M w о о4 и 1-н п м w R. Он о4 и 2 страница. Справедливо говорил Драгоманов: «собственно вполне «мирных способов» у либерализма в России и быть не может

Справедливо говорил Драгоманов: «Собственно вполне «мирных способов» у либерализма в России и быть не может, так как всякое заявление об изменении высшего управления у нас запрещено законами. Земские либералы должны были решительно переступить через это запрещение и хоть этим показать свою силу и перед правительством и перед террористами. Так как земские либералы такой силы не пока­зали, то им довелось дожить до намерения правительства уничтожить даже обрезанные уже земские уч­реждения» (назв. соч., 41—42).

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 41

результатом слабости либерального движения. 20-го ноября 1878 г. Александр II обра­тился в Москве к представителям сословий с речью, в которой выражал надежду на их «содействие, чтобы остановить заблуждающуюся молодежь на том пагубном пути, на который люди неблагонадежные стараются ее завлечь». Затем и в «Правительственном Вестнике»³² (1878 г., № 186) появился призыв к содействию общества. В ответ на это пять земских собраний (Харьковское, Полтавское, Черниговское, Самарское и Твер­ское) заявили о необходимости созвать Земский собор. «Можно также думать», — пи­шет автор «Записки» Витте, изложив подробно содержание этих адресов, из которых только 3 проникли в печать целиком, — «что заявления земств о созыве Земского собо­ра были бы гораздо более многочисленны, если бы министерство внутренних дел свое­временно не приняло мер к недопущению таких заявлений: предводителям дворянства, председательствующим в губернских земских собраниях, разослан был циркуляр, что­бы они не допускали даже чтения в собраниях подобных адресов. В некоторых местах были произведены аресты и высылки гласных, а в Чернигове в залу заседания даже введены были жандармы, которые силой ее очистили» (104).

Либеральные журналы и газеты поддерживали это движение, петиция «25-ти имени­тых московских граждан» Лорис-Меликову указывала на созвание независимого соб­рания из представителей земств и предложение этому собранию участия в управлении нацией³³. И назначением министром внутренних дел Лорис-Меликова правительство, по-видимому, делало уступку. Но именно по-видимому, ибо не только никаких реши­тельных шагов, но даже и никаких положительных и не допускавших перетолкования заявлений не было сделано. Лорис-Меликов созвал редакторов петербургских периоди­ческих изданий и изложил им «программу»: дознать желание, нужды и пр. населения, дать возможность земству и пр. воспользоваться законными правами (либеральная про­грамма гарантирует земствам те «права», которые закон у них

42___________________________ В. И. ЛЕНИН

систематически урезывает!) и т. п. Автор «Записки» пишет:

«Через его собеседников — для того они и были приглашены — программа минист­ра оповещена была всей России. В сущности она не обещала ничего определенного. Всякий мог вычитать из нее что угодно, т. е. все или ничего. Прав был по-своему (толь­ко «по-своему», а не безусловно «по-всякому», прав?) один из подпольных листков то­го времени, выразившись об этой программе, что в ней одновременно мелькает «лисий хвост» и стучит зубами «волчья пасть». Такая выходка по адресу программы и ее ав­тора тем понятнее, что, сообщая ее представителям печати, граф настойчиво рекомен­довал им «не смущать и не волновать напрасно общественные умы своими мечтатель­ными иллюзиями»». Но либеральные земцы не послушались этой правды подпольного листка и сочли помахивание «лисьим хвостом» за «новый курс», которому позволи­тельно довериться. «Земство верило и сочувствовало правительству», — повторяет «Записка» Витте слова нелегальной брошюры «Мнения земских собраний о современ­ном положении России», — «как бы боялось забегать вперед, обращаться к нему с чрезмерными просьбами». Характерное признание свободно высказывающихся сто­ронников земства: Земский союз на съезде 1880 г. только что решил «добиться цен­трального народного представительства при непременном условии одной палаты и все­общего голосования», — и вот это решение добиваться осуществляется тактикой «не забегать вперед», «верить и сочувствовать» двусмысленным и ровно ни к чему не обязывающим заявлениям! С какой-то непростительной наивностью земцы вообража­ли, что подавать петиции это значит «добиваться» — и петиции «посыпались от земст­ва в изобилии». Лорис-Меликов 28-го января 1881 г. вошел с всеподданнейшим докла­дом об образовании комиссии из выборных от земств для разработки законопроектов, указанных «высочайшей волей», — с правом только совещательного голоса. Особое Совещание, назначенное Александром II, одобрило эту меру, заключение Совещания

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 43

17-го февраля 1881 г. было утверждено царем, который одобрил и предложенный Ло­рис-Меликовым текст правительственного сообщения.

«Несомненно, — пишет автор «Записки» Витте, — что учреждение такой чисто со­вещательной комиссии не создавало еще конституции». Но — продолжает он — едва ли можно отрицать, что это было дальнейшим (после реформ 60-х годов) шагом к кон­ституции и ни к чему другому. И автор повторяет сообщение заграничной печати, что Александр II выразился по поводу доклада Лорис-Меликова: «Да ведь это Etats generaux»... «Нам предлагают не что иное, как собрание нотаблей Людовика XVI».

Мы, с своей стороны, заметим, что осуществление лорис-меликовского проекта мог­ло бы при известных условиях быть шагом к конституции, но могло бы и не быть тако­вым: все зависело от того, что пересилит — давление ли революционной партии и ли­берального общества или противодействие очень могущественной, сплоченной и не­разборчивой в средствах партии непреклонных сторонников самодержавия. Если гово­рить не о том, что могло бы быть, а о том, что было, то придется констатировать несо­мненный факт колебания правительства. Одни стояли за решительную борьбу с либе­рализмом, другие — за уступки. Но — и это особенно важно — и эти последние коле­бались, не имея никакой вполне определенной программы и не возвышаясь над уров­нем бюрократов-дельцов.

«Граф Лорис-Меликов, — говорит автор «Записки» Витте, — как бы боялся прямо взглянуть на дело, боялся вполне точно определить свою программу, а продолжал — в другом, правда, направлении — прежнюю уклончивую политику, которая по отношению к земским учреждениям была принята еще гра­фом Валуевым.

Как справедливо было замечено и в тогдашней легальной печати, самая программа, заявленная Ло­рис-Меликовым, отличалась большой неопределенностью. Эта неопределенность видна и во всех даль­нейших действиях и словах графа. С одной стороны, он заявляет, что самодержавие «разобщено с насе­лением», что «на поддержку общества он смотрит как на главную силу...», на проектированную реформу «не смотрел как на нечто окончательное, а видел в ней только первый шаг» и т. д. В то же время,

44________________________________ В. И. ЛЕНИН

с другой стороны, граф заявлял представителям печати, что «... возбужденные в обществе надежды суть не что иное, как мечтательная иллюзия...», а во всеподданнейшем докладе государю категорически заяв­лял, что Земский собор был бы «опасным опытом возвращения к прошедшему...», что проектируемая им мера никакого значения в смысле ограничения самодержавия иметь не будет, ибо не имеет ничего обще­го с западными конституционными формами. Вообще, по справедливому замечанию Л. Тихомирова, самый доклад этот отличается замечательно запутанной формой» (стр. 117).

А по отношению к борцам за свободу этот пресловутый герой «диктатуры сердца», Лорис-Меликов, довел «жестокости до не бывавших ни раньше ни позже фактов смертной казни 17-летнего мальчика за найденный у него печатный листок. Лорис-Меликов не забыл отдаленнейших уголков Сибири, чтобы ухудшить там положение

то

людей, страдавших за пропаганду» (В. Засулич в № 1 «Социаль-Демократа», стр. 84). При таком колебании правительства только сила, способная на серьезную борьбу, мог­ла бы добиться конституции, а этой силы не было: революционеры исчерпали себя 1-ым марта, в рабочем классе не было ни широкого движения, ни твердой организа­ции, либеральное общество оказалось и на этот раз настолько еще политически нераз­витым, что оно ограничилось и после убийства Александра II одними ходатайствами. Ходатайствовали земства и города, ходатайствовала либеральная печать («Порядок»⁴⁰, «Страна»⁴¹, «Голос»⁴²), ходатайствовали — в особенно благонамеренной, хитроспле­тенной и затуманенной форме — либеральные авторы докладных записок (маркиз Ве-лепольский, проф. Чичерин и проф. Градовский — «Записка» Витте излагает их содер­жание по лондонской брошюре «Конституция графа Лорис-Меликова», изд. фонда вольной русской прессы. Лондон, 1893 г.), выдумывая «остроумные

Автор «Записки» вообще самым тщательным образом списывает, как мы видели, нелегальные бро­шюры и признает, что «подпольная пресса и иностранная литература с своих точек зрения давали до­вольно верную оценку положению вопроса» (стр. 91). У русского ученого «государствоведа» оказывает­ся оригинальным только кое-какой сырой материал, а все основные точки зрения на политические во­просы в России он должен заимствовать из подпольной литературы.

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 45

попытки перевести монарха через заветную черту так, чтобы сам он этого не заметил». Все эти осторожные ходатайства и хитроумные выдумки оказались, разумеется, без ре­волюционной силы — нолем, и партия самодержавия победила, победила, несмотря на то, что 8-го марта 1881 г. на Совете министров большинство (7 против 5) высказалось за проект Лорис-Меликова. (Так сообщается в той же брошюре, но усердно списываю­щий ее автор «Записки» Витте тут почему-то заявляет: «Что происходило на этом — 8-го марта — совещании и к чему оно пришло, достоверно неизвестно; полагаться же на слухи, проникшие в иностранную печать, было бы неосторожно», 124.) 29-го апреля 1881 г. вышел манифест, названный Катковым «манной небесной», — об утверждении и охране самодержавия⁴³. Второй раз, после освобождения крестьян, волна революци­онного прибоя была отбита, и либеральное движение вслед за этим и вследствие этого второй раз сменилось реакцией, которую русское прогрессивное общество принялось, конечно, горько оплакивать. Мы такие мастера оплакивания: мы оплакиваем бестакт­ность и самоуверенность революционеров, когда они задирают правительство; мы оп­лакиваем нерешительность правительства, когда оно, не видя пред собой настоящей силы, делает лжеуступки и, давая одной рукой, отнимает другой; мы оплакиваем «вре­мя безыдейности и безыдеальности», когда правительство, расправившись с не под­держанными народом революционерами, старается наверстать потерянное и укрепляет­ся для новой борьбы.

IV

Эпоха «диктатуры сердца», как прозвали министерство Лорис-Меликова, показала нашим либералам, что даже «конституционализм» одного министра, даже министра-премьера, при полном колебании правительства, при одобрении «первого шага к ре­форме» большинством в Совете министров не гарантирует ровно ничего, если нет серь­езной общественной силы, способной заставить

46___________________________ В. И. ЛЕНИН

правительство сдаться. Интересно также, что и правительство Александра III, даже по­сле выступления с манифестом об утверждении самодержавия, не сразу еще стало по­казывать все свои когти, а сочло необходимым попробовать некоторое время подура­чить «общество». Говоря «подурачить», мы не думаем приписать политику правитель­ства какому-либо маккиавелистическому плану⁴⁴ того или другого министра, сановника и т. п. Нельзя достаточно настаивать на том, что система лжеуступок и некоторых, ка­жущихся важными, шагов «навстречу» общественному мнению вошла в плоть и кровь всякого современного правительства и русского в том числе, ибо и русское правитель­ство в течение уже многих поколений сознало необходимость считаться с обществен­ным мнением так или иначе, в течение уже многих поколений воспитывало государст­венных деятелей, изощренных в искусстве внутренней дипломатии. Таким дипломатом, имевшим назначение прикрыть отступление правительства к прямой реакции, явился сменивший Лорис-Меликова министр внутренних дел граф Игнатьев. Игнатьев высту­пал не раз как чистейший демагог и обманщик, так что автор «Записки» Витте проявля­ет не мало «полицейского благодушия», называя период его министерства «неудавшей­ся попыткой создать самоуправляющуюся местно землю с самодержавным царем во главе». Правда, именно такая «формула» была выдвинута в то время И. С. Аксаковым, ею пользовалось для своих заигрываний правительство, ее разносил Катков, основа­тельно доказывая необходимую связь между местным самоуправлением и конституци­ей. Но было бы близорукостью объяснять известную тактику полицейского правитель­ства (тактику, необходимо присущую ему по самой его природе) преобладанием в дан­ный момент того или другого политического воззрения.

Игнатьев выступил с циркуляром, обещая, что правительство «примет безотлага­тельные меры, чтобы установить правильные способы, которые обеспечивали бы наи­больший успех живому участию местных деятелей в деле исполнения высочайших предначертаний». Зем-

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 47

ства ответили на этот «призыв» ходатайствами о «созыве выборных от народа» (из за­писки гласного Череповецкого земства; мнение гласного Кирилловского земства гу­бернатор не разрешил даже напечатать). Правительство предложило губернаторам ос­тавлять такие ходатайства «без дальнейшего производства», «и в то же время были, по-видимому, приняты меры, чтобы подобные ходатайства не были возбуждаемы в других собраниях». Делается пресловутая попытка созывать по выбору министров «сведущих людей» (для обсуждения вопроса о понижении выкупных платежей, об упорядочении переселений, о реформе местного управления и пр.). «Работы экспертных комиссий не вызвали сочувствия в обществе, а со стороны земств, несмотря на все предупредитель­ные меры, вызвали даже прямой протест. Двенадцать земских собраний заявили хода­тайства, чтобы к участию в законодательной деятельности земские люди приглашались не в отдельных случаях и не по назначению от правительства, а постоянно и по выбору земств». В Самарском земстве подобное предложение было остановлено председате­лем, «после чего собрание в виде протеста разъехалось» (Драгоманов, н. с, стр. 29; «За­писка», стр. 131). Что граф Игнатьев надувал земцев, это видно из такого, например, факта: «Полтавский предводитель дворянства, г. Устимович, автор проекта конститу­ционного адреса 1879 г., заявил открыто в губернском дворянском собрании, что он получил от графа Игнатьева положительное уверение (sic!), что правительство призо­вет представителей страны к участию в законодательной работе» (Драгоманов, там же). Прикрытие правительственного перехода на решительно новый курс этими продел­ками Игнатьева закончилось, и назначенный ЗО-го мая 1882 г. министром внутренних дел Д. А. Толстой недаром заслужил себе прозвище «министра борьбы». Ходатайства земств даже об устройстве каких-нибудь частных съездов отклонялись без церемоний, и даже по жалобе губернатора на

- так! Ред.

48___________________________ В. И. ЛЕНИН

«систематическую оппозицию» земства (Череповецкого) был случай замены управы правительственной комиссией и административной ссылки членов управы. Д. А. Тол­стой, верный ученик и последователь Каткова, решил предпринять прямо уже «рефор­му» земских учреждений, исходя из той основной мысли (действительно подтверждае­мой, как мы видели, историей), что «оппозиция правительству свила себе прочное гнездо в земстве» (стр. 139 «Записки»: из первоначального проекта земской реформы). Д. А. Толстой проектировал заменить земские управы подчиненными губернатору при­сутствиями и все постановления земских собраний признать подлежащими губернатор­скому утверждению. Это была бы действительно «радикальная» реформа, по интересно в высшей степени, что даже и этот ученик Каткова, «министр борьбы», «не отступил, — по выражению самого автора «Записки», — от привычной политики министерства внутренних дел по отношению к земским учреждениям. Свою мысль — упразднить в сущности земство — он не выразил в своем проекте прямо; под видом правильного развития начал самоуправления он желал оставить внешнюю форму последнего, но лишив ее всякого внутреннего содержания». В Государственном совете эта мудрая го­сударственная политика «лисьего хвоста» была еще дополнена и развита, и в результа­те земское положение 1890 г. «оказалось новой полумерой в истории земских учрежде­ний. Оно не упразднило земства, но обезличило и обесцветило его; не уничтожило и всесословного начала, но придало ему сословную окраску;... не сделало из земских уч­реждений действительных органов власти,... но увеличило над ними опеку губернато­ров,... усилило право губернаторского протеста». «Положение 12-го июля 1890 г. было, в намерении его составителя, шагом по пути к упразднению земских учреждений, но никак не коренным преобразованием земского самоуправления».

Новая «полумера» — как излагает дальше «Записка» — оппозиции правительству не уничтожила (оппозицию реакционному правительству и невозможно было бы,

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 49

разумеется, уничтожить усилением этой реакционности), а только сделала некоторые проявления ее скрытыми. Оппозиция проявлялась, во-первых, в том, что некоторые ан­тиземские, если можно так выразиться, законы встречали отпор и de facto не осущест­влялись; во-вторых, опять-таки в конституционных (или по крайней мере имеющих за­пах конституционализма) ходатайствах. Первого рода оппозицию встретил, например, закон 10-го июня 1893 г., подчинивший подробной регламентации земскую организа­цию врачебного дела. «Земские учреждения дали дружный отпор министерству внут­ренних дел, которое и отступило. Пришлось приостановить введение уже готового ус­тава в действие, отложить его в сторону для полного собрания законов и выработать новый проект, построенный на началах совершенно противоположных (т. е. более угодных земствам)». Закон 8-го июня 1893 г. об оценке недвижимых имуществ, вво­дивший равным образом принцип регламентации и стесняющий права земства в деле обложения, тоже встречен несочувственно и в массе случаев «на практике вовсе не применяется». Сила созданных земством и принесших значительную (сравнительно с бюрократией, конечно) пользу населению врачебных и статистических учреждений оказывается достаточной, чтобы парализовать сфабрикованные в петербургских канце­ляриях уставы.

Второго рода оппозиция выразилась и в новом земстве в 1894 г., когда адреса земств Николаю II снова намекнули совершенно определенно на их требования расширить са­моуправление и вызвали «знаменитые» слова о бессмысленных мечтаниях.

«Политические тенденции» земства не исчезли, к ужасу гг. министров. Автор «За­писки» приводит горькие жалобы тверского губернатора (из отчета его за 1898 г.) на «тесно сплоченный кружок людей либерального направления», сосредоточивающий в своих руках все ведение дела губернского земства. «Из отчета того же губернатора за 1895 г. видно, что борьба с земской

- фактически, на деле. Ред.

50___________________________ В. И. ЛЕНИН

оппозицией составляет тяжелую задачу местной администрации и что от председатель­ствующих в земских собраниях предводителей дворянства требуется иногда даже «гражданское мужество» (вот как!) для выполнения конфиденциальных циркуляров министерства внутренних дел о предметах, которых земские учреждения не должны касаться». И дальше идет рассказ о том, как губернский предводитель дворянства сдал перед собранием должность уездному (тверскому), тверской — новоторжскому, ново-торжский тоже заболел и сдал председательство старицкому. Итак, даже предводители дворянства обращаются в бегство, не желая исполнять полицейских обязанностей! «За­коном 1890 г., — сетует автор «Записки», — земству дана сословная окраска, усилен в собраниях правительственный элемент, в состав губернских земских собраний введены все уездные предводители дворянства и земские начальники, и если такое обезличенное сословно-бюрократическое земство продолжает тем не менее проявлять политическую тенденцию, то над этим следовало бы призадуматься»... «Противодействие не уничто­жено: глухое недовольство, молчаливая оппозиция живут несомненно и будут жить до тех пор, пока не умрет всесословное земство». Таково последнее слово бюрократиче­ской мудрости: если урезанное представительство порождает недовольство, то уничто­жение всякого представительства — по простой человеческой логике — еще усилит это недовольство и оппозицию. Г-н Витте воображает, что если закрыть одно из учрежде­ний, выносящих наружу хоть частичку недовольства, то недовольство исчезнет! Но ду­маете ли вы, что Витте предлагает поэтому что-либо решительное, вроде упразднения земства? Нет, ничуть не бывало. Разнося уклончивую политику ради красного словца, Витте сам не предлагает ничего, кроме нее же, — да и не может предлагать, не вылезая из своей шкуры министра самодержавного правительства. Витте бормочет что-то со­вершенно пустяковинное о «третьем пути»: не господство бюрократии и не самоуправ­ление, а административная реформа, «правильно организующая» «участие обществен­ных эле-

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 51

ментов в правительственных учреждениях». Сказать такой вздор легко, но только ров­но уже никого теперь — после всяких опытов со «сведущими людьми» — не обманет эта выдумка: слишком очевидно, что без конституции всякое «участие общественных элементов» будет фикцией, будет подчинением общества (или тех или других «при­званных» от общества) бюрократии. Критикуя частную меру министерства внутренних дел — введение земства на окраинах, — Витте по общему вопросу, им же самим вы­двинутому, не может дать ровно ничего нового, подогревая только старые приемы по­лумер, лжеуступок, обещания всяких благ и неисполнения никаких обещаний. Нельзя с достаточной силой подчеркнуть, что по общему вопросу о «направлении внутренней политики» Витте и Горемыкин — едино суть, и спор между ними есть спор своих лю­дей, домашняя ссора в пределах одной шайки. С одной стороны, и Витте спешит зая­вить, что «ни упразднения земских учреждений, ни какой-либо ломки существующего порядка я не предлагал и не предлагаю... об упразднении их (существующих земств) при настоящих условиях едва ли может быть речь». Витте, «с своей стороны, думает, что с созданием на местах сильной правительственной власти возможно будет с боль­шим доверием отнестись к земствам» и т. д. Создавши сильный бюрократический про­тивовес самоуправлению (т. е. обессилив самоуправление), можно больше «доверить» ему. Старая это песенка! Г-н Витте боится только «всесословных учреждений», он «во­все не имел в виду и не считал для самодержавия опасной деятельность разного рода корпораций, обществ, сословных или профессиональных союзов». Например, относи­тельно «сельских общин» г. Витте нимало не сомневается в их безопасности для само­державия вследствие их «косности». «Преобладание отношений по земле и связанных с ними интересов придают сельскому населению такие духовные особенности, которые делают его безразличным ко всему, что выходит за пределы политики своей колоколь­ни... Наш крестьянин занят на сходах раскладкой податей,... распределением поземель­ных участков и т. п.

52___________________________ В. И. ЛЕНИН

Кроме того, он неграмотен или полуграмотен, — какая же тут может быть полити­ка?» Г-н Витте очень трезв, как видите. По отношению к сословным союзам он заявля­ет, что в отношении их опасности для центральной власти «существенное значение имеет разобщенность их интересов. Пользуясь этой разобщенностью, правительство против политических притязаний одного сословия всегда может находить опору и про­тивовес в других». Не что иное, как одну из бесконечных попыток полицейского госу­дарства «разобщить» население, представляет собой и «программа» Витте: «правильно организованное участие общественных элементов в правительственных учреждениях». С другой стороны, и г. Горемыкин, с которым г. Витте так яростно полемизирует, ведет и сам ту же систематическую политику разобщения и притеснения. Он доказыва­ет (в своей записке, на которую отвечает Витте) необходимость создания новых долж­ностей чиновников для надзора за земством; он — против разрешения даже простых местных съездов земских деятелей; он горой стоит за положение 1890 г., этот шаг к уп­разднению земства; он боится включения земствами в программы оценочных работ «тенденциозных вопросов», боится земской статистики вообще; он стоит за то, что на­родную школу надо изъять из рук земства и передать в ведение учреждений правитель­ственных; он доказывает, что земства неспособны вести продовольственное дело (зем­ские деятели вызывают — видите ли — «преувеличенные представления о размерах бедствия и потребностях пострадавшего от неурожая населения»!!); он отстаивал пра­вила о предельности земского обложения «в целях ограждения землевладения от чрез­мерного увеличения земских сборов». Таким образом Витте совершенно прав, когда он заявляет: «Вся политика министерства внутренних дел по отношению к земству заклю­чается в медленном, но неуклонном подтачивании его органов, постепенном ослабле­нии их значения и постепенном же сосредоточении их функций в ведении правительст­венных установлений. Нисколько не преувеличивая, можно сказать, что когда указы­ваемые

__________________ ГОНИТЕЛИ ЗЕМСТВА И АННИБАЛЫ ЛИБЕРАЛИЗМА_________________ 53

в записке (Горемыкина) «мероприятия, принятые за последнее время в целях упорядо­чения отдельных отраслей земского хозяйства и управления», будут приведены к бла­гополучному концу, то в действительности у нас не будет никакого самоуправления, — от земских учреждений останется одна идея да внешняя оболочка, без всякого делового содержания». Политика Горемыкина (и еще более Сипягина) и политика Витте идет, следовательно, к одному и тому же, и состязание но вопросу о земстве и конституцио­нализме есть, повторяем, не более как домашняя ссора. Милые бранятся — только те­шатся. Таков итог «борьбы» гг. Витте и Горемыкина. Что же касается до наших итогов по общему вопросу о самодержавии и земстве, то их удобнее подвести в связи с разбо­ром предисловия г-на Р. Н. С.

Предисловие г-на Р. Н. С. представляет много интересного. В нем затронуты самые широкие вопросы о политическом преобразовании России, о разнообразных способах этого преобразования, о значении тех и других сил, ведущих к преобразованию. С дру­гой стороны, г. Р. Н. С, стоящий, очевидно, в близких отношениях к либеральным кру­гам вообще и земско-либеральным кругам в особенности, представляет из себя, несо­мненно, нечто новое в хоре нашей «подпольной» литературы. Поэтому и для выяснения принципиального вопроса о политическом значении земства и для ознакомления с вея­ниями и... не скажу: направлениями, а настроениями в кругах, близких к либералам — очень стоит остановиться поподробнее на этом предисловии, разобрать, плюс или ми­нус, насколько плюс, насколько и в чем минус это новое?

Основная особенность воззрений г. Р. Н. С. состоит в следующем. Как видно из очень многих, цитируемых нами ниже, мест его статьи, он поклонник мирного, посте­пенного, строго легального развития. С другой

Этим псевдонимом подписывался г. Струве. (Примечание автора к изданию 1907 г. Ред.)

54___________________________ В. И. ЛЕНИН

стороны, он всей душой восстает против самодержавия и жаждет политической свобо­ды. Но самодержавие потому и есть самодержавие, что оно запрещает и преследует всякое «развитие» к свободе. Это противоречие проникает собой всю статью г. Р. Н. С, делая его рассуждения крайне непоследовательными, нетвердыми, шаткими. Совмес­тить конституционализм с заботой о строго легальном развитии самодержавной России можно только посредством предположения или хотя бы допущения того, что самодер­жавное правительство само поймет, утомится, уступит и т. п. И г-ну Р. Н. С. с высоты его гражданского негодования действительно случается падать и до этой вульгарной точки зрения самого неразвитого либерализма. Вот пример. Г-н Р. Н. С. говорит о себе: «... мы, видящие в борьбе за политическую свободу для сознательных современных людей России их Аннибалову клятву, столь же святую, как некогда борьба за освобож­дение крестьян для людей сороковых годов...» и еще: «... как ни тяжело нам, людям, давшим «Аннибалову клятву» борьбы с самодержавием», и т. д. Хорошо сказано, силь­но сказано! Эти сильные слова служили бы украшением статьи, если бы всю ее прони­кал тот же дух непреклонной, непримиримой борьбы («Аннибалова клятва»!). Эти сильные слова — именно потому, что они так сильны — будут звучать чем-то фальши­вым, если рядом с ними промелькнет нотка искусственного примирения и успокоения, попытка провести, хотя бы ценою всяческих натяжек, концепцию мирного, строго ле­гального развития. А у г. Р. Н. С. таких ноток и таких попыток, к сожалению, слишком достаточно. Он уделяет, например, целых полторы страницы подробному «обоснова­нию» той мысли, что «государственная политика в царствование Николая II заслужива­ет еще более (курсив наш) сурового осуждения с нравственной и политической точки зрения, чем черный передел реформ Александра II при Александре III». Почему же бо­лее сурового осуждения? Оказывается, потому что Александр III боролся с революци­ей, а Николай II — с «легальными стремлениями русского общества», первый —

Дата добавления: 2015-06-04