества, - исключительно, по единогласному желанию общественного мнения, насколько оно выражалось в газетах.

Самое это назначение все таки являлось довольно абсурдным, оказывалось: русская армия будет под командою двух лиц - с одной стороны главнокомандующего, наместника Дальнего Востока Алексеева, а с другой командующего армией, бывшего военного министра, генерал-адъютанта Куропаткина. Очевидно, что такая комбинация противоречит самой азбуке военного дела, требующего всегда единоличия начальства, а в особенности во время войны. Поэтому, от такого назначения, конечно, кроме сумбура ничего произойти не могло.

Когда Куропаткин уезжал, то он отправлялся на войну со всевозможною помпою, говорил различные речи, как будто бы он уже возвращался с войны победителем Японии. Конечно, было бы гораздо тактичнее и умнее с его стороны, уехать на войну спокойно и возвращаться с помпою с войны уже будучи победителем. К сожалению, вышло совершенно обратное.

Вечер перед своим выездом он провел у меня и вот какой у меня с ним был разговор.

Он говорил, что я, как лицо очень близко знающее Дальний Восток и положение дела, как в Китае, так и в Японии, может быть, ему бы дал совет относительно общего плана ведения войны. Я просил Куропаткина изложить свой взгляд, он мне сказал, что так как мы к ведению войны не подготовлены, потребуется много месяцев для того, чтобы усилить нашу действующую армию, то он полагает вести войну по следующему плану: покуда не соберется армия в должном составе, с действующими нашими на Дальнем Востоке силами постоянно отступать к Харбину, замедляя лишь наступлеше японской армии; Порт-Артур предоставить своей участи, причем по его соображению Порт-Артур должен был держаться 265 много месяцев. В это время собирать армию недалеко от Харбина и когда наша отступающая армия дойдет до этого места, то лишь после этого начать наступление на японские силы и эти силы разгромить.

Я с своей стороны сказал ему, что его план действия разделяю; что, по моему мнению, другого плана быть не может, так как мы к войне не приготовлены, а Япония к ней приготовлена. Театр военных действий находится почти под рукой Японии и в громадном расстоянии от Европейской России, центра всех наших, как военных так и материальных сил.

Когда мы обменялись мыслями, то Куропаткин встал с кресла, на котором он сидел, чтобы со мною проститься, и обратился ко мне с такою речью: "Сергей Юльевич, вы человек такого громадного ума, таких громадных талантов, наверное, вы на прощанье могли бы дать мне хороший совет, что мне делать". Я ему сказал: "Я бы мог вам дать хороший совет, но только вы его не послушаете". Он с жадностью накинулся на меня, прося сказать, в чем заключается мой совет.

Я его спросил: "вы с кем едете на Дальний Восток"; он сказал, что с несколькими адъютантами и лицами, который составят на месте его штаб, и на мой вопрос: лица эти таковы, что можно им вполне доверять, он ответил: "конечно". Тогда я ему сказал: "теперь главнокомандующий адмирал Алексеев находится в Мукдене; вы, конечно, поедете прямо в Мукден, и вот, что я бы на месте вас сделал: приехавши в Мукден, я бы послал состоящих при мне офицеров к главнокомандующему, приказав этим офицерам арестовать главнокомандующего. В виду того престижа, который вы имеете в войсках, на такой ваш поступок не будут реагировать. Затем бы я посадил Алексеева в тот поезд, в котором вы приехали, и отправил бы его под арестом в Петербург и одновременно бы телеграфировал Государю Императору следующее: Ваше Величество, для успешного исполнения того громадного дела, которое Вы на меня наложили, я счел необходимым, приехавши в действующую армию, прежде всего арестовать главнокомандующего и отправить его в Петербург, так как без этого условия успешное ведение войны немыслимо; прошу Ваше Величество за мой такой дерзкий поступок приказать меня расстрелять, или же в видах пользы родины, меня простить".

Тогда Куропаткин засмеялся, начал махать руками и сказал мне: "Вот, Сергей Юльевич, вы всегда шутите"; на что я ему ответил: "я, Алексей Николаевич, не шучу, ибо я убежден, что в 266 том двоевластии, которое обнаружится со дня вашего приезда, заключается залог всех наших военных неуспехов".

* Куропаткин ушел, сказав: - "а, вы правы".

На другой день он уехал, провожаемый, как победитель японцев. Таких проводов нигде и никогда не устраивали полководцам, "идущим на рать".

Приехавши в действующую армию, Куропаткин не только не обосновался в Мукдене, а еще было бы правильнее севернее его, не только не начал проводить в исполнение разумный план им мною высказанный, но сразу начал проводить двойственный план: смесь своего с планом, или вернее, мыслями Алексеева, ибо у последнего никакого плана не могло быть, да и мыслей своих не было, а было то, что казалось ему, что будет приятно Государю, а ведь тогда еще сохранились все остатки сумасбродных мыслей Безобразова и Ко. и Государь не мог отойти от того, что Ему сими дельцами было внушено. Японцы это "макаки", мы их уничтожим.

Так как главная квартира главнокомандующего была в Мукдене, а Куропаткин не без основания не желал иметь свою главную квартиру там, где был Алексеев, то он обосновался значительно южнее Мукдена. Затем главнокомандующий Алексеев совсем не разделял системы пассивного отступления, а напротив проводил систему активного наступления, в особенности, для выручки Порт-Артура.

Командующий войсками Куропаткин не без основания считал Алексеева полным ничтожеством, гражданским моряком, а главное, карьеристом. Главнокомандующий же Алексеев ненавидел Куропаткина и желал ему в душе всяких неудач. Первый телеграфировал в Петербург одно, второй другое, но первый все таки не хотел разрыва со вторым, а потому шел на полумеры, а второй покрывался высочайшими повелениями, иногда сам их внушая.

Мне Куропаткин после войны говорил, что у него есть телеграммы из Петербурга, которые могли бы представить в истинном свете неудачи первой части кампании. Вероятно, когда-нибудь он появятся в свет.

Государь также желал в душе наступлений, но по обыкновению двоился: сегодня - направо, завтра - налево, а главное, желал, как всегда, обоих провести. Проводил же Он всегда больше всего Самого Себя. Я не знаю подробностей первой части кампании, покуда Алексеев не был вызван в Петербург и Куропаткин не был назначен 267 главнокомандующим, но могу безошибочно утверждать, что первая часть, кампании разыгралась бы совершенно иначе, если бы не было этой двойственности; она была бы более для нас благоприятной. А неудача вначале несомненно имела влияние на вторую часть действий.

Затем Куропаткин мне говорил также в оправдание свое, что ему назначили бездарных генералов помимо его воли и вмешивались все время из Петербурга. На эти сетования я ему ответил, что во всем он сам виноват, так как не исполнил моего совета, данного ему, когда он уезжал в армию. Если бы он сумел себя сразу поставить так, чтобы никто не вмешивался и его слушались, то ему не пришлось бы ссылаться на других. Если же это ему было невозможно, что я совершенно понимаю, зная характер Государя, то ему следовало уйти. *

Насколько в то время оптимистически смотрели на войну с Японией, между прочим может служить доказательством следующее: когда война была объявлена 27-го января 1904 года, то бывший военный министр Ванновский совещался с Куропаткиным относительно шансов этой войны, причем они разошлись в своих мнениях по следующим вопросам: Куропаткин считал, что нам нужно выставить на театр военных действий на полтора солдата японских - одного русского, а Ванновский находил, что совершенно достаточно на двух солдат японских выставить одного нашего солдата. Вот как бывший в то время военный министр и его предшественник оценили сравнительное достоинство японской армии и нашей.

Когда началась война, то Его Величество весь 1904 год все время ездил напутствовать войска, отправляемые на Дальний Восток. Так, в начале мая Государь с этой целью ездил в Белгород, Полтаву, Тулу, Москву, затем в июне в Коломну, Пензу, Сызрань и другие города. В сентябре в Одессу, Ромны и другие места на запад. В сентябре ездил также в Ревель для осмотра наших некоторых судов. Затем в октябре в Сувалки, Витебск и другие города. Наконец, в декабре в Бирзулу, Жмеринку и другие южные города.

Все эти поездки имели целью напутствования войск и новобранцев, следовавших на Дальний Восток, причем Его Величество и Ее Величество раздавали войскам образа и между прочим, образ Серафима Саровского. 268 А так как в течение всего этого года, так и 1905 года мы все время на театре военных действий терпели поражения самый жестокие, то это и дало повод генералу Драгомирову сказать злую шутку, которая затем распространилась по России. Он сказал: вот мы японцев все хотим бить образами наших святых, а они нас лупят ядрами и бомбами, мы их образами, а они нас пулями.

В главных чертах в 1904 году война протекла в следующих событиях: 31-го марта погиб наш броненосец Петропавловск с адмиралом Макаровым и частью команды. Так как адмирал Макаров был начальником нашего дальневосточного флота, то с гибелью броненосца Петропавловска, после других уронов в наших судах, наш дальневосточный флот можно было признать обреченным на полное бездействие.

17 и 18 апреля мы проиграли Тюренченский бой. 28 апреля японцы высадились в Бидзиво, что было началом гибели Порт-Артура. 28-го мая произошел морской бой у Порт-Артура, где мы опять потеряли несколько наших судов. 17-23 августа мы проиграли большой бой при Ляояне и начали отступление к Мукдену.

Когда мы отступили к Мукдену, то Куропаткин в приказах по армии объявил, что уже далее он не отступит ни на один шаг. 22 декабря пал Порт-Артур, а затем дальнейший наш разгром уже происходил в 1905 году, причем мы потеряли громаднейшее сражение в Мукдене и должны были отступить по направлению к Харбину. 269

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВТОРОГО ТОРГОВОГО ДОГОВОРА С ГЕРМАНИЕЙ В 1904 ГОДУ.

* Когда я покинул пост министра финансов, то Его Величество просил меня взять на себя ведение переговоров с Германией относительно возобновления торгового договора, срок коего истекал в 1904 г., ибо 10 лет тому назад мною был заключен договор в качестве министра финансов. Я уже начал предварительный обмен мыслей и дипломатические шаги, подготовлявшие почву. Это дело находится в связи вообще с отношениями России к Германии и к Императору Вильгельму II, поэтому я остановлюсь на нем боле подробно.

Когда я вступил в должность министра финансов, то, застал такое положение наших внешних торговых отношений. Император Александр III в 1892 году ввел систематически и серьезный покровительственный тариф. Тариф этот был выработан в совещании под председательством министра финансов Вышнеградского, в котором я в качестве директора департамента состоял членом. Бисмарк провел также через рейхстаг покровительственный тариф, но не только покровительственный, но и боевой, т. е. одновременно общий тариф для стран, с которыми Германия имеет торговые договоры, а другой просто воспретительный для стран, с которыми не имеется торговых договоров. Россия не имела торгового договора с Германией и по традиционной дружбе, основанной главным образом на династическом родстве, они всегда трактовали друг друга по принципу наибольшего благоприятствования. Но уже к этому времени отношения России к Германии существенно изменились.

Во первых, Александр III был женат на датской принцессе. Между домом Гогенцоллернов и датским были самые холодные 270 отношения после захвата Германией, вернее Пруссией, Шлезвиг-Гольштинии. Императрица Марш Феодоровна помнила все горе, причиненное бывшему своему отечеству этим захватом.

Во вторых, Берлинская Конференция, в которой Бисмарк явился честным маклером, оскорбила национальное чувство России. Я не знаком с подноготной стороной всех пружин, двигавших в то время дипломатию, но на сколько можно судить по актам, которые были доступны публике, Бисмарк действительно не проявил в то время такой дружбы к России, на которую она могла рассчитывать.

Может быть Бисмарк быль честный маклер, но он забыл, что, благодаря в значительной степени России, прусский король стал германским Императором. Ведь Россия, как в 1866 году во время войны Пруссии с Австрией, так и в 70-м во время войны с Францией, могла совершенно изменить результаты этих войн, но она держала формальный нейтралитет, в действительности же нейтралитет, благоприятный Пруссии. Конечно, отчасти это произошло потому, что Россия не забыла роль Франции в Севастопольскую войну и Австрии в первую половину XIX столетия, но главным образом вследствие близкого родства нашего Императорского Дома с Гогенцоллернами. Таким образом отношения между Германией, т. е. Пруссией и Poccией несколько охладели. Бисмарк с его умом, конечно, мог бы это загладить, но он не знал Александра III, а с другой стороны, придал смуте в России, повлекшей за собою 1 марта и дальнейшие революционные выступы, преувеличенное значение. Он решил возможным несколько форсировать нового молодого Императора. Если бы он знал, что Александр III обладал железной волей и характером и что - что, а уж никакого шокирования Он ни от кого не допустит, то, вероятно, Бисмарк поступил бы иначе.

При таком положении вещей традиционные дружеские отношения постепенно охлаждались и в конце концов привели Бисмарка к созданию тройственного союза, a Poccию к постепенному сближению с Французской Республикой, кончившемуся реализацией двойственного союза (Россия и Франция).

При таких обстоятельствах Германия заявила, что она желает заключить с Россией торговый договор, так как в противном случае применит максимальный тариф. Начались переговоры. Они велись вяло. В это время я стал министром финансов. Наш покровительственный тариф имел в виду развить у нас промышленность обрабатывающую, а германский - покровительствовать сельскому 271 хозяйству посредством вздорожания всех сельскохозяйственных продуктов. Этим путем Германия имела в виду усилить интенсивность сельского хозяйства, но главным образом удовлетворить аграриев и в особенности юнкерство. Такой экономически принцип явился мировым новшеством в экономической политике, идущим совершенно в разрез с экономическими теориями. Существовал столетний спор практики и теории о преимуществе покровительства или свободы торговли (фритредерство). По этому предмету исписано сотни тысяч томов. Покровительство всегда имело в виду обрабатывающую промышленность, но не сырые продукты. Мысль о покровительстве посредством таможенных пошлин на сырые продукты питания, особенно хлеба насущного, была бы почтена в первую половину XIX столетия не только за ересь, но просто за сумасшествие и вдруг явился государственный деятель, который вздумал и привел в исполнение широчайшее покровительство посредством усиленных таможенных пошлин на самые необходимые продукты питания народных масс. Затем за Германией пошла Италия, Франция и некоторые другие страны.

Правильный ли это принцип или нет, по этому вопросу экономическая история не сказала еще своего последнего слова.

Мне думается, что историко-экономическая наука в конце концов признает принцип сей неправильным вообще, но экономическая наука не есть чистая математика. Ее принципы не абсолютны и видоизменяются соответственно мировым конъюнктурам. Широчайшее покровительство усиленным таможенным обложениям, ныне вошедшее в жизнь первоклассных европейских держав, это очевидно доказывает. Но эта мера имеет свою обратную сторону - она несомненно способствует развитию социализма.

В то время, когда я вел переговоры с Германией, она, чтобы понудить нас на уступчивость, применила к нам максимальный, боевой тариф, т. е. вывоз России был обложен значительно более высокими пошлинами, нежели однородные продукты других стран и нашего главного конкурента по вывозу сырых продуктов - Америки, хотя Америка также не имела торгового договора с Германией. Подобный образ действия побудил меня не на уступчивость, а на торговую войну. Как только я вступил в должность министра финансов, предвидя возможность такого оборота вещей, я также провел через Государственный совет боевой тариф на всякий случай. Государственный Совет согласился на мое предложение, рассчитывая, что закон этот останется на бумаге. Я уверил Государственный Совет, что никогда не воспользуюсь этой мерой без самой крайней 272 необходимости. Применение этого тарифа могло бы последовать только по Высочайшему Указу, и Государственный Совет рассчитывал, что во всяком случае министр иностранных дел не допустить его применения.

Когда Германия применила к нам свой максимальный тариф, Его Величество соизволил, по моему докладу, подписать указ о применении к Германии нашего максимального тарифа. Германия на это ответила новыми стеснительными мерами, на что Государь, по моему докладу, подписал указ помимо Государственного Совета о возвышении максимального тарифа. В сущности, торговые отношения с Германией сделались невозможными. Германские правительственные сферы этот наш образ действий премного озадачил.

Дата добавления: 2015-06-04