Э.В. Соколов Культурные пережитки

Врезка

Пережитки встречаются даже у интеллигентных людей. Таково увлечение просвещенных людей спиритизмом — общением с духами умерших. С давних времен у римлян, евреев, персов, анг­личан и других народов было принято желать здоровья тому, кто чихает; крестить и закрывать ладонью рот во время зевка. Сегодня это просто бытовые привычки.

У многих народов не принято было выбрасывать остатки волос и ногтей, чтобы демоны и колдуны не могли через них причинить их хозяину какого-нибудь вреда. Существуют даже священные об­ряды погребения волос и ногтей. В основе многих пережитков лежат нелепые или неверные суждения. Но только на первый взгляд они лишены смысла. Они важны потому, что удов­летворяют какие-то насущные потребности не­просвещенной части населения. Однако и научное знание когда-то начиналось с заблуждений. Как бы ни были бессвязны и нелогичны рассуждения древнего человека, они совершенствуются под воздействием практики и законов логики. Даже магия и мифы могут стать источником истинного знания. Ведь компас был изобретен китайскими предсказателями судьбы. Астрологи, верившие, что судьбу человека можно узнать по звездам, своими наблюдениями и расчетами помогли от­крыть истинные законы движения планет. Очень многие явления культуры трудно объяс­нить, не изучая пережитков, не принимая во вни­мание сложную серию превращений и переосмыс-

лений, которую они претерпели в истории. Сегод­няшнюю моду можно понять, прослеживая, как известная часть одежды удлинялась и укорачи­валась, отделялась и сливалась с другой частью. Эволюцию мы наблюдаем в литературных при­емах, методах химического анализа, способах фи­лософствования. Даже мифы обнаруживают в своем хронологическом ряду логическую и смыс­ловую последовательность. Не замечая смысло­вой связи в культурных рядах, люди склонны

верить в беспричинность и произвольность исто­рического развития.

Всякому, кто хочет понять себя, нужно выявить ту последовательность, которая привела его взгляды, привычки и образ жизни к их сегодняш­нему состоянию. Никакую идею нельзя понять, не зная ее истории. То же самое можно сказать от­носительно всей культуры. Ее сегодняшнее со­стояние — результат долгих и сложных, но всег­да объяснимых трансформаций. Сокращено по источнику: Соколов Э.В. Культуро­логия. Теория культур. М., 1994. С. 74-75

представляет ценность, ибо она отшлифована временем, выручала народ в трудные минуты или просто служит чем-то привычным и родным, с чем очень трудно расстаться. Выгодна она и отдельным индивидам или соци­альным группам. Например, вожди и знахари прибегают к ритуалам, заго­ворам, гаданиям ради сохранения своей власти. Нынешние коммунисты апеллируют к коллективистским пережиткам ради того, чтобы прийти к власти.

Пережитки — культурные реликты, остаточные явления в культуре, счи­тающиеся перенесенными в силу привычки из той стадии развития культу­ры, которой они были свойственны, в более позднюю. Немалое количество пережитков, сохранившихся от древних времен, Э. Тейлор находил в быту народов Европы современной ему эпохи. Например, пожелание здоровья при чихании — остаток веры в то, что через отверстие в голове могут войти или выйти духи, жертвоприношения при закладке зданий, предубеждения против оживления утопленников.

Особые ритуалы, заговоры, гадания — это все культурные пережитки. Их цель — сохранить власть над массами как мало думающих, так и заблуждающихся людей

Пережитки могут сохраняться у бедных, малокультурных слоев населе­ния. Чем менее просвещено и образовано общество, тем больше в нем «пе­режитков». В XIV—XVI вв. существовало множество жестоких обычаев, со­хранившихся с первобытных времен. Упавшего в воду человека не принято было спасать, так как считалось, что водяной дух хочет забрать его, и тот, кто отнимет у духа добычу, поплатится за это. Для того чтобы крепость или за-

мок стояли долго, при их закладке в фундамент замуровывали живого ребен­ка как «дар» духу — покровителю крепости. Вера в духов соответствовала, по Тейлору, языческой стадии религиозного развития. В Средние века, ког­да христианство существовало уже полторы тысячи лет, подобного рода ве­рования и обычаи, несомненно, были пережитками и могли сохраниться лишь в силу темноты и необразованности большинства народа⁴.

Сохранение пережитков свидетельствует об инерционности культуры, ее консерватизме. Поскольку люди не склонны слишком быстро менять свои привязанности, обычаи и нормы, культурные пережитки по инерции про­должают существовать достаточно длительное время, несмотря на то, что параллельно существуют более совершенные модели. Примером служит ручное ткачество, существовавшее в Европе в тот период, когда уже был изобретен ткацкий станок.

Чем большее количество пережитков обнаружено у того или иного наро­да, тем ниже уровень научно-технического и культурного прогресса в этой стране, тем менее образованным и просвещенным следует считать общество. Чем ниже уровень образования социальной группы, тем больше у нее куль­турных пережитков.

В научном смысле культурные пережитки важны потому, что благодаря им исследователь восстанавливает культурное прошлое народа, то состоя­ние, которое было характерно для далекого прошлого, а теперь исчезло. Обнаруживаемые археологами или этнографами здесь и там поодиночке, сохранившиеся в силу случайных обстоятельств, пережитки позволяют вос­становить в целостном виде уже пройденные стадии развития общества. На основании таких следов более древней культуры можно было реконструи­ровать прежние культуры.

Поскольку место пережитков в любой культуре велико, то оказывается, что ни одну культуру невозможно понять, не изучив ее пережитки. И не только в их прямой форме. Они продолжают жить, часто изменяя свою фор­му. К примеру, трудности рыночных реформ в России специалисты объяс­няют сохранением у власти старой номенклатуры, мышление которой, хотя изменилось по форме, по содержанию осталось советским.

Изучая историю культуры, ученый строит ее портрет, самые глубокие борозды и штрихи на котором оставляют культурные пережитки в своем прямом и трансформированном виде. Религиозные верования дикарей, которые до Э. Тейлора воспринимались как нагромождение нелепостей и пережитков, он предложил рассматривать как предтечу мировых религий. В XIX в. большинство философов не видели ничего общего между суеверия­ми дикарей и взглядами просвещенных христиан. Э. Тейлор первым уста­новил причинно-следственную связь между двумя формами верований.

Истоки современного искусства татуирования — раскрашивания своего тела — уходят в далекое прошлое, во времена первобытных племен и наро­дов. Этнографическое толкование рисунков, мотивов, постепенное угаса­ние этого обычая в связи с переходом к более цивилизованному обществу свидетельствует в пользу трактовки татуировки как культурного пережитка. Она предшествовала изобретению одежды, а лучше сказать, была первой формой одежды, до которой додумался человек. Правда, в южных краях, где

⁴ См.: Соколов Э.В. Культурология. Теория культур. М, 1994.

не надо было кутаться от морозов в шкуры. Со временем татуирование, вы­полняя функцию украшения, сделалось социальным маркером — знаком отличия социальной страты. У многих племен имеются специальные тату­ировки для предводителей, членов совета, воинов, жрецов, колдунов и про­изводителей дождя; свои татуировки существуют для каст, родов и даже се­мей. Если вначале татуировка служила знаком отличия высших от низших слоев, то ближе к Новому времени она вообще покинула ряды аристокра­тии и прочно утвердилась в качестве символа низших страт общества. Са­мый первый вид унижающей татуировки — клеймение рабов и проституток. Не удивительно, что в XVIII—XIX вв. просвещенная общественность счита­ла татуирование принадлежностью дикарей.

Но сегодня татуировка вновь стала востребованной. На нее появилась мода: по всему миру распространилась сеть художественных салонов, где любой желающий может выбрать рисунок из обширных каталогов. Она уже не несет в себе какой-либо глубинный смысл, как это было принято у древ­них. Для молодежи татуировка — выражение ее склонности к украшатель­ству, способ выделиться из общего ряда. По мнению некоторых татуирован­ных, татуировки — это «праздник, который всегда с тобой». Ведь одежда и обувь со временем ветшают, и их приходится выбрасывать. Эстеты рассмат­ривают татуирование тела как один из видов искусства художественной рос­писи, современной живописи, отчасти связанной с элементами примити­визма. О популярности татуировки говорит и тот факт, что в Японии орга­низован музей татуировки, имеющий свыше ста редчайших экспонатов⁵.

Тагу — типичный пережиток «со стажем" в десятки. а то и сотни тысяч лет — вернулся в XX в. и остался в XXi в

Татуировка: искусство или пережиток (http://tattoo.by/tattoo).

Таким образом, культурный пережиток, пробывший в забвении много столетий, востребован в XXI в. как актуальный метод «окультуривания тела». Он приобрел дополнительные функции и средства художественного выра­жения.

Пережитком прошлого культурный памятник, артефакт, обычай или тради­ция могут стать в удивительно короткое время. Для этого не потребуется сто­летий. После перехода России от социализма к капитализму в начале 1990-х гг. в разряд пережитков мгновенно перешла вся символика старого строя: красные галстуки и пионерские салюты, бюсты вождя революции, произведения клас­сиков марксизма-ленинизма, вымпелы победителей социалистического сорев­нования, бархатные знамена с большим портретом Ленина. С пережитками началась борьба — их сносили, искореняли, жгли, переименовывали, перекра­шивали, снимали. Похожая культурная кампания прокатилась по стране на 80 лет раньше, когда после Октябрьской революции, ознаменовавшей переход России от капитализма к социализму, начали бороться с пережитками буржу­азного строя, в том числе монастырями, церквями, художественными произ­ведениями, библиотеками и даже сочинениями А.С. Пушкина.

Собачьи упряжки — традиционный вид народного транспорта на Кам­чатке. При раскопках древней стоянки в долине реки Камчатки, на берегу Ушковского озера, археологами было обнаружено захоронение собаки, сде­ланное примерно 12 тыс. лет назад. Более древних погребений собак в мире не существует. Выходит, что камчатская собака одной из первых была одо­машнена человеком. Вначале она помогала людям на охоте, затем ее при­учили волоком перетаскивать грузы, а 1,5—2 тыс. лет назад запрягли в сани. Именно в культурных слоях этого времени ученые находят остатки костя­ных полозьев и другие части нарт. В XVII—XVIII вв. ездовые собаки очень ценились. Стоимость хорошей упряжки была высока и сопоставима с годо­вым жалованьем казака, а порой превышала ее, доходя до 60 руб. за четырех собак. Интересно, что и через 200 лет после Крашенинникова цена упряж­ной собаки оставалась очень велика: стоимость одной рабочей собаки варь­ировалась от 50 до 150 руб.⁶

Без собачьих упряжек жизнь на Камчатке казалась немыслимой, как сей­час нельзя представить себе города без общественного транспорта. Имелась даже определенная такса за пассажирский проезд на нартах — 6 коп. с вер­сты. А наиболее обеспеченные люди путешествовали с комфортом: в закры­тых возках с коврами и печкой, в такой возок впрягалось несколько десят­ков ездовых псов. Ездовая собака прочно вошла в быт, религию, предания аборигенов Камчатки. Ительменские мифы рассказывают, что, когда бог Кутх ездил на собаках, образовывались горы и долины.

Несмотря на постоянный вывоз, собак на полуострове, даже в середине XX в., оставалось еще довольно много —около 50 тыс. Но в конце 1960-х гг. ез­довой собаке была объявлена война. Местные власти объявили, что упряжки — пережиток прошлого, который нужно искоренять. Всевозможными указами и постановлениями запрещалось держать собак в поселках, заготавливать для них нужное количество рыбы. В течение нескольких лет в камчатских поселках были уничтожены самые хорошие нартовые псы. Собачий мех был признан ценным, и в сельских пошивочных цехах началось изготовление шуб, шапок, унтов из

⁶ Панюхина Е. Пережиток прошлого (www.npacific.ru).

шкур собак. Количество ездовых собак на Камчатке стремительно сокращалось. Порода, которую жители полуострова сохраняли и использовали в течение тысячелетий, была поставлена на грань исчезновения. Администрация прикры­валась вполне благовидными лозунгами: профилактика возможных инфекци­онных заболеваний, борьба за чистоту и тишину в поселках, экономия продук­тов питания. Собак начали истреблять. В северных поселках отстрел вели вар­варски. Убивали псов не только по ночам, но часто и среди дня, на глазах у детей. Кровь на снегу, ободранные собачьи туши, умирающие в подворотнях раненые собаки. Поощрялась даже не сдача шкуры, а сам факт убийства — в коммунхоз достаточно было принести уши и голову собаки, чтобы получить «заработан­ные» 8 руб., а шкура оставалась стрелку. Ее можно было продать за бутылку вод­ки или за 15 руб., как повезет. И люби­тели собачьей охоты не гнушались сни­мать собак с цепей, сбивать замки с са­раев, куда коряки прятали псов. Хотя ездовых убивали, на поселковых помой­ках псов меньше не становилось. Все очень просто — кому же продашь шкуру облезлой бродячей шавки? И по улицам сел свободно бегали злобные и уродли­вые от намешанных в них кровей бес­призорные собаки.

А в 1990 г. заговорили о возвращении северных традиций. Тогда же по иници­ативе журнала «Северные просторы» и российского Фонда народов Севера, Сибири и Дальнего Востока была организована гонка на 250 км «Берингия» между селами Эссо и Мильково. 9 каюров из Караги, Оссоры и Эссо, 76 со­бак. Журналисты радостно объявили о возвращении национальных традиций и возрождении породы камчатской ездовой собаки. Но именно эта первая гонка показала, насколько много утрат понесла Камчатка и в традициях упряжного собаководства, и в генофонде камчатских собак. Эксперт-кино­лог Борис Широкий, осматривающий собак, прибывших на гонку, с горечью констатировал, что из 76 псов хоть как-то подходят под стандарт камчатской ездовой лишь 12. Остальные 64 пса — вырожденцы, имеющие в себе призна­ки многочисленных «культурных» пород: овчарок, терьеров, сеттеров. Потом­ство от этих собак получать нельзя, оно будет еще хуже родителей. А из ото­бранных 12 камчатских ездовых половина собак оказалась кастрирована. Вос­становление культурного наследия идет медленно. Об этом говорит и опыт гонки «Берингия» — через 11 лет ее существования, в марте 2001 г., на старте в Эссо собралось лишь 15 команд. Теперь уже приходится учиться у ино­странных гонщиков. Ведь в то время, пока на Камчатке отстреливали остав­шихся ездовых, как пишет спортивный директор Камчатского центра ездо­вого спорта, мастер спорта по гонкам на собачьих упряжках Е. Панюхина⁷, американцы бережно сохраняли в архивах фотографии и клички камчатских собак, устанавливавших спортивные рекорды на Аляске.

Панюхина Е. Пережиток прошлого (www.npacific.ru).

Дата добавления: 2015-06-04