Собрание сочинений по психопатологии 8 страница

состоянии душевной деятельности согласно § 51УК. Также здесь можно было бы применить § 56 УК. Дело было прекращено.

В аналогичном направлении, что и случай Хонбаума, от типичной тоски по дому отклоняется И. С. Филипп, однако у нее к интеллектуальной слабости, возможно, добавляется также меньшая нравственная сопротивляемость. Рихтер ("Юные поджигатели") рассказывает о ней.

Иоганна Софи Филипп, 14-ти лет, деревенская девушка, ребенком была болезненной, сейчас слабой и золотушной конституции, долговязая. Узкое строение груди, сколиоз, увеличение щитовидной железы и левого века. У нее аскариды. Уже в течение продолжительного времени жалуется на слабость, чувство усталости, головную боль, особенно рано утром, когда встает; причем и всегда ей было "плохо и кружилась голова". Она была очень сонной, засыпала рано вечером и не могла утром встать.

Менструация еще не началась. Срамные волосы начинают расти. Вокруг сосков несколько выпуклостей.

Прежде она, якобы, была оживленной и веселой. С момента преступления она полностью утратила это настроение. Некоторыми она описывается как неаккуратная, чувствительная, легко вспыльчивая, склонная к приукрашиваниям и мелкой лжи, а другими — как послушная, прилежная, уживчивая, спокойная, свободная от злобы и мстительности, благонравная, но со слабым характером. В школе она проявила слабые задатки и мало мыслительных способностей, однако получила по окончании хорошие оценки. Родители — порядочные люди, она получила хорошее воспитание.

Примерно за три недели до преступления она в первый раз поступила в услужение. У нее была тоска по дому в высокой степени; много плакала, убегала домой без разрешения, но послушно давала вернуть себя. Позднее, казалось, прижилась, особенно, когда она приходила из дома, она была в хорошем настроении. "Ей, якобы, было сразу хорошо, когда она побывала дома". В отношении серьезных уговоров и угроз выражение тоски по дому в последние дни уменьшилось.

В воскресенье (1 мая) у нее на душе было особенно тяжело. Вечером ее отругали за тайное посещение родителей. В тот же вечер она решилась на поджог и с этой целью взяла с собой горшочек. Разбуженная утром в воскресенье в б часов, она чувствовала себя слабой, и у нее кружилась голова. Она оделась, принесла и положила в горшочек горящие угли и подожгла сено в сарае. О своих собственных вещах она не думала. Несмотря на то, что она легко могла бы их спасти, они сгорели.

Поначалу она отрицала преступление. Только через несколько дней она полностью признала свою вину. На вопрос о мотивах

поступка она заявила: "Я не знаю причины, почему я это сделала. Моя хозяйка ничего плохого мне не делала. Уже в субботу у меня было ощущение, как будто кто-то стоит рядом со мной и говорит мне, что я должна устроить пожар. И в этот вечер мне было очень плохо и кружилась голова. В этом состоянии я взяла горшочек с намерением разжечь огонь". На следующее утро было так же. Раньше у нее никогда не было такой мысли. Врачу она призналась, что знала о наказуемости преступления. Она призналась, что надеялась благодаря пожару вернуться домой, что до последнего времени она втайне испытывала тоску по дому и испытывает ее еще и сейчас. Позднее она отрицает, что испытывала тоску по дому в утро поджога или лелеяла надежду благодаря такому поступку снова вернуться домой, у нее в то утро только кружилась голова. Как она пришла к преступной мысли, она не знает.

Она была приговорена к наказанию и доставлена в исправительное заведение. Оттуда сообщается, что она стала подавленной и невеселой. Очевидно, она испытывает раскаяние, кажется стеснительной и послушной, старательной и добропорядочной и проявляет скудные интеллектуальные силы. Она рвется на родину, но без болезненных симптомов. О мотивах поступка она дает те же показания, что и раньше. Дирекции кажется, что во время и непосредственно после преступления ее оставило представление о грехе, который она совершает. Врач учреждения показывает, что она подавлена, у нее периодические приступы угрызения совести, хорошее поведение, мягкость воли сменяется детской возбудимостью. Физически она здорова после того, как были выведены глисты, только обнаружилась гиперемия в голове и груди, проявившаяся через сердцебиение, учащение пульса и покраснение лица. Отсутствуют все симптомы психического заболевания.

У этой преступницы, в отличие от предыдущих, проявляется большая планомерность в выполнении преступления, без того, чтобы могла идти речь о борьбе мотивов. Возможно, это обстоятельство в сочетании с некоторыми из свидетельских показаний дает основание предполагать в ее характере низкую нравственную ступень развития, однако нужно подчеркнуть, что планомерность в действиях встречается также у совсем интактных индивидуумов под влиянием очень дурного расположения духа (например, Аполлония, Рюш, Хеттах I).

Депрессивное состояние, как в случае Хонбаума, большей частью эндогенно, оно протекает в колебаниях, продолжается в тюрьме и проявляется как периодическое пробуждение совести. В остальном у нее также имеют место опять телесная болезненность, психопатические черты, детские качества, при отсутствующей менструации первые признаки полового развития.

Ближе к предыдущим случаям стоит М. Беялинг, о котором рассказывает Петерсен (Pfaffs Mitteil. 1833, S.532). Она морально и интеллектуально не на высоте. Можно ли говорить о дефекте в психиатрическом смысле, однако, сомнительно.

Маргарета Беллинг из Кохендорфа, дворянского имения Виндебю, 23 декабря 1832 г. и 8 января 1833 г. устроила поджог у своих хозяев в Бонерте, оба раза огонь своевременно потушили. Три недели назад она начала здесь работать детской няней на службе у Хуфнера Томса.

После отрицания в первое время и притворного плача она призналась в процессе судебного разбирательства с большим самообладанием, чем можно было бы ожидать в ее возрасте, что оба раза устраивала поджог, не имея иной причины, чем та, что она не хотела там быть, так как ее никто к этому не побуждал и она также думала о размере опасности для ее кормильцев. Она не может пожаловаться ни на X. Томса, ни на его жену; с ней хорошо обращались; просто она очень тосковала по дому и не надеялась уйти, если она в этом признается.

Прошлым летом сгорел дом вблизи имения Виндбю, где в то время служила та самая М. Б. Подозрения на нее не пало. Здесь она служила детской няней два лета 1931 и 1932 гг. Хозяева были очень довольны, никогда не имели повода для жалоб.

Во время второго допроса она показывает, что она в одно из воскресений, примерно спустя 8 дней после начала работы лишь разожгла огонь, потому что у нее была ностальгия, и она думала, что сможет уйти домой после этого. После повторных уговоров она сказала, что уже в первую ночь после прибытия в Бонерт ей приснился огонь в кровати мальчика-слуги, и эта мысль, даже если она ни с кем ею не поделилась, очень занимала ее весь день и позднее. К этому на следующий день добавилась сильная тоска по дому, из-за чего в нее, якобы, вселилась мысль устроить пожар, чтобы дом сгорел, и она могла снова вернуться к своей матери и бабушке в Кохендорф, а также в школу; при этом ей снилось еще однажды ночью, до преступления, что ее бабушка умерла, и ее мать плакала из-за этого. Она не чувствовала себя плохо перед преступлением и не ощущала никакого особого удовольствия от огня.

С предварительно сформировавшимся намерением поджечь огнем из плиты кровать мальчика-слуги она вышла из комнаты, справила сначала свою нужду и затем, вернувшись в дом, углем устроила пожар. При этом она не заметила никакого особого беспокойства. Ужас и опасность своего преступления она не представляла себе, так как в ее намерения входили последствия, а именно сожжение дома. Когда горел огонь, она почувствовала внутреннее беспокойство.

Ее хозяйка заметила, что она в первые дни после пожара не ела хлеба, и спросила, очень ли она тоскует по дому, что она отрицала. Далее хозяйка показывает, что она не замечала за обвиняемой ничего болезненного, что она всегда казалась бодрой и довольной, в течение

всего дня преступления также не проявляла беспокойства или других душевных движений. При втором поджоге хозяйка также ничего не заметила. То же показывает служанка Кар. Кайзен, которая спала вместе с М. Б. За исключением того, что та ей однажды рассказала, как ей снилось, что мать звала ее в школу. М. Б. спала крепко, ночью одна не вставала.

При новых допросах она снова и снова говорила о ностальгии. Решение о последнем преступлении она приняла уже утром до обеда, чтобы в полдень его выполнить.

Школьный учитель рассказывает, что она посещала школу, если не была больна или не была в услужении, однако при определенном равнодушии и поверхностности в знаниях продвинулась не намного. Пастор Боннекамп говорит; "Ее религиозные познания были только неудовлетворительными, в чтении у нее был достаточный навык, но, казалось, ей трудно понять содержание прочитанного и пересказать. Вообще-то у нее наверняка нет недостатка в задатках, но ее мыслительная сила мало тренирована, и ее моральное чувство, видимо, еще дремлет. Легкомыслие и опрометчивость, определенно, отличительные черты в ее характере. Из настоящей испорченности, злобности и злорадства я ничего не заметил. Но скрытность и боязнь проявлялись в ее характере. Она не сознавалась, что по злому умыслу, чтобы причинить другим людям вред, устроила пожар. Вероятно, она сама не отдавала себе отчета в побудительных причинах своего поступка, а только лелеяла вероятную надежду, что сможет таким образом высвободиться из своего теперешнего положения, которое ее не устраивало. В чувстве у нее, собственно, недостатка нет. Когда она читала отрывок из сборника церковных песен, который я ей дал, при словах "И вечным будет наказание" она разразилась сильным плачем. Мои увещевания, видимо, произвели на нее впечатление, поэтому я лелею надежду, что она еще сможет когда-нибудь, когда проснется ее моральное и религиозное чувство, стать годным членом человеческого общества, поскольку у нее нет недостатка в хороших душевных задатках, и она физически и душевно здорова".

К тому же результату приходит Петерсен. Его обследование дает следующие результаты: "Менструация еще не началась, рост тела существенно продвинут, однако больше в длину. Никаких следов рахита. Никогда не была болезненной. Упитана, цветущий цвет лица. Признаки, рано для этого возраста (13 лет), начинающегося периода полового развития: пробиваются волосы в Regio pubica, уже заметное набухание грудей, бедер и наружных половых органов. Ее душевные силы неразвиты, при этом недостаточное возбуждение и большая инертность. Различным образом и в разное время исследовал на Causa facinoris. На настойчивые вопросы о настоящей причине ее неоднократных попыток поджога я получил ответ, что она и сама не знает. Она совсем об этом не думала. Она тосковала по дому и по школе, у нее была ностальгия. Мать звала ее много раз. Она видела яркий огонь в кровати мальчика-слуги. Она никому не хотела причинить вред. Следов преступных мотивов, злобы, гнева, ненависти,

мстительности, злобности, раздражительности ни в чем не было заметно. Частенько также казалось, и особенно в последнее время, как будто она больше не может ясно представить себе состояние, в котором она находилась перед, во время и после преступления. В ночь перед первым поджогом она дважды просыпалась из-за позывов к мочеиспусканию и будила спящую с ней девушку, чтобы пойти вместе, потому что одной в темноте ей было боязно. Утром 23 декабря 1832 г. при пробуждении она думала, ее зовет мать, чтобы она вставала и шла в школу. Она сидела в то утро у колыбели и качала ребенка, была подавлена, и у нее было не так хорошо на душе, как обычно. Мысль устроить пожар возникла тут внезапно. Хозяйка тем временем кормила ребенка грудью, затем она вышла почистить картошку. Потом она снова вошла и ухаживала за ребенком. У девочки был позыв к мочеиспусканию, и она сказала об этом хозяйке. Та разрешила ей выйти. Когда она шла по прихожей, почувствовала дрожь и тянущую боль в бедрах и ногах, потом помочилась. При возвращении она в спешке схватила каминными щипцаяи горящий уголь, которого в достатке лежало на плите, и быстро, чтобы другие этого не видели, положила в кровать. Она ничем больше не могла себе помочь. Подавленность и страх после этого исчезли. Потом она больше еб этом не думала и вошла снова, и села за стол есть, и еда ей понравилась. Когда из кровати вспыхнуло яркое пламя, у нее задрожали ноги. Ей стало страшно, что сгорит дом, она пошла за водой. Она с охотой тушила огонь. Вечером подавленность исчезла, когда она заметила, что огонь потух. Она дальше не думала о том, что могло бы случиться большое несчастье, также не знала, что совершила неправедный поступок и зло. Когда она во второй раз устроила пожар, ей ничего не снилось, и казалось, будто первоначально возникшая внезапно при физическом нездоровье мысль устроить пожар теперь же, при полусонной жизни была единственной, которая ее, при своем таком большом безразличии и инертности, еще занимала и которая через это постепенно выросла в навязчивую идею. Она рассказывает: утром, на рассвете 8 января, когда она готовила завтрак, у нее дрожали ноги и на душе было нехорошо. Она все время думала о школе и о своей матери, и также о совершении поджога, чтобы вернуться домой. Также она думала о хозяйке и о том, что та не отпускает ее. Целое утро ее занимала эта мысль, и она тряслась, потому что боялась, что ее раскроют. Первый раз у нее не было этого страха. Она не хотела причинить вред, однако думала, что жильцы могут пострадать, она думала, видимо, загорится, и была рада, когда огонь был погашен.

Это незначительный и, по моему мнению, настоящий результат, к которому я пришел только после многократных, длящихся часами мучительных бесед с М. Б. Она показалась мне во время обследования диковатым, инертным, неосмотрительным и легкомысленным, однако при этом, в сущности, хорошим ребенком".

В своем заключении Петерсен предполагает, что она устроила пожар, без сомнения, в состоянии оцепенения и бессознательного сна наяву, которое вызвано процессами периода развития и носталь-

гией наряду с однообразной жизнью. Вменяемость им отрицается. О процессах, которые привели к преступлению, он пишет: "Все утро перед преступлением она путала сон с действительностью, думая, что мать действительно ее зовет. В таком сонном состоянии она берет, во власти навязчивой идеи и инстинктивной тяги к поджогам, лежащий под рукой горящий уголь и кладет его в кровать мальчика-елуги, где фантазия ее души показала яркий огонь в сновидении. После этого она чувствует себя освобожденной от внутреннего страха. Вскоре, однако, она чувствует беспокойство о своем поступке, но беспокойство было временным и не оставило следа. Прежнее состояние возвращается, снова она не может сопротивляться тяготению и бросает уголь на сеновал".

По годам и своим душевным качествам она совсем ребенок, но у преступницы сказывается уже начинающийся период полового созревания. Болезненные состояния, кроме времени службы, не упоминаются. Ностальгическое расстройство, очевидно, очень высокой степени, ведущее периодически под влиянием страха к снам и иллюзиям. В таком состоянии страха она первый раз импульсивно устраивает поджог, второй раз, по-видимому, после того, как мысль об этом засела в ее голове дольше, она даже, в отличие от первого преступления, предварительно боялась разоблачения. Важен тип ее высказываний. Она, видимо, сама не имеет представления о мотивах.

Более кратко излагается третий случай Хеттиха; он находится, возможно, на сходной ступени нравственного и интеллектуального развития.

Ева Барбара Ш., 15-ти с тремя четвертями лет, дочь столяра, находилась на момент совершения преступления на рубеже наступающего периода полового созревания и имела болезненный вид. При относительно маленькой голове с плоским затылком у нее была стройная фигура, ловкость тела, изящные кисти рук. Трое ее братьев и сестер были придурковаты. Полуторагодовалый брат для своего возраста нормальный.

Многие свидетели называют ее толковой, но нерадивой, неосмотрительной, невдумчивой и частенько рассеянной. Пастор и школьный учитель высказываются в своих свидетельствах о малых интеллектуальных способностях и образовании Ш., не ставя под сомнение ее способность оценить совершенное ею преступление.

Медицинская коллегия после личного наблюдения указывает: ее психический habitus находится, в целом (особенно с претензией на более высокие душевные способности), на низкой культурной ступени. При выборе средств для достижения ее целей она проявляет не только ловкость рук, но и дар выдумки и воображение; но одновременно очевидна низкая способность оценивать преимущества

и недостатки своих действий, а также налицо влияние этого на определение ее волевой способности. Ощущения вызванного ее внешним положением недомогания в сочетании -с обоснованной этим, хота бы частично, носталыней и позднее отодвигали чувство раскаяния ш· зажни пиан.

Среди сестер и братьев она рассматривалась как самая благородная, ее больше щадили и к ней относились с вниманием, она могла меньше работать.

В своей родной деревне Ш. была дважды в услужении, первый раз 4 недели, второй раз 14 дней. После этого она также дважды, первый раз за два года, второй раз за год до преступления, была в услужении в Р., в нескольких часах езды от ее родной деревни. Каждый раз ее сразу же охватывала тоска по дому, и в первые несколько дней она опять бежала домой.

Когда она в конце концов поступила на службу в семью слесаря Ш. в приходскую деревню И., также недалеко от ее родных мест, где в ее обязанности входили, главным образом, присмотр и уход за ребенком нескольких недель отроду, она и здесь сразу и в сильной степени впала в ностальгию. Действующими причинами этого недуга могли быть: переезд из тихой и отдаленной деревни в очень оживленный и лежащий на проселочной дороге И., хорошее обращение дома, в сравнении с обращением очень суровой и, по описаниям, сварливой хозяйки, в сочетании с напряженной работой, когда она иногда до полуночи должна была бодрствовать из-за кричащего ребенка. То, что она действительно страдала ностальгией, констатировано многими свидетельскими показаниями.

Из физических болезней к тому времени обнаруживались только давление и боли в груди, колотье в сердце, которое у нее было уже давно и порою усиливалось болезненным давлением в-нижней части живота.

С одной стороны, обуреваемая тоской по дому, с другой, в страхе перед своим отцом, если она приедет домой, быть обруганной и побитой и высмеянной девушками в О., Ш. пришла к мысли (после того, как она решила устроить своей хозяйке "коварство") убить того ребенка. Многие свидетельские показания говорят о том, что она была дружелюбна с детьми и любила их.

План умерщвления ребенка она пыталась выполнить поочередно многими способами. Сначала швейной иглой. После этой первой попытки ее посетил отец, который сказал ей, что "ему беспокойно за нее", из-за чего, вероятно, ее ностальгия еще усилилась. Отец призывал ее к хорошему поведению, что, однако, не вызвало в ней ощущения раскаяния, тогда она шла к своей второй попытке убийства. Она пробовала с горячим маслом, пыталась ввести дрожжи, наконец, на третий день, после трех первых попыток, ошпарила ребенка кипящим кофе, после чего он ночью умер.

Заключение. На момент совершения преступления она страдала от сильного, в значительной степени ограничивающего ее обвинительную способность, приступа болезненной ностальгии и была ею спровоцирована на противоестественный поступок; причем низкий

уровень ее душевного развития и ее тогдашний период жизни (переход к половой зрелости) имел немалое влияние.

Наказание: из-за пониженной вменяемости два года пребывания в исправительном доме.

Преступница, об интеллектуальном состоянии которой существуют различные мнения, нежная девушка в период полового созревания. После того, как она за несколько лет дважды сразу в начале службы убегала из-за ностальгии, в третий раз убивает доверенного ей ребенка из страха перед бранью отца и высмеиванием девушек, если она просто так вернется. Совершение преступления растягивается в тщетных попытках на несколько дней и предполагало значительную бесчувственность, если депрессия была не очень сильной.

Довольно кратко рассказан в журнале Хенке случай Шпитты (Ztschr. f. Staatsarzneik. Bd. XXII, 1831. S. 355).

P. родилась в 1815 г., дочь законных поденщиков, умелая в домашней работе, но очень отставшая в умственном развитии. Читать она может только по буквам. Не обучившись в школе, она в 12 лет поступает на службу. Несмотря на то, что с ней хорошо обращались, она уже через четыре дня оставила службу после того, как обратила в пепел дом своих кормильцев (призналась в этом лишь годы спустя). Она снова вернулась домой и год оставалась у своих родителей, занятая домашней работой и уроками чтения. Затем она поступила снова на службу к тем же людям, что и прежде. Однако уже через 14 дней, когда она сделала неудавшуюся попытку поджога, она вернулась в родительский дом, сославшись на предполагаемую болезнь матери. Снова она оставалась здесь примерно год и потом отправилась к другим людям как "маленькая девочка". Хотя ей, по ее собственному свидетельству, было там довольно хорошо, уже в первую неделю она подожгла дом. На сей раз ее разоблачили.

В суде первой инстанции она призналась в содеянном, улыбаясь, оставалась равнодушной и не раскаивалась, но у нее выступили слезы на глазах тотчас, когда была упомянута ее мать и то, что она сказала о происшедшем. "Здесь нам предоставляется ключ к ее душе. Самая теплая привязанность к родительскому дому и особенно к матери поглощает все прочие чувства и соображения, и ностальгия оказывается единственным мощным звуком в ее душе, который заглушает любой другой голос. Она рассказывает, как, отданная в услужение, она очень не хотела уходить из дома, как хотела бы быть у родителей и нигде больше. Она поджигает в Б. дом и во время вспыхнувшего пожара бросается в объятия матери, прося о возвращении домой. В тюрьме Б. она часто говорит о своих детских играх, но больше и охотнее всего о матери, и При этом плачет и

К оглавлению

мечтает о ней и уверяет, что, если бы ее родители и рассердились •на нее, они все же всегда останутся ее дорогими родителями".

Хотя имела место ностальгия, она поначалу приводила ложные мотивы своего поступка, чтобы оправдаться. Ее, якобы, отругали, не давали ей сытно есть и т. д. После преступления она проявляла "самое большое спокойствие, детскость, сочувствие и участие ко всему "человечно хорошему"". Когда не затрагивается та сторона ее души, которая наполнена ностальгией, она кажется веселой и спокойной, добродушной и послушной, с хорошим рассудком и хорошей памятью.

физически она детского хабитуса, еще не было менструации. Она болела малярией и много страдала головной болью.

В заключении отвергается пиромания на базе наступления полового созревания.

Вероятно, в любом случае речь идет об имбецильном, однако лишенном какого-либо душевного развития создании. Интересно, что однажды ей удался поджог, она не была раскрыта, и что она таким образом достигла своей цели. Это находится в противоречии с утверждением, что преступления страдающих ностальгией девушек абсолютно бессмысленны.

В отношении развития разума и морали ввиду краткости не совсем ясна, но, по-видимому, не имбецильна и в некоторых чертах очень характерна 14-летняя Глория, о которой сообщает Крафт-Эбинг со слов Шревенца (Genchti. Psychopathologie. P. 59, 3 Aufl.).

5 декабря 14-летняя Глория показала пучок соломы, который она, якобы, нашла загоревшимся в сарае, и когда не придали этому случаю значения, Г. разразилась слезами и сказала; "Кажется, будто думают, что я хотела устроить пожар, а ведь это же большое преступление". 6 декабря вечером горела усадьба. Г. собрала свои вещи, ушла и вернулась только на следующее утро, плача и говоря, что чувствует себя больной. Вначале она отрицала, позже призналась в своем преступлении с мотивировкой, что работа была для нее слишком тяжела, она все время чувствовала себя больной и не имела другого средства, чтобы вернуться домой к родителям. Г. только 14 дней была на этой службе. Прежде она несколько месяцев служила в другом месте, но не могла там оставаться из-за болезненного состояния.

Г. в возрасте полового созревания. За 8 дней до преступления у нее в первый раз была менструация, которая с тех пор не повторялась. Она болезненна уже в течение ряда лет (рвота, головная боль), в 7 лет страдала конвульсиями. Тогда она болела тифом, который оставил невропатическое, болезненное состояние. За несколько месяцев до поджога она пережила сильный испуг. Наследственному предраспо-

ложению не подвержена. Душевно отстала и находится на детской ступени развития. Абстрактно она знает, что поджигание — тяжкое преступление, но собственный случай таковым не считала. Она больше этого не сделает. Ее должны отпустить домой! Она простодушно призналась в содеянном только тогда, когда ей пообещали, что ей ничего не будет.

Заключение доказывает сначала, что здесь имеют место не психическое заболевание или слабоумие, а замедленное умственное развитие, которое ставит Г. на детскую ступень. Тяжелая работа, болезненность делали службу у чужих людей невыносимой для нее. У нее было только одно стремление — вернуться домой. Боязливый ребенок, каким она была, не осмелился бежать без причины. Она все надеялась на счастливый случай, который сделал бы возможным ее уход со службы. Однажды у нее в голове промелькнула мысль самой вызвать этот случай. Она боролась с этой мыслью, но та становилась все сильней. "Меня тянуло устроить пожар". В первый раз она его потушила еще сама, в конце концов она уже не могла оказывать сопротивление. Она думала при этом только об уходе, а не о возможных последствиях этого поступка. Часто она плакала в тюрьме: "Да, если бы обо всем этом подумала, я бы этого не сделала".

Эксперт справедливо подчеркивает относительно вопроса вины возраст, отставшее умственное развитие, ностальгию, процессы полового созревания с их обратным воздействием на психическую жизнь, вдвойне значимые там, где речь идет о болезненном невропатическом индивидууме, принуждаемом органической властью, поддерживаемом активными чувствами неудовольствия (ностальгии) и невропатическим истерическим состоянием преступной идеи. Такое состояние сделало Г. неспособной действовать по доброй воле и морально безответственной за совершенное преступление. Приговор не сообщается.

Детскую душевную жизнь мы наблюдали у всех преступниц, но все они все же были в конце детского периода. Имеются два случая в литературе, где речь идет о малолетних детях, которые изложены кратко, но важны ввиду редкости.

Цангерлъ, 1840 г., с.74.

Девочка 9-ти с половиной лет, была отдана в услужение в качестве детской няни в находящийся в одном часе ходьбы от родных мест Эрнстбрунн.

Вскоре после этого, измученная ностальгией, она попросила хозяйку об увольнении, а поскольку в этом ей было отказано, она побежала к матери и заявила ей, что умрет с тоски по дому.

Мать отослала дочь, которая не могла пожаловаться ни на службу, ни на хозяйку, обратно с указанием, что ей можно будет вернуться домой только в том случае, если доверенный ей ребенок умрет.

Спустя несколько дней доверенный маленькой няне ребенок умер в судорогах. На следующее утро няня связала свой узелок и хотела идти домой, чего, однако не позволила хозяйка. Затем в Эрнстбрунн пришла мать девочки и приказала дочери еще и дальше оставаться в том доме для присмотра за другим трехлетним мальчиком, несмотря на то, что она плакала, жаловалась и упрекала мать, что та не сдержала слова. Это происходило в воскресенье, а в понедельник рано утром в находящемся в нескольких шагах от жилища сарае загорелся огонь, который скоро был потушен. Во вторник до полудня в дом срочно вызвали врача, и тот нашел трехлетнего мальчика совсем синим и лежащим на кровати мертвым. Мать рассказала, что час назад оставила мальчика совсем здоровым и нашла по возвращении девочку сидящей спокойно за столом с раскрытым катехизисом. На вопрос о ребенке девочка указала на кровать и сказала: "Я Йоханну ничего не сделала". При этих подозрительных словах мать поспешила к кровати и нашла ребенка полностью укрытого подушками, без признаков жизни. Все попытки спасения были тщетными. Он задохнулся, по тогдашнему предположению, из-за неопытности девочки, которая, еще сама ребенок, возможно, из хороших побуждений хотела хорошенько укрыть мальчика. Однако мать, движимая правильным предчувствием, догадывалась об умысле и, охваченная болью, набросилась с таким неистовством на девочку, что врачу только с трудом удалось защитить ту.

Дата добавления: 2015-06-04