Собрание сочинений по психопатологии 12 страница

Легко спутать с рассказом о ведениях или бредовых переживаниях и часто, к сожалению, трудно отличить обманы памяти, которые имеют большое значение, как основа бреда ревности. По-новому истолковываются и приукрашиваются не только не имеющие значения события из прежних времен, но возникают и воспоминания о вообще даже ни в малейших чертах не действительных переживаниях. У людей как будто "пелена с гааз" спадает. Они видели, как жена отдавалась бесчисленному количеству мужчин, прогоняли мужчину из постели, чувствовали его рядом с собой в то время, как жена их обманывала, видели через замочную скважину невероятнейшие сцены. Во всех этих обманах памяти обращает на себя внимание то, что, несмотря на отвратительное положение, в котором находились эти люди, они никогда не предприняли даже ни малейшего вмешательства, если только оно, чаще всего безобидное, не появляется в том же обмане памяти. Эти галлюцинации памяти встречаются у людей, которые обычно совсем не внушаемы, к тому, чтобы воспроизвести свои однажды представленные переживания всегда одинаковым образом; в то время как, напротив, те ревнивцы, которые находят все новые толкования, приукрашивают действительные переживания, меняющиеся все время при новом изложении, создают себе основу, не нуждаются в галлюцинациях памяти.

Сходны с ними (однако их необходимо отличать) своеобразные переживания ревнивых, которые появляются во время и после сна. При пробуждении у них возникает ощущение, как будто ночью кто-то здесь был; они так крепко спали, вероятно, им дали снотворное, чтобы они не мешали жене; они чувствуют, как будто кто-то ночью провел им по липу, положил на него платок, даже чувствовали, что кто-то лежал рядом. Здесь начинается путаница с действительными галлюцинациями памяти.

Видимо, едва ли есть необходимость подчеркивать, что для нас истинное возникновение бреда ревности, конечно, является полной загадкой. То, что он появляется абсолютно непонятным нам образом, и является безумством. Все наше генетическое рассмотрение констатирует только феноменологические отношения, которые существуют между переживаниями.

Неодинаково, наконец, поведение ревнивых. Одни живут, твердо убежденные в истине их бреда, занимаются судебными действиями, но не пытаются проводить дальнейшие наблюдения. Другие действуют самым изощренным образом, чтобы "изобличить" супруга. Посыпается песок, ставятся знаки на дверь, неожиданно возвращаются домой и т. д. Жены всюду преследуют

своих мужей, ждут перед конторой, используют для наблюдения служанок. Обе группы на основе бреда могут прибегнуть к насилию. Опять же другие полагаются на свою судьбу, они угнетены, часто сомневаются, только ли это глупые мысли или их ревность является типичной навязчивой идеей. Наконец, некоторым удается полностью диссимулировать свою ревность, если они видели, что ее выражение ведет к неприятным последствиям. Случайности показывают еще долго после этого, что бред сохранялся неизменным.

По опыту авторов, который частично подтвержден статистически, бред ревности имеет отношение к определенным физическим процессам, а именно: к психофизической системе генитального аппарата и к определенным периодам жизни женщины. Что касается первого, Крафт-Эбингом объяснено, "что психически и физически неудовлетворительный коитус при активном либидо является мощным источником бреда ревности у алкоголиков". Также и вообще у ревнивых многократно обнаруживалась импотенция, будь то психопатическая или органическая, например, при начинающейся сухотке спинного мозга, далее анатомические аномалии гениталий.

У женщин говорится о бреде ревности в период лактации (Шюллер отмечал шесть случаев бреда ревности при острых психозах — все случаи "бреда ревности в период лактации"), о менструальном, климактерическом, старческом бреде ревности. Крафт-Эбинг описывает, как сознание исчезающей привлекательности и чувство уменьшившейся склонности со стороны мужа является мощным источником климактерической ревности.

Бред ревности, как, вероятно, все психологически обозначенные, так и общие симптомы, встречается при всех видах психозов и психопатических личностей. Частотой появления он характерен для определенных состояний. Но и особый вид его образования так же, как представляется, может быть характерным.

Начиная с Нассе, известен обоснованный Крафт-Эбингом в еще и сегодня действительном описании бред ревности алкоголиков. Он обнаруживал его у 80% еще находящихся в сексуальных отношениях пьющих и объяснял его связь с физическими и душевными последствиями злоупотребления алкоголем (усиление либидо при снижающейся потенции, грубость, семейные ссоры, возникающее отвращение жены и т. д.). На этой основе он возникает чаще всего комбинаторно, с использованием многочисленных безобидных самих по себе наблюдений или иногда поддержанный иллюзорными и бредовыми процессами. Он отличается при сочетании с душевной незрелостью и деменцией

алкоголиков особой непристойностью и некритичным обоснованием. По той же причине — даже если он иногда упрямо удерживается — он может принимать самые изменчивые формы и пренебрегать системой. Далее, он при отказе от алкоголя может быть излечен, или же это может привести к далекоидущему улучшению, которое прерывается только интеркуррентной вспышкой бреда.

Ни для какого другого психотического состояния возникновение бреда ревности как такового не характерно своей частотой, как для алкоголизма. Нет необходимости поэтому перечислять все случаи, где он встречается. Мы хотели бы указать только на то, что он появляется при органических психозах, как при параличе и старческой деменции, в основном в начальных стадиях, что он нередко образует частичное проявление группы Dementia praecox и может иметь здесь встречающееся только при них сексуально-галлюцинаторное обоснование и, наконец, что он встречается в разнообразных видах у психопатических личностей: 1) в сочетании с истерическими симптомами, причем обоснованное разнообразнейшими способами подозрение получает новую пищу в обманах памяти и псевдологических процессах (ср. Шюллер, случай 6); 2) встречаясь в виде навязчивых фантазии, которые временно приобретают бредовый характер (ср. Шюллер, случай 9, климактерический невроз с навязчивыми фантазиями); 3) при периодических расстройствах психопатов, в особенности, менструальных (Шюллер, случай 7); 4) как своеобразные черты характера, которые усиливаются в возрасте до бреда ревности (Крафт-Эбинг, с. 229, наблюдение 14). Вопрос о том, нужно ли рассматривать это усиление как начало старческого слабоумия или как отклоняющееся от нормы психопатическое выражение нормальной фазы развития, не поддается решению.

Бред ревности у психопатических личностей с чередованием и в сочетании с другими, уже названными и прочими симптомами, основывается сознательно на предположениях, часто является только подозрением, допускает еще сомнения, может быть, ве-

1 Хорош второй случай Валерта. Затем второй случай Тёббена.

2 Третий случай Тёббена.

3 Здесь нужно упомянуть новую работу Бехтерева (О навязчивой ревности. Ежемесячный журнал по псих. и невр. 26. 501. 1909). Правда, в его интересных случаях речь идет только отчасти о навязчивых фантазиях. Некоторые страдают вполне оправданной, только по интенсивности, форме проявления и ее воздействию отклоняющейся от нормы ревностью.

К оглавлению

роятно, подтвержден иллюзорно сфальсифипированными наблюдениями или превратными толкованиями, никогда не является для критики окончательно и постоянно недоступным; таким образом, не обобщается в основывающийся на определенных процессах систематический и удержанный в своей системе бред. Обратимся теперь к нашему первому больному.

Юлиус Клуг, катал, женатый часовщик, 1838 г. рождения, в 1895 г. был направлен земельным судом в Гейдельбергскую клинику на освидетельствование, так как его поведение (ревность, многочисленные оскорбления, угрозы, жалобы в суд) вызывали подозрение на психическое расстройство. Его дела развивались следующим образом: В 1892 г. он ходатайствовал перед прокуратурой о наказании его жены, а также ряда мужчин за прелюбодеяние. В результате разбирательства была установлена необоснованность его иска, а также выражено подозрение о душевной болезни. Поскольку некоторые угрозы К. представляли опасность для общества, дело было передано окружной администрации по месту жительства. Та поручила окружному врачу дать заключение о его психическом состоянии. Он встретился с К. в его мастерской, побеседовал там с ним и дал свое заключение о том, что, хотя К. психически нездоров, его помещение в соответствующее заведение все-таки не представляется необходимым, однако рекомендуется надзор со стороны местных властей.

Одновременно с упомянутым заявлением о наказании К. подал ходатайство о разводе в суд первой инстанции. Еще в 1892 г. состоялось в присутствии главного судьи этого суда безуспешное слушание этого дела с попыткой примирения.

В отчете от 1893 г., который по заявлению К. был затребован министерством, главный судья суда первой инстанции докладывал, что во время слушания дела он доброжелательно заметил К., что тот размышляет и ломает голову о своих астрономических часах, над которыми он работает уже в течение 16 лет, слишком много, что возбуждает его нервы; в таком состоянии ему, вероятно, представляются вещи, которых на самом деле не было.

В то же время в руки К. попала предназначенная его жене бумага о судебных сборах относительно "Психического состояния Юлиуса Клуга".

Из совокупности замечания главного судьи, обследования окружным врачом и найденной записки в К. выросло убеждение, что его "официально объявляют сумасшедшим", а именно по настоянию его жены опровергают обвинение в прелюбодействе. Заверения в обратном остались безуспешными. В многочисленных заявлениях он обращался к властям вплоть до правителя земли с требованием отмены "объявления в Сумасшествии". В пересмотре дела, о котором он многократно ходатайствовал, с учетом заключения окружного врача ему было отказано.

В 1895 г. в прокуратуру поступила жалоба муниципального советника Леманна из родного села К. на угрозы жизни советника со стороны К. Он излагал, что К. подозревает его и еще двух других безвинных граждан уже в течение двух лет в половой связи с его женой. Несмотря на то, что это высказанное в самых общих выражениях обвинение не имеет ни малейшего основания, с учетом характера К. он не обратил бы на него никакого внимания, если бы К. не пригрозил ему в одном письме, что застрелит его. Поскольку К. действительно многократно приходил домой с заряженным пистолетом, выполнение угрозы не исключено. Он просит прокуратуру, поскольку он напрасно пытался найти защиту в окружных управлении и суде, о принятии соответствующих мер безопасности. Прокуратура после ознакомления с делом решила, что уголовное преследование не может состояться, и оставила на усмотрение окружного управления принятие дальнейших мер безопасности.

Вскоре после этого (1895 г.) К. направил в прокуратуру письмо на 4-х листах, в котором он просил о судебной помощи и правовой защите: от его жены из-за добытого ею "объявления сумасшедшим", от главного судьи суда первой инстанции из-за Того, что тот ей это посоветовал сделать, и из-за клеветнического оскорбления, от окружного врача из-за противоречащего правде освидетельствования и от окружного управления из-за издания основанного на ложных данных указа об "объявлении сумасшедшим". После поступления этого объемного сочинения, которое изобиловало тяжелейшими обвинениями и оскорблениями названных лиц, все обстоятельства и безосновательность его обвинений были подробно обсуждены с К. Безуспешно, так как несколькими днями позже К. направил в прокуратуру "Заключение в этом жутко страшном деле". Он писал: "Вера в факты тверда"; назвал обращение с ним "юридическим убийством" и пригрозил довести дело до социал-демократической прессы.

Затребованное от другого окружного врача заключение после двухкратного обследования говорило, что К. нельзя так сразу объявить душевнобольным. Главный судья суда первой инстанции снова сообщил о многочисленных письмах грубейшего содержания, которые он получил от К., но проигнорировал их. Проведенные по желанию окружного врача жандармерией новые и повторные расследования супружеской неверности жены К. показали, что все опрошенные назвали все обвинения К. выдуманными. Был сделан вывод, что обследование К. в психиатрической больнице с целью затребования заключения неизбежно. Чтобы сделать это возможным, министерство внесло предложение о применении наказания в отношении К. за оскорбление главного судьи суда первой инстанции в отношении выполнения им его служебных обязанностей. Земельный суд постановил по заявлению врача перевод в психиатрическую клинику Гейдельберга. Однако К. десятью днями раньше неизвестно куда скрылся. В Страсбурге, где он находился у одного из своих сыновей, он был наконец схвачен и в декабре 1895 г. доставлен в Гейдельбергскую психиатрическую клинику.

От фрау К. был получен следующий анамнез: она знает своего мужа со времени службы в армии. Он всегда был очень быстро возбудим. "Мне нельзя было много говорить, и мое слово ничего не значило; все "должно было идти по его"". Раньше они всегда хорошо ладили друг сдругом. Именно жена всегда уступала.

Но три года назад "на него нашло". Он стал ревновать к часовому мастеру соседнего местечка, больше не хотел, чтобы она, как обычно, носила туда часы. Он позвал ее в свою мастерскую чтобы объявить ей, что в трактире он слышал сплетни о том, что у него и у другого часовщика одна жена на двоих. Вскоре он нашел еще трех других мужчин, с которыми она, якобы, прелюбодействовала. Даже лежала рядом с ним в кровати вместе с ними. Он, будто бы, отчетливо чувствовал, как на него давили; ему завязали глаза.

О детях он говорил, что они "дети проститутки". Они, якобы, должны убираться к своему "сукиному отцу". Сначала по крайней мере двое старших детей были его, позже он утверждал, что и те не от него. Старший, якобы, сын хозяина, у которого они бывали женихом и невестой, у него тот же взгляд, что у этого трактирщика. Даже одного полевого сторожа, который приносил часы в ремонт, она, якобы, допустила к коитусу. Постоянно он требовал от жены, чтобы та созналась. "Мне придется жаловаться, если ты не признаешься". И физически ей доставалось от него; часто он ее бил, даже рейкой, и кричал: "Я тебя объявлю сумасшедшей". Хуже всего было ночью, он часто вскидывался во сне и кричал: "Ты разве ничего не слышала, ведь что-то двигалось?" Если ему встречался один из подозреваемых мужчин, он убегал. Многие люди пытались его отговорить, но он не давал это сделать. Он это просто утверждал и все. Жена не смела даже пытаться отрицать. При этом наряду с текущей работой он день и ночь трудился над своими художественными часами. Жена часто отговаривала его.

Совсем в ином свете представляются вещи, как он сам о них говорит. Мы сначала приводим только то, что он говорил тогда, в 1895 г., в Гейдельберге, но мы хотим сразу предпослать замечание, что он об этом времени в течение последующих 15 лет давал отчасти те же, отчасти совершенно новые показания, соотношение между которыми может проявиться только при их раздельном воспроизведении, что мы и предпочли сделать, несмотря на длину сплошного соединения одного с другим.

В 1892 г. он, якобы, услышал в первый раз в трактире слухи о неверности своей жены. Двое людей спросили, правда ли, что в Г. у одной жены часовщика двое мужей. На это трактирщик ответил: "Этот мужчина здесь и есть часовщик". И мужчины объяснили, что они могут клятвенно подтвердить это. "Я выпил свой стакан и ушел прочь, потому что стыдился".

На вопрос, делал ли он еще до 1892 г. наблюдения, он рассказал целое множество, только в то время он неверно их истолковывал. Он никогда не сомневался в верности своей жены, пока в 1892 г. не понял своей ошибки. Уже с 1890 г. ему бросалось в глаза, что разные мужчины бывают у него в доме без того, чтобы ему была

полностью ясна цель. Эти люди часто смеялись над ним, потому что общались с его женой. Это ему было сообщено Ф. В 1889 г. он, якобы, сам слышал, как Леманн спрашивал его жену, можно ли ему спать с ней, и она согласилась. Он не верил; "Я все еще рассчитывал на верность моей жены, но это было глупо". Между Ломанном и Ф. всегда были перешептывания и смешки. У Ф. была задача "блокировать" его, пока Леманн общался с его женой. Однажды он в темноте зашел в спальню, когда его жена лежала в постели, тогда она сказала: "Когда же ты оставишь меня в покое, перед этим в кухне и теперь уже снова?" Позже у него как пелена упала с глаз.

О том же случае он пишет спустя три месяца в защитительном письме: "В послеобеденное время этого вечера мне что-то нужно было в нашей спальне, и при этом я оставил на оконном карнизе напильник. Случайно он понадобился мне именно сейчас, и я хотел его забрать. Те двое все еще смеялись как сумасшедшие. Поскольку я точно знал, где искать, то вошел в комнату, не взяв с собой света, однако мне нужно было наклониться над кроватью моей жены, которую считал спящей, чтобы добраться до того, что искал. Моя жена, видимо, почувствовала мое прикосновение к кровати, и тихо, но вполне четко я услышал, как она сказала: "Ха, опять ты пришел? Ты, думаю, не в себе. Сначала ты морочил мне голову в кухне, потом ты вошел сюда и чуть не угробил меня, и теперь ты снова здесь! Столько мне не выдержать!" — "Ай, ай, — сказал я, — что за ерунду ты там болтаешь?" "Что это значит? Да кто ты такой?" — тогда спросила она и провела мне по лицу рукой, ощупывая. Кто я такой? Когда я ей сказал, кто такой, она сказала, что ей снилась такая чепуха, и когда я спросил, что все это значит, она сказала: "Я действительно что-то говорила? Тогда это, должно быть, было во сне". Я поверил ей, однако только позднее мне пришло в голову, что ведь между говорением во сне и обычным говорением существует громадная разница".

"Еще много слухов я слышал раньше, в которые я не вдавался. В 1889 г. мне говорили, что моя лавка — лавка для мужчин, и моя жена пассия Блума". Это имелось в виду отношение жены к Блуму. О нем его предупреждал еще кто-то другой, кто ему советовал прилюдно назвать этого Блума подлецом и отлупить его, не называя причин этого вызова, которые, очевидно, были связаны с прелюбодеянием с его женой. Также один лейтенант предостерегал его от того же человека. Однажды он слышал, как лейтенант сказал С.: "Ты хороший друг не К., а жене К." Другой заявлял, жена К. ходит в X. в определенный дом и за определенные вещи получает 1 марку. Даже его обвиняли в том, что он получает выгоду из распутного поведения своей жены. На вопрос, откуда он это знает, отвечает: "У меня подозрения, что такое говорят; делались замечания, которые позволяют это заключить". Он не сразу выступил против этого, потому что такие вещи обсуждаются не в трактире.

Когда его внимание обратили на то, что он сам, якобы, присутствовал, когда его жена имела половое сношение с другим, он сначала долго не мог вымолвить ни слова, наконец, все же соглашается описать происшедшее: "Это было 19 марта 1892 г., в пятницу. Певческий союз собирался в трактире "У короны". Хотя я и не его член, меня пригласили. Моя жена хотела остаться дома, но настойчиво хотела, чтобы я туда пошел. Тогда мы вместе пошли в "Корону". Тут зашла одна женщина за стаканом вина. Она сказала: "Терез, — так зовут мою жену, — выйди ненадолго". Тогда моя жена сказала: "Кому от меня что-то надо, пусть сам зайдет". С этого момента она больше ничего не пила, все время только говорила, что хочет домой. Тогда я сказал, когда будет 9 часов, мы вместе пойдем домой. В 9 часов мы пошли домой. Там я пошел в уборную, а моя жена в сад. Тут я услышал, как кто-то говорит: "О, о!" и сразу после этого открылась дверь в козий хлев. Когда я спросил, не надо ли принести свет, она сказала: "Нет, нет". Затем сначала я лег в кровать, а потом жена. Мы лежали потом довольно долго в постели, когда я что-то услышал, но поклясться в этом не могу. Мне показалось, как будто открывается дверь комнаты. Позже я услышал хлопок, как будто хлопают платком. Что это, я не знал и до сих пор не знаю. Сперва я думал, что это на улице. Прошло совсем немного времени, как я почувствовал руку, которая проводит мне по лицу. Чего-либо подобного не бывало с моей женой за 30 лет нашей совместной жизни. Сразу после этого я почувствовал, как мне на лицо положили платок. Я стянул платок и дальше ничего не сказал. Я лежал так еще некоторое время, основание кровати стало покачиваться странным образом. Тогда я сказал: "Ради Бога, что это с кроватью?" Тогда она сказала: "Моя нога, моя нога!" Немного позже я услышал что-то, похожее на поцелуй. Позднее я услышал шепот. Поскольку все это продолжалось, я вскочил и сказал, что хочу все же посмотреть, что там случилось. Тогда я зажег свет, и тут моя жена вышла из комнаты, и ее больше не было в кровати. Я спрашиваю ее: "Зачем ты вылезла из постели?" На это она ничего не ответила. Потом она вышла за дверь и опять вошла и легла ко мне в кровать. Прошло довольно много времени, четверть часа, когда закрылась входная дверь дома. "Это правда, это не сон, для сна слишком отчетливые впечатления". На вопрос, почему же он просто не схватил, чтобы убедиться, он не может дать удовлетворительный ответ. "Я видимо, наполовину спал"". И на вопрос, как он мог заметить, что это Блум, ведь, по его собственным показаниям, ни зги не было видно, он не знает ответа. Соседи, видимо, потому ничего не заметили, что "ночью не видно так далеко".

Это было задолго до того, как он вообще стал думать о прелюбодеянии жены. Только позднее, когда распространились истории, до него дошло, что они означают. Когда его подозрение стало серьезным, он, несмотря ни на что, по-доброму разговаривал с женой из-за детей и чтобы избежать общественного скандала. Он просил

ее сознаться, тогда он все простит ей. Она ответила, лучше пойдет к черту, чем сознается. То, что упреки неверны, она не осмелилась утверждать. То, что он жестоко обращался с женой, он решительно отрицает.

Так все и продолжалось до октября 1892 г., когда он в отчаянии поехал в Швейцарию к своему старшему сыну. Оттуда он подал жалобу прокурору. Он скоро вернулся обратно, потому что не мог там работать и не понимал людей. Тогда он решил удостовериться и устроить жене проверку. Он пришел домой ночью и постучал монетой в окно. Не прошло и минуты, как окно открыли и его жена крикнула; "Кто там?" Тогда он измененным голосом ответил: "Хороший Друг, открывай скорее, я хорошо плачу". После этого она еще раз спросила его имя, но он его не назвал. Несмотря на это, жена открыла дверь и стояла там в одной рубашке. Когда она его узнала, то закричала, "как дикий зверь". То, что жена узнала его, несмотря на измененный голос, он признавать не хочет.

Теперь у него уже не оставалось сомнений. Он подал прошение о разводе. После этого главный судья суда первой инстанции, якобы, посоветовал его жене сделать так, чтобы его объявили сумасшедшим. В тот момент, когда жена ему это сообщила, и он был в сильнейшем возбуждении, пришли бургомистр и окружной врач, чтобы изложить "объявление сумасшедшим". В заключение главный судья сказал: "Вот так бывает (с высокомерием!). Хотят изобрести Perpetuum mobile, хотят быть умнее других людей, это не удивительно, когда в голове "шарики за ролики заходят"". (Ср. выше действительные высказывания главного судьи).

С тех пор его дело и его доходы снизились до минимальных. Об этом он пишет 3 месяца спустя в защитительном обращении: "Настоящее обвинение в угрозах и т. д. имеют своей первоосновой наблюдавшиеся мною, а также другими лицами на протяжении лет причиненные истцом в нашей семье и в отношении нашей семьи факты, которые, естественно, должны были привести и привели к краху нашей прежде счастливой семейной жизни, нашего семейного мира, моей чести и хорошей репутации, моего кредита и, наконец, выведенным на сцену объявлением меня сумасшедшим, которое нужно рассматривать так же как одно, даже если и не прямое, но следствие тех фактов, также к краху моего прежде процветавшего дела и из-за этого также к потере моего долгими годами честного труда накопленного состояния". Далее: "На 16 ноября 1892 г. я и моя жена были вызваны повторно в суд, предположительно для попытки примирения, при этом в пристутствии жены мне было сказано, что меня сейчас объявляют сумасшедшим. Слух об этом распространился, как пожар в... и окрестностях, и если прежде, даже за 1892 г. имел годовой доход в 10QO и более марок, доход последующих лет не составлял и 100 марок в год, чем, разумеется, невозможно покрыть необходимые расходы. Объявленному сумасшедшим часовщику ни один разумный человек больше не доверит работу. Нужда и нищета пришли к нам в никогда прежде невиданном обличье, и несмотря на то, что я должен был рассматривать мою

жену и ее соблазнителей как наипервейших виновников этого несчастья, мне никогда не приходило в голову мстить им..." Он обращался за правовой защитой к властям вплоть до министерства. Если при этом он использовал слишком резкие выражения, то это объясняется его отчаянным положением. "Во всем виноват главный судья из-за "объявления сумасшедшим". Действительно ли его официально объявили душевнобольным, безразлично, во всяком случае, судья при исполнении обязанностей сказал это третьим лицам". На все его многочисленные обращения он не получил ответ. Вместо этого ему была предложена поддержка со стороны главного судьи (верно), от которой он все же отказался, поскольку рассматривал ее в своем тогдашнем положении как компенсацию за "объявление сумасшедшим".

Все эти показания К. дал совершенно спокойным, упорядоченным образом. Возражения он пытался, насколько это было для него возможным, опровергать, не впадая в особо страстное возбуждение. Его манера говорить была очень искусна. Он обладал определенной склонностью к несколько изысканным, высокопарным словам.

Его поведение в клинике с первого часа было полностью корректным. С врачами, пациентами и санитарами он был вежлив и дружелюбен. Охотно участвовал в работе отделения. Во время визита врача он не навязывался, но и не отстранялся бросающимся в глаза образом. Его настроение было равномерным, свободным от депрессивного или экспансивного аффекта. Его интеллект не был расстроен. С большим мастерством он обычно демонстрировал чертеж своих астрономических часов. Для человека его сословия он демонстрировал достаточно многостороннее образование. Кроме чертежа часов, когда врач проявил интерес к одному из написанных им стихотворений, он запросил из дома целую книгу, в которой была собрана поэтическая продукция. Даже если они и являются рифмовками, не имеющими объективной художественной ценности, все же они выдают недюжинные способности. Несколько навязчиво в них выступает на первый план сентиментальность; опасные ситуации, имеющие трогательный конец, — его любимый материал. "Бог не оставляет своих" — характерное заглавие более длинного произведения.

Его поэтические склонности, как и стремление к созданию сложных астрономических часовых механизмов, проявились в нем уже в молодые годы и оказали решающее влияние на его жизнь. О ней он рассказывает следующее — насколько можно проверить, правильно: он родился в 1838 г. в семье рабочего. В школе ему было Трудно учиться. Тем лучше запоминалось тогда выученное. "Только письмо не хотело мне даваться к удовольствию моих учителей, сколько бы я ни прикладывал усилий. Некий г-н X., который очень заботился об этой учебной дисциплине, считал, что должен весь период своей работы в должности каждодневно наказывать меня за письменные работы". По окончании школы сначала он был занят по дому (1852—1856 гг.), работал некоторое время поденщиком и затем стал ткачом, как его отец. В период с 1859 по 1861 гг. служил пехотинцем, не совершив никакой провинности. После этого работал

сначала опять ткачом, затем (1864 г.) основал собственное дело. В 1865 г. женился на 26-летней женщине. Они вели порядочную супружескую жизнь. Редкими были ссоры; также он был в хороших отношениях с жителями деревни. В 1866 г. родился первый ребенок, за которым последовало девять других. Еще с начала семейной жизни он занимался между делом ремонтом часов, за счет чего приобрел определенную популярность. Вскоре он сам начал делать часовые механизмы и в первый раз продал один из них в 1868 г. за 75 гульденов. В 1874 г. ему в ремонт передали башенные часы. В 1877 г. он продал астрономические часы за 800 гульденов. В течение многих лет он работает над новыми астрономическими мастерскими часами. Без помех жизнь шла до 1892 г., года, в котором начались события, о которых подробно рассказывалось.

Дата добавления: 2015-06-04