Собрание сочинений по психопатологии 19 страница

По показаниям жены ее муж издавна был ревнивым. Многолетний домашний врач знает об этом, однако, только с 1897 г. (Он до этого лечил мужа от воспаления легких и иногда от желудочных недомоганий.) С тех пор жена жалуется, что ее муж стал к ней агрессивным и ругает ее в выражениях, которые претят ее женской чести. Жена рассказывает, что ее муж, в то время как раньше он упрекал ее, что она плохо себя ведет, на троицу 1898 г. дошел до того, что утверждал — второй ребенок, якобы, не от него. В 1899 г. он даже назвал определенное лицо, двоюродного брата, в качестве отца и указал время, в которое его жена с ним водилась. Летом 1899 г. он однажды бросил ей в голову кольцо, хотел окатить ее ведром воды, "чтобы она облагоразумилась" и т. п. Жена сбежала. В октябре 1899 г. он ночью пришел неожиданно в большое волнение, вытащил жену из кровати и бил ее, говоря, он уж выбьет из нее распутство. Из страха жена убежала на несколько дней к свояченице. Когда она после уговоров пастора вернулась к своему мужу, тот сначала принял ее дружелюбно, но вскоре снова начал свои подозрения. Снова дошло до рукоприкладства. Его постоянным выражением было то, что его жена всегда была для него больше знаком вопроса, только теперь у него прояснилось в голове. Когда он услышал, что она была у пастора, стал утверждать, что у нее с ним были непозволительные отношения. Он угрожал прокуратурой, если она не сознается. Эти показания жены дополняются домашним врачом: "Примерно с сентября 1899 г. постепенно появились болезненные явления: К. страдал бессонницей, в течение дня был чрезвычайно возбужден, страдал расстройствами пищеварения. Его поведение в отношении жены было переменчивым, чаще всего он ругал се

К оглавлению

развратницей и т. д., применял также и силу. Затем он снова сближался с ней и имел частую тягу к половому сношению. В последнюю неделю ухудшение. Обвинял пастора в половой связи с женой. Он, якобы, узнал об этом по разорванности половых органов жены. Его знание людей не может его обмануть. У пастора, якобы, нечистая сыпь на лбу. Он пошел к полицейским властям, чтобы возбудить дело против пастора. Его жена, якобы, постоянно была ему неверна, двое его детей не от него. От врача он пытался получить врачебное свидетельство, чтобы иметь возможность подать в суд на пастора. При этом он и физически осунулся, чаще всего страдал бессонницей. Никаких телесных симптомов (точное обследование), также никаких заболеваний гениталий.

В декабре 1899 г. его приняли в психиатрическую лечебницу. Он был_ в редуцированном состоянии упитанности, легко возбудим, имел повышенные рефлексы, плохо спал. Ориентирован, аккуратен. Подробные сведения о своем бреде ревности (подробно у Брие). Особенно подозрительным ему было то, что "половые органы были вытянуты", что пастор сказал: "У вас ведь такая милая жена",— и что жена рассказывала, пастор сказал: "О, люби так долго, как ты сможешь любить" и т. п. Постепенно он стал спокойнее, "отошел телесно", прибавил 10 фунтов. Сон стал регулярным. В то время, как он был в лечебнице, его жена, по его мнению, продолжала свой блуд, признаки чего он, якобы, находил при посещениях. Ходатайство о признании недееспособным побудило его к большому количеству сочинений с противоречивыми данными. Он становился все неопределеннее в своих утверждениях, говорил о возможностях, полностью диссимулировал, писал снова своей "дорогой жене", чтобы внезапно снова все утверждать по-старому. От интернирования очень страдал. Своему брату он писал: он представляется себе как зверь в клетке. Грязные и подлые выражения, безнравственные и непристойные жесты вынужден он слушать и смотреть. Его дух очень страдал в лечебнице. Человеком он вообще больше себя не чувствует. Из веры и доверия со стороны врачей он ничего не замечает. С самого начала в отношении него проявляли насмешки и издевательства. Когда его жена хотела его забрать, он отказывался идти с ней. Он, по его словам, не хочет к ней, а хочет искать себе место.

В октябре 1900 г. он был переведен в другое заведение. Здесь он изображал из себя безобидного и удивленного, что он теперь оказался здесь, говорил что-нибудь насмешливое или самоиронизировал. Он утверждал, что попал в заведение потому, что в возбуждении из-за беспорядка жены разбил несколько картин, но после добавил, что может ошибаться, и сразу после этого написал письмо, что он действительно придерживается мнения, что, возможно, ошибается, он обдумал возможность. В отношении жены, когда она его навещала, он был очень дружелюбен, писал ей все время "дорогая Франциска". Много раз он был очень возбужден и разъярен из-за интернирования, особенно на рождество. Он остался при том, что

всегда говорил только о "подозрении", что он многократно подчеркивал в обращениях к суду, заявил, что у него теперь больше нет подозрений, но не признал болезни. В апреле 1901 г. он был отпущен с улучшением. Несколько месяцев спустя он написал директору видовую почтовую открытку с безобидным приветом, за которую он извинился на следующий день; он бы не написал ее, если бы не был навеселе.

Поскольку ходатайство о признании недееспособным было отложено, так как не могли решиться ни высказать, ни отклонить его, в конце февраля 1901 г. возобновились допросы (жена, брат), которые показали, что он живет со своей женой в одном доме, что он стал намного спокойнее, не говорит больше о своих идеях, не упрекает жену в неверности и редко говорит ей что-то в резком тоне. В 1903 г. братья показывают, что пациент, по их мнению, снова как прежде здоров, он правда, очень замкнут и тих, но спокоен и больше не говорит о своих идеях ревности. Он сам утверждает, он больше не помнит, что упрекал свою жену в неверности, в особенности он, якобы, ничего не знает об упреках в запретном общении с пастором: "Я убежден, что моя жена мне верна и тогда также была мне верна". Допрашивающий судья замечает, что К. не производит необычного впечатления, только ответы, которые обычно звучали быстро и определенно, относительно супружеской верности его жены следовали только после некоторого колебания. Тот же домашний врач, что и раньше, составляет еще одно заключение (1903 г.), из которого нужно привести несколько очень примечательных мест. Жена сказала, что ее муж замкнут, иногда по незначительным поводам кипятится и ругается, не оскорбляя прежним образом ее женскую честь. Но у него нет и никаких знаков любви к ней. Половых сношений в течение двух лет, что он снова дома, он с ней не имел. У него своя спальня. Со своими детьми он обращается хорошо, в деле прилежен. К. сам хвалит свое самочувствие, он больше не страдает желудочными недомоганиями, как прежде, у него нет головной боли, и он хорошо спит. О своем отношении к своей жене он говорит мало. На вопрос, почему у него больше нет половых сношений с женой, ответ гласит: "К этому у меня нет потребности". Он, однако, признает, что ночью у него временами эрекция. При вопросе о его идеях ревности он говорит, что не может вспомнить, когда упрекал жену в супружеской неверности. На вопрос, думает ли он теперь, что его жена всегда была ему верна, он отвечает один раз "да", другой раз — "я, может быть, при обвинении в неверности был несправедливым или ошибался". Ответы были ясными, быстрыми и определенными. Когда его однажды спросили, не считал ли он до сих пор необходимым жену или пастора попросить о прощении за тяжелое подозрение, которое он высказал против них, он только заявил: "Дело закончено". Рассуждения были ему неприятны.

Теперь, семь лет спустя, в 1910 г., домашний врач дал нам сведения, "что у пациента Курца не наступило выздоровления, осоз-

нания, скорее ухудшение. Он постоянно недоверчив в отношении своей жены, своих детей и персонала, упрекает свою жену, когда она выходит из дома ненадолго, что она путается с мужчинами, годами не имел с ней больше половых сношений. Имеет ли он где-то связь, не поддается установлению. В отношении своих продавщиц — у него кондитерская — он вспыльчив, и о них утверждает, что они путаются, склонны к распутству и т. д., так что жене с трудом удается удерживать в доме обязательно необходимый мужской и женский персонал. Обращает на себя внимание то, что он охотно предпринимает большие поездки. Так, некоторое время назад он без повода поехал в Америку, в Швейцарию, потратив значительные денежные средства. Дома, однако, он скупится. Он не алкоголик. С охотой он цитирует высказывания из Библии и утверждает также, что прав, говоря в отношении своей прислуги о распутстве, потому что и в Библии часто об этом идет речь".

Скорее всего этот случай представляется сходным с легкой паранойей Фридманна. Только и здесь не обнаруживается никакого настоящего "повода". Отдельные поводы (пастор) используются, но не могут быть рассмотрены как побудительные. От случаев Клуга и Мора он отличается тем, что те никогда не имели сомнений в истинности своих идей и при вопросах никогда их не отрицали, в то время как этот случай, возможно, сам иногда сомневается, во всяком случае полностью и продолжительно диссимулирует. Те сделали логические выводы по всем направлениям. Теперешний случай, вероятно, тоже, поскольку никогда снова не имел сексуальных сношений со своей женой, но он не так ясен, активен и последователен, как те. Похоже, как будто он чувствует себя неуверенно. Наконец, он показывает медленное развитие и, очевидно, был с давних пор ревнивым.

Так значит, кажется, как будто критерии бреда ревности как "развитие личности" и как "процесс" здесь смешиваются с перевесом последних. Это, в сущности, не может нас особенно удивлять. Поскольку мы же видели, что каждое развитие жизни является "процессом", в который внедрены эмоциональные и рациональные связи, что, однако, "процесс" нормальной жизни может быть интерпретирован как "развитие", поскольку интуитивно в нем воспринимается единство личности. Мы видели субъективность высокой степени этой интуиции и должны сказать, что то "новое", что выступает как свойственное единству личности в определенные фазы жизни, и то "новое", что противостоит ему как гетерогенное, допускают переходы. Поэтому мы находим между психическими процессами и развитиями

постепенные различия, в соответствии с фактом, что, стоя на психологической точке зрения, вообще нельзя провести резких разграничительных линии (причина все снова всплывающей теории единого психоза), в то время как эти разграничительные линии можно провести абсолютно в определенных местах физического действия. Случаи Клуг и Фишер — конечные точки ряда, в то время как, к примеру, паралич и атеросклероз беспереходно являются стоящими рядом видами "процессов"1.

' После завершения рукописи этой работы появились: E. Meyer, Beitrage zur Kenntnis des Eifersuchtswahns nut Bemerkungen zur Paranoiafrage. Archiv f. Psychiatrie 1910. Его материал и его рассуждения не дают мне повода что-либо добавить к моим. Его случаи касаются алкоголизма (случаи 1—8), отравления свинцом (9. Dementia ргаесох?), старческого слабоумия (10—11), Dementia ргаесох (12—15). Случаи 16—21 велись как паранойя. Насколько по относительно кратким и не дающим о важнейших моментах (побудительные события, время бракосочетания и т. д.) никаких четких сведений историям болезни можно позволить себе опенку, мы считаем случай 18 Dementia ргаесох (голоса, обонятельные галлюцинации). Случай 16 не умел говорить по-немецки, был слабоумным, значит, было трудно обследовать, подпадает, возможно, однако, под наши случаи "развития личности", так же сюда, вероятно, относится описанный лучше всего случай 21. Случай 17 можно заподозрить в начинающейся Dementia ргаесох. Случай 19 опять-таки имеет некоторые точки соприкосновения с нашим случаем Кнопф, однако мы не получили о нем четкого представления.

МЕТОДЫ ПРОВЕРКИ ИНТЕЛЛЕКТА И ПОНЯТИЕ ДЕМЕНЦИИ

Критический реферат

Когда психиатр в психопатологической области говорит об исследовательских "методах", его нередко охватывает чувство недостаточности и безразличия, как только он сравнивает свои методы с методами соматического исследования. "Точность" и количественный способ химических и физиологических исследований, обозримость, "фотографируемость" и невозможность усомниться в гистологических результатах обследования представляются ему, вероятно, идеалом "объективных" научных определений. Сравнивая с ними свои элементарные, лишенные какого-либо аппарата, основывающиеся, в основном, на наблюдениях во время бесед психопатологические методы, он не устает жаловаться, что не может исключить "субъективное", и что мы, видимо, еще находимся на примитивной позиции в нашей специальной области. Из такого стремления к "объективному", заключается ли оно в многочисленных определениях или в каким-то образом "воспринимаемом", возник большой ряд современных психопатологических методов, которые работают с аппаратами, измерениями, подсчетами, "тождеством раздражителей" и т. д. Им мы обязаны ценнейшими достижениями, которые наша эпоха добавила к старому инвентарю нового. Также в области методов проверки интеллекта мы могли бы сообщить о некоторых таких результатах.

Когда же первый восторг от достоверности результатов, которые можно получить таким путем — кого могло бы оставить равнодушным чтение вводной статьи к психологическим работам Крэппелина! — остался позади, следует разочарование: осознание, что на этом пути создано бесчисленное множество бесплодных, безразличных работ, и что стремление к "объективному" в восхождении к определенной твердолобости, которая хочет допустить только "объективное", как раз действует парализующе на цели познания, которые предполагались, когда первоначально обратились к психопатологии. При всем восхищении "объективным" это начальное намерение познания восстает против порабощения им же; оно осознает, что эти объективные методы

составляют только одно, даже и весьма ценное вспомогательное средство для психопатологии, но они не в состоянии образовать эту науку. С определенным избавлением отсюда вытекает понимание, что имеется еще второй ряд методов, которые всегда использовались, но не потому, что речь идет о примитивной позиции науки, а потому, что они имеют основу в существе дела. Это методы "понимания" и понятийной переработки наших "переживаний чувствования", тех переживаний, которые образуют своеобразную основу психологического и психопатологического исследования, когда оно полностью лежит в собственной области. Можно было бы сравнить способность к переживаниям чувствования как особый орган наблюдения психопатолога с органами чувств, которые являются средством химических, гастологических и других наблюдений. Восприятия органов чувств нуждаются в сравнении между собой и в критике, так же и переживания чувствования; и то, и другое требует создания благоприятных условий для их действенности, органы чувств — особых физических условий, аппаратов и т. д., чувствование — методов побуждения больного к, по возможности, многообразным подходящим для него, понятным высказываниям. Здесь развивается второй ряд методов проверки интеллекта. Эти методы приводят к "объективным" данным, не из-за них самих, а только если они подходят для "понимания"; их сущность не в измерении приборами и т. п., а, с одной стороны, в развитиях понятий, которые делают "понимание" и "чувствование" насколько возможно передаваемыми, и, с другой стороны, рекомендации по планомерному общению с больным в постановке вопросов и заданий. Для таких исследований понятие "объективности" имеет иное значение, чем для первых. Оно состоит не в чувственно воспринимаемом, измеренном или подсчитанном, а в "правильности" определенного "чувствования" или определенного "понимания". Предполагая наличие органа способности к чувство-

' Ригер (Описание расстройств интеллекта вследствие травмы мозга вместе с проектом общеупотребительного метода проверки интеллекта. Verfiandl. d. phys.-med. Gesellsch. in Wurzburg. 1888) приводит в своей прекрасной основополагающей работе одно место из Лейбница. Тот говорит "об определенном искусстве спрашивать, при тех случаях, когда можно видеть и говорить о странных вещах или лидах, о которых нужно многое узнать; для того, чтобы, собственно, использовать такое мимолетное и невозвратимое стечение обстоятельств и после этого не быть злым на самого себя, что то или иное не спросил и не наблюдал". И Лейбниц считает, что даже плохая голова "с дополнительными преимуществами", а именно установленным методом опроса, могаа бы превзойти лучшую.

ванию (как для гистолога должен предполагаться глаз), эмпирическое решение об этой правильности с помощью сравнения и критики "переживаний чувствования" в принципе достигается так же хорошо, как для восприятия органами чувств.

Эти общие и необязательные замечания, которые для обоснования их правильности наверняка нуждаются в подробном логическом рассуждении и дальнейшем анализе, должны только наметить основные направления, в которых мы хотим рассмотреть область нашего реферата.

Работы и взгляды, которые касаются нашей темы, мы расположим таким образом, что сначала мы изложим отдельные методы исследования вместе с их результатами и под конец общее понятие деменции. Однако это разделение нельзя провести резко, ввиду природы реферата, так как уже методы по необходимости дают повод рассмотреть отдельные стороны понятия интеллекта. Это членение материала (1 — отдельные методы, 2 — получение понятий) зарекомендовало себя в противоположность другим возможностям; можно было бы действовать дедуктивно, исходя из определенного понятия деменции, отграничивая его, анализируя и возводя здание из форм, в которое тогда были бы включены методы в качестве проверок отдельных частичных функций. Так, например, Циен сообщил о проверках интеллекта; позже мы увидим, с каким успехом. Или можно бьио бы, наоборот, имея в виду определенное и ясное понятие деменции, сообщить о методах и отдельных работах, отбросив у них все, что сюда не относится, и так шаг за шагом вести читателя все ближе к конечной пели изначально крепкого понятия. Оба эти пути имели бы то преимущество, что позволяют возникнуть единому прозрачному сообщению, но у них был бы недостаток, что произошло бы субъективное насилие над материалом, что во всяком случае не принято в реферате. Так как понятие интеллекта является, собственно, не понятием, а смелым обобщением, под которым объединяется множество психических результатов и функций, в большую область, из которой каждый раз, когда дается определение понятия интеллекта или деменции, отделяются только части. Это примерно так, как будто сильно расчлененная страна (интеллект) из-за введения смотровых башен (точек зрения) подвергалась бы рассмотрению с многих сторон, однако так, что рассмотрения не объединяются 'еще в единое

' Интеллект и деменция, естественно, являются корреспондирующими понятиями. Тот, кто определяет одно, имплицитно определяет при этом и другое.

воззрение. Мы могли бы в соответствии с этим в качестве третьего вида распределить материал так, чтобы противопоставить эти точки зрения и включить в них методические работы. Но и это не получается без принуждения. Методы не раз не просто возникали из точек зрения проверки интеллекта, точки зрения ясны не сразу же, и рубрикация методической работы под такую точку зрения, которая референту представляется вполне убедительной, была бы, однако, довольно необязательной, и поэтому доставила бы автору не меньше принуждения, чем ранее упомянутые виды распределения материала. Поскольку точки зрения сами по себе не ясны и сами собой не разумеются, и, хотя землемер имеет определенное знание о том, где стоят его башни, психопатолог должен сначала точки зрения, которые были применены неосознанно, довести до сознания. Он подвергается при этом опасностям ошибки так же, как при всех научных усилиях. Если, напротив, просто перечисляют методы, при этом не делают никаких других разделений, чем вполне известные, и при этом пытаются при каждой из соответствующих работ произвести впечатление, скорее всего обретают путь объективного реферата, насколько это вообще возможно, в котором сообщение отделяется от критики, в то время как в других случаях само расположение уже содержит в себе такую высокую степень критики, которая позволительна только тому, кто легитимирует себя гениальностью. Если же поэтому реферат в выбранном расположении производит впечатление хаотичного, то это верное выражение положения вещей. Я надеюсь, что знаток литературы, несмотря на это, признал бы стремление к выяснению.

Везде в различных способах выражения делалось различие между умственным состоянием владения, инвентарем, с одной стороны, и способностью использовать собственность, с другой стороны. Из-за различий объектов разошлись в соответствии с этим методы проверки обоих. Проверка знаний (опись инвентаря) противопоставилась настоящей проверке интеллекта. С полной ясностью это разделение осуществил Роденвальдт. Он поставил себе задачей принять "за масштаб проверки недостатков у больных" умственный инвентарь здоровых. Он обследовал в методически абсолютно прозрачной работе 174 рекрута одного сипезского полка, в основном сельских жителей, о происхождении, среде, профессии, алкоголизме и т. д. которых приводятся точные

) Rodenwaldt, Aufnahmen des geisugen Inventars Gesiader als Massstab fur Defertprufungen bei Kranken. Mon. f. Psycb. U. Neur. 17, Erganz. 17. 1905.

данные, которые могли бы быть ценными для возможного сравнения со сходными исследованиями из других областей или кругов (культурных кругов). Образование у всех — народная школа; они "учились в общем по одинаковым учебным планам, обязательно в школах от восьмилетней до однолетней". "При выборе вопросов определяющим было желание из всех областей знаний, которые можно было бы предположить в общем достоянии народа, сделать выборку, чтобы таким образом достичь возможно более высокого общего результата, который представляют собой истинный средний уровень инвентаря и который можно ожидать". Поэтому Роденвальдт отклонился от употребительных схем Зоммера и Циена, которые содержали для него слишком много, ограничившись вопросами, выявляющими владение представлениями. И эти вопросы он отобрал, в отличие от них, не по психологическим, а по тематическим точкам зрения, как это и представляется единственно правильным для целей описи инвентаря. Он спрашивал о: а) местных условиях; б) школьных знаниях (1 — арифметические задачи, 2 — география, 3 — религия); в) социальной ориентации; г) известных исторических событиях; д) актуальных событиях; е) естественнонаучных знаниях. Среди вопросов отдельные соответствовали и очень низкому уровню знаний; другие давали повод знающим особенно много показать свои знания. Это были преимущественно вопросы из "школьного багажа", но и определенное число из "житейских знаний". Не совсем в соответствии с начальным планом Роденвальдт прибавил к этой основной массе (155 вопросов) еще небольшое число (11) вопросов на различение и дефиниции, которые больше подходили для того, чтобы сформировать суждение об интеллекте, для чего также давало основание общее отношение к другим вопросам. Результат его исследований был очень удивительным. Уровень общих знаний был так низок, как никто не ожидал. "Полное отсутствие социальной ориентации, незнание политических прав, даже социального законодательства" не было чем-то необычным; исторический и географический горизонт оказался невероятно узким. Больше половины не могли правильно сказать, кем был Бисмарк; на расстоянии нескольких миль от родной деревни прекращалась ориентация. Из знаний нельзя ожидать "почти ничего". "Все недостатки встречаются и у здоровых". Интересно знать, на какие из 174 вопросов ответили правильно; только на следующие: счет от 1 до 20, перечисление месяцев, дней недели, любых рек и газет, называние следующей от родной деревни железнодорожной станции. Все утверждали также, что слышали о Бисмарке,

только 72 знали, кем он был. Далее, 172 знали части света, 171 — продолжительность месяцев, 170 — имя кайзера, 169 — столицу Германии, 166 правильно сосчитали 20+38, 164 знали времена года и т. д. Роденвальдт далее записывал каждый раз при проверке общее время исследования и обнаружил при составлении, что всегда большие недостатки совпадают с длительным временем исследования. У тех, которые имели самые впечатляющие недостатки и самое продолжительное время исследования, он каждый раз узнавал, что их также и на службе считали глупыми. Он заключает из этого, что, если даже не укладываются знания и способности, все-таки по низшим точкам происходит совпадение. В одной таблице он сопоставляет все случаи таким образом, что можно увидеть связь продолжительности времени обследования с недостатком знаний. В каждом случае, однако, записано, гласила ли оценка начальника через год "хорошо", "средне" или "плохо". Из всех 174 случаев 85 были названы хорошими (48%); из 78 случаев с более продолжительным временем обследования и наибольшим недостатком 31 (39%) названы хорошими. Значит, здесь больше не подтверждается подчеркнутое Роденвальдтом для совсем плохих случаев совпадение практической способности, недостатка в знаниях и времени обследования.

Для оценки настоящего интеллекта Роденвальдт, наконец, придает вес поведению при ответе. Быстрый ответ "я не знаю" он рассматривает как ориентацию в собственных недостатках и как признак способности в сравнении со случаями, когда минутами стоят, уставившись в пустоту, не отвечая. В особом разделе Роденвальдт выясняет источники ошибок своих исследований. Большинство (усталость, вялость, действие инструктивного часа), очевидно, не принимаются во внимание. Но Роденвальдт отмечает один фактор, который еще больше, чем это делал он, надо принять в расчет: "Стеснительность в отношении начальника играет у некоторых заметную роль". Не исключено, что, как считает Блойлер, эта стеснительность частенько была близка к эмоциональному отупению (Юнг), которая, как известно, воздействует на результаты такой проверки, как доказывает любой опыт экзаменов, самым неблагоприятным образом. Плохие результаты, которые дала опись инвентаря, возможно, частично обусловлены этим. То, что мы в настоящее время не в состоянии оценить размер этого источника ошибок, делает нас несколько неуверенными в примирении с результатами. Если Роденвальдт считает, что стеснительность одинаковым образом проявляется в жизни и при аналогичных обследованиях, то мы хотели бы,

К оглавлению

напротив, думать, что эта стеснительность совсем различна в различных обстоятельствах (например', в клинике иначе, чем у военных, меняется в зависимости от личности проверяющего и т. д.) и что она абсолютно независимо от состоятельности и интеллекта является выражением характера, который вызывает у одного при одном, у другого при другом случае тормозящее аффективное действие. Предположению, что это воздействует на результаты Роденвальдта, противостоит его собственное высказывание: "У меня не создалось впечатление, что кто-либо из боязливости произвел меньше того, чем он владеет, напротив, что каждый действительно стремился к достижению максимального результата".

Достойное внимания возражение против Роденвальдта сделал Берце1. Берце отличает знания, которые предполагаются как общераспространенные (А), от тех, которыми владеет индивид (X). Инвентарь складывается из А + X, и, в зависимости от вида профессии,? больше, а А меньше. Роденвальдт просто принял "относящийся к общему образованию умственный инвентарь здоровых", который ни в коем случае не является масштабом всего инвентаря. Это возражение предвидел и Роденвальдт. Он считает: "Некоторым людям с наибольшими недостатками, насколько было возможным, я задавал вопросы об их профессии и нашел, что они и там знали меньше, чем любой образованный, например, в сельском хозяйстве. Поэтому я думаю, что также указания по проверкам недостатков, по которым нужно проверять всех людей в соответствии с их профессиями, не дают существенно более благоприятного результата". Отсюда, однако, следует, что выдвинутый Берце вопрос еще остается открытым и что тот, кто стал бы проводить подобные исследования, должен обратить внимание именно на этот момент, тем более, что мнение Берце по обычным жизненным представлениям более очевидно, чем мнение Роденвальдта.

Во второй работе Роденвальдт провел те же исследования у солдат третьего года службы, чтобы получить мнение о влиянии военного воспитания. Обнаружилось, что инвентарь только в тех областях, которые допускали наглядный урок, увеличился. Особенно то, что было пережито во время полевой службы и маневров, обогащало знания. В остальном они оставались такими

Дата добавления: 2015-06-04