Собрание сочинений по психопатологии 17 страница

Из-за опухоли кости она попала в женскую клинику (иноперабельная остеосаркома). Здесь у нее вскоре возникло подозрение к сестрам; так как они всегда так разряжались, когда муж приходил ее навещать. Ему она написала из женской клиники два харктерных письма, первое 3 января 1898 г.: она проявляет большой интерес к деталям домашнего хозяйства и семейной жизни, дает указания, распространяется о психологии служанок и, наконец, выражает "сердечную просьбу" — муж не должен, когда он бывает в Маннгейме, заезжать на Штарнбергское озеро, чтобы навестить семью аптекаря, с которой он мимоходом познакомился три года назад во время поездки, поскольку "клянусь Богом, я считаю эту женщину отнюдь не такой, которая заботится о своей женской гордости,.. так как иначе она тогда не написала бы письмо таким фамильярным, навязчивым образом, я считаю ее совсем бессердечной особой... Будь открытым и откровенным со мной и скажи же мне (как-нибудь) открыто, не писала ли эта особа тебе частенько за истекшее время?.. Я обращаюсь к твоей совести, будь откровенным — может быть это было для тебя причиной, почему ты запретил почтальону приносить твои письма в квартиру?.. Если мне такое приходит в голову, то мне очень тяжело на сердце, и я иногда плачу... Обычно я, клянусь Богом, никогда не была без причины недоверчивой. Я прошу тебя поэтому настоятельно, будь по крайней мере сейчас откровенным со мной, переписывался ли ты с того времени в тайне с той женщиной?" Спустя 8 дней она пишет: "Это письмо могло бы быть последним, которое я тебе пишу, поскольку как моя особа, так и мои письма тебе стали безразличны. Причины этого тебе, наверняка, известны: если мужчине добровольно предлагает себя другая особа... На твоем лице я это отчетливо прочитала: 1) ты не мог спокойно

и открыто смотреть на меня; 2) я нашла, что ты выглядел переночевавшим у кого-то и проведшим там время. Твое лицо сразу бросилось мне в глаза. Ты выглядешь уже не таким свежим и чистым и здоровым, как три недели назад". В дальнейшем она жалуется на свою покинутость, что она теперь нигде не дома и т. д.

Из Гейдельберга фрау Ф. теперь уже без трудностей перевели в Франкфуртскую психиатрическую лечебницу (с 15 января по 30 июля 1898 г.). И здесь она всегда была совершенно в ясном уме и ориентирована. Поведение и настроение были переменчивыми. Она могла быть оживленной, очень разговорчивой, в веселом настроении, самоуверенной. В другое время она плакала и жаловалась, что должна жить в разлуке со своей семьей. Она очень страдала из-за своего интернирования. Многократно она мешала склонностью к сплетням и козням. Другим больным она давала с собой письма для отправки. В отношении врачей она всегда была дружелюбна и заискивающа. В многочисленных письмах различным лицам она делала попытки добиться освобождения. Она не воздерживалась от заверений и лести. Каждый был непременно ее спасителем. Ее стремление к свободе от месяца к месяцу становилось все живее. Наконец, она сделала неудавшиеся попытки бегства. В письмах к мужу она давно стала настойчивой, энергичной, требовательной. Наконец, она была в порядке пробы отпущена домой.

В течение полугодового пребывания во Франкфурте она не отказалась от своих бредовых идей. Никогда она не проявляла даже следа болезненного чувства. Она всегда считала, что ее содержали только из-за ковней ее мужа. Она так же невинна, как салфетка на столе. Обвинения в ревности она находила "слишком глупыми". Она в положении жены и матери должна была иногда противиться своему мужу, это нечто совсем другое. От всего она пыталась отговориться. Утверждать, что она, якобы, просила врача последить за мужем, является возмутительной наглостью, для этого она слишком горда. Служанка, правда, следила за мужем, потому что научилась этому на прежнем месте. Она терпела это только, чтобы доказать девушке, что ее муж порядочный человек. Она возмущена, что ее муж пересказывает "такие мелочи" (что она должна была написать письмо, чтобы попросить прощения). Это были сплетни служанок, о которых не стоит и говорить. Она пытается все представить безобидным. Мужу должно быть стыдно рассказывать вещи, которые как супругу положено скрывать.

В той же беседе, в которой она все представляет таким безобидным, она в волнении опять приходит к своим старым утверждениям: "Мой муж также кажется мне в последнее время намного другим, его взгляд больше не был таким свободным, он не выглядел таким чистым. Я была так чиста, так глупа в таких делах, но я тоже страстная, и у меня прелестное тело. Он также всегда приходил ко мне до сентября 1896 г., тогда он начал вести себя совсем странно, воздерживаться. Вам я скажу все, пусть отсохнет мой язык..." Она рассказывает затем дальше о своих подозрениях в электричке. Она, якобы, точно замечала, смотрит ли какая-нибудь особа на ее мужа

К оглавлению

прилично или неприлично. По этому наблюдению у нее вообще-то было самое четкое доказательство. "В 3 часа дня звонок: "Можно поговорить с господином Ф.?" (подражает голосу девушки). "Г-на ф. нет, что я могу ему передать?" "Нет, я приду тогда сама". Что вы теперь скажете об этом, может идти речь о ревности?" По поводу показаний врача она утверждает, что того подкупил ее муж. "Санитарки в Гейдельберге мне даже говорили, что глаза моего мужа слишком много танцуют вокруг, такой мужчина должен иметь наслаждение, это бонвиван". На вопрос, разве ее физическое состояние не препятствует супружеским отношениям; "Д-р К. (гинеколог) меня полностью вылечил, он сказал только, что у меня болезнь, которой еще не было, вероятно, сломана кость. Он сказал, что это связано с подавленной страстью. Когда я ушла, он сказал; "Вы совершенно здоровы; Вы крепкая, здоровая, цветущая, сильная женщина, у которой ничего нет. Вашему мужу не нужно никаких отговорок насчет Вас"".

При таких рассказах она углубляется в бесконечные мелочи, не теряя, однако, отправной точки. Оживленные проявления аффекта прерывают ход мыслей. Каждое мгновение она хочет клясться, заверяет всеми святыми в правдивости своих показаний. Она проклянет самое себя, если сказала хоть одно лживое слово. "Пусть сгниет мой язык" и т. д. Одно мгновение она в отчаянии ломает руки, плачет и рыдает, потом опять вспрыгивает, смеется, принимает самоуверенную вызывающую позу, рассыпается в похвалах своей личности. Один раз ее муж является верхом всего плохого, потом она считает опыть, что это недоразумение, он, видимо, все же чист, она тоже никогда не думала о нем ничего дурного. Все время она говорит о скрытности, никому она, якобы, не рассказывала о своих супружеских ссорах. На том же дыхании она сообщает, что служанки, врачи, те или иные подруги подтвердили ее правоту и рассказывает также о других женщинах, что те поведали ей о своих мужьях. Каждому больному она рассказывала те же вещи. Кроме того, она осведомлялась у санитарок, как живет со своей женой директор, сообщает об отношениях ее гинеколога со своей женой, о чем она знает от гейдельбергских сестер. Каждый день во время обхода она отзывает в сторону врача и, не будучи спрошенной, рассказывает ему о своих супружеских историях. Ее любимым чтением является простой бульварный роман, который она принесла с собой в клинику. Через некоторое время она утверждает, во всем виноват ее домашний врач, он подкупил мужа, не наоборот, муж всегда был хорошим. Вскоре меняется и это мнение.

Однажды она сообщает, что чувствует себя беременной, утром часто рвота, задержка стула, ощущение тяжести в животе. Гинекологическое обследование показало, что местами теперь мягкая на ощупь опухоль заполнила весь малый таз.

Как только предстоит освобождение, она обещает, что теперь она все оставит в покое и не будет больше доставлять своему мужу трудности. Однако уже по дороге из лечебницы у нее была с ним ссора. О дальнейшем ходе нам сообщает домашний врач: "С появ-

лением тяжелых костных страданий идеи ревности отошли на задний план. Боли (остеосаркома таза) были такими сильными, что внимание пациентки сконцентрировалось на этом. Дошло до ихорозного распада кости, с фистулой лобковой кости и ее нисходящих ветвей с гнойным выделением. Смерть наступила в сентябре 1900 г. от сепсиса. Пациентка переносила болезненные страдания чрезвычайно героически. Из идей ревности она на больничной койке уже больше ничего не высказывала".

Заключение. С детства странная, с начала замужества ревнива; климактерический период, когда из-за опухоли таза (саркомы) половое сношение становится невозможным, полностью охвачена ревностью, которая ведет к массовым бредовым идеям и активным действиям. Ее сексуальная потребность проявляется в склонности к разговорам о сексуальных вещах, в подчеркивании, что у нее крепкое тело и т. д. С ростом саркомы и усилением страданий идеи ревности полностью отходят на задний план.

Киприан Кнопф, пастор, родился в 1845 г.1 Одна сестра страдала периодической манией (5 приступов), больше никакой наследственности. В 20 лет получил аттестат зрелости. Изучал теологию. В 1870 г. первый теологический экзамен. Потом был частным учителем. В 1872 г. второй экзамен. Потом викарий, в 1876 г. пастор. Уже кандидатом он бросался в глаза странностью. Он узнал с удивлением, что дочка в доме, куда его пригласили в качестве домашнего учителя и которой он интересовался, уже была помолвлена с одним его другом. Тот, который знал его со школы, пишет о его реакции на это: "Он пришел однажды утром... и заявил об уходе с места. Он при этом вел всякие курьезные речи; повторял их позже также пастору в Ф. и одному двоюродному брату, так что все пришли к мнению, что К., видимо, сошел с ума. Из страха перед ним дамы в доме потом ночью заперлись. Это, однако, длилось недолго, поскольку К. вскоре должен был оставить место".

В 1878 г. он женился на дочери фермера. Та в 1882 г. покончила с собой. "К., как позже стало известно, обращался с первой женой так же, как с теперешнею. Но это было тихое, скромное существо, которое никогда не жаловалось, а несло тихо свой крест. Однажды утром ее нашли утонувшей в небольшом пруду", (Показания того же друга.) В противоположность этому К. теперь утверждал, что жил с этой женой в счастливом браке.

В 1884 г. — второй брак. Перед свадьбой он проявил необоснованную неприязнь к дяде невесты, которому он написал анонимное

(Я обязан г-ну проф. Даннеманну из Гиссеиа и г-ну д-ру Вильманнсу за то, что они позволили мне использовать их заключение. Кроме того, из дела были получены еще некоторые материалы. Уголовными вопросами в этом, так же как и в другах случаях, я пренебрег.

письмо о том, что тот должен держаться подальше от венчания. То же поведение он проявил в отношении деверя первой жены, которому он писал, что произойдет несчастье, если он придет на венчание в церковь. В отношении своей 18-летней жены он вел себя со дня свадьбы очень поразительно. За свадебным столом он вел себя странно, говорил по-латински, бросил стакан под стол. Он поехал со своей женой в X., но оставил ее, вместо того, чтобы посвятить себя ей, сразу после прибытия, якобы, чтобы навестить друзей. Когда он вернулся, то выразил сомнение в ее девственности. Через несколько дней изощренными мучениями он выманил у нее полные приключений "признания" о ее предшествующей сексуальной жизни. Она изложила на бумаге, несмотря на сознание, что ничего не совершала, сведения о совершенных безнравственных поступках невероятного рода: она, якобы, вступала в половую связь с 8—10 знакомыми, забеременела от одного суперинтенданта в летах, ребенок был вытравлен женой того и т. д. Молодая женщина все больше впадала в отчаяние и обратилась к своим родителям. Вследствие этого по распоряжению окружной администрации было сделано врачебное заключение. К. придерживался, вопреки всем возражениям, убеждения в порочности своей жены до брака. Он проявлял еще другие странности: его жена должна была однажды ночью обыскивать с ним дом, потому что он боялся, что в дом проникли чужие. Одного старого собрата по службе, с которым супруги ехали в купе поезда, он обвинил, что тот с развратным намерением терся около его жены. Из-за неисправимости идей эксперт пришел к выводу, что К. страдает безумием, мнение, которое было подтверждено медицинской коллегией. В противоположность этому К. раздобыл целый ряд свидетельств о состоянии здоровья от практикующих врачей, районного врача, университетского профессора и одного ассистента. Подробное заключение одного окружного врача также говорило в пользу психического здоровья К. Ходатайство о взятии под опеку его жены было, таким образом, отклонено. Вскоре после этого К. подал иск о разводе (1887 г.), на которое сразу последовал ответ в виде встречного иска. Суд встал на сторону жены. Брак был расторгнут. Его жена, которая юной девушкой обращала на себя внимание "недовольством, недостатком детской непосредственности и невинности", стала позже душевнобольной и находится в одной лечебнице как слабоумная.

В последующие годы К. был всеми глубоко уважаем, трудился как хороший пастор. Он был популярен и его ценили. Его заслуги были признаны в социальной области. Его домашнее хозяйство последовательно велось многими дамами. Одна из экономок показала, что у него постоянно было большое недоверие и склонность незначительные происшествия связывать со своей особой. Далее утверждается, что К. оспаривает, одну даму, которой он, якобы, обещал жениться, запирал, когда уходил.

В 1896 г. — третий брак, с 24-летней девушкой, и этот брак с самого начала был несчастливым. Его показания (исковое письмо 1905 г.) следующие: уже во время свадебного путешествия у него с женой были расхождения. Она была, якобы, своенравной, у нее был злобный характер, она постоянно искала ссоры и брани, при случае она даже жестоко обращалась с ним, позорила его на людях. Ее продолжающемуся прелюбодеянию он пытался воспрепятствовать с помощью замков на дверях и окнах, переходом в другой приход. Но жена опять снимала замки. Наконец, она даже пыталась одурманить его во сне хлороформом. В Гейдельберге он изложил все еще подробнее: для ревности у него уже давно были причины; он мог бы привести большое количество примеров. Его жена наносила и принимала визиты без его ведома. Когда он однажды вернулся из одной поездки и спросил, скучала ли она, она сказала: "Нет, я довольно хорошо развлекалась". Когда однажды случайно остался дома в такое время, когда его обычно не было, пришел один господин. Когда он его спросил: "Чем могу служить?", — тот очень смутился, стал заикаться и не знал, что сказать. Было очевидно, что он пришел к его жене. Он согласен, все это не доказательства: но есть причины для подозрений. Однако произошли еще более отягощающие вещи; однажды была найдена лестница, прислоненная к ее спальне. Также частенько у него по утрам было смутное воспоминание, как будто ночью его жена выходила из дома; поэтому он велел насыпать на пороге песок. Когда он после этого проверил чулки жены, то нашел, как и ожидалось в них песок. По всем этим причинам он нанял мужчину охранять дом ночью. Тот, конечно, утверждал, что не заметил ничего необычного, но это, конечно, не доказательство, что ничего не произошло. К. признался, что часто не спал с 21 до 1 часа и прислушивался, крался в доме со спичками, готовый зажечь одну, чтобы посветить в лицо кому-нибудь, кто выйдет от его жены. Свидетели показывают, чтобы установить правду, К. нанял дозорных, которые должны были ночью давать знать, не крадется ли кто-нибудь к его жене. Он спрашивал служанку, не замечала ли она чего-нибудь из прелюбодеяний жены.

Фрау К. подтверждает совершенно невыносимое напряженное отношение супруга; однако вина во всем только мужа из-за его необоснованной подозрительности. Он подозревал ее без малейшей причины, что она отдается каждому, также мужчинам из низших социальных слоев. При свидетелях он высказывал в отношении ее самые низкие ругательства; также он жестоко обращался с ней физически. Далее фрау К. пишет: "Мой муж, несмотря на импотенцию, очень чувственно предрасположен, все его мышление и действие связаны с сексом". Он, якобы, хотел совратить малолетних девочек. "Однажды днем я зашла в его учебную комнату, там у него была 7-летняя девочка. Я сказала, что это ведь странная поза, на что он смутился и ответил мне, что ребенок упал ему на колени". "По его словам, он все время давал обеты, что не прикоснется ко мне 4—5 месяцев; если у меня будет ребенок, он будет ни при чем. О наших сношениях он вел также точные записи". "Мой муж утверждает,

что я нимфоманка; если у меня каждую ночь не кто-нибудь другой, тогда я, якобы, недовольна". "Мой муж сделал рисунок нашего приходского дома со многими дорогами, которыми, якобы, ходили мои соответствующие любовники". "Пастор К., как утверждают, неоднократно заявлял своей жене, что он не в состоянии произвести ребенка и жил в постоянном страхе, что его жена беременна" (адвокат).

Пастор К. сначала почти 10 лет не предпринимал никаких судебных шагов. Но в 1905 г., непосредственно после того, как он вышел на пенсию, он подал против своей жены иск о разводе. Он обвинял ее в том, что она больше года имела половые сношения ночью с кузнецом Р.; затем последовал кузнец-жестянщик К., потом сапожник Л., затем подмастерье каменщика М., затем землепашец ф. В первый или второй день после переезда в Ц. она, якобы, прелюбодействовала в гостинице со старшим официантом.

Допрос свидетелей не дал ни малейшего основания для утверждений пастора, так же, как вообще не могло быть установлено ничего в пользу прелюбодейских поступков или также только склонностей его трех супруг. В отличие от этого было установлено, что вся деревня знала о том, что К. обвинял свою жену в неверности таким невероятным образом, и что никто в это не верил. При негативном характере свидетельских показаний К. назвал четырех других мужчин, с которыми у его жены, якобы, была связь, и потребовал их допросить. Этот запрос он, правда, после этого забрал обратно. Его жена, между тем, подала ходатайство об объявлении его недееспособным.

Поскольку он показался судьям срочно нуждающимся в проверке подозрения на психическое заболевание, он был отправлен для наблюдения в психиатрическую клинику в Гиссене. Здесь он добросовестно придерживался распорядка, представлялся чрезвычайно обходительным, был вежливым в отношении персонала и заботился о том, чтобы с помощью чаевых показать себя признательным за обслуживание; при этом он не утаивал, что пребывание в клинике ему неприятно. По-разномиу он проявлял себя очень недоверчивым и склонным образовывать из пустяков комбинации, в верности которых он мало сомневался. Он, например, рассказывал; при его поступлении в клинику он насторожился, когда референт попросил его сначала все же написать curriculum vitae. Он твердо уверен, что слышал, что референт еще добавил: "Ваш periculum vitae", как будто он хотел этим сказать: здесь уже для некоторых-его curriculum стал pericuhim". Несмотря на то, что об этом, конечно, не было и речи, и пытались его в этом разубедить, пастор К. непоколебимо придерживался того, что слышал это. Намеки подобного рода он, по его мнению, замечал еще многократно. Также он был склонен придавать каким-нибудь происшествиям (например, отсутствию ответа на письмо или получению письма только через 4 дня) значение в том смысле, что происходит что-то невыгодное для него. Также

проявлялись прямые обманы памяти, например, в показании, что адвокат ему что-то сказал, что тому на самом деле никогда не приходило в голову. Пастор К. отказывался изложить что-нибудь о себе в письменном виде. "Дай мне чью-нибудь строчку, и я приведу его на эшафот", — говорил он в этом случае.

После того, как показания свидетелей и заключение врачей оказались не в его пользу, пастор К. заявил, что он уже в прошлое лето пришел к убеждению, что подозрительные моменты в отношении его жены отсутствуют, и что он также придерживается мнения, что прежнее подозрение против нее, которое побудило его подать иск о разводе, необосновано, после того, как он выслушал свидетельские показания, однако в то же самое время он делал в отношении врача такие высказывания, которые указывали на то, что он продолжает придерживаться своих идей. Эту диссимуляцию, которую он поддерживал под впечатлением неблагоприятной ситуации с хитроумной логикой некоторое время, он снова прекратил в Гейдельберге. В своих многократных посланиях, особенно в своем "Чествовании Заключения" он проявляет большое искусство в логической обработке ситуации в свою пользу. Когда читаешь длинное изложение, можно в какой-то момент склониться к тому — и тем более дилетанту, чтобы признать его правоту. Только противоречие с другими высказываниями с его стороны, которое он в состоянии полностью забыть, проясняло при более основательном размышлении неустойчивость всех оценок и выводов. Эта поразительная нелогичность, которая как подходящий инструмент в зависимости от потребности ситуации может быть использована так или так, — черта, которую можно обнаружить у многих психопатов, у К. была особенно выражена. Этих общих замечаний, видимо, достаточно, чтобы не включать в публикацию все те "доказательства" и хитроумности К., которые могли бы заполнить целую книгу. В них отсутствуют какие-либо новые симптомы, своеобразные бредовые идеи, а только та кажущаяся логика, которая достигает противоположности своей собственной цели.

Недоверие К. к психиатрам привело еще ко второй экспертизе, результаты которой полностью совпадают клинически с первой, и частично уже использовались. Личность К. описывается Вильманнсом: "Его внешнее поведение естественно и аккуратно, в соответствии с положением. Он владеет внешними формами, ловок и любезен в общении и постоянно готов пуститься в разговоры, ответить на заданные вопросы. Его настроение было в то время, когда он находился у нас в клинике, в общем веселым; он рассматривал все свое положение с несомненным оптимизмом. Как в его посланиях, так и в беседах проявляется сильное самолюбие, которое особенно охотно заставляет его задерживаться на оценке своих успехов и способностей. Вопросы он схватывает быстро и незамедлительно и отвечает на них метко и ловко. Во время длительных бесед еще больше, чем в его сочинениях, проявляется определенная рассеян-

ность: он легко теряет нить, задерживается на незначительных деталях и только всевозможными кружными путями приходит к цели. Несмотря на это, он проявляет, без сомнения, искусную диалектику и особенно, способность обойти во время беседы неприятные для него подробности и дать ей желательное для него направление. Его наблюдательность не нарушена. Его память очень объемна, разумеется, часто за счет достоверности и надежности. В то время, как он способен вспомнить многие, часто сами по себе незначительные детали, нередко допускаются обманы памяти и фальсификации, особенно в областях, которые состоят с его "Я" в каких-либо эмоционально окрашенных отношениях. При хорошей восприимчивости, живом темпераменте и интересе и хорошей наблюдательности его знания разнообразны и в отдельных областях также довольно глубоки. Он производит впечатление человека, который много с хорошей пользой видел, слышал и читал. О своем имущественном положении он проявляет себя полностью ориентированным. Поскольку я до последнего воздерживался от моего мнения о его психическом состоянии и следил за его изложениями с видимой верой, он сохранял в отношении меня определенную открытость и высказывался откровенно. Только, когда в один из последних дней перед освобождением я открыл ему, что тоже считаю его душевнобольным, на его лице появилось разочарование и глубокое недоверие. Уже через год пастор К. умер после оперативного вмешательства. Заключение. Личность, которая с давних пор была недоверчивой, склонной к концентрации на собственной личности и легко возбудимой, но толковой и разумной, всегда обладала высоким самосознанием, оптимизмом и предприимчивостью, в сексуальной области, в которой, очевидно, имеются отклонения от нормы, приходит к тяжелым психопатическим расстройствам. Молодым мужчиной он в результате обманутых сексуальных надежд впадает в странное возбужденное состояние, во втором браке он постоянно мучает свою жену упреком в полных приключений сексуальных проступках, в которых та, якобы, провинилась до брака, мучения, которые, наконец, приводят к разводу. В третьем браке у него появляются выходящие за все границы возможного бредовые идеи ревности о предполагаемой продолжительной супружеской неверности жены. К сожалению, не могло быть установлено, возникали ли абсурдные бредовые идеи уже с начала брака (1895 г.) или только в последние годы. Поскольку жена и другие никогда не говорили о начале болезни, все же вероятно, что она была всегда, только, наконец, проявилась больше и сделала его активнее, тем более что у него были сходные невероятные фантазии о сексуальных проступках жены уже в прежнем браке. Генезиз бреда обязательно удерживается в границах комбинаторного толкования. Он ничего не видел и не слышал, что могло бы показаться объективному судье непосредственно обличительным, если бы это было правдой. Только одно примечательно в сравнении с фрау Фишер. Он утверждает, что его жена пыталась одурманить

хлороформом, и частенько "по утрам у него было смутное воспоминание, как будто его жена ночью выходила из дома".

Мы считаем возможным оба эти случая опять-таки объединить как сходные и противопоставить двум первым. Общим является: 1. Медленное развитие из устойчивых свойств и стремлений личности (среди прочего сексуальное отклонение от нормы пастора).

2. Вспышка тяжелых бредовых образований, понятным образом и неоднократно повторяясь, примыкает к новым поводам: все новые сексуальные отношения пастора, климактерическое увядание и, особенно, отсутствие подового сношения из-за опухоли таза у фрау Фишер. В обоих случаях порой была попытка полной диссимуляпии.

3. В противоположность двум первым случаям отсутствуют зачатки идей преследования, полное беспокойство, возбужденные, боязненные состояния, которые возникали у всех, правда, только однажды в относительно ограниченном промежутке времени. Отсутствуют попытки отравления и пластические описания предположительно пережитых событий.

4. Не обнаруживается ограниченный промежуток времени, в который в сопровождении других явлений (предполагаемые состояния отравления, беспокойство, идеи преследования и т. д.) происходит образование бреда, который затем остается постоянным. А бредовые образования придерживаются определенных переживаний и не удерживаются с такой точностью. Далее обнаруживаются все новые основания для них.

Напрашивается провести сравнение наших случаев бреда ревности с единственной группой заболеваний, которая обозначается "содержательно", с бредом сутяжничества. Составляя совсем кратко по литературе виды сутяжников, мы получаем схематично следующие.

1. Люди, сутяжничающие из раздражительного, возбужденного, активного, самоуверенного нрава — псевдосутяжники Крзпелина: а) скандалисты (отчасти "маниакальные" по Шпехту); б) сутяжники по действительной или воображаемой несправедливости (отчасти случаи у Лёви, Gaupps Centralbl. 1910).

При обоих возникают заблуждения от аффектов и желаний. Они усилением неисправимости могут переходить в бредовые идеи. При этом:

2. Усиление этих процессов до бредовых образований, которые теперь становятся самостоятельной причиной дальнейшего поведения: "развитие личности" (например, случай у Пфистера А. z. f. Psych.: Bd. 59. 1-й случай Хеттиха). Существует психологическая связь с прежней жизнью. Каждая отдельная идея "может быть понята" из желаний, правовых требований, самосознания, гнева как образованная "целесообразно". Начальной формой является та, когда только фаза жизни, например, возраст, с ее изменениями образует основу, на которой предрасположенность к сутяжничеству достигает развития. (Случай Фрезе, Yur. Psych. Grenzfragen. 1909.)

3. При начальном развитии, как при п. 2 "понятные" связи покидаются. Развиваются совершенно несвязанные бредовые идеи или даже психическая слабость. Вильманнс (Centralbl. f. Neurol. u. Psych. 1910) установил этот тип и привел кратко один случай. "Развитие личности" второго вида или "процесс"?

4. В определенный момент жизни возникает бредообразовательный процесс, случайным содержанием которого является правовое ущемление. Объяснение предрасположенностью характера невозможно.

Из этого обзора в сравнении с предшествующим заключением случаев Кнопф и Фишер получается, что мы считаем оба последних полностью аналогичными типам 1-й и 2-й мании сутяжничества. 4-й тип, однако, при мании сутяжничества нами только конструируется. Мы не смогли найти соответствующие случаи в литературе. Этот тип мы, однако, подразумевали (что ясно и так) при наших двух первых случаях Клуг и Мор, которые мы объявили "психическими процессами". Для них, таким образом, не существует, как представляется, до определенного предела, никакой аналогии при мании сутяжничества. Правда, у обоих был бред правовой ущемленности, но только как необходимое логическое следствие из лежащего в основе бреда ревности. Они, собственно, также никогда не вели себя как сутяжники, а всегда, когда правовые средства были исчерпаны, даже если и затаив злобу, довольствовались этим. Образованием новых бредовых идей в целях судебного следствия они никогда себе не помогали.

Дата добавления: 2015-06-04